Проклятие дворфа

Клинок просвистел у самого уха Семы, обдав ее волной леденящего ужаса. Всего мгновение отделило ее от ужасной смерти, не позволило ей разделить страшную участь сестры. Сема помчалась со всех ног, с ужасом ожидая услышать позади топот лошадиных копыт, означающий смерть. Но позади воцарилась тишина. Человек не собирался преследовать Сему, он оставался на месте и чего-то ждал. И только оказавшись в спасительных кустах она позволила себе оглянуться, сразу же поняв, чего именно ждал человек. Человек изготовился к бою, выставив копье навстречу бегущему к нему огру, яростно размахивающему наводящей ужас на все живое, дубиной.

Яростный огринный рев вкупе с его огромной дубиной мог напугать кого угодно. Но только не рыцаря, продолжающего одной рукой удерживать готовящегося взбрыкнуть коня, испуганно косящегося на приближающегося монстра, сжимающего в другой руке копье нацеленное в сердце огра. Дальнейшее произошло так быстро, что Сема ничего не успела понять. За исключением самого главного. Теперь она осталась одна. У нее нет больше ни матери, ни сестры, убитых человеком, невесть как оказавшемся на их болоте.

Спрыгнув с коня человек занес меч над головой поверженного огра, чтобы добыть свой главный трофей, ради которого он рисковал собственной жизнью, отнимая жизни других.

Что было дальше, Сема не видела. Из рассказов родителей она знала, что будет если победу в схватке одержит человек. И поэтому мчалась прочь от этого страшного места, чтобы никогда не возвращаться обратно. Несколько лет она прожила в одиночестве на другой оконечности болота, в простом шалаше. Захватив из старого жилища единственное, что могло пригодиться ей в жизни, — огромный котел, в котором мать варила похлебку, искусству приготовления которой она обучила и своих дочерей. Хотя ей, живя в одиночестве, варить похлебку приходилось не часто. На другой оконечности болота где она поселилась, дичи было гораздо больше, и мясо в ее рационе стало не редким гостем.

С таким питанием Сема быстро превратилась в то, что она есть сейчас, в Сему Большую. А затем она повстречала Живоглота, молодого самца обитавшего на одном из множества небольших болот поблизости. Вкоре Сема Большая перебралась к нему на болото, захватив с собой в качестве приданного огромный котел, позволяющий не чувствовать голода даже в крайне неудачные дни, когда Живоглот возвращался с охоты с пустыми руками. И хотя прошли годы, Сема Большая продолжала хранить в сердце память о человеке на коне, и об опасности, которую он нес. Поэтому, завидев объявившегося на болоте рыцаря, Сема тревожным криком оповестила супруга о неожиданном визитере, и поспешила ретироваться, предоставив дальнейшие разборки супругу, из укрытия наблюдая за развитием событий. Она не знала, тот ли это человек, что много лет тому назад убил мать и сестру, или кто-то другой. Да и неважно все это. Важно узнать кто победит, и что ждет ее дальше, одиночество, или праздничный ужин в ознаменование победы.

Тот бой Живоглот запомнил на всю жизнь. Заявившийся на болото рыцарь был таким же упертым типом, как и все его предшественники, не мало останков которых валялось обглоданными за его жилищем. Но, по части умения обращаться с оружием, он был лучшим, а судя по богатству снаряжения и доспехов, еще и довольно знатным человеком. Живоглот знал, что одним только яростным ревом человека не одолеть. И то, что всех приводило в ужас, для человека не значило ровным счетом вообще ничего. И если яростный рев и мог кого-то напугать, то только его скакуна, с ужасом взирающего на мчащегося с дубиной наперевес зеленого великана. Человеку приходилось затрачивать не мало сил, чтобы удержать коня на месте, и этим следовало воспользоваться. Что Живоглот всегда и делал. И, судя по тому, что он до сих пор оставался жив, а куча рыцарских доспехов за его домом все росла, это у него получалось довольно неплохо. Да и в умении обращаться с дубиной Живоглот был силен, о чем могли бы рассказать многие, если бы мертвецы не хранили обета молчания.

В том поединке сошлись два равных соперника, и преуспеть мог каждый. И в первую очередь сам, вскоре съеденный вместе с лошадью, сэр Хэнк. Вот только его перепуганный насмерть скакун не позволил человеку праздновать победу. И удар копья должный отправить огра на тот свет, а его голову в седельный мешок притороченный к лошадиной сбруе, оказался неточен. Человек не попал в сердце огра из-за очередного конского взбрыка, ударив гораздо ниже. В брюхо огра, в место неприкрытое набрюшной металлической пластиной. Но силы вложенной в удар человеком было достаточно для того, чтобы пронзить огра. Проткнуть его насквозь, как жирную, навозную муху.

Проткнутый копьем насквозь особенно не повоюешь, и с такой родной головой придется расстаться. И он уже почти с ней расстался, но в самый последний момент, когда в его живот уже летело выброшенное рыцарем копье, он инстинктивно сделал шаг назад, что заметно ослабило силу удара. И хотя копье наполовину вошло в массивное брюхо огра, оно не причинило ему вреда, лишь слегка оцарапав кожу. Кожа огра была настолько толстой и элластичной, что пробить ее было не так-то просто. А с учетом того, сделанного им в самый последний момент шага, вообще невозможно. В следующее мгновение на голову благородного рыцаря сэра Хэнка обрушился удар дубины разъяренного огра такой силы, что превратил человеческую голову в кровавое месиво из мозгов и обломков костей. Заодно сломав хребет человеческому скакуну, которому надлежало стать отличным дополнением к восхитительному ужину ожидающему их с супругой.

На память о той незабываемой встрече Живоглот оставил себе шлем искусной работы, стоящий немалых денег в мире людей, предварительно изрядно потрудившись, пока эта сплющенная лепешка вновь не стала тем, чем ей надлежало быть. Живоглот так привык к шлему, что ходил в нем всегда и везде, никогда не снимая. Со временем слова золотыми буквами красующиеся на шлеме стали его вторым именем, дополнившим первое. С тех пор в окрестных болотах его звали не иначе, как Хэнк Живоглот.

Хэнк Живоглот никогда не уходил от дома слшком далеко с тех пор, как обзавелся семьей и у него появились дети. Чтобы в его отсутствие на болото не забрел какой-нибудь недружелюбно настроенный чужак, могущий представлять опасность для его семейства. И хотя с большинством из непрошенных визитеров в состоянии была справиться и его супруга, оставалась вероятность того, что противник окажется ей не по зубам, и тогда присутствие Живоглота поблизости окажется как нельзя кстати.

Больше всего Живоглот беспокоился за свое потомство, трех маленьких огров, двух мальчиков и девочку, которых он очень любил, когда не был слишком голоден, чтобы захотеть их съесть. Он бы сожрал их уже давно, и не один раз, но Сема Большая, когда дети были еще совсем маленькие, всегда была начеку. И готовя свою знаменитую похлебку зорко поглядывала на оголодавшего супруга, шныряющего глазами по сторонам в поисках того, что можно запихать себе в глотку и сожрать. Да и детишки чувствуя исходящую от попаши опасность, старались держаться поближе к матери и ее дубине, всякий раз без жалости обрушивающейся на мужа, едва он осмеливался пересечь обозначенную для него дистанцию. Получив по хребту дубиной, обиженно хрюкая и почесывая спину, Хэнк уходил на болото, пожевать ила с пиявками в ожидании обеда, который варила в огромном котле Сема Большая.

Когда детишки достаточно подросли, чтобы понимать, в каких чувствах возвращался папаша с охоты, они научились прятаться так хорошо, что даже помощь материнской дубины оказывалась не нужной. Они для себя уяснили, когда от любимого папаши нужно держаться подальше. Если он голоден, или обожрался мухоморов с поганками, и стал пьян и невменяем. В таком состоянии он становился безумен, круша все подряд, будь то молодой лес на окраине болота, или собственное жилище. Хотя, особо буйствовать в доме ему не позволяла мать, ударом дубины по голове отправляя отца проспаться, очухаться от поганочного дурмана.

Не за горами был тот день, когда его детишки подрастут достаточно, чтобы начать самостоятельную жизнь на одном из болот, бесчисленное множество которых раскинулось в королевстве огров. Хотя кто у них король, не знал ни один огр, и поэтому, при случае, вполне мог назвать королем себя любимого. Особенно Хэнк Живоглот, считавший свой знаменитый на всю округу шлем не менее значимой принадлежностью к королевскому сану, нежели корона.

Но три дня назад случилось событие в корне изменившее его жизнь, заставившее отправиться в поход, подобного которому он не совершал со времен своей молодости. Когда он был свободен и одинок, и волен был бродить где угодно, и сколько угодно. В тот день он позволил себе углубиться в лес гораздо дальше, нежели обычно, и даже остаться там с ночевкой. Преследуя раненого медведя, еще достаточно опасного, чтобы идти на него в открытую с дубиной наперевес. Медведь потерял много крови, и с каждым шагом становился все более медлителен, а его поступь делалась все менее уверенной. Не за горами было время, когда он окончательно обессилет и упадет. И тогда его можно будет взять голыми руками. Одного удара дубиной будет достаточно, чтобы обеспечить Хэнку Живоглоту неделю беззаботной и сытой жизни. Увидев муженька с такой знатной добычей и Сема Большая, ставшая в последнее время необычайно сварливой, станет гораздо ласковее, а значит его ночи станут более теплыми, нежели обычно.

Хэнк Живоглот убил медведя ближе к вечеру, и, напившись вдосталь свежей крови, взвалив неподъемную, весом в несколько сот килограммов тушу на плечи, медленно побрел по направлению к родному болоту, ведомый не знающим ошибок чутьем. Но желание порадовать детишек и Сему Большую знатной добычей оказалось сильнее его возможностей. И хотя силы позволяли огру двигаться и дальше с неподъемной для прочих живых существ ношей на плечах, сама природа оказалась против. И хотя огр мог передвигаться по лесу и ночью не становясь при этом слеп, как человек, делать это было гораздо труднее нежели днем, да и глупо. В потемках легко можно было лишиться глаза, напоровшись на сук, которых с наступлением темноты вокруг становится слишком много. Лес буквально начинал кишеть ветками, каждая из которых так и норовила ударить огра в лицо, а то и залезть в глаза.

Ночью огр домой так и не вернулся, благоразумно решив не тратить понапрасну силы, не рисковать драгоценным здоровьем, и заночевать с добычей в лесу. Благо опасаться огру собо было нечего. Кроме другого огра могущего оказаться поблизости, который осмелится претендовать на его добычу. Зверье обитающее в лесу уловив исходящую от огра вонь, постарается держаться от него подальше, чтобы не стать его очередным охотничьим трофеем.

