Проклятие дворфа

Перед ним был мужчина воин, а значит в споре за жизнь победит воинское умение и мастерство. Судя по седине в волосах, это был старый, опытный воин, не испугавшийся в одиночку напасть на троицу клыккаров, по праву считавшихся лучшими бойцами на всем северном побережье, поспорить силой с которыми могли лишь ледяные тролли обитающие в горах. Сражаться с опытным бойцом нужно во всеоружии. Обычно клыккары не расстаются с оружием, делая исключение из правил лишь при разделке добычи, где меч, или копье, были обузой, затрудняющей и без того нелегкое дело. Оружие сложено аккуратной стопкой на берегу. Неподалеку, чтобы успеть вооружиться, и встретить во всеоружии любого врага пришедшего с суши.

С суши. Воин наг появился оттуда, откуда опасности клыккары не ждали, из океанских вод. Нужно было со всех ног бежать к оружию, только с копьем и мечом можно было на равных противостоять нагу. А не бросаться на него оголтело с разделочным тесаком в руках. Один из товарищей Хнорра был либо слишком самоуверен, чтоб рассчитывать на то, что лихой наскок на нага принесет ему удачу. Возможно, он решил блеснуть лихостью перед друзьями, чтобы на грядущем торжестве быть в числе самых достойных кандидатов выбора невест. Но его лихой наскок таковым и остался. Ни единый мускул не дрогнул на лице старого нага, лишь мимолетное, неуловимое движение рук. И спустя мгновение пораженный в сердце клыккар падает на колени, а на его голову обрушивается невероятной силы удар булавой, превращая непробиваемый клыккарский череп в одно кровавое, бесформенное месиво.

Все это Хнорр видел краем глаз, уже на бегу, по пути к берегу, куда они бросились с оставшимся в живых товарищем, у которого хватило ума последовать его примеру. Зажав в одной руке копье, а в другой меч, превратившись в сжатую, готовую мгновенно распрямиться стальную пружину, Хнорр настороженно наблюдал за приближением врага. Который никуда не спешил, надвигаясь на них с неотвратимостью судьбы. Глядя на его сильное, мускулистое тело, можно было подумать, что это машина, холодная и бездушная. И лишь безумный огонь горящий в его глазах и проникающий в самое сердце Хнорра, говорил об обратном. К ним приближался человек, безжалостный убийца, не знающий пощады.

Издав боевой клич клыккаров, Хнорр бросился на врага, краем глаз успев заметить ответное движение друга. А затем был яростный звон стали ударившей о сталь, чей-то предсмертный крик, и жгучая боль в груди. Чуть ниже того места, где билось отважное сердце клыккара. И чувство глубокого удовлетворения от того, что его рука сжимающая эфес меча по самую рукоятку вошла в сердце нага. Они падали на землю вместе, крепко обнявшись в смертельном объятии, человек-морж, и человек-змей. А их кровь, смешавшись сто раз, все текла и текла, и остановить ее могла только смерть. Или магия, очень сильная магия.

Хнорр не умер. Магическое заклятье сотворенное нагом странным образом подействовало именно на клыккара. Он остался жив. Но это уже был не прежний, молодой и жизнерадостный охотник. Он стал другим, странным существом, в котором не осталось почти ничего от него прежнего. Множество самых невероятных сущностей поселилось в клыккарском теле, и они гнали его вперед. Прочь от этого страшного места, в одно мгновение ставшего таким мелким и ненужным, как всем наносным и ненужным стало все, что окружало его прежде, что он когда-то любил. Вся его прежняя жизнь превратилась в пыль, в ничто, по сравнению с нынешним служением Цели. А цель гнала его вперед, в горы, к заснеженным вершинам Пандории.

Бросив безразличный взгляд по сторонам, Хнорр неторопливо зашагал вперел, чтобы уже никогда не вернуться обратно. Его ждали заснеженные вершины Пандории, и Цель, ставшая смыслом его существования ради достижения которой не страшна даже смерть.

" Умбарк (ледяной тролль) "

Его звали Умбарк, и он был троллем племени Ледяного Утеса, в незапамятные времена отколовшегося от клана Седой Гривы, как и прежде обитающего на Южном Материке. Когда-то, давным-давно тролли племени Ледяного Утеса тоже жили на Южном Материке, но это было так давно, что даже старейшины племени не помнили тех времен, как не помнили того их деды и прадеды. До настоящего времени дошли лишь легенды и предания о делах давно минувших дней. За многие века прошедшие с тех пор, в них многое изменилось, появилось столько наносного, что трудно было понять, где правда, а где вымысел. Легенды и предания передавались из поколения в поколение, и каждый очередной рассказчик мог внести в повествование некую деталь, которую он считал важной, и о которой было несправедливо умолчено былыми сказителями. Из-за этого, в зависимости от личности рассказчика и его приверженности традициям, легенды менялись порой до неузнаваемости, нередко приобретая смысл противоположный тому, что первоначально туда вкладывался.

Но в одном ледяные тролли, столица которых располагалась в продуваемом всеми ветрами Пандоргане на высоте нескольких километров от уровня моря, были уверены наверняка. Все они когда-то были членами клана Седой Гривы, и жили на Южном Материке. Их предки много тысячелетий тому назад участвовали в Войне Древних на стороне людей. Слишком большой была обрушившаяся на их мир опасность, раз ледяные тролли объединились с людьми, будучи прежде не в особо дружественных отношениях друг с другом. Настолько серьезной была нависшая над миром опасность, грозящая исчезновением всего живого на планете, что прежние распри между людьми и ледяными троллями были на время забыты.

Несколько десятилетий длилась Война Древних. Многие расы и народы в этой войне примкнули к людям и троллям в стремлении покончить с нависшей над их миром смертельной напастью. Множество существ никогда ранее невиданных ледяными троллями, стали с ними в один строй против общей опасности, образовав Союз, который был просто немыслим в другое время и при других обстоятельствах. Мощь Союза сумела сломить хребет пытавшейся поработить их мир нежити. В решающей битве в Великой Степи сошлись две огромные армии, подобным которым никогда не видел свет. Нечисть была разгромлена наголову, и не единой твари из ее бесчисленных легионов не удалось спастись. Укрыться в бездонных и непроглядных подземных глубинах, откуда они однажды излились в их мир неудержимым, сметающим все на своем пути, потоком.

Покончив с нечистью, просуществовавший несколько десятилетий Союз распался. А потом случилось нечто, что в конечном итоге привело к переселению части ледяных троллей с благодатного и теплого Южного Материка в студеный, продуваемый всеми ветрами и негостеприимный Северный Материк. Люди нарушили заключенное с троллями перед угрозой всеобщей опасности перемирие, вероломно напав на них в тот самый момент, когда ледяные тролли ожидали этого меньше всего. Жестокой и беспощадной была та битва, и хотя тролли дрались отчаянно, они, не ожидавшие нападения, были обречены. Много славных воинов-троллей пало в той битве. Оставшиеся ушли далеко в горы, на окраины Южного Материка, в места недоступные для людей. Но не все ледяные тролли смирились с поражением и последующим за этим изгнанием в самые дикие и труднодоступные места. Не все смогли забыть и простить вероломство людей. Некоторые из них восстали, и начали с людьми изматывающую, партизанскую войну, нападая на человеческие селения и убивая их жителей, угоняя скот, и вытаптывая посевы. Люди старались отплатить троллям той же монетой, не делая между ними различий, не разбираясь к какому конкретно роду они принадлежат.

И без того нелегкая жизнь троллей в диких горах стала просто невыносимой. Куда бы они не пошли спустившись с гор, всюду их поджидали люди. И не простые крестьяне и ремесленники, а воины, прекрасно вооруженные, и обученные науке убивать. И они убивали троллей при первой же возможности, не разбираясь, кто перед ними. И тогда на совете клана старейшинами было принято решение изгнать самое воинственное из племен, племя Ледяного Утеса, а его вождей казнить в назидание остальным. Их отрубленные головы вручить людям в знак своего подчинения и смирения.

Племени Ледяного Утеса лишившемуся вождей и старейшин, все же удалось уйти по одной из горных дорог на север, в короткой и яростной схватке сбросив в пропасть поджидавший троллей человеческий отряд. Они были страшны в своем гневе, и никакая сила, никакая армия тогда не смогла бы их остановить. Они спустились с гор и ушли на север, и шли до тех пор, пока дорогу им не преградил океан. Но даже океан не смог остановить троллей Ледяного Утеса. Оставаться на ставшем для них враждебном контиенте они не желали. Они построили корабли, грубые и неповоротливые, но достаточно крепкие для того, чтобы вместить сотни людей и их нехитрое имущество, состоящее по большей части из оружия, воды, и съестных припасов.

А затем они отправились в плавание. У них не было морских карт, они не знали точно, куда плыть, но упрямо шли вперед, положась на крепкие паруса, и силу рук, когда в штиль садились за весла и гребли, упрямо двигая вперед тяжелые, неповоротливые суда. Беглецы верили, что им повезет, и они достигнут Северного Материка, о существовании которого знали сотни лет, но никогда не думали о том, что будут стремиться туда, дабы обрести новый дом.

Великое множество троллей погибло в том грандиозном походе от голода и болезней. Но никто и никогда не пожалел о том, что решился на это. Отправившись в самоубийственное путешествие они давали роду шанс выжить, пусть и весьма призрачный, которого не было вовсе, останься они на побережье. Люди бы не позволили им жить. И если с предавшими их родичами люди договорятся, то для племени Ледяного Утеса была уготована иная участь. Рано, или поздно, на побережье нагрянет армия людей, и уничтожит их всех, от мала до велика. Истребив под корень весь род, чтобы и памяти не осталось о самом их существовании.

Однажды вконец измученные тролли, едва держащиеся на ногах от голода и жажды, заметили на горизонте заветный берег. Им, во множестве бредившим в горячечном бреду, не сразу поверилось в реальность увиденного. Слишком долго, целую вечность наполненную муками они ждали этой встречи. Ждали так долго, так вдохновенно, что в ожидании своем "перегорели". И когда на горизонте появилась заветная земля, встречи с которой они ждали не один месяц, па палубах уцелевших кораблей не было слышно ни ликования, ни криков радости. Они приняли увиденное, как нечто само собой разумеющееся. Они не сделали ничего, чтобы ускорить встречу с долгожданной землей. Они просто смотрели, как медленно, с неотвратимостью судьбы приближается земля, плотнее кутаясь в свои одежды, под которые мороз Северного Континента проникал без особого труда. Они обессилели от голода и болезней, у них не было сил бороться. И лишь в глазах, таких же яростных и неукротимых, продолжал гореть огонь. Тот самый огонь, который бросал их с мечами на человеческие копья, тот самый огонь, что заставил их строить корабли и отправляться в поход сулящий гибель многим, и даже всему роду.

Но судьба, так долго испытывавшая их на прочность, смилостивилась, и, удовлетворенная ниспосланными на троллей испытаниями, решила проявить благосклонность. Двое суток прошло с тех пор, как ледяные тролли увидели впереди далекие очертания земли, а попутный ветер все не стихал, продолжая гнать тяжелые, неповоротливые корабли троллей вперед, на темнеющую впереди полоску земли. Реши судьба сыграть с ними злую шутку, она послала бы встречный ветер, бурю или ураган, который бы разметал немногочисленный флот троллей по всему океану. И если бы и не потопил несчастных, то обрек бы на муки, избавительным финалом от которых была бы смерть. Но удача оказалась на стороне троллей, подогнав корабли к берегу, и посадив на мель, где им и надлежало остаться до скончания времен. Грандиозным памятником великого переселения народа, разрушаясь и разваливаясь на части под бременем лет.

А затем судьба преподнесла им еще один подарок, по значимости не менее щедрый, чем заветная земля. С бортов своих кораблей тролли заметили выброшенную волнами на берег гигантскую тушу неведомого морского животного, весом в десятки тонн. И это был не просто неведомый зверь вынырнувший из потаенных океанских глубин. В первую очередь это была огромная гора мяса и жира, которой удалось вернуть к жизни племя Ледяного Утеса, что к тому времени было в несколько раз меньше первоначального, отплывшего от ставшего негостеприимным и опасным Южного Материка.

Несколько дней и ночей ледяные тролли не отходили от огромной туши, с жадностью заглатывая огромные куски мяса и жира. Ни о каком его приготовлении не могло быть и речи. После стольких недель полуголодного существования троллям было не до кулинарных изысков, вроде варки или жарки мяса. Главное набить под завязку изголодавшую, сводимую от голода спазмами утробу. И они это сделали, за несколько дней съев кита подчистую, оставив под скудным и неласковым северным солнцем лишь начисто обглоданный скелет. А потом еще несколько дней тролли не могли сдвинуться с места, расплачиваясь за неумеренность в еде несварением желудка. Кто-то отделался многодневным, затяжным поносом, иным повезло меньше, и за свою прожорливость они поплатились жизнью. Спустя несколько дней все кончилось. И хотя после мытарств связанных с несварением желудка и со всеми вытекающими отсюда, как в прямом, так и переносном смысле последствиями, тролли выглядели бледными и изможденными, но были полны сил и желания действовать.

И только потом, много позже, ледяные тролли узнали о том, что проявившая к ним благосклонность судьба одарила их третьим подарком, по своей значимости превосходящим два первых. Корабли троллей пристали к земле в пограничных землях, между владениями клыккаров на западе, и бесчисленными королевствами орков на востоке. И во многом именно благодаря этому им удалось выжить. Если бы они причалили к землям населенным орками, часы их жизни были бы сочтены. Орки бы ни за что не упустили возможности убить едва держащихся на ногах троллей. Они сделали бы это не задумываясь, на рефлекторном уровне. Ведь у них в крови с молоком матери заложена ненависть ко всем живым существам на свете, если они хоть в самой малости отличаются от них.