Ночью Хэнк Живоглот отлично выспался и отдохнул, и полный сил зашагал по направлению к родному болоту, насвистывая себе под нос незатейливый мотивчик придуманный им на ходу. Вот только порадовать семейство знатным трофеем огру не пришлось. Ему оказалось некого радовать. Взору огра открылась ужасная картина разыгравшейся здесь ночью трагедии, в то время, когда он беззаботно спал в лесу, удобно устроившись на туше убитого медведя. В его жилище под покровом ночи пробрались чужие. И это были не досаждавшие ограм люди, и даже не другие огры. Это были орки неведомо как оказавшиеся на болотах, само существование которых Хэнк Живоглот считал легендой, выдумкой отца с которыми тот якобы однажды встречался, и даже сражался вместе в какой-то междуусобной распре случившейся в человеческом мире.

Были ли это старые знакомые его, давным-давно сгинувшего в неизвестности отца, или просто случайно забредшие на болото чужаки, Хэнк не знал, да и не желал знать. После того, что случилось в его жилище, единственным наказанием для чужаков была смерть. Не менее долгая и мучительная, чем та, что постигла его семейство. И хотя его супруга Сема Большая отчаянно сопротивлялась, и даже уложила одного из нападавших, размозжив дубиной его череп, силы были не равны. В конце-концов орки изрубили Сему в куски, и, разъяренные смертью товарища, с истекающей кровью еще живой Семы живьем содрали кожу, оставив ее умирать в страшных муках. А затем, на ее глазах, разорвали на части и сожрали детишек Семы и Живоглота, о чем красноречиво говорили разбросанные по всей хижине ошметки мяса, и наполовину обглоданные кости.

Обычно при появлении чужаков маленькие огры прятались в лесу, чтобы не привлекать к себе нездорового внимания. Но в этот раз все было иначе. Они не успели выбраться из дома и сбежать. Все произошло слишком неожиданно. Орки бесшумно подобрались к дому, высадили дверь и ворвались внутрь, схватив сонных детишек, и почти застав врасплох Сему Большую. И если бы не ее привычка спать с дубиной под подушкой, и не чуткий сон, ее прикончили бы прямо в постели.

Хэнк Живоглот, как и все огры, не был слишком сентиментальным, или верным и преданным семьянином. И если бы голод оказался слишком силен, он бы и сам с легкостью прикончил и съел и супругу, и любимых деток. Вот только дубина супруги слишком тяжела, а сама она быстра на расправу, чтобы позволить ему такие шалости. Ну а детишки, едва стали немного соображать, всегда прятались если папаша возвращался с охоты с пустыми руками. И не появлялись дома до тех пор пока Сема Большая не скармливала вернувшемуся ни с чем незадачливому супругу половину котла своей знаменитой на всю округу похлебки, по части приготовления которой на болотах ей не было равных.

Хэнка Живоглота больше всего потрясла не ночная трагедия в его доме, а сам факт того, что такое вообще могло случиться. Чтобы кто-то осмелился напасть на огра в его жилище, если он сам не огр, и не полоумный человеческий рыцарь. Это было неслыханным преступлением даже в таких диких местах, как болота огров. Такое нельзя было оставить без наказания.

И даже если Хэнк Живоглот захотел бы оставить все как есть, словно ничего не случилось, ему бы этого не позволили сделать. И хотя новости на огриных болотах распространяются крайне медленно по причине нелюбви огров к гостям, но иногда такие встречи все-же случаются. И скрыть от любопытных глаз отсутствие супруги и детей ему не удастся. Хотя бы в силу того, что по причине своего скудоумия огры не способны врать, и на прямой вопрос дают такой же прямой ответ. Прослыть трусом не отомстившим за свою семью было позором в мире огров, после чего с ним никто не захочет знаться. Более того, каждый уважающий себя огр почтет за честь расправиться с трусом, проломить дубиной его трусливую голову, а потом сожрать. Обесчещенный огр становится изгоем подвергающим свою жизнь ежедневной опасности. И его участь всю оставшуюся жизнь провести в постоянном страхе за свою жизнь, или же стать изгоем и навсегда покинуть родные болота в поисках укромного места, где он сможет влачить свое жалкое существование.

Укромное место нужно еще где-то найти, что сделать совсем не просто. Земли расположенные за огриными болотами уже тысячи лет имеют хозяев, которым вряд ли придется по нраву появление на их земле чужака. С одной стороны болот раскинулись земли гноллов, злобных и жестоких полулюдей-полугиен, с которыми у огров обитающих в приграничных землях издавна сложились весьма напряженные отношения. А точнее непримиримая вражда. Когда то одни, то другие, нападают на соседей, чтобы ограбить, и отнять чужую жизнь. По другую сторону от владений огров простирается Черная дорога, место, от которого все живое в округе старается держаться подальше. За Черной дорогой начинаются владения эльфов, Священный лес, доступ в который чужакам строго-настрого воспрещен. И хотя нередко самые отчаянные из огров выгнанные из болот голодом вторгались в земли эльфов, пересекая запретную для прочих живых существ черту, ни к чему хорошему это не приводило. Владения эльфов богаты добычей, поймать которую по причине ее непуганности гораздо легче, нежели в землях огров. Но огры старались не злоупотреблять вылазками за Черную дорогу, ведь там, в мире эльфов, также легко как и поймать добычу, можно поймать и эльфийскую стрелу. Об этих непревзойденных лучниках гремела слава по всей планете. Им ничего не стоило всего одной стрелой отправить к праотцам даже такое толстокожее, и практически неуязвимое создание, как огр.

Хэнк Живоглот не собирался отсиживаться на родном болоте, или становиться изгоем. Он особо не заморачивался вопросом, что делать. Ответ был предельно ясен и очевиден. Нужно идти по следам орков, догнать их, переломать им кости, а затем сожрать. Живьем, наслаждаясь их предсмертными воплями. При мысли о том, как он будет обгладывать ляжку бьющегося у него в руках в предсмертной агонии орка, Хэнк Живоглот облизнулся, смахнул с лица набежавшую лужицу воды. Проклятый дождь шел уже третьи сутки кряду. Нудный, мелкий, моросящий, начавшийся вскоре после того, как Живоглот покинул родное болото, отправившись по следам ночных визитеров, прихватив с собой вырванную с корнем из тела медведя огромную волосатую заднюю ногу.

Большего Хэнк не мог себе позволить, хотя расстаться с медвежьей тушей, могущей радовать его на протяжении целой недели, было превыше его сил. Но иного выхода не было. Тащить с собой всю тушу значило никогда не догнать обидчиков, и не поквитаться с ними, а этого себе Хэнк позволить не мог. По этой причине Живоглот голодал уже двое суток, сожрав и обглодав до белизны медвежью ногу в первый же день пути. Охотиться по дороге у него не было ни времени, ни желания, да и возможности тоже. Вся обитающая в округе живность пережидала непогоду в теплых и сухих норах, или берлогах, и им не было никакого дела до мучений огромного злобного великана. К тому же следы оставленные орками с каждым днем становились все более нечеткими и расплывчатыми, грозя однажды исчезнуть вообще, поставив крест на мечтаниях Хэнка о мести, полной крови и мучительных воплей орков.

Он обязан найти орков и поквитаться с ними за все, и он обязательно это сделает, причем очень скоро. Он чувствовал, что они где-то рядом, быть может уже за тем, лежащим впереди небольшим болотцем, противоположный берег которого не проглядывался из-за водяной хмари окутавший мир. С каким-то отстраненным любопытством огр подумал о том, есть ли на этом болоте хозяин, или же оно необитаемо, как и сотни других больших и малых болот в их землях. Было бы неплохо встретиться с его хозяином, пообщаться с ним на предмет еды. И если хозяин окажется не слишком сговорчив, можно пустить в ход дубину, а затем с удовольствием отобедать негостеприимным хозяином болота. Он обязательно сделает это позже, после того, как расправится с эльфом.

Эльф. Это слово само возникло в мозгу огра, пронзив его раскаленной иглой. И явилось оно неспроста. Его принес едва различимый аромат чужака коснувшийся нюха ога, чрезвычайно обострившегося за пару последних голодных дней. И с каждой секундой запах становился все сильнее. Хэнку стоило больших усилий удержать себя на месте, и не сорваться на поиски чужака. Эльфов Хэнк Живоглот никогда не видел, но был о них наслышан, и это знание удержало его от печальных последствий, что неминуемо случатся, если он станет ломиться через лес в поисках чужака. Вместо заветного ужина он с большой долей уверенности получит стрелу в глаз или сердце. В одночасье превратившись в закуску для хищных тварей обитающих в округе, что не оставят без внимания гору мяса весом в несколько сот килограммов.

Следовало и дальше хранить неподвижность. Эльф идет прямо на него, а это значит, что он даже не подозревает о существовании огра. Это было невероятно для эльфа обладающего отменным чутьем, но этому было вполне разумное объяснение. Во всем виноват дождь уже третьи сутки кряду поливающий землю, смывший с огра всю грязь и вонь шлейфом стелящиеся за ним все другое время. И слабый ветер время от времени пробивающийся через хмарную пелену дождя был за огра, дуя от эльфа, а не наоборот. Это был шанс дарованный Хэнку свыше, упустить который он не мог. И Живоглот терпеливо ждал, слившись своей зеленой окраской с зеленью окружающих его деревьев и кустов, на их фоне при помощи нудного, моросящего дождя, став практически невидимым.

А затем он увидел эльфа. Это была молодая эльфийская женщина-воин, а судя по ее лицу, фигуре и осанке, даже девушка. Стройное и миловидное создание, наверняка считавшееся довольно привлекательным в мире эльфов. Хотя сам Живоглот любил женщин более упитанных, таких, про которых говорят, что женщина в теле. И чем больше этого самого тела, тем лучше. Такой была Сема Большая, такой будет и его новая супруга, если он надумает когда-либо вновь обзавестись семьей. Разглядывая приближающуюся эльфийку, Хэнк оценивал ее больше не по привлекательности, как представительницу женского пола, а как изысканное блюдо, которое, по его мнению, могло бы быть и попышнее. Он мысленно разделывал ее на куски, решая, что именно сожрет прямо сейчас. Еще теплое, сочащееся кровью, а что заберет с собой, когда утолит голод, и вновь устремится по следам орков. Хотя, чем больше Хэнк разглядывал эльфийку, тем сильнее сомневался по поводу того, что он вообще что-нибудь возьмет с собой. Скорее всего он сожрет ее вместе с потрохами прямо здесь и сейчас, настолько хрупкой и миловидной она была.

Миранда Шепот Ночи слишком поздно заметила застывшего среди деревьев с занесенной над головой дубиной огра. Причиной тому ветер, дождь, маскирующая окраска огра, или неведомая сила засевшая в мозгу и заставляющая ее идти вперед в неизвестность, ради достижения цели, о которой Миранда не знала ровным счетом вообще ничего. Она шла в каком-то полусонном забытье, борясь с поработившей ее разум силой. На какое-то мгновение поработившая разум сила исчезла, позволив ей стать прежней Мирандой, непревзойденной охотницей и воительницей. Она заметила огра, и рука ее молниеносно метнулась к колчану со стрелами. Вот только было уже слишком поздно. Огромная дубина огра обрушилась на голову в тот самый миг, когда ее проворные пальцы накладывали стрелу на тетиву лука. Все это заняло у нее не более секунды, но этого оказалось достаточно для того, чтобы эльфийская красавица-воин перестала существовать, а безобразный, толстобрюхий огр Хэнк Живоглот праздновал победу.

Закуска оказалась превосходной на вкус. Вполне приличный ужин на один раз, не идущий ни в какое сравнение с оставленной на болоте медвежьей тушей. Но сейчас, сытно рыгая и отдуваясь, огр был гораздо более благодушен. Его нынешнее состояние не шло ни в какое сравнение с тем, с которым он проснулся сегодня утром. И даже оставленная на болоте медвежья туша его больше не расстраивала, не давила на него тяжким бременем воспоминаний, как в последние голодные и промозглые дни.

Высасывая костный мозг из переломанных костей эльфийской красотки, огр благодушно думал о том, что попадись ему орки прямо сейчас, он, пожалуй, был бы с ними помягче. Не стал бы их жрать живьем, ведь в ближайшие несколько часов он все равно не сможет запихать в себя даже самый крохотный кусочек пищи. Он просто немножко развлечется, живьем сдерет с орков шкуру дабы насладиться их мучениями. Его тело получило физическую пищу, а душа требовала пищи духовной, и в этом плане для поддержания душевного равновесия предсмертные вопли замученных до смерти пленников будут самым лучшим средством.

По следам оставленным орками огр знал, что их двое, и это опытные воины, справиться с которыми будет непросто. Придется применить все свои знания и умения, ибо одним только угрожающим ревом схватку ему не выиграть. Но он был уверен в своих силах не меньше, чем в толщине собственной шкуры, проткнуть которою не смогло даже рыцарское копье, лишь слегка ее оцарапав. Лишняя пара царапин на его шкуре, если орки будут достаточно проворны, чтобы достать его своими тупыми, иззубренными мечами, ему нисколечко не повредят. Целебные ванны из болотной грязи способны творить чудеса, излечивая и более серьезные раны. Вроде тех, что были у него, когда он был молод и беспечен, и угодил в лапы матерому медведю, который хорошенько его помял. И хотя молодой Живоглот оказался сильнее, и за несколько дней сожрал своего обидчика вместе со шкурой и потрохами, полученные им в схватке ранения еще долго давали о себе знать. И если бы не принимаемые им ежедневно грязевые болотные ванны, возможно, он бы так и околел возле недоеденной медвежьей туши на радость прочим, питающимся мясом обитателям леса.

Высосав из кости остаки костного мозга и сытно рыгнув, Живоглот внимательно осмотрелся по сторонам в поисках того, что он мог поначалу не заметить, терзаемый голодом. Если остался еще хоть один, даже крохотный кусочек пищи, его необходимо поднять и съесть. Ни единого кусочка не должно пропасть даром. Еда была религией огров, воспитавшая в них трепетное отношение к пище, какой бы невероятный облик она не принимала. Но ничего заслуживающего внимания Хэнк так и не нашел. Разве что валяющийся неподалеку череп с остатками волос.

Сам череп был начисто обглодан огром еще до того, как он принялся смаковать пальчики эльфийской красотки. Но что-то в нем привлекло внимание огра, заставило отбросить в сторону обглоданную руку, и потянуться за черепом. И лишь взяв его в руки, огр понял, что именно привлекло его внимание. Глаза эльфийки. Они смотрели на огра словно живые, раня его в самое сердце своим лучистым светом. Острая боль пронзила крохотный мозг огра, и глаза, которые он собирался сожрать, отправились за его толстенный ремень, посредством которого крепился к брюху огра единственный доспех, являющийся гордостью его хозяина. Набрюшная пластина прикрывающая брюхо огра в самом уязвимом месте. Больше у огра за поясом не было ничего, за исключением деревянной ложки, вырезанной им из молодого дуба в незапамятные времена мечом одного из самых первых встреченных им на болотах рыцарей. Ложка нужна была огру для того, чтобы вычерпывать мозги из проломленных черепов, и, чтобы не единой капли крови не пропало из тела жертвы после того, как он голыми руками вспорет ей брюхо.

После сытного обеда не грех было и вздремнуть часок-другой, чтобы позволить пище найти свое место в бездонном огрином желудке. Не стоило растрясать божественный ужин бестолковой ходьбой, рискуя нажить желудочные колики, которых Живоглот очень не любил. Никуда орки не денутся, он их обязательно порвет в самое ближайшее время. И пусть они молятся своим жестоким богам о ниспослании милости огру Живоглоту, позволившему им прожить на пару часов дольше. Сытому огру даже нудный, надоедливый дождь превративший землю в противно чавкающую под ногами кашу не был уже столь противен и невыносим. Увалившись в грязь под ближайшим деревом, Хэнк Живоглот закрыл глаза и мгновенно уснул, дав себе установку проснуться через пару часов.

Но, обильный ужин случившийся после двух дней голодовки, оказался сильнее любых установок. Он проснулся гораздо позже, чем рассчитывал, подарив оркам взамен двух обещанных часов, еще примерно столько же. Оставаться на месте больше было нельзя. Идущий много дней кряду дождь окончательно смыл и без того едва заметные следы орков. Теперь приходилось рассчитывать только на собственное чутье, и на удачу, чтобы воплотить в жизнь задуманный им план мести. И огр поспешал, ведомый внутренним чутьем через болото, обходя гиблые места и губительные топи, выбраться из которых угодившему туда существу не под силу, даже если это будет огр.

Вслед за этим небольшим болотом лежала тонкая полоска суши. Всего ничего, шириной в пару десятков метров. А сразу же за ней начиналось другое болото, на краю которого определенно что-то было. На пару секунд небо прояснилось открыв взору огра лежащее впереди. А затем на мир вновь легла непроницаемая хмарная пелена дождя. Но этих секунд оказалось достаточно, чтобы понять, его путешествие подходит к концу, и до врагов рукой подать. Пересечь болото и нагнать орков в ближайшем лесу, если болото окажется недостаточно большим.

Орки шли по болоту медленно, тыкая палками перед собой и по сторонам в поисках безопасной дороги. Зачастую они петляли и возвращались обратно. У огра, родившегося и большую часть жизни прожившего на болоте, умение ориентироваться там было в крови, даже если это болото он видел первый раз в жизни. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, куда можно поставить свое грузное тело, а откуда нужно держаться подальше. На то, чтобы пересечь болото у орков уходили часы, у огра минуты. Именно поэтому стала возможной сама мысль о том, чтобы догнать ночных грабителей, и примерно их наказать. В лесу, или на открытой местности, более легкие орки значительно превосходили огра в скорости передвижения и угнаться ему за ними было немыслимо. Но только не на болотах.

Заметив орков, огр ускорил шаг, предвкушая грядущую встречу, что окажется для орков неприятной, смертельной неожиданностью. Он так увлекся картинами мести всплывающими в его мозгу, что даже не сразу понял, что хлюпающая, и постоянно проваливающаяся под ногами поверхность исчезла, и он идет по твердой земле, заросшей пышным разнотравьем, и разноцветьем полевых цветов. Не сразу до него дошло, что болото кончилось, а лес так и не начался. А потом пришло понимание, заставившее его ускорить шаг.

В королевстве огров не было степей. Сплошные болота и чахлый лес, и более ничего. То, что он оказался в степи, свидетельствовало о том, что он пересек границу, и оказался в землях населенных гноллами, кровожадными, и не менее злобными чем огры, существами, их исконными врагами. А затем Хэнк Живоглот услышал яростный рев звериной стаи, перемешанный с чьими-то дикими воплями.

Все рушилось, холеный и лелеянный им план мести разваливался ко всем чертям из-за появления каких-то тварей, осмелившихся предъявить свои права на его законную добычу. Одна мысль об этом вызвала у Живоглота приступ бешеной ярости, полностью отключивший его крохотный мозг. Занеся на головой внушающую ужас дубину, и издав боевой клич огров, Живоглот со всех ног бросился туда, за непроницаемую водяную пелену, где в этот самый миг происходила отчаянная схватка, стремясь поскорее стать ее полноправным участником.

Дарк Бешеный Коготь (гнолл)

Его звали Дарк Бешеный Коготь, и он был гноллом. Родился Дарк в огромной пещере носящей название Седая Пасть, расположенной у подножия Лысой горы. Пещера была огромной, просто безразмерной, по крайней мере так казалось Дарку. Прожив в пещере немало лет, он не посетил и малой толики имеющихся там помещений. Это была необычная пещера, и ее происхождение тоже было не совсем обычным. Она представляла из себя многоуровневое сооружение со множеством подземных этажей, галерей и переходов уходящих глубоко под землю. И каждый этаж пещеры имел собственное предназначение. И не везде в силу своей молодости гнолл Дарк Бешеный Коготь успел побывать. Он знал, что в течении жизни каждый гнолл по мере взросления и возмужания перемещался с этажа на этаж, проходы в которые охраняли огромные, сумрачные тролли, слуги гноллов, работающие у них в качестве охранников караулящих проходы между этажами. Чтобы тот, кто не имеет на это права, не шастал по этажам, внося сумбур и анархию в отлаженное сообщество.

Дарк слышал бытовавшую среди молодняка историю о том, что в пещере имеется колодец Забвения, куда выбрасываются тела гноллов умерших от старости, что в мире гноллов случается не часто. Либо умерших от ран полученных в бесконечных стычках и сражениях, от которых бессильны были излечить целебные снадобья рода. А еще в колодец Забвения отправляются тела умерших от страшных и непонятных болезней, что были не редким явлением в мире гноллов, не знающих иной медицины кроме снадобий из камней и кореньев, знаний доставшихся им от предков, пришедших из таких отдаленных временных далей, что трудно себе представить.

Ходили слухи о том, что когда в племени начиналась эпидемия очередной страшной и непонятной болезни, в колодец Забвения отправлялись не только мертвые. И будто бы по ночам, когда все в округе спит и тишина становится просто пронзительной, из колодца доносятся тихие стоны умирающих, надрывный детский плач, перемежающийся с хрипами стариков. Ведь в первую очередь эпидемии косили детей и стариков, и только взрослые, с их закаленными в постоянной борьбе за существование организмами, могли противостоять страшной болезни. Возможно еще и потому, что взрослые проводили на поверхности гораздо больше времени, чем дети и старики, да и питались они, и это всем было известно, гораздо лучше тех, кто в силу возраста, болезни, или еще по какой-либо причине вынужден был целыми днями безвылазно просиживать в пещере.

Старики занимавшиеся обучением детенышей рассказывали о том, что некогда у Лысой горы были другие хозяева. И бесконечные залы и лабиринты Седой Пасти построили не гноллы, а существа жившие здесь за многие тысячи лет до прихода гноллов. Огромные залы, переходы, бесконечные закутки и отвороты, все это дело рук Древних. Колодец Забвения также построили древние строители, возможно используя его вовсе не так, как им пользовались гноллы. А затем древние хозяева этих мест ушли навсегда в неизвестном направлении. По мнению многих они исчезли под землей посредством таких тоннелей, как колодец Забвения, уходящих вертикально вниз. Хотя существовали и другие дороги ведущие вниз, сотни лет назад намертво замурованные гноллами, недолюбливающими темноту и мрак подземелий. Но более для того, чтобы обеспечить безопасность племени и молодняка, обитавшего в непосредственной близости от дорог ведущих в подземный мир.