Орки с легкостью убивают и пожирают других орков, только за то, что они не являются их кровными родственниками, и принадлежат к другому клану. Что тут говорить про троллей, которые даже внешне были далеки от орков, как небо от земли. Случись между ними стычка, и тролли были бы перебиты все до единого. А затем ближайшие несколько дней у орков напавших на флотилию был бы праздник, с песнями и плясками, пожиранием мертвецов. Ведь оркам был предоставлен уникальный шанс расправиться с ослабевшими за месяцы голода и лишений троллями. Другого такого шанса в их жизни не будет. Сытый и здоровый тролль слишком опасный противник, перед нападением на которого стоит не раз хорошенько подумать.

Троллям повезло. Их корабли сели на мель в пограничных землях, между западом и востоком, между владениями клыккаров и бесчисленными королевствами орков. Орки не заметили прибытия на материк флотилии троллей, как не заметили этого и клыккары, занимающиеся повседневным охотничьим промыслом. Пиратские корабли все же обнаружили неизвестно кому принадлежащую эскадру, надежно севшую на мель, покинутую пассажирами и экипажем. Но случилось это спустя месяц после того, как окрепшие и изрядно повеселевшие ледяные тролли собрав свое нехитрое имущество, ушли вглубь материка, навстречу возвышающимся на северо-западе ледяным пикам Пандории.

В выборе направления судьба вновь оказалась благосклонной к троллям, указав им единственно верное. На северо-востоке континента также возвышались горы, не такие высокие и величественные, как Пандорейские, но зато довольно плотно заселенные. Отправься тролли туда, и в деле поиска нового дома у них возникли бы серьезные трудности. Хоть орки и проигрывали троллям в физической силе и воинском мастерстве, но выигрывали в числе. Это была их земля, в которой они знали каждую тропинку, каждую трещину в земле, что добавило бы им преимуществ в войне с троллями. И если бы троллям и удалось прибрать к рукам одно из бесчисленных королевств орков, им пришлось бы заплатить слишком высокую, непомерную для троллей цену. Что было немудрено, учитывая какие потери понесло племя Ледяного Утеса на пути к Северному Континенту.

Тролли выбрали иной путь. Им приглянулись величественно возвышающиеся над миром заснеженные пики Пандории, почувствовав сердцем, что именно там находится их новый дом. Найденная пиратами брошенная флотилия странных, грубых и неуклюжих судов, вызвала в прибрежных королевствах орков переполох. Пораженные сделанным открытием пираты на время забыли о походе, развернув корабли к родным берегам. Новость принесенная ими превратила королевства в растревоженный муравейник, где каждый отдельный муравей суетился, не зная, что делать с полученным знанием. А неделей позже, собрав армию, орки отправились в поход, по пути разгромив и разграбив одно небольшое, лежащее на побережье королевство, чьи жители были настолько дальними их родственниками, что об этом самом родстве можно было с легкостью забыть.

Вид севшей на мель флотилии потряс орков, никогда прежде не видевших такого количества кораблей. Человеческие торговые караваны несколько раз в год пристающие под надежной охраной к побережью для торговли с орками, были гораздо меньше. Непонятно было вообще, кому они могли принадлежать. Одно орки знали наверняка, — это не человеческие корабли, и не корабли клыккаров, не имеющие таковых за ненадобностью. Выпотрошив из кораблей все, что могло представлять хоть малейшую ценность, орки повернули обратно. Отказавшись от первоначального замысла отправиться по следам чужаков, чтобы догнать их и убить. Поразмыслив, они отказались от этой затеи. Ведь одному богу известно, когда пришельцы покинули свои корабли. За это время они могли уйти так далеко, что их уже не найти. К тому же, примчавшийся гонец сообщил о подозрительной активности соседей, орочьего клана, находящегося с ними в состоянии постоянного, вялотекущего конфликта, длившегося множество лет. Лучшего времени для нападения чем отсутствие армии соседа, трудно представить. Не исключено, что вражеские лазутчики заметили уход армии орков, и дали об этом знать своему правителю, чем и объясняется возросшая активность в лагере противника. Руководствуясь этими соображениями, вождь орков, не смотря на открывшиеся перед ним соблазны, повернул армию обратно, прибыв домой вовремя, чтобы застать врасплох вероломного соседа, вторгшегося в их земли.

Клыккары тоже видели покосившиеся остовы странного вида тяжелых и неповоротливых судов неизвестного происхождения. Они, как и орки, пришли к выводу, что эти суда не принадлежат их миру. Что это чужаки, а от чужаков лучше держаться подальше. Преследовавшие раненого кита охотники не рискнули приблизиться к судам достаточно близко, чтобы убедиться в том, что они уже давно и безнадежно мертвы, и гниют доживая свой век на мели, находясь во власти ветра и воды. Слишком страшным и непонятным для клыккаров было зрелище застывшего на мелководье, накренившегося, с линялыми и обвисшими парусами флота. Они окрестили это место проклятым, и повернули вспять в суеверном ужасе от увиденного, позабыв про раненого кита, преследуя которого они и забрались в такие дали, где раньше никогда не были.

От вернувшихся в общину охотников весть о невероятной находке разлетелась по всему побережью, не миновав ни одной, даже самой ветхой и убогой клыккарской хижины. И хотя клыккары всегда были начеку, теперь им надлежало быть предельно осторожными. На побережье появились чужаки, и неизвестно чего от них ждать. А если они надумают поселиться поблизости? От такого соседства вряд ли стоило ожидать чего-то хорошего. И дело даже не в открытой, откровенной вражде. Просто их мир слишком суров и прижимист на свои дары, чтобы на ограниченной территории прокормить еще один народ. А когда кому-то не хватает еды, то ссор и конфликтов не избежать.

Прошли десятилетия, прежде чем клыккары увидели чужаков, и узнали место, откуда они пришли. Чужаки называли себя ледяными троллями Пандоргана, города расположенного высоко в горах Пандории. Пандорийские горы находились слишком далеко от побережья, чтобы клыккары и ледяные тролли смогли встретиться раньше. А поскольку они никогда не встречались, то и конфликтов связанных со спорными территориями у них не было. Первые чужаки которых они встретили были торговцами, пришедшими в одно из клыккарских селений торговать.

Именно от клыккаров человеческие торговцы узнали о ледяных троллях обосновавшихся в заснеженных и неприступных для человека Пандорийских горах. Воевать с ледяными троллями, даже просто лезть к ним в горы пусть и с дружескими намерениями, никто не собирался. Ни люди, ни тем более клыккары. Последним хватало и того, что дважды в гор тролли приходили на побережье для торговли с людьми-моржами, и с людьми, которые, прознав про богатства которыми владели тролли, с удовольствием имели с ними дела, находя торговлю достаточно выгодной, чтобы добираться сюда с Южного Материка. Невзирая на трудности и опасности сопутствующие походу. Пандорейские горы оказались необычайно щедры на драгоценные камни, золото и серебро, к которым люди относились с величайшим почтением. Самих ледяных троллей люди в глубине души считали простодушными и недалекими, продавая им свои товары в десятки раз дороже того, что они стоили на самом деле.

Торговля между материками шла полным ходом, увеличиваясь год от года, ибо выгоды от торговли с ледяными троллями с избытком перекрывали затраты связанные с походом, такие, как еда и надежная охрана. Ледяные тролли также считали торговлю выгодной для себя, поскольку драгоценных металлов и камней в Пандории было превеликое множество. А с продуктами было все с точностью до наоборот. Поэтому и уплывали на Южный Материк россыпи драгоценных камней, и пирамиды сложенные из слитков благородных металлов, оставляя взамен на Северном Материке стада овец, коз и коров. А также бесчисленное множество мешков с зерном, и гору бочек с вином, к которому тролли испытывали настоящую страсть. Человеческое вино в мире троллей стоило очень дорого, и позволить его себе могли только очень состоятельные люди. Для тех, кто попроще, имелось крепкое хмельное пиво, по вкусу напоминающее темное пиво дворфов, только еще более горькое, и крепкое.

Ледяные тролли жили привычной, размеренной жизнью. За свое будущее они были спокойны. Не один враг не рискнет сунуться в Пандорийские горы. Отважиться на это мог только безумец, которых было немного даже среди орков. Об орках ледяные тролли узнали от клыккаров, мысленно вознеся богам хвалу за то, что много лет назад морские волны причалили корабли троллей к берегу вдали от их земель.

Но не все ледяные тролли готовы были всю жизнь жить жизнью простых охотников и рудокопов. Были среди них и те, кто спокойной и размеренной жизни предпочел жизнь полную приключений и опасностей. Такие люди собирались в шайки и покидали Пандорган, чтобы жить вольной, разбойничьей жизнью, грабя и убивая всех, кто встретится на их пути. И совсем не важно, кто это будет, клыккар, человек, или их собрат ледяной тролль. Главное, чтобы у несчастного было чем поживиться, золото, драгоценные камни, еда и одежда. Время от времени разбойники наведывались и на побережье, занимаясь там разбойным промыслом до тех пор, пока разозленные творимым беспределом клыккары не устраивали бандитам хорошую трепку, после которой тем приходилось долго зализывать раны где-нибудь в укромном месте.

Но это было самое дно, низшая каста преступной иерархии Пандоргана. Душегубы и убийцы, чей век был недолог, несмотря на кажущуюся удачливость и везение. Рано, или поздно, но все они заканчивали жизнь одинаково плохо. С таким ремеслом невозможно было дожить до седых волос и умереть своей смертью. Кого-то отлавливали пандорийские "охотники за головами", особая разновидность охотников, охотящихся не на дикого зверя, и не на чужое добро, а на любителей этого добра объявленных вне закона. За каждую голову разбойника выплачивалась сумма, достаточная для того, чтобы заниматься таким непростым и опасным ремеслом.

Вернувшихся в Пандорган, чтобы покутить и потратить награбленные сокровища разбойников регулярно вылавливали в самых грязных и гнусных притонах, где собиралась подобающая публика, и где их, казалось бы, никогда не станут искать. Их и не искали. По крайней мере официальные власти города. А охотникам за головами было все равно в какую дыру лезть за добычей, тем более, что зачастую, они и сами были завсегдатаями подобных мест. Пойманный разбойник, если он был достаточно пьян, чтобы сдаться живым, после короткого суда приговаривался к смерти. Ему прилюдно на городской площади отрубали голову, которая еще долго торчала нанизанная на частокол городских стен в назидание одним, и для устрашения других. А затем мастерами шкурных дел с казненного преступника сдиралась шкура.

Все это касалось только обыкновенных душегубов и воров. Для преступников уличенных в государственной измене наказание было более страшным. С преступника шкура сдиралась живьем, под душераздирающие вопли казнимого. А чтобы он не умер раньше времени от болевого шока, шаманы племени поливали его специальным раствором, содержащим в своем составе особые травы, притупляющие боль. Содрав с преступника шкуру, его оставляли привязанным к позорному столбу, где ему надлежало умереть от болевого шока, когда действие зелья закончится и боль со стократной силой вернется обратно. Страшная участь ожидала того, кто приведет в Пандорган чужака, какими бы благими намерениями он не руководствовался.

Пандорган оставался запретным местом для любого чужака, возжелавшего увидеть заснеженную столицу ледяных троллей. И хотя с начала торговли с людьми прошло достаточно много времени, тролли по прежнему не доверяли людям, боясь вновь оказаться преданными ими, как это случилось однажды. Многие человеческие торговцы мечтали поселиться в Пандоргане, чтобы иметь там свое торговое представительство, и круглый год вести выгодную, приносящую баснословную прибыль, торговлю.

Но тролли оставались непреклонны, дважды в год спускаясь с гор для торговли с людьми на побережье, отклоняя заманчивые предложения провести чужаков в город. Никому не хотелось умереть у позорного столба, еще при жизни лишившись шкуры, которую потом, с удовольствием купят люди, толкнувшие тролля на преступление. Изменников не было даже среди отщепенцев, которых в родном городе ждала смерть, пусть и не такая позорная, что уготована изменникам. С них тоже после казни сдиралась шкура, но уже с мертвых. И делалось это не для того, чтобы поглумиться над мертвым преступником. Делалось это исключительно в прагматических целях. Шкура тролля была ценным товаром, который хоть и шокировал немало повидавших на своем веку человеческих торговцев, но представлял для них устойчивый интерес.

В Пандоргане бытовали страшные истории о том, что среди троллей имеются гнусные отщепенцы, действующие под покровом ночи. По сравнению с ними разбойники и убийцы просто ангелы. Они никого не грабят, не убивают, не таскают кошели из карманов зазевавшихся, или захмелевших сородичей. Дела их более гнусны и презренны, и настолько страшны в своем кощунстве, что вселяют ужас в сердца троллей. Ночные тати народной молвой обвиняются в том, что под покровом ночи раскапывают свежие могилы и извлекая оттуда тела усопших, глумятся над ними самым кощунственным и богопротивным образом. Сдирают с покойника шкуру, чтобы затем продать ее людям, зная, каким спросом пользуются шкуры у людей. И хотя этих татей никто и никогда не видел, молва делала свое дело. Покойников из числа зажиточных граждан, ледяные тролли предпочитали хоронить в тайне, чтобы никто, кроме близких родственников покойного, не знал о месте его погребения. Для этого родственникам покойного приходилось уходить подальше от Пандоргана, чтобы никто и никогда не узнал о месте его последнего упокоения.