Многоэтажная подземная пещера построенная расой, о которой не осталось ни следа, настолько древней она была, пустовала сотни лет, покрываясь пылью и зарастая паутиной. Но однажды у подножия Лысой горы объявился один из орчьих кланов, кочевавший в поисках пристанища. Найденная разведчиками орков пещера привела в восторг старейшин и вождей клана настолько, что они без раздумий отдали приказ остановиться здесь навсегда. Клан орков был сравнительно молодой, осколок более крупного клана, отколовшийся от него, когда из-за перенаселения в их родных землях начались кровавые распри и междуусобицы. Часть племени ушла, и пройдя сотни километров в поисках подходящего для жизни места, добрела до Лысой горы, и пещеры, на сотни лет ставшей их домом. Орки клана Седая Пасть привыкшие к жизни в подземельях, продолжили работу начатую древними, приведя пещеру к тому виду, в котором она существовала и поныне. Они углубили и расширили подземные ходы уходящие вглубь земли, построив там часть своих жилищ напоминающих им о родном доме, который они вынуждены были покинуть в результате разразившейся там междуусобицы.

Уходящие под землю ходы гноллам не были нужны, как и раскинувшиеся глубоко под землей огромные подземные залы и многочисленные помещения. Они завалили ведущие вниз ходы камнями, скрепив их особым составом, таким прочным, что отдельные камни завала превратились в монолит, не поддающийся ни лому, ни кувалде, ни самому сильному магическому заклятью.

Спустя сотни лет после того, как в пещере у Лысой горы поселился клан орков Седая Пасть, пещеру вместе с ее жителями обнаружили гноллы. Произошло это чисто случайно, но имело далеко идущие последствия. Племя гноллов гораздо менее многочисленное, чем противостоящее им племя орков, имело гораздо больше умелых, хорошо обученных, и прекрасно вооруженных воинов, отличавшихся врожденной свирепостью и неудержимостью в бою. В племени гноллов каждый мужчина и женщина достигнув порога зрелости становился воином. Они и не умели ничего иного, как только грабить и убивать ради собственного выживания. А еще им очень нужен был дом. Надежный и безопасный, в котором их молодняк мог чувствовать себя в безопасности. И они нашли как нельзя более подходящий для себя дом, и было уже не важно, что у этого дома имелся хозяин, который был не рад непрошенным гостям.

За сотни лет проведенных в Седой Пасти, вдали от забот и опасностей, которых было полно в их родном мире, орчий клан порастерял былую воинственность, и оказался не готов к приходу чужаков. Все, что они могли противопоставить воинственным гноллам, это многократно превосходящий их численный перевес. Но, как оказалось, гноллов этим было не испугать. И не остановить. Битва была долгой и злой. В схватке, о которой последующие поколения гноллов сложили песни и баллады, пало не мало славных воинов воинственного племени. Но своей доблестью и воинским умением они нанесли противнику урон, от которого орки еще долго не могли оправиться. Сменилось не одно поколение орков, прежде чем они смогли восстановить свою былую популяцию.

Гноллы прорвали строй обороняющихся, и прорвались внутрь пещеры, неся на своих мечах ужас и смерть обитающим там оркам. Истошные крики растерзываемых женщин и детей заставили орков дрогнуть. Их, продолжающие выдерживать боевой порядок ряды прогнулись и сломались, неудержимой рекой хлынув вглубь пещеры. Навстречу истошным воплям умирающих соплеменников, не имеющих сил противостоять свирепым захватчикам. В просторных залах Седой Пасти, в многочисленных ее ответвлениях и закутках закипели отчаянные схватки, в которых чаша победных весов колебалась то в одну, то в другую сторону.

На поверхности день клонился к закату, а схватка в полутемных залах пещеры все не утихала. Но потом, что-то случилось, никто уже и не помнил, что именно. Но орки вдруг перестали сопротивляться, обратившись в поспешное, паническое бегство. И в тот же миг сражение превратилось в кровавую бойню, уцелеть в которой удалось немногим. Подземные дороги ведущие в потаенные глубины Лысой горы оказались забиты телами павших орков, закрывая гноллам доступ в святая-святых их мира, подземное чрево горы.

Но гноллы туда и не стремились. И хотя они отлично видели ночью, и царящий в недрах горы мрак не был для них помехой, преследовать поверженного противника в чреве горы они не стали, остановившись на подступах к огромным залам и анфиладам, расположенным глубоко под землей. Там, где укрылись уцелевшие в бойне орки. Гноллы недолюбливали темноту на подсознательном уровне, не любили они и давящих на них со всех сторон гранитных стен подземелья, куда никогда не проникал ни один лучик света. Гноллы не стали преследовать бежавших, но они и не были настолько беспечны, чтобы подставлять им спину. Слишком хорошо гноллы знали орков, это жестокое и гнусное племя. Орк без тени сомнений воткнет нож в спину любому, кто будет настолько беспечен, глуп и неосмотрителен, что повернется к орку спиной, даже считая его союзником в определенный момент. Орки всегда ищут выгоду только для себя лично, и если подвернется подходящий случай, то они своего не упустят, и не раздумывая убьют. Гноллы знали, что вскоре орки придут в себя после поражения, и постараются если и не вернуть утраченное, то по максимуму осложнить жизнь новым хозеевам Седой Пасти. Чтобы не быть вырезанными ночью во сне прокравшимися из чрева горы орками, гноллы поставили вооруженную охрану возле каждого хода ведущего вглубь горы. Дважды в сутки стража менялась, на смену уставшим заступали свежие воины.

Много дней племя гноллов предавалось праздному безделью, пируя и веселясь, развлекаясь с захваченными в плен орками. И самым лучшим развлечением было наблюдать за тем, как мучаются под пытками орки, угодившие в руки опытных палачей. Которые не дают умереть жертве слишком быстро, заставляя ее сполна испить чашу боли, страданий и унижений. Еды у гноллов было навалом. Сотни орков погибших в бою и замученных палачами стали отменным блюдом, которым приятно набивать брюхо, поименно поминая павших в бою товарищей.

И лишь после того, как тела орков стали разваливаться на части киша трупными червями, а от исходящего от них зловония начинала кружиться голова, и хотелось стремглав бежать из пещеры, закончилось веселье гноллов, справлявших кровавую тризну по погибшим. Именно тогда Колодец Забвения и был использован в первый раз в том самом виде, в котором он и существует и поныне. Как свалка для отбросов племени.

К этому времени жизнь в Седой Пасти стала уже не столь безмятежной. Небольшие отряды орков стали все чаще тревожить стражу гноллов, то и дело устраивая стычки, в которых гноллы начали нести потери. Им, привычным к большим открытым пространствам, были не по нраву угрюмые тесные тоннели, сводящие на нет их преимущества и умения перед орками, для которых подземелья были привычными с детства, в которых они чувствовали себя в родной стихии.

Приходящие из глубины Седой Пасти тревожные вести заставили гнольских вождей сначала удвоить стражу, а когда и это не помогло, перейти к более радикальным действиям. Из-за отсутствия множества воинов, вынужденных охранять племя от нападений орков, гноллы не досчитались многих опытных охотников и добытчиков. Как показало время, увеличение стражи только тупик, никак не решающий вопроса. Требовались более радикальные меры, чтобы раз и навсегда обезопасить себя от угрозы со стороны орков.

Гноллы снарядили большой караван с добром награбленным у разных народов, и отправили его в земли населенные людьми и гномами, сведущими в интересующем гноллов вопросе. По прошествии времени, перенеся на своем пути множество мытарств и приключений, и лишившись почти половины сопровождавших караван воинов, посланцы возвратились обратно. Караван вернулся не с пустыми руками, а с телегами груженными бочонками с порохом, и мешками с сухим белым порошком, изобретением гномов, который в соединении с водой давал воистину потрясающий эффект.

Во все проходы ведущие в мир орков были заложены бочки с порохом купленным у людей. И после того, как серия взрывов потрясла до самого основания Лысую гору, проходы ведущие в мир орков оказались завалены многотонными гранитными глыбами. Для того, чтобы довершить начатое, щели между камнями были засыпаны белым порошком из мешков и обильно политы водой, что превратило отдельные гранитные громадины в один сплошной монолит.

С тех пор угроза со стороны орков сошла на нет. И хотя орки никуда не делись, оставшись жить в недрах Лысой горы, для гноллов они уже не представляли опасности. Сами гноллы внутрь горы не лезли, а редкие орки оказавшиеся по какой-либо надобности на поверхности, сразу же уничтожались. Если не оказывались достаточно растороными, чтобы успеть исчезнуть под землей, где они жили своей, непонятной для гноллов жизнью.

Когда Дарк Бешеный Коготь был еще совсем маленьким, и только-только перебрался в пещеру для молодняка, он, также как и все малыши, первое время вынужден был жить прямо у огромных валунов, закрывающих ход в мир орков. Под действием времени, пыли и мхов, они превратились в единое, монолитное целое. Ночами, прижавшись ухом к замшелому валуну, Дарк с замиранием сердца прислушивался к доносящимся оттуда звукам. И чем дольше он оставался в неподвижности, чем сильнее напрягал слух, тем ему становилось все отчетливее казаться, что он слышит негромкое позвякивание металла о камень, и чей-то приглушенный, сдавленный шепот. И тогда ему становилось так страшно, что он, поджав хвост, мчался к куче малышей свернувшихся неподалеку, вливаясь всем своим существом в этот огромный мохнатый клубок. Вместе не так страшно. И вскоре терзающий его страх исчезал без следа, и бешено бьющееся маленькое сердечко гнолла успокаивалось, даря ему покой и умиротворение.

А потом он спал и видел сны. Чаще всего во сне он видел свою мать, большую, сильную и суровую женщину, могущую легко дать отпор любому мужчине племени. Было даже трудно представить, что у этой женщины воина вообще может быть мужчина. Но он все-таки был, иначе бы на свет не появился ни сам Дарк, ни его брат с сестрой. Всего их у матери было трое. Дарк был самым старшим, большим и сильным. Его брат и сестра были коричнево-рыжего цвета, с большим темным пятном на спине, и очень походили раскраской на мать. Будучи точной ее копией, за исключением большого черного пятна на спине, выдававшего их родство с Дарком. Сам Дарк был черного цвета, с небольшим белым пятном на груди. Наверное он походил на отца, которого он никогда не видел, и вряд ли когда узнает кто он.