Похоронные процессии были излюбленной добычей разбойников, бежавших за провинности из Пандоргана, стремясь сохранить голову на плечах, а шкуру на теле. Вместе с покойным хоронили и часть его имущества, все, что могло пригодиться ему в загробном мире. Чтобы дать отпор разбойникам собирались близкие родственники покойного, вооруженные до зубов, и готовые ко всякого рода неожиданностям. Иногда почетного эскорта покойника оказывалось достаточно, чтобы остановить разбойников. Иногда нет. И тогда в город никто не возвращался, а у волков, снежных барсов и пещерных медведей появлялось щедрое угощение.

Когда действия терроризирующих городские окрестности разбойников становились слишком наглыми и циничными, на них устраивалась облава. В городе всегда находились люди, которые что-то знали, видели, или о чем-то догадывались. За увесистый мешочек золотых монет они с легкостью указывали место, где скрывались их вчерашние собутыльники, празднующие успешное завершение очередного бандитского налета, пропивающие награбленное добро. И тогда на одну разбойничью шайку становилось меньше. А затем где-нибудь на городской окраине, в районе трущоб, находили остывший труп стукача. Ведь не только он один был глазастым, и умел делать выводы.

Но чаще разбойников уничтожали гораздо проще. Делалось это, когда умирал кто-нибудь из богатых и знатных жителей города, уносящий с собой в загробный мир целое состояние по меркам простых людей. Весть о кончине знатного горожанина не могла остаться незамеченной грабителями промышляющими в округе. Упустить идущий прямо в руки лакомый кусок, было непростительной роскошью. И разбойники клевали на приманку. Пока истинный покойник оставался дома, оплакиваемый детьми и безутешной вдовой, из города выдвигался лжепохоронный кортеж. Лежащий в гробу покойник был живее всех живых, и ждал лишь подходящего момента, чтобы явить миру свое присутствие. Под видом безутешных родственников провожающих усопшего в последний путь, скрывались воины. Обученные науке убивать, не чета любому разбойнику, какой бы кровавый шлейф преступлений за ним не тянулся. Когда радостно потиравшая руки от предвкушения богатой добычи шайка набрасывалась на скорбную процессию, ее поджидал весьма неожиданный, и неприятный сюрприз. Вместо пусть и вооруженных, но все-же обычных горожан, их встречали воины, одинаково хорошо владеющие и мечом, и копьем, и дубиной. Жестокой и отчаянной была схватка, в которой никто не хотел умирать, или сдаваться. Но итог ее всегда был закономерен. Кучка скорчившихся на земле трупов, тела лишенные шкур, ярко красные на ослепительно белом снегу.

Покончив с очередной терроризирующей горожан бандой, отряд возвращался в город, хороня павших, и справляя поминки по погибшим. На несколько месяцев, а то и лет, городские окрестности становились безопасными для человека, хотя безопасность эта была относительной. Пандорийские горы были диким местом, где до прихода ледяных троллей не было разумных существ. Лишь дикие звери, злобные и кровожадные, издревле царствующие в холодном и заснеженном мире. Они не собирались уступать право на господство покрытым шерстью, в бою не менее свирепым чем дикие звери, ледяным троллям. Одиночке, оказавшемуся за пределами Пандоргана, приходилось быть предельно осторожным, чтобы не стать добычей дикого зверя, не желавшего признавать человека царем природы, и с удовольствием бы пообедавшего таким царем.

Жизнь одиночки за пределами Пандоргана была полна смертельных опасностей караулящих изгоя каждую минуту его существования. Нужно было быть любимцем судьбы, обладать нечеловеческим везением, чтобы не сгинуть в утробе голодного хищника в первую же неделю добровольного отшельничества.

Ледяной тролль Умбарк вправе был считать себя счастливчиком, про которого говорят, что ему чертовски везет. По крайней мере, так и было до недавнего времени, пока неумеренная тяга к спиртному не подвела его под монастырь, коренным образом изменив всю его жизнь. И хотя печальный итог его жизни был предрешен за много лет до того рокового дня, но Умбарк не верил, что погорит так рано, и так бездарно. Умбарк был здоровенным, рослым троллем, в два с половиной метра ростом, и косой саженью в плечах, указывающих на его недюжинную силу, заставляющую любителей задирать прохожих и провоцировать их на драку, держаться от него подальше. Тело Умбарка было покрыто густой белой шерстью, без малейшего черного пятнышка а его бездонные голубые глаза красноречивее любых слов говорили о том, что в его жилах текла благородная кровь. Возможно, его бабушка, или прабабушка, а может и еще более древний родственник по женской линии, согрешила с особой королевской крови, родив от него ребенка. И с тех пор благородная кровь текла в жилах предков Умбарка. Но все его благородство было лишь в ослепительно белой, без единого пятнышка шкуре, бездонных голубых глазах, и статной, рослой фигуре, гораздо более мощной, чем у большинства его соплеменников.

На этом благородство их рода и заканчивалось. Родители Умбарка были представителями тщательно маскирующего себя преступного мира. Вот только они были не разбойниками и убийцами, низшей кастой преступного мира. Не были они и ворами-домушниками, что любят шарить по хижинам во время отсутствия хозяев. Родители Умбарка принадлежали к высшей касте преступного мира Пандоргана. Они были ворами-карманниками, таскающими кошельки у посетителей многочисленных таверн и харчевен Пандоргана. Но это было слишком простым, и почти никогда не приносящим хлопот делом. Невелика честь вытащить кошель из кармана изрядно подвыпившего посетителя злачного заведения. Совсем другое дело стащить кошелек на улице, или на рынке, когда его хозяин не отуплен действием хмеля, внимателен и осторожен. И чем плотнее он прижимает к себе увесистый кошель отправляясь на рынок, тем приятнее лишить его этого груза. А потом, стоя в сторонке, с интересом наблюдать за тем, как хлопает себя по карманам, а затем истошно вопит и мечется по площади обобранная жертва.

Их семья считалась зажиточной. Никто не знал, что является источником ее благосостояния. Семья Умбарка не знала ни в чем отказа, особо не обременяя себя работой. Хотя и у них, как у каждого уважаемого в городе семейства была собственная штольня вход в которую вел прямо из дома тролля, с тыльной его стороны. И если тролль заходил с улицы в дом, никогда нельзя было с уверенностью сказать, чем он сейчас занимается. В поте лица своего с кайлом в руках трудится в шахте в поисках золота и драгоценных камней, или, сидя за грубо сколоченным дубовым столом, подсчитывает очередной улов, прихваченный в таверне у изрядно подвыпившего ротозея.

Власти Пандоргана не следили за тем, кто, как, и сколько времени машет кайлом в штольне. И машет ли вообще. Главное, чтобы человек исправно платил налоги, и вел добропорядочный образ жизни. Умбарк никогда не видел отца размахивающего кайлом в расположенной за домом штольне. Немного повзрослев он всерьез стал подумывать о том, что вряд ли кто-либо из их семейства вообще утруждал свои руки таким тяжелым и неблагодарным трудом. Умбарку было достаточно примера соседей, чтобы понять, честным трудом хорошей жизни себе не обеспечить. Ведь далеко не всем удается найти нечто настолько ценное, что кардинальным образом изменит жизнь в лучшую сторону. Его соседи были настоящими трудягами, постоянно серыми от впитавшейся в шкуру и лицо рудничной пыли, с натруженными, мозолистыми руками, едва-едва сводящими концы с концами. Они мечтали найти в недрах горы сокровище, которое позволит им зажить так же, как семейство Умбарка. Даже не подозревая о том, что для хорошей жизни необходимы умения совсем иного рода.

Отец начал обучения Умбарка с ранних лет. Все тролли начинают обучение детей с детства, поскольку жизнь в холодных и заснеженных землях Пандории сурова и непредсказуема, и может оборваться в любой момент. От голода, болезни, или бандитского ножа, но чаще всего от несчастного случая в шахте, когда на голову незадачливому рудокопу обрушивается огромная каменная глыба, или разом рушится весь свод, погребя под собой искателя подземных сокровищ. И, даже если тролль оставался жив, то, по истечении времени, он все равно умирал. От болевого шока, большой кровопотери, или удушья. Рассчитывать на помощь несчастному не приходилось в силу обычаев ледяных троллей. Каждый тролль работает в шахте в одиночку. Никто не имеет права заниматься в этой шахте старательским промыслом до тех пор, пока жив ее хозяин. И лишь с его смертью, право на разработку шахты переходило к ближайшему родственнику. Если семейство тролля было достаточно большим, то право на отцовскую шахту получал младший из наследников, если он к тому времени в силу юного возраста не сумел обзавестись собственной штольней.

Пройдет несколько дней, прежде чем домочадцы взволнованные исчезновением родственника рискнут сунуться в личную штольню тролля. Ведь нередко бывает и такое, что увлеченный работой рудокоп напрочь забывает о времени, особенно если ему попалась богатая вкраплениями драгоценных металлов жила, или же россыпь каменьев, добыть которые стоит немало времени и сил. В этом случае тролль может провести в шахте несколько дней, и лишь зверский голод и полный упадок сил в состоянии выгнать его оттуда. Если кто-то рискнет сунуться в шахту когда там работает тролль, то это будет воспринято им как личное оскорбление, покушение на самое святое, обида, смыть которую может только кровь обидчика. И никакие кровные узы не в силах здесь помочь. Взбешенный присутствием в шахте постороннего тролль, без раздумий прикончит любого, даже если это его единственный и горячо любимый сын.

Женщины тролли никогда не брали в руки лом или кирку, поскольку работа в шахте считалась исключительной прерогативой мужчин. На долю женщин отводились хлопоты по дому, и любые работы вне его, не связанные с рудничным делом. Мужчины тролли были кормильцами семьи, и совсем не важно, кто это будет, муж, брат, или сын. И пока в семействе остается хоть один мужчина, он будет день и ночь махать кайлом в шахте, чтобы его семья могла жить и выживать.

Умению работать в шахте, отличать драгоценные камни от ничего не стоящих камешков, учили тролли своих сыновей. Все, или почти все. По крайней мере большинство. За исключением знати, которой это было ни к чему, жившей за счет налогов, которые платили в казну рядовые тролли. За неуплату налогов можно было лишиться шкуры, или попасть в рабскую кабалу к знатным вельможам. Не утруждали своих отпрысков рудничным делом и представители преступных династий, предпочитая обучать их иному ремеслу. Хотя и они учили детей отличать благородные металлы от обычных, вроде железа, меди и бронзы. Учили распознавать камни, с первого взгляда определяя его цену как драгоценности, или же пустышку, пусть и привлекательный внешне, но все-же обычный камень, не стоящий и ломаного гроша. Эти знания были необходимы в жизни каждому троллю, вне зависимости от возраста, пола, и происхождения. Знание металлов и камней было таким же обыденным явлением в жизни троллей, как и речь, которому никто не удивлялся, воспринимая как должное.

Это были самые азы, которые родители давали своим детям. Более детальное обучение происходило в шахте, как и обучение шахтерским приемам, знание которых давало возможность обрести в будущем драгоценные камни и благородные металлы, а также сохранить свою жизнь.

Умбарк как и все молодые тролли прошел азы рудничного дела, и не хуже любого взрослого разбирался в камнях и металлах. Но на этом его обучение обязательное для каждого тролля было закончено за ненадобностью. Родители Умбарка, и в первую очередь отец, выбрали для сына иное ремесло. Более опасное и рискованное нежели работа в шахте, но гораздо более прибыльное. Если не терять голову и сохранять хладнокровие, то можно дожить и до седых волос, обеспечив себе беззаботную старость, и уйдя на заслуженный отдых, передать свое ремесло в надежные руки отпрысков. Умбарк знал из рассказов матери и отца, что в их роду были счастливцы, которым довелось умереть от старости, не угодив в руки палача, и не лишившись шкуры. Но лично Умбарку их видеть не довелось.

Он никогда не видел своего деда, а на все его вопросы отец отвечал неохотно, и, по большей части односложно. И лишь однажды, перебрав хмельного пива, что случалось с ним крайне редко, отец рассказал ему о том, какая трагедия приключилась с дедом Умбарка. Дед был пойман с поличным, и казнен. И виной всему хмельное пиво, целое ведро которого выпил дед, прежде чем отправиться на дело. И ни жена, ни сын, не смогли его остановить. Он ушел из дома на нетвердых, подгибающихся ногах, чтобы уже никогда не вернуться обратно. Уходя, он клятвенно пообещал, что не будет сегодня работать, а просто посидит в харчевне, и немного выпьет с друзьями. И он бы сдержал свое слово, если бы не слишком большой соблазн представший перед его глазами. Искушение было слишком сильным, чтобы перед ним устоять, и он не устоял, потянувшись за плотно набитым кошелем посетителя таверны. И либо он был слишком нетрезв, либо выбранный им в качестве жертвы человек недостаточно пьян, но дед был пойман с поличным на глазах у десятков свидетелей, в глазах которых он прочел свой приговор. Завсегдатаями таверны были обычные работяги, в поте лица добывающии средства на пропитание и выпивку. И они всем сердцем ненавидели воров, отнимающих у них кровно заработанное. Рассчитывать на их снисхождение не приходилось, и дед схватился за нож. Но не успел пустить его в ход, так как его сразу же схватило несколько крепких рук рудокопов, вырваться из которых не под силу и трезвому, а тем более человеку выпившему ведро крепкого, хмельного пива.

Суд над дедом был скор, а приговор суров. Его незамедлительно привели в действие, обезглавив деда, и содрав с него шкуру. И долго еще его голова торчала на вершине частокола у городских ворот, пугая предсмертным оскалом прохожих, пока его место не заняла голова очередного казненного. После казни деда отец Умбарка перебрался в место, где их никто не знал, и не догадывался о том, какими талантами они зарабатывают на жизнь.