В племени гноллов не приняты семейные отношения в том виде, в котором они существуют у прочих рас и народов. Просто однажды встречаются самец с самкой, и у них начинается бурный роман, длящийся до тех пор, пока самка не окажется беременной. Когда становится невозможным более скрывать интересное положение, самка покидает зал воинов, где обитают взрослые женщины и мужчины, и переселяется на этаж, где располагаются будущие, и состоявшиеся мамаши со своими выводками. На этом этапе романтические отношения гноллов заканчиваются, и начинаются обязанности. Мужчина гнолл, чья женщина отправилась в зал рожениц, обязан кормить и ее, и потомство до тех пор, пока маленькие гноллы не подрастут достаточно для того, чтобы их забрали у матери. И переместили в залу для молодняка, где им предстояло жить и учиться. После этого женщина гнолл освободившись от сдерживающей ее обузы, возвращалась в зал воинов, и вольна была жить дальше как, и с кем ей заблагорассудится.

За время проведенное Дарком в зале для молодняка с сотней таких же малышей и подростков, образ матери потихоньку выветрился из его памяти, оставив лишь смутные, размытые очертания. Когда ему было особенно плохо и он пытался вспомнить мать, дабы найти утешение в ее мысленном образе, это ему не всегда удавалось. И тогда ему становилось так больно и обидно, что хотелось дать волю чувствам, и не взирая на запреты завыть во весь голос, жалуясь миру на несчастную судьбу. Но всякий раз Дарк сдерживал свои чувства. Завыть, или заскулить от боли, значило показать слабость, что не приветствовалось в их мире. За подобное проявление слабости следовала неминуемая трепка от стариков-гноллов присматривающих за молодежью, обучающих их уму разуму. Да и сверстники, не говоря уже о тех, кто постарше, начнуть постоянно задирать и третировать слабака, устраивать трепку ни за что, ни про что.

Своего отца Дарк не видел никогда, хотя знал, что таких, как он, в племени самцов совсем немного. И что вождь племени такой же черный, как и он сам, что косвенным образом указывало на то, что по рождению Дарк королевской крови. Хотя королей у гноллов никогда не было. Слишком злобны и воинственны гноллы, чтобы повиноваться кому-нибудь, кроме самого сильного и свирепого. Знал Дарк и о том, что ни один вождь, каким бы непобедимым он не был, не правил племенем слишком долго. Несколько скоротечных лет это все, на что мог рассчитывать очередной гнолльский правитель. А затем его ждет смерть на охоте, или в бою, либо в поединке за власть с очередным претендентом на трон. Звание вождя возлагало на его обладателя не только права, но и обязанности, в том числе всегда и во всем быть первым, вести за собой остальных, на охоте и в бою. А когда вождь уже не может быть первым, всегда находится смельчак бросающий вызов стареющему правителю. Иногда вождю удается одолеть претендента, и тогда он еще на некоторое время отсрочивает свою кончину, но чаще верх берет его оппонент. И тогда у племени появляется новый правитель, начинающий тут же устанавливать свои порядки. Удел проигравшего стать изгоем, либо оказаться в Колодце Забвения, если победитель не окажется столь милостив, чтобы сохранить ему жизнь.

Сегодня племенем правил черный гнолл, завтра на смену ему мог прийти рыжий, или коричневый в пятнах. По большому счету в жизни племени это ровным счетом ничего не меняло. Ценности племени оставались незыблемыми во все времена, и при любом правителе. Самое главное, что всегда ценилось в их мире, это сила, умение постоять за себя, и за племя.

Маленького щенка мать назвала Дарком за его невероятно черный мех, редкое украшение в племени гноллов, похвастаться которых могли немногие. Мать не раз говорила, что когда Дарк вырастет, у него не будет отбоя от женщин желающих подарить ему свою любовь. Да и Дарком он стал не сразу, и первое имя, которое ему нашептала на ушко мама, это большое, сильное и теплое, любимое им больше всего на свете существо, было Черныш. Мать ласково трепала его за ухо и называла Чернышом всего лишь год, который был ему отведен обычаями для детства. Пока щенки были совсем еще беспомощны и сосали материнскую грудь.

У Дарка были брат и сестра, родившиеся вместе с ним с опозданием всего в несколько минут. Он был в выводке старшим, чувствовал это, и вел себя как самый главный. И, чтобы добраться до такого жирного и вкусного материнского молока, он пускал в ход руки и ноги, отпихивая брата и сестру, чтобы первым добраться до вожделенного молока, и занять лучшее место. Когда они были совсем еще крохами, это получалось у него легко и просто, почти естественно. Но когда брат с сестрой немного подросли и стали соображать что к чему, они воспротивились его главенству, и всячески старались ему помешать объединяя против него свои усилия. И тогда ему приходилось изрядно попотеть, чтобы добиться своего. И все равно он был первым. Против единения брата и сестры он пускал в ход свое главное оружие, из-за которого брат с сестрой стали звать его Дарк Коготь.

Коготь у него был отменный уже тогда, в детстве, размерами не уступающий когтю взрослого воина. В случае необходимости молодой гнолл без раздумий пускал его в ход, если это требовалось для достижения поставленной им цели. И не важно, что это за цель, кость с остатками мяса в отстойнике для молодняка, или материнская грудь.

С матерью они пробыли не зная забот, впитывая вместе с ее молоком и сакральную память предков до тех пор, пока у них не начали резаться зубы. И хотя они инстинктивно старались не пускать их в ход, сделать это удавалось далеко не всегда. Вскоре матери надоели их постоянные болезненные покусывания, и однажды терпение ее лопнуло. Надовав отпрыскам тумаков, мать отвела визжащих от страха малышей в помещение для молодняка и навсегда покинула их, вернувшись в зал воинов, чтобы продолжить прерванную ей на целый год полноценную жизнь.

С этого дня у Дарка началась новая жизнь, жизнь без матери, в мире, где нужно было уметь постоять за себя. В помещении для малышей, только-только отнятых от материнской груди, было особенно тесно. Страх и напряжение в котором пребывали присутствующие там, провоцировал бесконечные шумные ссоры и свары, то и дело перерастающие в драки по самому пустячному поводу. Будь то обглоданная кость, брошенная одним из охраняющих дорогу троллей, миска с чистой водой, или отдавленный хвост. Схватки были короткими, яростными и злыми, и всякий раз пресекались стариками воспитателями, присматривающими за детьми, и обучающими их всяким премудростям.

Там, в детском отстойнике, к своему имени Дарк Коготь он добавил еще и Бешеный. Он так часто пускал коготь в ход, что уже пару дней спустя из новичка превратился в лидера их малолетнего сообщества, намертво закрепив за собой новое имя. Отныне все звали его Дарк Бешеный Коготь. И хотя за постоянные драки Дарк неоднократно получал изрядную трепку от воспитателей, он заслужил почет и уважение среди сверстников, безоговорочно признавших его своим лидером. После очередной расправы учиненной им над провинившимся, или беспечным новичком, получая тумаки от воспитателей, он чувствовал, что расправа носит скорее показательный характер. И что на самом деле старики гордятся тем, что среди их воспитанников есть ярко выраженный лидер, сильно выделяющийся из общей однородной массы.

А затем Дарк Бешеный Коготь оказался в зале для молодняка, где все повторилось в точности, вот только драки здесь были гораздо ожесточеннее, болезненнее и кровавее. Вскоре Дарк Бешеный Коготь зарекомендовал себя так, что даже более старшие и опытные воспитанники старались не связываться с ним, не провоцировать его на ссору. А когда, однажды, повзрослев, Дарк сошелся в схватке сразу с тремя противниками, и победил, при этом серьезно ранив одного из нападавших, его жизнь изменилась самым кардинальным образом. Воспитатели решили, что его больше нельзя держать в отстойнике вместе с остальными, многих из которых он был младше, и пора выпускать во взрослую жизнь, как закончившего обучение.

К тому времени Дарк Бешеный Коготь вполне оправдывал выданные ему воспитателями авансы. Он был достаточно образован, а самое главное, — отлично управлялся с любым оружием имеющимся у племени, и мог постоять за себя при встрече с любым противником.

Вскоре молодой воин Дарк Бешеный Коготь был зачислен в отряд Тарка Свирепого, несущего пограничную стражу на границе с огриными болотами, присматривая за его обитателями, между делом охотясь на дичь встретившуюся им на пути. И хотя первое время Дарку оказавшемуся в обществе взрослых женщин и мужчин было нелегко нести общее нелегкое бремя, но со временем он привык, втянулся, и находил свою нынешнюю жизнь гораздо лучше той, в которой он прозябал еще совсем недавно, находясь в отстойнике для молодняка.

Для членов отряда Тарка Свирепого пограничная стража была рутинным занятием, которому никто не придавал особого значения. Их деятельность носила скорее упреждающий характер. Баррожирование отряда вдоль огриных болот, призвано было держать в страхе злобных зеленых великанов, обитающих в этих непролазных, смрадных топях. Чтобы они сидели смирно на своих болотах, и носа не казали в гнолльской степи, где дичи было в разы больше, чем в унылых владениях огров.

Ровно месяц длился караул по охране границ. Именно столько времени занимала дорога в оба конца до границ владений племени. Единственным развлечением во время пути была охота, тем более что даже такому небольшому отряду необходимо было питаться. И то, как хорошо они питаются, зависело от самих членов отряда, их мастерства и умения. Степи полны добычи, но она быстронога и пуглива, и ее не так-то просто заполучить в качестве охотничьего трофея. И поэтому дни, когда они набивали желудки до отказа мясом, чередовались с порожними днями, когда приходилось довольствоваться обгладыванием костей оставшихся после последней удачной охоты.

И все равно, такая жизнь нравилась Дарку Бешеному Когтю гораздо больше, нежели в тесноте и духоте отстойника, с бесконечными нравоучениями и нотациями опостылевших наставников, вдалбливающих знания в их тупые головы. Знания необходимые молодежи в дальнейшей жизни, бесполезный хлам по мнению Дарка и большинства его товарищей по учению. И поэтому уроки посвященные истории, порядкам и взаимоотношениям в племени, ценностям и приоритетам, Дарк слушал впол уха, а порой и вообще пропускал мимо ушей. Порой даже умудряясь вздемнуть на уроке, хотя уличенному в таком пренебрежении к занятиям воспитаннику полагалась основательная трепка. Ни идущая ни в какое сравнение с той, что получали они за свои шалости находясь в отстойнике для малышей. После полученной трепки бока наказанного болели еще долго, и в ближайшие несколько дней не возникало даже мыслей о том, чтобы поспать на уроках.

Но если на занятиях по этим предметам Дарк позволял себе расслабиться, и пренебречь услышанным, то на занятиях по боевой подготовке все менялось самым кардинальным образом. И в группе невозможно было найти более внимательного и прилежного слушателя, чем Дарк Бешеный Коготь. Преуспев в освоении самого главного в жизни гноллов предмета, Дарк ускорил свой выпуск из группы, закончив обучение намного раньше, чем его сверстники.

В отличии от остальных членов группы Дарку нравилось время проведенное в пограничном походе. И ему было даже немного жаль, что их поход занимает всего лишь месяц. Мысленно Дарк поклялся, что когда вырастет, и станет вождем, то поведет племя дальше, чтобы как минимум вдвое раширить границы земель племени. А если соседи не захотят добровольно уступить часть своих земель, это уже их проблема, и беда. В племени гноллов достаточно воинов, чтобы заставить считаться с собой любого правителя окрестных земель, как бы он не выглядел, и что бы из себя не представлял.

Жизнь в логове Дарку не нравилась. Слишком уныла и однообразна. Охота, еда, сон, каждый день одно и тоже. Ему хотелось новых впечатлений и ощущений, а их он мог получить только в движении, а не ведя оседлый образ жизни.

Дарк Бешеный Коготь провел в отряде Тарка Свирепого несколько месяцев, заслужив почет и уважение после того, как несколько раз отличился на охоте. А вскоре его авторитет стал незыблем, после того как он в драке взял верх над правой рукой Тарка Свирепого, Борком Рваное Ухо. Грубияном и задирой, не признающим никаких авторитетов, кроме своего вожака, вменившего себе в обязанность издеваться и насмехаться над новичками. Прежде новички терпеливо сносили его издевки, не желая, или боясь связываться с грубияном, но в случае с Дарком коса нашла на камень. Не ожидавший отпора Борк Рваное Ухо отхватил таких тумаков, что ему впору было менять кличку на Борк Безухий. И хотя и Дарку изрядно досталось в той стычке, и у него еще долго болели бока и ныло прокушенное плечо, но он своего добился. В отряде его стали считать за равного, и даже задира Борк больше не доставал новичка, помня полученный отпор, едва не стоивший ему не только ушей, но и самой жизни.

А вскоре ему выпал случай отличиться по настоящему, в схватке с противником, исходом которой могла быть только смерть проигравшего. Он был единственным, кто тогда заметил чужака, и этому было вполне логичное объяснение. Для всех остальных членов отряда, включая самого Тарка Свирепого, их поход был рутинной обязаностью, призванной испугать тех, кто их увидит, и не более того. И поэтому взоры участников отряда были обращены куда угодно, но только не в сторону инспектируемых рубежей. Их больше интересовал другой вопрос, удастся ли сегодня поужинать, или вновь придется спать на голодный желудок. Атмосфера в отряде была наколена до предела, и, чтобы не вспыхнула нелепая свара могущая привести к драке, все предпочитали отмалчиваться, думая о своем. Хотя общую мысль можно было легко угадать, и не обладая магическими умениями. Каждый думал о том, что хорошо было бы встретить косулю, или кабана, прикончить его, и изжарить целиком, чтобы хорошенько поесть. И уже потом, на сытый желудок, можно будет вволю поговорить и пообщаться.

Именно поэтому взоры всех были обращены в степь, в надежде увидеть то, что вскоре должно стать их столь долгожданным ужином. Никто не бросал даже беглых взглядов на череду болот раскинувшихся на границе степи, перемежающихся с небольшими чахлыми рощицами, состоящими из нескольких десятков деревьев да пышных кустарниковых зарослей. И только Дарк еще не пресытившийся тем, что для всех остальных было серыми, унылыми буднями, обшаривал глазами болота, и примыкающие к ним небольшие чахлые рощицы. И в самый последний момент, мимолетно, успел заметить мелькнувший среди кустов силуэт с тяжелой ношей на спине. И хотя прежде он никогда не видел огров, но знал о них многое из рассказов старших, достаточно, чтобы опознать в промелькнувшей тени огра, заклятого врага гноллов.

Огр был молод и здоров, преисполнен энергии и сил, и окруживший его отряд гноллов не смог смутить монстра, и тем более испугать. Единственное чувство что они вызвали у огра своим появлением, это чувство ярости, желание немедленно поквитаться с наглецами осмелившимися предъявить права на его добычу. А предъявлять права было на что. Огромный кабан весом в пару сотен килограммов, добытый огром в гнолльской степи, был весьма весомым аргументом для схватки, тем более для гноллов, чьи животы уже вторые сутки недовольно урчали в знак протеста против голода.

Окруженный гноллами огр придерживался иного мнения на этот счет. Он не собирался делиться своей добычей, а тем более дарить ее волосатым уродам с головами гиен. И пусть они попробуют сделать хоть один шаг по направлению к его добыче, и им не поздоровится. Огр то ли в силу своей молодости, то ли по причине излишней самоуверенности, совершенно их не боялся. Огромное бревно с которым он обращался словно с тростинкой, вселяло в огра уверенность, заставляло гноллов держаться вне зоны досягаемости этого страшного оружия. Огр с легкостью вращал бревно над головой, очертя вокруг себя смертоносный круг, переступать который желающих не находилось.

Отсиживаться в обороне огр не собирался, раз за разом опуская свою ужасную дубину туда, где еще мгновение назад находилась голова одного из гноллов. И всякий раз огромное бревно со свистом пролетало мимо, и должный превратиться в кровавое месиво гнолл оставался жив. Все это не только не остужало пыл огра, но делало его еще более свирепым, приводя монстра в бешенство. Не за горами было время, когда чаша терпения огра переполнится. И тогда он позабудет обо всем на свете, и о кабаньей туше, и о родном болоте, а инстинкт самосохранения злобного зеленого великана отключится полностью. И тогда он с яростным ревом ринется вперед, превратившись в неудержимую, сокрушающую все на своем пути машину смерти. И тогда справиться с огром будет гораздо труднее, и им не удастся обойтись без жертв.

Необходимо было срочно что-то предпринимать, пока крохотный мозг огра не переполнился ненавистью, и не отключился. Но Тарк Свирепый продолжал медлить, опешив от неудержимого напора молодого огра. И тогда, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, начисто отключившему все прочие чувства, Дарк Бешеный Коготь прыгнул вперед, наотмашь рубанув мечом по короткой, толстой шее огра. Свой полет он видел словно со стороны. Все было в замедленном темпе, ползущий навстречу огру меч, и огромное бревно летящее к голове Дарка.

Ему сказочно повезло. Сжавшись невероятным образом, превратившись в концентрированный комок из мышц и шерсти, он избежал удара смертоносной дубины пролетевшей всего в сантиметре над головой, обдав его воздушной, тугой волной. А затем, несколько раз перекувыркнувшись, Дарк оказался вне зоны досягаемости ужасной дубины огра. С налитыми кровью глазами тот продолжал яростно размахивать дубиной над головой, не замечая низвергающегося на землю из перерубленного горла фонтана крови. Он даже сумел сделать несколько шагов по направлению к своему обидчику, вперев в Дарка ненавидящий взор. Но затем пошатнулся, остановился, ноги его подломились, и грузное тело огра рухнуло на землю. И в тот же миг десяток мечей вонзился в его огромную тушу, продолжая подниматься и опускаться до тех пор, пока не прекратились предсмертные конвульсии огромного зеленого великана.

В тот день отряду досталась славная добыча с которой они и вернулись в логово находящееся всего в сутках пути от места сражения. Двухсоткилограммовый вепрь, и огромная туша огра, весом едва ли не в двое превосходящая кабанью. Страже потребовалось немало усилий, чтобы дотащить добычу до дома. Но это были приятные усилия, о которых никто не жалел.

С тех пор слава великого воина и охотника закрепилась за молодым воином Дарком Бешеным Когтем и в племени, узнавшем о храбрости и удали молодого воина. С того памятного дня Дарк Бешеный Коготь стал правой рукой Тарка Свирепого, оттеснив Борка Драное Ухо, который был совсем не против, с некоторых пор начав заискивать перед новым фаворитом Тарка Свирепого, в обозримом будущем могущим стать начальником пограничной стражи.

С тех пор, как племя окончательно и бесповоротно признало Дарка Бешеного Когтя за полноправного, взрослого члена племени, отважного воина и удачливого охотника, прошло несколько месяцев. Жизнь Дарка вошла в размеренную, обыденную колею. Первый месяц дозор пограничной стражи, далеко не всегда являющийся ритуальным походом вдоль пограничных рубежей гнолльских владений. Иногда им приходилось пускать в ход и мечи для защиты своих территорий.

Встречаться с ограми лицом к лицу ему более не пришлось. Слухи всегда распространяются очень быстро, даже в таких пустынных и безжизненных местах, как огриные болота. Огров ему доводилось видеть еще не раз, но только издали, вне зоны досягаемости мечей гноллов. Всякий раз, заметив появление отряда, огры благоразумно убираль вглубь болотистых топей, с ненавистью наблюдая оттуда за Дарком и его товарищами.

Гораздо более частыми гостями на их земле были орки. Чаще всего их можно было встретить не во время патрулирования пограничных рубежей, а на охоте. Охота занимала в жизни Дарка Бешеного Когтя второе место. Охотясь они рыскали в глубине своих владений в поисках добычи. Для гноллов любая добыча была желанной. Будь то кролик, лисица, кабан, или орк. И чем крупнее добыча, тем лучше. Ведь кормить нужно было не только себя, но и прочих членов племени, которые в силу возраста, или интересного положения, не могли охотиться, и целиком зависели от воинов племени, взрослых женщин и мужчин, составляющих боевой костяк клана.

Иногда в поисках добычи они доходили до своих западных границ, земель граничащих с землями принадлежащими племенам тауренов, полулюдей-полубыков. Первое время Дарку казалось странным, почему племя, денно и нощно патрулирующее земли граничащие с болотами огров, не держит стражи на границе с землями тауренов. Но потом, послушав рассказы старших, он понял, что в этом нет необходимости. Река, являющаяся границей между землями кланов, является единственной стражей. И дело вовсе не в том, что таурены не умеют плавать, и поэтому не слишком глубокая и не широкая река является для них непреодолимой преградой. Для тауренов эта неглубокая речушка не была препятствием, и для того, чтобы пересечь ее, совсем не обязательно было быть хорошим плавцом. Ее можно перейти вброд, ежели таковое желание возникнет. Только не было у тауренов такого желания. Они никогда не претендовали на земли соседей, сколь бы чуждыми они им не были, и что бы из себя не представляли. Они довольствовались тем, что имеют, не зарясь на чужое. Но это не было проявлением слабости, или трусости, как это могло показаться на первый взгляд. Это было признаком силы и благородства. Они не претендовали на чужое, но и чужакам, что осмелились бы посягнуть на жизнь и имущество тауренов, не поздоровится. В бою таурены отважные, сильные и свирепые воины, с которыми лучше не встречаться в открытом бою, не имея двух, а лучше трехкратного преимущества в численности.

Давить противника числом было излюбленной тактикой орков, кровных врагов гноллов, история противостояния с которыми насчитывает не одну тысячу лет. Их вражда была непримиримой, и давно бы вылилась в полномасштабную войну, если бы орки в подавляющем своем большинстве не предпочитали жизнь подземную, жизни наземной. Хотя в последнее время орки стали встречаться на поверхности гораздо чаще, чем еще десяток лет назад. Но это были в основном одинокие искатели приключений, крайне редко их группы насчитывали более двух-трех особей. Но сам факт их частого появления на поверхности в последнее время наводил на тревожные мысли. Возможно, убитые ими, или просто замеченные орки, были не авантюристами и искателями приключений, а разведчиками, что-то высматривающими и вынюхивающими в их мире. А это могло означать только одно. В подземельях орков готовится что-то серьезное, и когда все это вырвется наружу, было неизвестно. И никто не мог с точностью сказать, когда все это случится. Через день, год, или неприятностей нужно ждать еще не один десяток лет.