Отец учил Умбарка, вбивая в его голову мысль о том, что на дело нужно ходить трезвым, чтобы дожить до седых волос, и не стать страшным украшением городских стен, ценным товаром у торговцев отправляющихся на побережье для торговли с людьми. Сам отец свято придерживался этого правила, и никогда не ходил на дело пьяным, предпочитая отлеживаться дома после бурных возлияний, когда на него вдруг накатывало желание погулять на время позабыв обо всем на свете. Отец мог пить несколько дней кряду, благо накопленное им состояние позволяло ему не думать о завтрашнем дне. Отец не любил пить в одиночку, как не любил он и гостей, которые подвыпив начнут задавать вопросы, не на все из которых у отца имелись ответы. Поэтому отец не водил близкой дружбы ни с кем из соседей, ограничивая общение с ними скупым приветствием, если им доводилось встретиться где-нибудь на улице, по дороге на рынок или в таверну. Не водил он знакомств и с другими представителями преступного мира, опасаясь однажды оказаться преданным кем-нибудь из них, позарившемуся на кошель золота, что полагается осведомителю за голову преступника.

Отец никогда не пил один. Компанию ему неизменно составляла мать, женщина сильная и крепкая, по части выпивки могущая составить конкуренцию любому мужчине. По своей комплекции она была женщиной хоть куда, и на ее фоне большинство мужчин просто терялись в силу своей незначительности. Отец Умбарка был мужчиной крепкого телосложения, но все равно проигрывал супруге в стати, и был на голову ниже ее. Но, несмотря на это, имел над матерью неограниченную власть. Мать безропотно исполняла все его желания, души не чая в супруге. Умбарк не раз наблюдал за тем, как мать подхватывала на руки захмелевшего от обильных возлияний отца, и волокла его на кровать. А после того, как отец засыпал, мать начинала хлопотать по дому, благо домашних дел всегда было с избытком.

Мать очень сильно любила отца, и поэтому не смогла смириться с его кончиной. Умбарк тогда был еще подростком, хотя и в совершенстве владел отцовским ремеслом. Признанием его успехов стал тот факт, что отец стал брать его с собой на дело. В уличной толчее идущие по делам отец с сыном привлекали меньше внимания, нежели одиночка бесцельно слоняющийся по рынку и ничего не покупающий. Дни, когда отец брал его на дело, были лучшими днями в жизни Умбарка. В эти дни он в полной мере ощущал духовную близость с отцом, принадлежность к общему делу. И он искренне досадывал на то, что большой базар случался лишь раз в неделю. А это значит, что самые толстые, плотно набитые монетами кошели оказывались на городских улицах тоже раз в неделю. В обычные дни отец отправлялся на промысел один, благо таверн и харчевен, где за умеренную плату наливали в огромные глиняные кружки убойное хмельное пойло, в Пандоргане было великое множество. И хотя в доме Умбарка было спрятано столько золота и драгоценных камней, что на дело можно было ходить только тогда, когда душа истоскуется без дела, отец не переставал ходить на промысел. Это стало его работой на которой он вкалывал не менее вдохновенно, чем рудокоп с киркой в собственной штольне.

К вечеру, посетив несколько таверн, пропустив в каждой по паре кружек пива, отец пошатываясь, на нетвердых ногах возвращался домой, всегда имея при себя один или два кошелька. Пусть и не таких жирных, как во время ярмарки, да и набитых по большей части не золотом, а серебром и медью, но, по мнению отца, лишняя горсть монет в доме никогда не будет лишней. По пьяной лавочке отец не воровал, и вытащенные им кошели, как правило, были из самой первой таверны. Все последующие он обходил для отвода глаз, не засиживаясь на одном месте слишком долго. Тратя несколько монет из сегодняшнего улова, предварительно избавившись от кожаных кошелей, где эти монеты находились.

Много лет отец был неуловим, но однажды случилось то, что случается в жизни почти каждого карманника. Его схватили на выходе из таверны в тот самый миг, когда он пытался избавиться от кожаного кисета, из которого минуту назад выгреб пригоршню золотых монет. Просто невероятный улов для таверны, посетители которой, по большей части, расплачивались за выпивку и еду серебром и медью. Отец был слегка навеселе. Пара кружек хмельного пива для настроения, только и всего. Но легкий хмель ударивший в голову, плюс эйфория от удачной охоты, притупили его бдительность, и это стало для него роковым. Пересыпая золото из расшитого серебряными нитями кожаного кисета в карман, он не заметил, как за ним наблюдают две пары внимательных глаз, абсолютно трезвых, что было просто немыслимо для подобного места. Всего лишь пара скромных посетителей таверны, ужинающих в самом дальнем и темном углу тушеным мясом с овощами. Перед каждым стояла огромная кружка с пивом, но посетители к ним так и не прикоснулись, продолжая лениво ковырять вилками в нехитром ужине. Всем своим видом демонстрируя, что никуда не торопятся.

Заходя в таверну отец оценивающим взглядом окинул посетителей, мгновенно оценивая обстановку. Скользнул глазами и по спрятавшейся в углу парочке, не заметив ничего подозрительного. Обычные посетители, не более того. Слишком разный люд посещал таверны, и далеко не каждый приходил сюда для того, чтобы нажраться до поросячьего визга. Были и такие, но они всегда и во все времена оставались в явном меньшинстве. Большая часть посетителей таверны приходила отдохнуть после трудового дня, пропустить кружку-другую пива в компании с такими же трудягами рудокопами. Обсудить городские новости, пожаловаться на тяжелую жизнь и непосильные налоги, которыми их обложила знать. Или похвалиться добычей, обещающей превратиться в кучу монет. Костяк посетителей составляли одни и те же люди, как правило живущие рядом. Но среди них немало было и тех, кто, как и отец, путешествовал из таверны в таверну, за ночь обходя с полдюжины их, до полной потери сознания, или опустошения карманов.

Отца в таверне знали. Бармен всегда приветствовал его кивком головы, считая отца обычным работягой, зашедшим в таверну, чтобы пообщаться с себе подобными, а заодно пропустить кружку-другую хмельного напитка. Многие из постоянных посетителей таверны были знакомы отцу, он раскланивался с ними, как со старыми знакомыми. Никто из них даже и предположить не мог, что приветствующий их человек причастен к пропаже кошелей с их содержимым, ради обладания которым им пришлось изрядно попотеть размахивай киркой в штольне. В таверне часто появлялись посторонние люди, иногда просто случайные, которых гораздо проще обвинить в пропаже.

Предвкушая неделю заслуженного отдыха, ликуя от позвякивающего в кармане восхитительным золотым звоном улова, отец направился к выходу. И уже потянул дверную ручку на себя, чтобы бесследно раствориться в ночи, как его схватили. Крепкие, сильные руки, вырваться из которых он не смог. А затем, под возмущенный гвалт, свист и улюлюканье толпы, схватившие его типы вытащили отца на улицу, особо с ним не церемонясь. Отец понял, что настал его смертный час. Отец сопротивлялся отчаянно, зная, что на кон поставлена его жизнь. Он бы без раздумий насадил на нож обоих, но ножа у него уже не было. Он был готов рвать их глотки зубами, но вскоре лишился зубов, а вместе с ними и нескольких сломанных ребер. Охотники за головами хорошенько потрудились, чтобы сломать свою жертву, сделать безропотной и покорной, готовой выполнить любой их приказ. Отец сопротивлялся до последнего. Его не сломали. Бесчувственное тело приволокли в городскую управу, получив в награду увесистый кошель с золотом, плату за голову и шкуру преступника.

На следующий день отца Умбарка казнили. С него, в соответствии с законом содрали шкуру, а голову водрузили на частокол у городских ворот. Белоснежная шкура отмытая от крови, стала собственностью городских властей, и ее надлежало обменять на очередном торжище с людьми на кошель золота, точно такой же, что был уплачен охотникам за головами. Шкурой отец оплатил собственную смерть, а за его позор сполна отплатила мать.

Она слишком сильно любила мужа, чтобы смириться с его смертью. Она не собиралась сидеть сложа руки, оплакивая его. На следующий день последовавший за казнью мужа, она вышла из спальни с сухими, красными от выплаканных слез глазами, с холодной решимостью во взоре. Одного взгляда брошенного на мать было достаточно, чтобы понять, она что-то задумала. Нехорошие предчувствия сдавили сердце Умбарка. И они только усилились после того, как мать показала ему тайник, в котором отец хранил фамильные сбережения, благодаря которым и процветала семья. Умбарк хотел предостеречь мать от необдуманных поступков, но осекся на полуслове, прочтя холодную решимость в ее глазах. Мать была сильной женщиной, и отговаривать ее от задуманного было бесполезно, это Умбарк уяснил с детства. Поэтому матери он так ничего и не сказал, заранее смирившись с последствиями принятого ей решения.

Спустя неделю мать пропала. Вечером на ушла из дома, как это делала не раз в последнее время, чтобы больше никогда не вернуться обратно. Ушла ничего не сказав, поцеловав на прощание в лоб выскочившего проводить ее сына. И что-то такое было в ее взгляде, что заставило болезненно сжаться сердце Умбарка. А затем она ушла. Предчувствуя неотвратимую беду нависшую над их домом, Умбарк всю ночь не сомкнул глаз. Тревожные думы одолевали его, а глаза сами собой наполнялись слезами, которые он гнал прочь, как не подобающие мужчине. В конце концов он не выдержал и разрыдался, горько, навзрыд, как не плакал никогда в жизни. Слезы притупили угнездившуюся в сердце боль, и он, измотанный ночным бдением, заснул.

Проснувшись он стал ждать мать, не особенно надеясь на ее возвращение. И лишь боль вернувшаяся с первыми солнечными лучами, острой занозой засела в сердце, не давая думать ни о чем другом. Три дня и три ночи Умбарк продолжал ждать мать, понимая умом, что-то случилось, и она уже никогда не вернется, но сердцем не желая того принять. И лишь когда от голода, напряжения и усталости у него совсем не осталось сил, Умбарк вернулся к жизни. Он впервые в жизни приготовил себе еду и питье, открыл хранящуюся у отца в шкафу бутылку с дорогим вином, приберегаемым для особых случаев. И такой случай настал. Закончилось детство Умбарка. С этого дня у него начиналась новая жизнь, в которой он должен заботиться о себе сам, если хочет выжить.

Хмель ударивший ему в голову после первого же стакана, притупил сердечную боль. На смену ей пришло некое отупление чувств, апатия, и безразличие ко всему. После второго стакана дорогого вина ноги сами понесли Умбарка прочь из дома. Он шел руководствуясь внутренним чутьем, которое само приведет его в нужное место. Вскоре Умбарк оказался на городской площади, лобном месте, где казнили преступников, и где закончил свои дни его отец. Некоторое время Умбарк бездумно глазел на заляпанную множеством кровавых пятен плаху, где одно из пятен было частичкой горячо любимого отца. А затем побрел дальше, к городским воротам и ужасному частоколу, украшенному отрубленной по приказу городских властей головой отца. Но когда затуманенный алкоголем взор разглядел страшное украшение, хмель моментально выветрился из его головы. С высоты частокола расширенными от ярости и боли глазами смотрела на мир голова матери.

Сердце екнуло в груди Умбарка, звонко оборвалась внутри него какая-то невидимая струна. И он поклялся на этом проклятом месте, где приняли позорную смерть родители, отомстить этому миру, и людям живущим в нем.

С тех пор у Умбарка началась новая жизнь, и насколько она будет длинной, зависело только от него самого. Позднее Умбарк, став как и отец завсегдатаем множества таверн, узнал о том, за что казнили его мать. Ее обезглавили за то, что она сполна отплатила за смерть мужа. Это она выследила охотников за головами причастных к гибели отца. Это она перерезала им глотки, с дьявольским удовлетворением наблюдая, как они умирают, хрипя и захлебываясь собственной кровью. Но прежде чем убить, она выведала имя стукача указавшего охотникам за головами на мужа. Им оказался хозяин таверны, в которой схватили отца. Он давно догадывался о том, кто чистит карманы его клиентов, но помалкивал о своих догадках до поры до времени. Пока за имеющиеся у него сведения не предложили горсть золотых монет. И тогда он сдал отца, не предполагая, насколько огромной будет его собственная плата за предательство.

Мать его тоже убила. Но не так быстро, как охотников за головами, а медленно, и мучительно. Предавший отца тролль умер в муках от дикой боли, когда с него, обездвиженного, живьем сдирали шкуру. С этой шкурой мать отправилась в городскую управу, швырнув на крыльцо свою окровавленную ношу. Там ее и схватили стражники. Она не сопротивлялась. Она отомстила за мужа, и хотела умереть, не мысля своего существования без любимого человека. Мать осудили за убийство владельца таверны, попутно она признала себя виновной в смерти еще двух человек, известных в управе как охотники за головами. Ее осудили и казнили, в соответствии с законами Пандоргана касательно воров и убийц, дело закрыли и сдали в архив.

Глядя на насаженную на кол голову матери Умбарк поклялся, что никогда в жизни не возьмет в руки лома или кирки, и будет жить ремеслом, которому его обучил отец. А еще он поклялся, что однажды проберется в архив, и найдет хранящееся там дело матери. И узнает, кто из судей и безликих палачей повинен в смерти матери, и поквитается с ними так же жестоко, как они обошлись с ней. И никакие стены, решетки или замки, не помогут спастись виновным в ее смерти.

С тех пор у Умбарка началась взрослая жизнь. Он, в силу возраста и недостаточного опыта, выходил на дело нечасто, раз в неделю, но работал по крупному. Оттачивал полученные от отца воровские навыки на ярмарке, куда раз в неделю устремлялся весь город. В базарной толчее ему то и дело попадались на глаза набитые золотом, серебром и медью кошели горожан, спешащих на рынок за покупками. Он никогда не кидался на первый же увиденный кошель. Он всегда был осмотрителен, и прежде чем вытащить кошель, долго наблюдал за его владельцем. И если что-то во внешности человека внушало ему опасения, он с легкостью отказывался от задуманного, и переключался на другой объект. И только убедившись в том, что ему ничто не угрожает, и никто не проявляет к его персоне излишнего интереса, он шел на кражу. Вытащив кошель у очередного растяпы, Умбарк не спеша, чтобы не привлекать внимания удалялся, выбрасывая пустой кошель в ближайшей подворотне. Избавившись от улики, он мог чувствовать себя в безопасности. Теперь уже никто не мог доказать, что звенящие в кармане Умбарка монеты являются чужой собственностью. У Умбарка, как и у всякого уважающего себя тролля, был свой, особый кошель, второго такого в городе не сыскать. А это значит, что все, что находится в нем, является собственностью данного конкретного тролля, и никого более.

Умбарк был рослым и крепким юношей, имел плотное телосложение, белоснежную шкуру, и бездонные голубые глаза, в которых тонули многочисленные городские красавицы, плененные его красотой и статью. Умбарк был молод, но выглядел гораздо старше своих лет, что открыло ему дорогу в многочисленные городские таверны, а также дало ему в руки ключик к женским сердцам. Разгульным красоткам, большим любительницам дармовой выпивки, коих было полно в посещаемых Умбарком злачных заведениях. Умбарку хватило ума не отказываться от любви гораздо более старших и опытных женщин. К тому же, попивая пиво в компании разбитной красотки у всех на виду, ему было гораздо проще заниматься своим ремеслом. Никому и в голову не придет обвинить в краже парня, предающегося любовным утехам с женщиной легкого поведения. Больше притворяясь пьяным, чем то было на самом деле, Умбарк не забывал о деле. А когда заветный кошель очередного подвыпившего гуляки оказывался у него в руках, Умбарк, поддавшись уговорам оседлавшей его колени девицы, удалялся в номера расположенные на втором этаже заведения, сдаваемые хозяином таверны своим посетителям для вполне определенных целей. И первым делом, пока очередная любовница на одну ночь прихорашивалась, придавая себе наиболее соблазнительный вид в надежде получить за любовь побольше монет, выбрасывал на улицу злосчастный кошель, могущий стоить ему головы и шкуры. Утром, выспавшись после сладостных любовных утех, Умбарк покидал таверну, оставив на столе у кровати несколько монет из выпотрошенного накануне кошелька. Плату спящей красотке за ночь проведенную в ее объятиях. Умбарк никогда не скупился платя за любовь, и поэтому посещая таверны почти никогда не оставался один.

Шли годы. Умбарк вырос и заматерел, превратившись в здоровенного, ростом в 2,5 метра, крепкого телосложения, статного тролля. Он владел в совершенстве фамильным ремеслом, и доставшаяся ему в наследство сокровищница постоянно пополнялась то горстью золотых монет, то пригоршней драгоценных камней. Серебро и медь он оставлял на жизнь, которая была такой, к какой он привык с детства. Умбарк из симпатичного юноши превратился в крепкого, видного мужчину с деньгами. Став завидным женихом, о котором втайне мечтала ни одна городская красавица, в своих мечтаниях видевшая себя его женой. Но Умбарк не спешил связывать себя узами брака и создавать семью. Ему нравилось жить так, как он жил, и он ничего не хотел менять в своей жизни. Случайные подруги на одну ночь это все, что ему было нужно. Более серьезные отношения Умбарк отложил на потом, когда нагуляется, пресытится вольной жизнью, которая ему пришлась по вкусу. Он знал, что настанет время, и у него будет и жена, и дети, которым он передаст фамильное ремесло, которые продолжат семейную династию.

Но судьба распорядилась иначе, не так, как планировал Умбарк в своих мечтах, отдыхая после очередного удачного дела с бокалом дорого вина в руке. Однажды случилось нечто, в корне изменившее его жизнь. Виной всему стал алкоголь. Пагубное к нему пристрастие появилось у Умбарка после того, как он впервые попробовал отцовского вина, а затем хлебнул хмельного пива в таверне, став по настоящему взрослым. И хотя, руководствуясь заветами отца, помятуя об участи постигшей деда Умбарк никогда не ходил на дело пьяным, но пагубное пристрастие сделало свое черное дело. Будучи навеселе, пленившись видом толстого кошеля, он нарушил ранее запретное правило. Он решился на кражу. Ему тогда казалось, что он все делает правильно, и все у него получится. Но это в нем говорил хмель, на самом деле он был неловок и неуклюж, а человек выбранный им в качестве жертвы, недостаточно пьян, чтобы не заметить огромную волосатую лапу лезущую в его карман. В результате жертва подняла крик, указав на своего обидчика.

И в тот же миг доселе сонная таверна ожила, и пришла в движение. Слишком сильно трудяги тролли завсегдатаи подобных злачных мест не любили воров. Особенно тех, кто таскает из карманов кошели с честно заработанными потом и кровавыми мозолями деньгами. Многие успели пострадать от этих кровопийц жирующих на чужом горе, чтобы отпустить уличенного в воровстве человека живым. В следующую же секунду последовавшую за криком обираемой жертвы, в воздухе блеснули ножи, а из-за столов уставленных огромными пивными кружками, стали подниматься угрюмые охотники и рудокопы. В их глазах не было ничего, кроме желания немедленно поквитаться с вором. Ни у кого из посетителей таверны и в мыслях не было того, чтобы решить все по закону, сдать пойманного с поличным вора в городскую управу. Они были простыми трудягами, а не охотниками за головами. И нужно им было не золото уплаченное за голову преступника, и не его шкура, им нужна была справедливость. Чтобы негодяй сполна заплатил за свои преступления. И единственной достойной ценой за его прегрешения была смерть.

Счет шел уже не на минуты, а на секунды, и каждый миг промедления мог стоить Умбарку жизни. Не раздумывая, Умбарк бросился к двери, ударив ножом поднявшего крик посетителя, а затем двух работяг заступивших ему дорогу у самой двери. И хотя в руках у них тоже были ножи, Умбарк без раздумий бросился на них. Впереди у него был шанс на спасение, но стоит замешкаться, остановиться, или сделать шаг назад, на него сразу же набросятся с ножами подбирающиеся сзади посетители таверны. И тогда у него не останется даже призрачного шанса на спасение.

И он прорвался через нацеленные в грудь ножи, оставив позади двух истекающих кровью троллей. Что-то больно укололо его в бок, но в пылу схватки он не придал этому значения. И лишь оказавшись дома, куда он добрался попетляв для верности по городу пару часов, он заметил в боку кровоточащую рану. Умбарк только выругался, так это было некстати, а когда выветрился хмель, и на смену ему пришло похмелье, ощутил жгучую боль в боку. Рана надсадно ныла и зудела еще несколько дней. И все это время он продолжал прятаться дома, не смея и носа казать наружу. Опасаясь, что его сразу же опознают, и он будет схвачен стражниками, или охотниками за головами. И не важно, кто это будет, в любом случае его ждет незавидный итог. Лобное место на городской площади, насаженная на кол для устрашения голова и содранная в пользу городской казны роскошная, белоснежная шкура.

Но прятаться вечно и отсиживаться дома, он не мог. Рано или поздно, охотники за головами доберутся до его соседей. И они, по описанию легко опознают Умбарка, ведь он имел довольно приметную внешность, заметно отличаясь размерами и статью от большинства жителей Пандоргана. Сейчас все то, чем он так гордился, становилось самой обличительной его уликой. С такой приметной внешностью сложно затеряться в городе большая часть жителей которого заметно от него отличается. И тем труднее это сделать человеку, за чью голову назначена цена золотом, получить которое найдется немало желающих. Да и запасы продуктов в доме подходили к концу. Привыкший жить на широкую ногу, и ни в чем себе не отказывающий, Умбарк не имел привычки хранить дома большие запасы, предпочитая покупать все свежее. Благо фамильное состояние позволяло ему так жить.

Когда затянулась и перестала беспокоить рана в боку полученная во время драки в таверне, Умбарк занялся сборами, которые не заняли много времени. Ничего слишком обременительного Умбарк с собой не брал. Теплое шерстяное одеяло, укрывшись которым можно спать в снегу, остатки провизии, небольшой человеческий меч и праща, умению обращаться с которой ледяной тролль учился с детства. Захватил Умбарк и небольшой мешочек с драгоценностями, на тот случай, если ему удастся договориться с каким-нибудь не слишком щепетильным горожанином по поводу покупки еды. Если он когда-нибудь осмелится вернуться в город. Фамильные сокровища Умбарк спрятал в надежном месте, где их никто и никогда не найдет, надеясь когда-нибудь вернуться за ними.

Поклажа уместилась в одном большом мешке, который он без труда взвалил на плечи безлунной ночью, как нельзя более подходящей для бегства из города. И хотя жизнь в Пандоргане не затихала даже ночью, по причине темного времени суток в городе было менее людно. Ночная мгла опустившаяся на мир скрывала его истинные размеры и внешность, делая неузнаваемым. Умбарк старался не шарахаться от редких прохожих спешащих навстречу по своим делам, чтобы не привлекать внимания. Среди встречных мог оказаться человек, что не применет сообщить куда надо о подозрительном типе бредущем по пустынным полночным улицам с мешком на плечах, прячась от встречных. Честный человек не станет прятаться, значит незнакомец что-то скрывает, и его нужно схватить, и допросить с пристрастием. И, кто знает, возможно он окажется тем, кого давно и безуспешно ищут.

От встречных Умбарк не прятался, но старался идти там, где меньше света, по неосвещенной стороне улицы. И хотя заправленные жиром уличные фонари больше коптили, чем давали света, но лучше перестраховаться. Даже в призрачном свете фонарей какой-нибудь слишком дотошный наблюдатель мог разглядеть знакомые черты. И если слава о нем успела прогреметь по всему городу, а приметы стали известны горожанам, то его без труда опознают. Опознавший его человек может поднять крик, который переполошит весь город, и тогда Убарку будет довольно проблематично из него выбраться.

Больших и шумных компаний, что время от времени вываливались из распахнутых настежь дверей многочисленных питейных заведений, Умбарк не боялся. Он очень хорошо изучил подобную публику. Все они были изрядно навеселе, и единственное, что волновало их после расставания с собутыльниками, как добраться до собственного дома. Не свалиться в сточную канаву, и не уснуть под чужим забором, что при суровом климате Пандорейских гор было чревато серьезными последствиями, вплоть до переохлаждения организма, и летального исхода. И лишь идущие по своим делам одиночки и пары вызывали у Умбарка подозрения по причине своей трезвости. Встречный мог оказаться кем угодно, как припозднившимся в гостях и спешащим домой горожанином, так и охотником за головами, целенаправленно прочесывающим городские улицы в поисках преступника, за чью голову назначена награда золотом.

Умбарку повезло. Никем не замеченный и неопознанный, он выбрался из города. И только оказавшись далеко за его пределами, с облегчением вздохнул, добрым словом помянув отца. Отец хорошо обучил Умбарка фамильному ремеслу. Не забыл он упомянуть и о том, что в их опасном ремесле бывают провалы, и для того, чтобы выжить, нужно иметь отходной маневр. Единственная возможность выжить у провалившегося, — бежать из города. Чтобы сделать это наверняка, нужно знать обходные пути. Неприметные тропинки, которые проведут беглеца мимо постов охраны, караулящей подступы к Пандоргану. Напороться на пост охраны значило подписать себе смертный приговор, поскольку именно посты в первую очередь снабжаются информацией о беглом преступнике, на тот случай, если он, спасаясь от правосудия, надумает покинуть город.

Пандорган в силу естественной неприступности и удаленности от обжитых мест, не был обнесен высокой, монолитной стеной, как это принято в человеческих городах на Южном Материке. Да и опасаться нападения им было неоткуда. Ближайшими их соседями были клыккары, люди моржи обитающие на побережье. Большие, толстые и неповоротливые, слишком увлеченные рыбалкой и борьбой с диким зверем, часто наведывающимся в их селения в поисках поживы, чтобы планировать захватнические походы. Жили клыккары удаленными далеко друг от друга общинами, которые если и объединялись вместе, то исключительно для того, чтобы обезопасить себя от внешней угрозы. От тех же ледяных троллей, банды которых изредка, подобно диким зверям, подбирались к клыккарским деревням, чтобы бросить вызов ее обитателям. Не смотря на свой устрашающий вид, клыккары были добродушными и покладистыми существами. Воспитанными в духе присущих им традиций, в числе которых имелся и запрет на чужое добро. Клыккары привыкли жить своим трудом, такая жизнь им нравилась, и они не собирались ничего в ней менять.