Это могли быть и дезертиры несметной орды, не так давно прошедшейся всесокрушающей лавиной по землям гноллов обитающих на севере, выжигая сопротивление встреченных по пути племен огнем и мечом. Ставя племена перед выбором, либо присоединиться к орде, либо умереть, быть стертыми с лица земли. Дарк Бешеный Коготь знал, что сотни их сородичей с севера вынуждены были примкнуть к оркам, своим извечым врагам, ради достижения некой цели, о которой не знал никто из рядовых членов Орды. Дарк сильно сомневался в том, что цель была известна и вождям присоединившихся к оркам племен. Одно не вызывало сомнений, орками руководили пробудившиеся ото сна древние демоны, сумевшие объединить в единое целое столь чуждые друг другу народы, жившие в непримиримой, многовековой вражде друг с другом, ради достижения ведомой только демонам цели.

Орки встреченные Дарком с товарищами в последнее время и безжалостно убитые в бою, не горели желанием отвечать на вопросы гноллов, предпочитая смерть в скоротечной схватке, пустопорожним разговорам.

Вот и сегодня, они издалека заметили орков, выбравшихся из огриных болот, измотанных долгим и трудным переходом, решивших передохнуть в гнолльской степи. Их было двое. Типичные разведчики, неизвестно что потерявшие в землях огров, либо побывавшие там с некой целью. Ведь огры, как и орки, были заклятыми врагами гноллов, и в случае заключения союза между ними, племени Дарка Бешеного Когтя не поздоровится. И в последующей за этим союзом войне трудно было предугадать победителя. Исход войны мог быть не в пользу гноллов, что означало бы либо полное уничтожение племени, либо их исход с насиженных земель в поисках нового места обитания, что всегда и во все времена было сопряжено с огромными трудностями.

Орки заметили их слишком поздно, когда было уже трудно что-то предпринимать для собственного спасения. Поблизости не было ни малейшей щели в земле, в которой они могли бы укрыться от гнолльских мечей. Они были в степи, и до ближайшей из гор не менее суток пути. Имелся лишь один возможный путь для бегства, повернуть вспять, и раствориться в болоте из которого они выбрались всего несколько минут тому назад. Но готовых было повернуть вспять орков, остановил звериный вопль огра прозвучавший за их спиной в ответ на боевой клич полутора десятка гноллов, бросившихся на орков с мечами наперевес. И орки с отчаяньем обреченных ринулись вперед, на мечи гноллов, желая обрести легкую смерть в чистом поле, нежели бесконечный мучительный кошмар на болотах.

А минутой позже прямо в гущу добивающих своих врагов гноллов ворвался огромный, матерый огр, словно пушинкой размахивая многопудовой дубиной, которая бешено вращалась над его головой, то и дело стремительно падая вниз, всякий раз находя свою цель, превращающуюся в мешок раздробленных, сочащихся кровью костей. Огр был в бешенстве, в трансе, его глаза были налиты кровью, и он ничего не соображал. Все его помыслы были заключены в стремлении убивать, даже если самому при этом придется умереть. Десяток ударов мечей распоровших его брюхо, прошивший бока и спину, не сумели остановить сумасшедшего, свирепого напора. И даже коронный удар Дарка перерубающий сонную артерию взбесившегося зеленого великана, не сумел остановить чудовищную машину смерти. Огр продолжал размахивать своей ужасной дубиной, не обращая внимания на фонтаны крови хлещущие из перерубленного горла.

А затем Дарк Бешеный Коготь потерял сознание. Его блестящий удар принесший ему славу и почет в племени, оказался не столь безупречен, как в прошлый раз. Огр оказался гораздо более опытным бойцом, нежели его молодой предшественник, и его ужасная дубина нашла свою цель в лице Дарка. И ему просто повезло, что он остался жив, и дубина огра не превратила его в мешок с переломанными костями, всего лишь превратив левую руку в раздробленную плеть, на всю оставшуюся жизнь сделав его калекой.

Понимание этого пришло в голову Дарка гораздо позже, когда он пришел в сознание, и сумел открыть залитые огриной кровью глаза. Над степью разлилась ночь. Вокруг было разбросано множество исковерканных, изуродованных тел, застывших в неестественных, причудливых позах. С неким внутренним удовлетворением он заметил среди груды изувеченных тел и сраженного им великана. Левая рука Дарка превратилась в висящую безвольно вдоль тела безжизненную плеть. Одно взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что она уже никогда не будет прежней, и его удел на всю оставшуюся жизнь остаться инвалидом, обузой для племени. И если первое время к нему будут относиться с прежним почтением, то со временем все изменится, и его уделом будет всеобщее презрение, и самый жалкий кусок оставшийся после дележки добычи. А в дальнейшем ему может не достаться и этого, и его уделом будет смерть от голода и болезни, и как результат отправка в Колодец Забвения, к костям таких же несчастных.

Становиться для племени обузой Дарк не желал, как и убогого существования в качестве инвалида. Нужно было спешить. У него оставалось время до утра, не более того. Среди тел павших товарищей он не досчитался двоих, уцелевших в схватке с обезумевшим огром. Этим объяснялось то, что вся их добыча, парочка орков и огромный огр, остались нетронутыми. Справиться с такой горой мяса двум, даже сильным воинам, было не под силу. Они ушли в Седую Пасть, чтобы утром привести сюда сородичей, похоронить павших, и управиться с добычей.

Ожидать их прихода Дарк Бешеный Коготь не стал. Собрав полную сумку провизии, он отправился в путь, на запад, в земли тауренов, единственное место на свете, где, такой как он, мог рассчитывать найти приют. И последнее, что он прихватил отправляясь в дорогу, два пронзительных глаза выпавших из-за пояса убитого огра, притянувших его своим лучистым светом, от которого сжалось его сильное сердце. А еще глаза оказались превосходными на вкус, что немного подбодрило изгоя, отправляющегося навстречу неизвестности.

Торн Кровавое Копыто (таурен)

Торн Кровавое Копыто третий месяц бродил по Великой Степи без определенной цели, целиком погруженный в свои мысли. В странствиях своих Торн пребывал в гордам одиночестве, что было редким явлением для Великой Степи, спокойной и безмятежной на вид, в действительности же полной всяческих опасностей. Вроде укуса ядовитого гада, или тщательно замаскированной охотничьей ловушки. Двухметровой ямы усеянной вбитыми в землю кольями, падение в которую означало неминуемую смерть. И здесь уж, как повезет. Если повезет и зазевавшийся путник или дикий зверь "удачно" свалится в яму, то умрет мгновенно, если не повезет, то будет медленно умирать долгой, мучительной смертью от ран и потери крови.

Таких ловушек в Великой Степи было множество, и поэтому не следовало носиться по ней очертя голову, не глядя под ноги. Множество разумных существ если и не обитало непосредственно в самой степи, то навещало ее довольно часто, и с завидной регулярностью. И хотя хозяевами Великой Степи были таурены, в действительности все обстояло несколько иначе. Период расцвета могущества тауренов давно миновал, их некогда многочисленные племена насчитывающие в своих рядах тысячи воинов ныне, во времена Торна Кровавого Копыта, были не столь многолюдны.

И причиной тому не эпидемия неведомой болезни разразившейся в Великой Степи, и выкосившей множество ее обитателей. Причина была гораздо более прозаичной. Пришедшие из-за делеких гор мигрирующие племена кентавров, полулюдей-полуконей, вторглись в пределы Великой Степи, решив поселиться в привлекшем их внимание и полюбившемся им благословенном краю. И наличие законных хозяев этих земель агрессивных прищельцев ничуть не смутило. Они даже не попытались начать переговоры. Они просто достали луки и стрелы, мечи и топоры, и начали убивать тауренов.

Кентавров было очень много. Они были жестоки и беспощадны, и не щадили ни детей, ни стариков, убивая любого, встретившегося на их пути. И хотя в те времена племена тауренов были сильны и могущественны, имели в тысячи отважных воинов, в одиночку они не смогли противостоять агрессивным пришельцам. Кентавры уничтожали тауренские племена одно за другим, прогоняя уцелевших все дальше и дальше вглубь Великой Степи. Они бы с радостью истребили всех тауренов подчистую, извели бы под корень весь их род, если бы не великие и необъятные просторы степи.

Не смотря на свою многочисленность, кентавры были не в состоянии охватить всю степь целиуом, подчинить ее своей власти. Кентавры были охотниками, и они были всеядны. Любое существо наделенное плотью годилось им в пищу, и совсем не важно, кто это, зверь, змея, или таурен. На тауренов кентавры охотились, как на диких зверей, не делая между ними разницы. А еще кентавры питались съедобными кореньями, коих в степи было превеликое множество, которые они с легкостью выкапывали своими копытами. По природе своей кентавры были кочевниками, и уничтожив всю пищу в округе, будь то дичь, или съедобные коренья, откочевывали на новое место, оставив после себя безжизненную пустыню. Пройдут десятки лет, прежде чем степи удастся восстановиться, восполнить причиненный кентаврами урон.

Охотясь, кентавры никогда не сооружали подземных ловушек. И не потому, что не знали про них, или же не умели. В силу анатомического строения заниматься подобными вещами для них было крайне сложно, порой просто невозможно. К этому стоило еще добавить высокомерие и спесь присущие кентаврам. По мнению кентавров копание в земле ниже их достоинства, это удел низших рас, на которых высокорожденные кентавры предпочитали охотиться.

У кентавров было одно большое преимущество над прочими разумными обитателями Великой Степи. Четыре мускулистые, с крепкими мышцами ноги, дающие им превосходство в скорости над прочими обитателями степи. Если кентавр заметил свою жертву, и эта жертва не дикий зверь, а разумное существо, то спасаться бегством не имело смысла. Напрасная трата времени и сил. Кентавр все равно догонит и убьет. И поэтому лучше остаться на месте, и принять смерть, как и подобает мужчине, встретившись с ней лицом к лицу. Не смотря на свою мощь и воинское искусство, кентавры были не всесильны. Немало их скелетов разбросано по бескрайним просторам Великой Степи, начисто обглоданных то ли дикими зверями, то ли зубами тех, кто оказался сильнее, и расторопнее их.

Кентавры охотились на все живое обитающее в Великой Степи, а все живое в ней ненавидило кентавров лютой ненавистью, и никогда не упускало возможности убить, если такая возможность появлялась. Самой Великой Степи было все равно, кто нанесет убивающему ее чужаку смертельный удар. Таурен, гнолл, орк, или ядовитый гад. Разница лишь в том, что в случае победы последнего, в степи пировало все окрестное зверье. В остальных же случаях громоздкая туша кентавра доставалась победителю, или победителям.