Обитали на Северном Материке и орки, бесчисленные их королевства во множестве находились на восточной оконечности материка. Никто, даже сами орки не знали их точного числа, поскольку то и дело появлялись новые, отколовшиеся от родичей, и основавшие собственное королевство. Другие же королевства исчезали под натиском соседей. Война со всеми, и в первую очередь друг с другом, была у орков в крови. И они сражались со всем миром, чтобы выжить сегодня, не задумываясь о том, что будет завтра. Все, кто не являлся их близкими, кровными родственниками, становились врагами. А врагов нужно уничтожать. И съедать, что было не менее важно в землях весьма скудных на пропитание. Для этих тварей с лужеными желудками, способными переварить любую пищу, даже траву и глину без последствий для организма, мясо являлось роскошью. Чтобы ублажить ненасытные желудки деликатесом, орки постоянно воевали друг с другом, съедая побежденных. А их женщины рожали новых прожорливых уродов, что не позволяло вымереть популяции орков в не прекращающихся ни на миг междуусобицах. Орки населяли как наземный, так и подземный мир орочьих королевств. По большому счету, это были разные существа, но у них было одно, объединяющее всех орков начало, — ненависть ко всему живому, что хоть немного отличается от них.

Орки могли бы представлять для троллей серьезную опасность, стать их постоянной головной болью, обитай они поблизости. Но главной защитой ледяных троллей от кровожадных и воинственных орков, было расстояние. На то, чтобы пересечь разделяющее их пространство, потребуются недели, а этого времени у орков не было. Издревле не доверяющие соседям орки научились приглядывать за ними, и делать соответствующие выводы. И если какой-нибудь орчий король и отважился бы на поход в Пандорию, ничем хорошим это бы для него не кончилось. Соседи ни за что не упустят возможности поквитаться с ним, разорив и разграбив королевство, уведя в плен, и сожрав его подданных, пока король с армией отсутствует. Несмотря на недалекость, порой граничащую с откровенной тупостью, у правителей орков хватало мозгов на то, чтобы это понять. И осознать, что имеющегося у них в запасе времени хватит лишь для того, чтобы нанести разбойничий визит в ближайшее карликовое королевство, и никуда более.

Несмотря на то, что опасаться угрозы извне ледяным троллям не приходилось, городские власти предпочитали иметь вооруженные посты на всех дорогах ведущих в город. Ведь формально существовала пусть и почти мистическая угроза со стороны людей. Которые от купцов узнали о племени Ледяного Утеса, объявленного на Южном Материке вне закона. Пусть и весьма приблизительно, но люди знали о том, где находится Пандорган, столица королевства ледяных троллей. Но в первую очередь вооруженные посты были нужны для того, чтобы защитить ледяных троллей от бывших сородичей, ставших преступниками и изгоями, которые, объединившись в стаи разбойничали за пределами Пандоргана. Не будь дорога в город надежно защищена, банды бы проникли в Пандорган, принеся на его улицы страх, смерть и хаос, утопив горожан в реках крови. Содержание стражи не стоило ни гроша королевской казне. За свою безопасность горожане платили налоги в казну.

Оказавшись за городской чертой, Умбарк остановился, и перевел дыхание. Спешить было некуда. Впереди целая жизнь, и только от него зависело, как ею распорядиться. Он должен бороться за жизнь до конца. И не сдаваться, хотя выжить в одиночку в суровом мире Пандорейских гор было практически невозможно. Еще дома, отлеживаясь после стычки в таверне, Умбарк многое передумал, и многое для себя решил. И поэтому, покинув городские окрестности не застыл, как витязь на распутье, не зная, что делать, и с чего начать. И он не терял времени даром, хотя этого добра у него было хоть отбавляй. Умбарк принялся претворять в жизнь наиглавнейшую часть своего плана на выживание.

Нужно было найти жилище, в котором можно укрыться и от зимней стужи, и от ледяного ветра, что круглый год гуляет по горным вершинам Пандории. Место, где можно безбоязненно, не опасаясь чужих глаз, разжечь костер, чтобы согреться и приготовить ужин. Внутренне Умбарк смирился с тем, что ему придется проститься с фамильным ремеслом, и если и не навсегда, то на весьма неопределенное время прервать потомственную традицию, насчитывающую не одну сотню лет. Отныне он должен стать охотником, удачливым охотником, если хочет выжить, и, возможно, в будущем, передать родовое ремесло будущему наследнику.

Охотничьей науке Умбарк не учился, как и подавляющее большинство жителей Пандоргана. Но элементарным навыкам обращения с оружием был обучен, как и всякий тролль. Обучение ребенка воинскому ремеслу включало в себя и умение обращаться с пращой, главным оружием в руках охотника, наряду с луком. Пандорейские горы покрывали густые хвойные леса, но не везде они высились монолитной зеленой стеной. Имелись среди них и довольно большие проплешины. Огромные, заросшие густой и сочной травой поляны, на которых любили пастись обитающие в лесу олени. На открытом пространстве чувствующие себя в гораздо большей безопасности, нежели в густом, непролазном лесу. И для этого у них имелись веские основания, подобраться к ним хищнику оставаясь при этом незамеченным, было практически невозможно. Как и охотнику подобраться незаметно к намеченной добыче, чтобы поразить ее копьем. Да и стрелы на таком расстоянии были не всегда эффективны. Чего нельзя было сказать о камне, выпущенном из пращи умелой рукой.

В доме Умбарка лука со стрелами отродясь не было, а вот праща имелась. Подвыпив, и находясь в прекрасном расположении духа, отец любил поупражняться в стрельбе по горшкам и кружкам насаженным на вбитые в землю палки на расстоянии в добрую полусотню метров. И всякий раз бурно радовался, когда выпущенный им из пращи камень разбивал на мелкие осколки очередную глиняную посудину. Не обращая внимания на неодобрительное ворчание матери, которой утром приходилось бежать в ближайшую лавку торгующую посудой, чтобы восполнить причиненный отцом урон домашнему хозяйству.

От отца страсть к обращению с пращой передалась Умбарку. И вскоре ученик превзошел своего учителя. Они с отцом часто устраивали соревнования на меткость. Чем старше становился Умбарк, тем чаще он выигрывал такие состязания, пока однажды отец не признал поражения, и не перестал вызывать сына на спор, колотя глиняные плошки исключительно для собственного удовольствия.

Умбарк не часто брал в руки пращу, искренне надеясь, что умение обращаться с нею ему в жизни не пригодятся. Но увы, судьба решила все иначе, и теперь жизнь Умбарка зависела от пращи. Ни один зверь обитающий в лесу или в горах, не подпустит человека настолько близко, чтобы он мог пустить в ход нож, или копье. Добыть зверя можно лишь поразив его издали, и в этом плане праща была незаменимым оружием. Тем более, что заряды к ней валялись прямо под ногами. Достаточно было нагнуться, и подобрать с земли подходящий камень, которых в горах было бессчетное множество.

Можно было добыть зверя используя специальные ловушки, капканы, петли и силки. Но это было уделом потомственных охотников, которые по наследству, из поколения в поколение передавали секреты своего ремесла, постоянно совершенствуя их, делая все более действенными. Умбарку, чье фамильное ремесло было далеким от охоты, эти премудрости были неизвестны. Ему приходилось рассчитывать лишь на свое собственное умение, и на удачу.

Пока удача была на стороне ледяного тролля. Он незамеченным выбрался из города, оказавшись вне досягаемости городских законов и стражи. Но главным везением было то, что случившаяся с ним неприятность, обрекшая его на участь изгоя, случилась не зимой. Зимой одиночке в лесу не выжить, и не найти пещеры, которую можно приспособить под жилье. Все вокруг засыпано снегом, заметены все тропки-дорожки, легко пройти в метре от заветной пещеры не заметив ее. Ледяные тролли имели толстую шкуру, и долго без ущерба для себя могли выдерживать низкие температуры, но всему есть предел. И ни накинутое на плечи шерстяное одеяло, ни потрескивающий у ног костер, не спасут от переохлаждения. Если вокруг не будет стен, что укроют тролля от леденящего, пронизывающего зимнего ветра, легко проникающего под одежду, и промораживающего тело до костей.

Оказавшийся в зимнем лесу одиночка обречен, и дело лишь в том, как долго продлится его мучительная агония. Сутки, двое, максимум трое. А затем он умрет где-нибудь под кустом, занесенный снегом, где и будет лежать до весны, если до него раньше не доберется оголодавший хищник. И тогда от несчастного не останется ничего, лишь груда обглоданных костей. Да объеденный череп уставившийся в небо пустыми провалами глазниц. Когда-нибудь, на его обглоданные кости наткнется случайный охотник, и, повинуясь обычаям племени, предаст останки безымянного тролля земле. Если же несчастного занесет слишком далеко от Пандоргана, то костям предстоит оставаться неупокоенными целую вечность, пока время, дождь и ветер, не сделают свое дело, и не превратят останки несчастного в прах.

Умбарку повезло. На дворе стояла осень, благодатное время, когда до прихода первых жгучих ледяных ветров была еще целая вечность. И когда Умбарк оказался в лесу, он пребывал в благодушном расположении духа. И именно поэтому упустил молодого оленя, подпустившего его довольно близко, что большими миндалевидными глазами не отрываясь смотрел на приближающееся к нему странное существо. И лишь когда до него осталось чуть более десяти метров, олень грациозно отпрыгнул в сторону, и секундой позже скрылся из глаз Умбарка, затерявшись среди деревьев. И хотя молодой тролль упустил добрую сотню килограммов мяса, что позволило бы ему без забот прожить несколько дней, он не расстроился. Олень рассказал ему о том, что в лесу полно еды, и нужно быть только чуть более осторожным и осмотрительным, чтобы ее добыть.

Умбарк в первую очередь был озабочен не проблемой поиска пищи. Было у него дело и поважнее, требующее немедленного разрешения. Нужно найти место, где он мог укрыться от непогоды, и от хищных зверей. Помимо двуногих охотников, в лесу водились и четвероногие охотники, которых было гораздо больше. И им было все равно кого съесть, безмозглого оленя, или карманника в десятом поколении, ставшего изгоем. Летом и в начале осени, найти подходящее для тролля убежище было немногим легче, чем зимой. Из-за обилия зелени, чрезвычайно разросшихся кустов и молодой древесной поросли, видимость в лесу значительно ухудшилась, и, зачастую, именно зелень скрывала то, что так жаждали отыскать глаза тролля.

Несколько дней бродил Умбарк по лесу в поисках пригодной для жизни пещеры, спустившись от вершины горы к ее подножию. Пока он находился в поиске, ему пришлось на собственной шкуре испытать все прелести жизни в лесу, и отсутствия крыши над головой. Утром и вечером, когда в сумрачном хвойном лесу царила прохлада, Умбарк был почти счастлив. Его все устраивало, грех было жаловаться на жизнь, особенно если удавалось убить и приготовить кролика, которых здесь, вдали от Пандоргана, водилось превеликое множество. Кролики не боялись людей, и подпускали их к себе довольно близко, что делало их легкой добычей даже для Умбарка, который не мог похвастаться своей принадлежностью к касте охотников. Но когда наступал полуденный зной, душевное состояние Умбарка менялось самым кардинальным образом. И всему виной были гнус, мошкара, и прочая кровососущая, летающая мерзость, с тупым упорством пытающаяся добраться до вожделенной крови. И хотя прокусить толстую шкуру тролля ни под силу было ни комарам, ни оводам, а порой даже невозможно добраться до нее через густой мех тролля, эта гнусная, зудящая мелочь не оставляла своих тщетных потуг. Умбарку приходилось то и дело останавливаться, и обтряхивать себя, чтобы вычистить шкуру от запутавшейся там летающей мелочи. Но более всего его раздражала мошкара и гнус, что зудящим облаком висели перед лицом, лезли в глаза, рот, нос, и даже уши, от которых приходилось постоянно отмахиваться еловой веткой. В это время суток лучше вообще носа в лес не казать, отлеживаясь где-нибудь в укромном месте. Вот только такого места все не находилось, и это не добавляло Умбарку оптимизма, раздражая его все больше. При этом он был убежден, что поблизости пещеры точно есть, возможно, он пропустил уже целую дюжину их, невидимую за непроницаемой зеленой стеной молодой древесной поросли и разросшегося кустарника.

Когда терпение Умбарка оказалось на исходе, и он готов был взвыть от злости и отчаянья, судьба решили смилостивиться над ним, подарив ему искомое. Хотя сначала, увлеченный отчаянным сражением с атаковавшим его гнусом, он прошел мимо, не придав значения увиденному. Маленькая расселина промелькнувшая из-за огромного колючего куста неведомого Умбарку растения. Но, пройдя несколько метров, Умбарк остановился, как вкопанный, бросив на землю еловую ветку, которой он только что разгонял бессчетную армию мошкары. Подобная оплошность стоила ему нескольких мошек попавших в глаза, и в нос. Но Умбарк не обратил внимания на такую мелочь, в другое время вызвавшую бы у него приступ бешенства. Да него вдруг дошло, что это может значить. Умбарк повернул обратно к колючему кусту, и мелькнувшей за ним расселине.

Удача наконец-то улыбнулась ему! В действительности это оказалось не просто расселиной, трещиной в горе, а самым краешком входа в пещеру, основная часть которого была закрыта бурно разросшимся колючим кустом неизвестного происхождения. Несмотря на переполнявшую его радость, Умбарк не бросился в пещеру очертя голову. Он был осторожен, и не собирался лезть на рожон, не зная, что ожидает его внутри. Торопиться ему было некуда. Он нашел пещеру, и оставалось лишь узнать, нет ли у нее хозяев, которые вряд ли захотят уступать ее чужаку.

Насвистывая под нос услышанный однажды в таверне и врезавшийся в память незамысловатый мотив, Умбарк занялся изготовлением факела, благо необходимых для него ингредиентов поблизости было предостаточно, не нужно было тратить время на их поиск. Вскоре Умбарк из просмоленных сосновых веток и мха соорудил вполне приличный факел, с которым и шагнул вглубь пещеры, запалив его от трута и кресала, которые предусмотрительно захватил из дома отправляясь в бега.

В левой руке Умбарка был зажат факел, в то время, как правая сжимала короткий и тяжелый человеческий меч, излюбленное оружие тролля, которым он орудовал с необычайным мастерством. Предпринятые им предосторожности не были излишними, ведь там, в глубине и мраке пещеры его могло ожидать все, что угодно. Пещера с одинаковой легкостью могла быть и необитаемой, и оказаться пристанищем хищника, самым страшным из которых был медведь, справиться с которым в одиночку под силу далеко не каждому троллю. И хотя Умбарк был гораздо сильнее и крепче большинства соплеменников, из-за текущей в его жилах крови королей, он входил в пещеру с осторожностью, опасаясь возможной встречи. Пещерные медведи в их мире пользовались дурной славой. Завидев тролля, они немедленно атаковали, пуская в ход зубы и когти, каждый из которых был немногим меньше меча зажатого в руке у тролля.

Справедливости ради стоит заметить, что пещерные медведи отличались лютой неприязнью не только по отношению к троллям, но вообще ко всем живым существам встретившимся на их пути. Даже по отношению друг к другу они не проявляли особой симпатии, и без раздумий нападали, если чувствовали в противнике слабину, и были уверены в победе. И тогда начиналась яростная схватка, могущая кончиться смертью одного из дерущихся, если у него не хватит ума удрать, позорно ретировавшись с места схватки, тем самым сохранив свою жизнь. И лишь в короткий сезон спаривания, пещерные медведи становились чуть менее агрессивны к представителям своего рода, конечно если этот самый представитель противоположного пола. Самки пещерных медведей более крупные и агрессивные, нежели самцы, и когда время ухаживаний и любви подходило к концу, недавнему ухажеру приходилось спешно уносить ноги, пока разъяренная медведица не разорвала его на части.

Именно на пещерных медведей в Пандоргане списывали большую часть пропавших охотников. Их тел, как правило, не находили. Лишь проломленный череп, да груду обглоданных костей. Пещерные медведи имели крупные и невероятно прочные зубы, способные перекусить любую кость, перемолоть любую пищу. Конечно, далеко не все пропавшие охотники становились жертвами пещерных медведей. Немало их пало и от рук троллей, таких же, как Умбарк, преступников и изгоев, затаивших злобу на изгнавший их город, стремящихся выжить любой ценой. Тролли никогда, в отличии от орков, не пожирали трупы соплеменников. Каннибализм был чужд им в силу традиций и воспитания, и даже оказавшись по ту сторону закона, они продолжали придерживаться традиций, предпочитая скорее умереть с голода, нежели нарушить их. А то, что никто и никогда не находил тел убитых охотников, имело вполне обыденное объяснение. Убив, ограбив и содрав шкуру с мертвого соплеменника, которую можно было выгодно продать человеческим торговцам, тело закапывали в землю, чтобы скрыть следы преступления. Пускай все думают, что очередной не вернувшийся в город охотник стал жертвой пещерного медведя. Так гораздо спокойнее и безопаснее. Если не соблюдать мер предосторожности, то однажды на их головы может свалиться отряд городских стражников, прекрасно вооруженных и обученных науке убивать, против которых у воров, насильников, грабителей и убийц сбившихся в стаю, не было никаких шансов.

Свет факела прогнал угнездившийся в углах пещеры мрак, обнажив ранее скрытое темнотой внутреннее пространство. Но еще до того, как свет факела разогнал царящую в пещере мглу, Умбарк знал, что пещера необитаема, причем довольно давно. Пещерные медведи не были любителями водных процедур, и исходящее от них густое зловоние могло сказать бывалому охотнику о присутствии медведя задолго до появления самого страшного хищника. Если пещерный медведь когда-нибудь и принимал ванну, то делал это не по собственному желанию, а из-за неблагоприятного стечению обстоятельств. Медведи любили рыбу, за которой охотились стоя на мокрых, скользких камнях, с которых легко свалиться промахнувшись, или не рассчитав силу удара. Оказавшись в воде, медведь спешил выбраться на берег, недовольно фыркая и отряхиваясь. Если бы в пещере жил медведь, Умбарк сразу же бы узнал об этом ступив внутрь. И даже если бы грозного хищника не было на месте, оставшееся после него зловоние сказало бы троллю о жителе пещеры все.

Когда-то медведь здесь действительно жил, о чем свидетельствовал едва уловимый аромат медвежьего тела, до сих пор не выветрившийся отсюда. Запах был настолько слаб, что Умбарк мог уверенно говорить о том, что былого хозяина здесь нет уже много лет. По обнаружившейся в дальнем углу пещеры груде обглоданных костей, среди которых был и проломленный череп безымянного тролля, Умбарк установил примерный возраст ее былого обитателя. Судя по сравнительно небольшой куче костей в углу пещеры, это был молодой медведь, недавно вышедший из подросткового возраста. И из пещеры родной мамаши, в последнее напутствие отвесившей сыночку хороших тумаков, что на всю оставшуюся жизнь отобьет у него охоту вернуться обратно. Куда он исчез, и зачем, Умбарк не знал. Скорее всего молодому медведю просто не повезло, и он не успел удрать, столкнувшись в лесу нос к носу со взрослым и матерым медведем. Быть может, его угораздило встретиться с охотником троллем, и тот оказался достаточно расторопен и силен, чтобы в одиночку отправить к праотцам молодого пещерного медведя.

Теперь у Умбарка имелось жилье, что значительно облегчало его жизнь, в котором без страха можно было ожидать прихода снега и холодов, которые были не за горами. Умбарк принялся наводить в пещере порядок, первым делом избавившись от груды костей в углу. А затем из еловых веток соорудил ложе, на котором и растянулся с чувством выполненного долга.

Последующие несколько месяцев пролетели для Умбарка, как один день. Он привык к жизни в лесу, даже находил в такой жизни определенную прелесть. И даже приход холодов не воспринял как трагедию. Стало гораздо холоднее, и из пещеры он выбирался на охоту уже не утром, а ближе к полудню, отсиживаясь в пещере, и согреваясь пламенем костра. Чтобы раздобыть ужин, ему приходилось затрачивать гораздо больше времени и усилий, нежели летом. Но все-же крайне редко он возвращался домой с пустыми руками. И лишь с появлением снега, Умбарк на собственной шкуре ощутил, что значит жить отшельником, вдали от цивилизации и ее благ, о которых он стал потихоньку забывать за время вынужденного отшельничества. А еще он узнал, что такое голод. Голод стал постоянным его спутником. Деревья и кусты лишились своего зеленого убранства, облысели, лес просматривался далеко вперед, невозможно стало незамеченным подобраться к зверю, ставшему зимой еще более пугливым и осторожным. Многие звери погрузились в спячку, и теперь в лесу за право обладанием добычей развернулась нешуточная борьба. Где с одной стороны был ледяной тролль, а с другой обитающее в лесу голодное и злое хищное зверье. И далеко не всегда в этом противостоянии удача оказывалась на стороне тролля. Случалось и ему спасаться бегством от волчьей стаи, когда его единственным спасением становились деревья, на которых приходилось просиживать по несколько часов, пока осадившая дерево стая не теряла терпение, и не убиралась прочь, в поисках более доступной добычи.

Изредка троллю удавалось убить пращой неосторожно выскочившего из своего укрытия зайца, высунувшуюся из дупла белку, или некрупную птицу, ковыряющую ягоду из-под снега. И тогда в пещере Умбарка был праздник. Но это случалось крайне редко, и чем холоднее становилось за стенами жилища, тем реже становились праздники живота у тролля. Основным его блюдом стали еловые ветки, горькие на вкус, от которых Умбарк еще пару месяцев назад презрительно воротил нос. И с каждым новым прожитым днем, Умбарку становилось все труднее запихивать в глотку эту гадость, и ел он только тогда, когда желудок начинало сводить невыносимой болью от голода.

В поисках добычи Умбарк уходил все дальше от дома. Он понимал, что долго не продержится, что выжить зимой в лесу в одиночку невозможно. И он искал. Искал следы зверей и птиц, а больше всего надеялся найти следы таких же, как он изгоев. И хотя ему мог повстречаться охотник, такой вариант Умбарка тоже устраивал. Он убьет охотника, и заберет его добычу, одежду и прочее имущество, еще на несколько дней отсрочив свою неминуемую кончину. Но, как Умбарк не старался, кроме редких следов животных и птиц обитающих в зимнем лесу, ему ничего на глаза не попадалось, хотя он исколесил окрестности пещеры во всех возможных направлениях.

Умбарк понимал, что если хочет выжить, то должен рискнуть, и в поисках своих навсегда покинуть ставшую родной пещеру. Он ждал подходящего случая, чтобы решиться на это. И вскоре такой случай настал. Ему удалось добыть молодого оленя, раненого неведомым хищником, и чрезвычайно ослабленного, что позволило Умбарку приблизиться к нему довольно близко, чтобы нанести точный, убийственный удар. В тот вечер в пещере Умбарка царил праздник. После огромного куска жареного мяса ему стало так хорошо, так потянуло в сон, что он напрочь забыл о лелеянном им походе. И только утром, наткнувшись на огромный сугроб у входа в пещеру нанесенный ветром, прислушиваясь к завыванию метели снаружи, ледяной тролль решился.

Сборы в поход отняли у Умбарка всего пару минут, так как никаких припасов, кроме освежеванной и завернутой в шкуру туши оленя у него не было. А затем тролля поглотил лес, зелень вечнозеленых сосен и елей на ослепительно-белом снегу. Три дня и три ночи Умбарк был в пути, ориентируясь по звездам держа курс строго на юг. Умению ориентироваться по звездам его научил отец, хотя молодой тролль искренне верил, что подобные навыки в жизни ему никогда не пригодятся. И до скончания своих дней он будет жить в милом сердцу Пандоргане, расположенном на одной из высочайших вершин Пандорийских гор. Умения полученные от отца Умбарку все-же пригодились. Он верил, что они помогут ему сохранить жизнь, если он и впредь будет следовать заветам отца. Отец часто говорил ему о том, что если случится беда, и ему придется навсегда покинуть город, то двигаться нужно на юг, к берегам бескрайнего и необъятного океана. Где выжить гораздо легче, нежели в непролазных лесах, или скалистых горах Пандории. На берегу океана всегда есть чем поживиться, и если станет совсем плохо, то выжить он сможет только там. А еще отец дал ему заветное слово, знаменующее его принадлежность к воровскому миру, которое хранили в тайне даже ведомые на эшафот преступники. Только человек знающий заветное слово мог рассчитывать на то, что его примут в разбойничью семью, и не убьют при встрече.

Умбарк произнес заветное слово на исходе третьего дня пути у подножия одной из безымянных гор, когда из надвигающейся мглы навстречу ему шагнули угрюмые и молчаливые тролли. Ни единым звуком не выдав своего присутствия, к чему их приучила жизнь изгоев полная опасностей. До завещанного отцом океана, Умбарк в тот день не добрался, увидев его лишь на рассвете следующего дня. А перед этим ночь напролет, сидя в пещере у костра в компании суровых и молчаливых людей, рассказывал историю своей жизни, ничего не скрывая, и не утаивая. Отныне это была его семья, и она останется для него таковой до самой смерти. И лишь ближе к утру, выложив все как на духу, и вкусив хлеба в кругу новой семьи, Умбарк погрузился в короткий, тревожный сон, в котором он все время куда-то шел, и с кем-то дрался.

С тех пор у него началась новая жизнь. Он стал десятым членом стаи объединившей в себя преступников нарушивших законы Пандоргана, и заочно приговоренных к смерти. В шайке были воры, грабители, насильники и убийцы, чья страсть к чужим смертям превратилась в неизлечимую душевную болезнь. Они были все такие разные, но их объединяло одно, смерть, ежедневно и еженощно довлеющая над ними от рук таких же ледяных троллей, служителей закона. Дела у его новой семьи шли далеко не лучшим образом, причиной чему была зима, необычайно снежная и суровая, выпавшая на их долю. Добычи в округе почти не осталось, и хотя большой группой легче добыть зверя, вот но где его взять? Все они куда-то исчезли, испугавшись морозов, и разбойникам все чаще приходилось возвращаться в свое логово с пустыми руками. Им, как и Умбарку, приходилось практически ежедневно жевать горькие, и невкусные еловые ветки, заедая их снегом.

Такая кормежка до добра не доведет. Атмосфера в их маленьком отряде накалилась до предела. Между троллями то и дело стали происходить ссоры и стычки по малейшему поводу, грозящие однажды перерасти в кровопролитие и смертоубийство. Этого допустить было нельзя. Первая пролитая кровь положит начало распаду их маленькой семьи, а в одиночку они обречены на смерть от голода и холода. И тогда вожак стаи по кличке Одноглазый Мочила, в прошлом пьяница, грубиян и драчун, а также трудяга-рудокоп, что в пьяной драке в таверне уложил трех повздоривших с ним собутыльников, лишившись при этом глаза, решил пойти к океану. Он был огромного роста, гораздо больше, чем Умбарк, обладающий внушительной комплекцией, заметно выделявшей его из прочей массы троллей. Мочилу никто не осмелился задержать, ведь своих собутыльников он убил голыми руками, свернув им шеи после того, как один из компании забулдыг ткнул его ножом в глаз. Страшный, с торчащим из глазницы ножом, весь залитый кровью, Мочила покинул вмиг притихшую таверну.

Он был пьян, но далеко не глуп, и понимал, что за убийство троих горожан его ждет смертный приговор, и совсем не важно, что он убил их спасая собственную жизнь. Мочилу хорошо знали в городской управе, куда его доставляли не раз за учиненные им пьяные драки и дебоши. Но до сих пор все оставались живы, и наказание для Мочилы сводилось к штрафу, и порке плетьми. К порке он относился спокойно, молчаливо снося удары плетей оставляющие кровавые рубцы на его теле. Да и штрафы его не особо напрягали, не понуждали взяться за ум и прекратить пьяные дебоши. Мочила был добросовестным трудягой, и когда не пил, махал киркой и кайлом в своей штольне, за день выбирая вдвое больше породы, чем другой тролль рудокоп. И гора платила щедро за его старания. Деньги у Мочилы всегда водились. Их хватало и на налоги, и на штрафы, и на выпивку. А выпив, он принимался за старое, тем сильнее распаляясь, если на глаза попадался кто-нибудь из недавних обидчиков, благодаря которым ему изрядно попортили шкуру, и существенно облегчили содержимое карманов.

Мочила хоть и был в тот день изрядно пьян, понимал, что в запасе у него не так уж много времени. И еще он знал, что хоть и был прав в той, конкретной ситуации, всегда найдется доброжелатель, который доложит в городскую управу о случившемся. И даже не для того, чтобы заполучить заветный мешочек с золотом, а чтобы свести с Мочилой счеты. Ведь сколько именно людей хоть однажды пострадало от пудовых кулаков тролля, того не знал он сам. Наскоро залепив дома какой-то целебной дрянью вытекший глаз и собрав нехитрые пожитки, Мочила убрался из города, и когда наутро в его дом нагрянула стража, она никого и ничего не нашла. Ни тролля, ни припрятанных им сокровищ.

Одноглазый Мочила быстро влился в небольшую разбойничью шайку промышлявшую в окрестностях Пандоргана, и, благодаря своим отменным физическим данным и природной смекалке вскоре стал ее лидером. Сразу же после того, как прежний вожак стаи сорвался в пропасть во время охоты на пещерного медведя. Ближе всех к нему находился Одноглазый Мочила, и после той трагедии в головах у многих промелькнула мысль, которую они опасались высказать вслух. А не причастен ли Мочила к его смерти? Но свои подозрения головорезы предпочитали держать при себе, опасаясь пудовых кулаков нового вожака, которыми он мог запросто проломить череп любому почище дубины.

Одноглазый Мочила оказался более смышленным и умелым вождем, нежели его предшественник. С тех пор, как он стал вожаком шайки, ее дела пошли в гору. Под его руководством разбойники совершили несколько дерзких налетов на городские окраины, всякий раз убираясь оттуда до прихода городской стражи, и унося богатую добычу. Однажды им даже удалось ограбить человеческий караван, направляющийся в селение клыккаров, что позволило им без проблем пережить несколько зим. Одноглазый Мочила нашел в городе людей, рискнувших помогать ему, не без выгоды для себя. И теперь, если в карманах разбойников звенело золото, или поблескивали драгоценные камни, бояться зимнего голода им не приходилось. Верные люди в городе с готовностью обменяют разбойничьи сокровища на выпивку и еду, изрядно нагрев на этом руки. Под командованием Одноглазого Мочилы шайке удалось ограбить несколько похоронных процессий, пополнив свою сокровищницу приличной коллекцией шкур ледяных троллей. За которые человеческие торговцы платили хорошую цену, настолько популярен был этот необычный товар на Южном Материке.

Разбойники боготворили вожака. Их шайка достигла вершин своего могущества. Они стали слишком сильны и опасны, чтобы не привлечь к себе внимания городских властей. Уверившись в своей удаче и неуязвимости, они утратили присущую беглецам осторожность, что и стало главной причиной провала. Однажды, верные люди сообщили Одноглазому Мочиле о том, что вскоре из города отправится большая похоронная процессия. Умер знатный вельможа, и вместе с ним в загробный мир отправится целое состояние. Эта новость не могла оставить равнодушным Мочилу. Верные люди не раз давали ему наводку, зная, что если дело выгорит, Мочила не поскупится, и щедро наградит осведомителя. У Мочилы не было причин не доверять наводчику, проверенному во множестве дел. Вскоре бандиты из шайки Одноглазого Мочилы затаились в укромном месте, чтобы, оставаясь незаметными, видеть все, что происходит на подступах к городу, и не пропустить начало движения.

Они вовремя заметили выдвинувшуюся из города траурную процессию, в которой не трудно было разглядеть женщин и детей, что было не совсем обычным, на от этого еще более заманчивым. Детская шкура у человеческих торговцев ценилась на порядок выше, по причине своей редкости, нежели взрослая. Только чересчур самонадеянные вельможи могли включить в траурный кортеж тех, кому принято сидеть дома.

Поначалу известие о том, что в траурной процессии участвуют женщины и дети насторожило Одноглазого Мочилу, но ненадолго. Подозрения, что это ловушка рассеялись, когда ему сообщили о том, что охраняют процессию десять стражников, для защиты от грабителей. Известие о наличии в похоронном кортеже десятка стражников не остановило Мочилу, а только еще более раззадорило. У него давно чесались руки поквитаться за все с этими вояками, тем более, что имеющиеся в его распоряжении силы позволяли это сделать. Слава об Одноглазом Мочиле гремела по всему Пандоргану, и не было в городе ни одной таверны, где бы не обсуждались последние громкие дела удачливого и неуловимого разбойника. Не было отбоя от желающих влиться в его отряд, променяв жизнь трудяги-рудокопа, на вольную жизнь рыцаря удачи. К тому времени отряд Одноглазого Мочилы насчитывал более 50 человек, что заставляло всегда быть начеку гарнизонам пригородных фортов, охроняющих подступы к Пандоргану.

В отряде Одноглазого Мочилы было много людей, и далеко не каждый знал заветное слово, указывающее на его фамильную принадлежность к преступному миру. Многих в отряд привели друзья и знакомые, которых они знали по городской жизни, и которые могли за них поручиться. К началу этого похода у Одноглазого Мочилы было не так много подходящих случаев, чтобы проверить всех в настоящем деле. Отряд отправился на дело, никто не заметил, как в непроглядном зеленом море исчез один человек, устремившийся в ином направлении. В отряде оказался предатель, за огромное вознаграждение обещанное за голову Одноглазого Мочилы рискнувший предать и своих новых друзей, которым еще совсем недавно клялся в верности до гроба, и поручившихся за него людей, которых убьют без раздумий узнав о его предательстве.

Лазутчик быстро добрался до одного из пограничных фортов, где в ожидании похода томилось около полусотни воинов присланных городской управой для расправы с Одноглазым Мочилой, и его шайкой, в последнее время ставшей сильно досаждать властям Пандоргана. Получив долгожданное донесение, отряд устремился вдогонку за шайкой Мочилы, и спустя несколько часов ударил разбойникам в спину. Бандиты не ожидали нападения, и, как ни старался Мочила навести порядок в рядах своего разношерстного воинства, ничего из этого не вышло. Ошалевшие от ужаса разбойники бросились бежать, срываясь со скал в пропасть. Или же, бросив оружие, пытались проскользнуть сквозь сомкнутые ряды стражников, падая под ударами мечей. Лишь сам Мочила, да два десятка его верных сподвижников, бывших с ним с самого начала, не лишились рассудка от страха, и не поддались всеобщей панике. Они сгрудились вокруг вожака, с оружием в руках и решимостью подороже продать свои жизни. Одноглазый Мочила готов был сражаться но не намерен был умирать. И он принял единственно верное решение. Атаковать. Но не наступающих с тыла стражников, а тех, что изготовились к бою впереди, в сотне метров от них. Их был всего десять против двух десятков имевшихся в распоряжении Мочилы. И хотя одни были солдатами, а другие лишь кучкой презренных воров, грабителей, насильников и убийц, но желание выжить любой ценой уравнивало их шансы.

Короткой и яростной была схватка, длившаяся всего пару минут. Больше времени не было, они уже слышали за спиной тяжелое дыхание облаченных в броню и доспехи стражников, спешащих на помощь к сомкнувшим щиты и выставившим вперед копья товарищам. Разбойникам удалось пробить брешь в ощетинившейся копьями стене, и излиться через нее всем, кто уцелел во время этой сумасшедшей атаки. В итоге их осталось только девять, во главе с Одноглазым Мочилой. Израненные и смертельно уставшие, они растворились в лесной глуши, где отсиживались до тех пор, пока их раны не зажили, а из сердец не выветрился пережитой кошмар.

И лишь набравшись сил в щедром на еду и целебные травы летнем лесу, они решились выбраться из укрывавшей их чащобы. Они вновь представляли собой боеспособный отряд, но это уже была не прежняя шайка наводящая ужас на законопослушных граждан. Они попытались сунуться в город, чтобы воспользоваться старыми связями, но там их ожидали дурные вести. Всех, кто помогал бандитам, снабжал их едой, оружием и лекарствами, уже нет в живых. Городские власти обозленные тем, что Одноглазому Мочиле удалось сбежать вместе с ближайшими приспешниками, не церемонились с теми, кто угодил в их руки. Заточенные в подземную темницу разбойники подверглись самым страшным и изощренным пыткам имевшимся в арсенале ледяных троллей. Многие не выдержали пыток, и заговорили. И рассказали своим мучителям много интересного. Ближайшей же ночью, когда добропорядочные граждане крепко спали, власти устроили облаву на тех, чьи имена прозвучали в мрачных, залитых кровью и нечистотами подземельях городской управы.

Со схваченными ночью людьми власти не церемонились. Их тоже пытали, чтобы они выдали имена тех, кто избежал "внимания" властей, и не был схвачен. К утру в городе не осталось никого, кто так, или иначе, был причастен к шайке Мочилы. Суд над пособниками разбойников был скор и суров. Власти не пощадили никого, приговорив всех к смертной казни. Тех, кто по уши был втянут в разбойничьи дела, и даже тех, кто по глупости, или по неосторожности, вляпался в эту дурно пахнущую историю. Приговор для всех них был одинаково строг, — смерть. Утром на городской площади, при огромном скоплении народа, приговор был приведен в исполнение. В назидание одним, и для устрашения других. А чтобы происходящее действо было еще более наглядным и доходчивым, шкурных дел мастера прямо на месте, принялись за свое страшное дело. На глазах у сотен зевак они сдирали шкуры с казненных преступников, бросая в подогнанные повозки запряженные горными баранами сочащиеся кровью, ошкуренные тела. Чтобы затем, по окончании страшного и поучительного действа, сбросить их в ближайшую пропасть, кормом волкам и шакалам, а также прочего, падкого на падаль зверья. В тот страшный для многих день, городская казна получила не один десяток роскошных шкур, за которые на ближайшей ярмарке торговцы из Пандоргана выручат огромные деньги.

После экзекуции учиненной на глазах у всего города, трудно было рассчитывать найти среди его жителей помощников и пособников, какие бы деньги за это не предлагались. Собственная шкура дороже золота. Опасение за свою жизнь заставляло горожан докладывать властям о появлении посторонних, и о подозрительных разговорах ведомых ими. И совсем неважно, кто это, обычный городской выпивоха и бродяга, или разбойник. Иначе можно было поплатиться шкурой за молчание. Своевременное недонесение об объявившихся в городе подозрительных личностях, могло быть приравнено к пособничеству преступникам, что также каралось смертью.

И именно поэтому, после того, как посланные в город с расспросами люди Одноглазого Мочилы нагрянули в ближайшую таверну, подозрительно быстро ее посетители допили свое пиво, и покинули заведение. Их поведение могло насторожить кого угодно. После полученной трепки разбойники стали гораздо более осторожными и осмотрительными. Они придавали значение каждой подозрительной мелочи. А одновременное исчезновение из таверны всех ее посетителей, было не мелочью, а прямым указанием угрозы. Разбойники поспешно ретировались из таверны, не допив пива, и не расплатившись с трактирщиком, который тоже исчез самым непостижимым образом.

Им удалось выбраться из города живыми. В том была немалая доля везения, и неизвестная никому из непосвященных тропа приведшая их в город. А еще, то обстоятельство, что посетители таверны не пожелали лично принести их головы городским властям. Одноглазый Мочила не желал мириться с поражением, и еще дважды посылал людей в город. Однажды они снова ушли ни с чем, опасаясь предательства. А в следующий раз посетители таверны решили действовать, и взять чужаков на ножи, чтобы заслужить расположение властей, и получить в награду за их головы пару увесистых кошелей с золотом. Но действовали они как-то нерешительно, что позволило бродягам вырваться из западни, оставив на заплеванном полу таверны парочку мертвых тел. Сами же бандиты в случившейся в таверне потасовке отделались лишь ссадинами и синяками.

Поняв, что путь в город заказан, Одноглазый Мочила прекратил дальнейшие попытки найти общий язык с его обитателями. Чтобы не стать добычей стражников, которые сменили тактику, и уже не отсиживались в пригородных фортах, а патрулировали город по периметру, Мочила увел своих людей вглубь Пандорийских лесов. Отныне их добычей стали звери, необходимые им для пропитания и выживания. А также редкие охотники отважившиеся в поисках добычи уйти далеко от города. От одного из них Одноглазый Мочила узнал об участи постигшей его людей. Тех, что были захвачены в бою, а также тех, с кем он имел дела в городе. Пленный охотник оказался крепким орешком, и далеко не робкого десятка, что было присуще представителям этой отважной профессии. И он не желал разговаривать с бандитами, с презрительным безразличием снося сыпящиеся на него со всех сторон удары. Но стал гораздо более разговорчивым, когда разведенный по этому случаю костер стал лизать его пятки. И он рассказал Мочиле о том, что он так давно желал узнать. И только после этого охотник умер, и был выброшен в кусты с перерезанным горлом, щедро поделившись с разбойниками имеющимся добром.