Ловушки в земле предназначенные для поимки степного зверя строили и таурены, хозяева здешних мест, и пробиравшиеся из-за пограничной реки гноллы, и приходящие с гор орки. Опасность исходящая от орков для одинокого таурена была гораздо более весомой, нежели от охотничьих ловушек и ядовитых гадов обитающих в степи. В одиночку ни гнолл, ни тем более орк не осмелится напасть на таурена, а тем более на целый отряд. Но имея многократное преимущество в численности, они могли напасть. И они нападали, о чем говорили Торну найденные им за время странствий по Великой Степи кости тауренов. И нередко это были не одиночные скелеты, а группы из нескольких особей, что говорило о численности промышляющих в их землях разбойников.

Таурены не были агрессивным народом. Они миролюбиво относились ко всем, кто явился в их степь по каким-либо делам. При условии, что в руках у гостя не будет оружия, и он не будет настроен враждебно и агрессивно. Таурены были умелыми охотниками и собирателями кореньев, которых в Великой Степи всегда было с избытком. У них было все, что нужно для жизни. Вода, еда, уютное жилище, которое легко собрать и перенести на другое место. Таурены не нуждались ни в золоте, ни в деньгах, ни в драгоценных камнях, сводящих с ума представителей других рас. Их быт скромен и неприхотлив. Еда на столе, одежда на теле, и оружие, чтобы никто не посмел покуситься на их мир. Несмотря на миролюбивость, таурены не были покорным, трусливым народом. В их жилах текла горячая кровь героев, в груди билось отважное сердце, не знающее страха перед врагом, что бы он из себя не представлял. И если враг появлялся в степи, стремясь причинить тауренам вред, их кажущееся равнодушие отлетало прочь, как ненужная шелуха. И перед врагом оказывались воины, сильные и смелые, и вдобавок весьма искусные в бою.

Не было равным тауренам в открытой схватке. Об этом были прекрасно осведомлены их ближайшие соседи гноллы, обитающие за рекой, приходящие с гор орки, и живущие с недавних пор на окраинах Великой Степи племена воргенов, полулюдей-полуволков. Они знали о том, кто такие таурены, и старались понапрасну не вступать с ними в конфликт. Хотя, в любом племени существуют отщепенцы, которым не писаны никакие законы. Подобных мерзавцев всегда хватает на белом свете. Они находят себе подобных и сбиваются в стаи, где совсем неважно, к какой расе ты принадлежишь. Главное чтобы разделял объединяющую всех страсть к грабежам и убийствам. Таким бандам все равно, кого убивать, пусть даже и собственных соплеменников. Негодяи стояли над законом, и по всем законам были приговорены к смерти, что и случалось рано или поздно, какой бы сильной и многочисленной ни была стая.

Торн Кровавое Копыто три месяца назад покинул Грохочущий Утес, единственный тауренский город, являющийся столицей их мира, основанный пару десятилетий назад Керном Кровавое Копыто, которому судьбой было предначертано стать самым великим из тауренских вождей за всю историю их существования. Превыше любого из тех, кто придет вслед за ним, ибо в славе и величии Керну Кровавое Копыто никогда не было, и не будет равных.

Вождь племени Кровавого Копыта сумел сделать то, что до сих пор не удавалось ни одному вождю жившему до него, каким бы великим он не был. Керну Кровавое Копыто удалось объединить разрозненные тауренские племена, испокон веков привыкшие жить обособленно, не рассчитывая на чью-либо помощь, всецело полагаясь только на самих себя. После того, как разрозненные тауренские племена объединились в единое целое, они превратились в силу, с которой не мог не считаться даже самый грозный противник.

Под руководством Керна Кровавое Копыто открылась новая, славная страница в истории тауренов. Объединившись, жители Великой Степи впервые за сотни лет смогли вдохнуть полной грудью. Именно Керн Кровавое Копыто возглавил объединенную армию тауренов и орков пришедших с гор, у которых были давние счеты с кентаврами в битве, положившей конец власти кентавров. В решающей схватке противник был разгромлен и обращен в позорное, паническое бегство. Кровавому правлению кентавров пришел конец. Империя воздвигнутая ими в Великой Степи рухнула, чтобы уже никогда не возродиться вновь. И хотя в той, памятной для тауренов битве погибли тысячи славных сынов тауренского рода, но это того стоило.

Власти кентавров пришел конец. Из полноправных властителей степи они превратились в изгоев, уделом которых было постоянное бегство ради спасения своей никчемной жизни. После той, памятной для всех битвы, кентавры превратились в дичь, на которую охотились все, убивая бывших всесильных хозяев степи без тени сомнений.

Кентавры не смогли восстановиться после поражения, и, опасаясь мести тауренов за чинимый ими на протяжении столетий геноцид, вынуждены были покинуть благословенные земли, на сотни лет ставшие для них домом.

Одни поговаривали о том, что кентавры убрались обратно за горы, прозванные Грядой Кентавров. Были и такие, что утверждали, что на родину остатки разгромленной империи кентавров так и не вернулись. И причиной тому племена воргенов, полулюдей полуволков, с некоторых пор обживших северо-восточную оконечность Великой Степи, раскинувшуюся у подножия Гряды Кентавров, горного массива, из-за которого в свое время и хлынула в Великую Степь армада кровожадных захватчиков.

Кто был прав в том споре, не так уж и важно. Главное, что Великая Степь освободилась от наводящих ужас на все живое кентавров, полулюдей полуконей. Отныне встретить в степи кентавра было равносильно чуду, которому, как правило, оставалось жить совсем недолго. Охотники взявшие след кентавра не отступали до тех пор, пока не загоняли его в ловушку, и не убивали. С одиночками решившими остаться в полюбившейся им степи разговор был короток. Их ожидала смерть, как представителей проклятого рода.

Изгнав кентавров, таурены под предводительством Керна Кровавое Копыто вернули себе былое господство над Великой Степью, за исключением небольшой ее части. Той самой северо-восточной ее оконечности, что раскинулась у подножия Гряды Кентавров, населенной с недавних пор пришедшими с востока племенами воргенов, полулюдей полуволков. Бросать им вызов, чтобы полностью очистить степь от чужаков, таурены не стали. Слишком много сил они затратили на то, чтобы одолеть кентавров, слишком высокую цену пришлось заплатить за победу. Тысячи тауренских воинов пали во время великой битвы с кентаврами. Чтобы восполнить понесенные племенами потери потребуются долгие годы, прежде чем они вернут себе былую мощь и могущество. В сложившейся ситуации тауренам не с руки было ссориться с могущественным соседом, не проявляющем к тауренам открытой агрессии.

Это вовсе не значит, что в отношениях с воргенами у тауренов царила идиллия. До этого было далеко. Случались и разногласия и конфликты, и даже небольшие пограничные стычки. Но это было не следствием вспыхнувшей вражды между представителями двух рас, а как результат раздела территории, границы, в том месте, где кто ее видел. Все эти склоки были слишком ничтожны, чтобы говорить о том, что между воргенами и тауренами назревала война, что была бы не в пользу последних, сильно ослабленных войной с кентаврами.

Таурены были кочевниками, охотниками и животноводами. Они никогда не оставались на одном месте слишком долго, предпочитая находиться в постоянном движении. От одного места кочевья, к другому, когда богатства степи начинали оскудевать, или, что было гораздо чаще, племенному вождю наскучивало нынешнее однообразие. Племя Кровавого Копыта к которому принадлежал и молодой Торн, не было исключением. Все его члены испокон веков были охотниками, животноводами и шаманами. Они привыкли к такой жизни, и ничего не хотели в менять, рассчитывая прожить так еще тысячи лет. Но судьба распорядилась иначе, и даже Керн Кровавое Копыто, великий вождь объединивший тауренские племена и сумевший победить кентавров, бессилен был что-либо изменить.

Единогласным решением вождей тауренских племен, Керн Кровавое Копыто получил титул Верховного правителя тауренов, главного над всеми, чье слово являлось законом для любого из тауренов, будь то простой охотник, пастух, или вождь. Отныне только Керк Кровавое Копыто решал, как жить тауренскому роду, что делать, и куда идти. Он разрешал возникшие между племенами, или отдельными особями спорные вопросы, став третейским судьей, чей вердикт неоспорим, и подлежит немедленному исполнению. Тауренские вожди обладавшие неограниченной властью в собственном племени, стали советниками Верховного вождя. Дважды в год вожди собирались вместе на совете племен, где решались самые важные вопросы. Они могли только советовать Верховному правителю, высказывать свое мнение и видение сложившейся ситуации. Решения единолично принимал Верховный вождь, и они подлежали немедленному исполнению, вне зависимости от того, нравится ли это кому-нибудь, или нет. Власть Верховного вождя была абсолютной, а решения вынесенные им неоспоримы, их надлежало либо исполнить в точности, либо умереть.

Но, помимо прав, звание Верховного правителя накладывало на своего обладателя и ряд обязанностей, не обременяющих своей тяжестью вождей рангом ниже. Самая тяжелая обязанность заключалась в том, что ему по решению совета вождей предстояло порвать с кочевой жизнью, той самой жизнью, которой жили бесчисленные поколения предков, и начать жизнь оседлую, более подходящую статусу Верховного правителя. И хотя все существо Керна Кровавого Копыта противилось подобному решению, он вынужден был признать, что оно является единственно верным.

Не пристало Верховному правителю кочевать по необъятным просторам Великой Степи, где его будет очень трудно найти тем, кому потребуется его помощь. Каждый таурен должен знать, где находится его вождь, куда он может обратиться за помощью, или за справедливостью. Чтобы соблюсти это правило, на совете племенных вождей было решено основать первый в истории тауренов город. В распадке невысоких Безымянных гор, расположенных практически в центре Великой Степи, с тем, чтобы каждое тауренское племя имело равные возможности для того, чтобы лицезреть своего верховного правителя.

Не всем тауренам данное новшество пришлось по вкусу, и в первую очередь это касалось клана Кровавого Копыта, из которого и происходил родом Керн, величайший из тауренских вождей. Но члены племени вынуждены были подчиниться, не смея ослушаться своего вождя, тем более, что неповиновение означало неминуемую смерть вольнодумцу, как предостережение всем прочим сомневающимся. Ослушника ждала смерть, и иных вариантов не было. Иначе бы червь сомнений разрушил монолитное тауренское общество, подточив его силу и мощь. Только благодаря крепости и нерушимости царящих в племенах тауренов законов, их род продолжал существовать до сих пор, и не исчез с лица земли, избежав участи многих народов, задолго до тауренов населявших Великую степь.

Торн Кровавое Копыто, родившийся, и проведший детство на бескрайних просторах Великой Степи, тоже был не рад случившимся в жизни его племени переменам. О прежней жизни теперь напоминал лишь большой, сделанный из жердей и шкур животных походной шатер, служивший им домом. Вот только выражение походный отныне осталось в прошлом, его дом должен стать неподъемным, пустить корни в землю в распадке меж двух вершин Безымянных гор.

Торну нравилось кочевать с родителями по степи, когда запасы кормов для животных, съедобных кореньев и дичи становились слишком малы, чтобы прокормить клан Кровавого Копыта, к которому по праву рождения принадлежал малыш Торн. Всего тауренских кланов было семь, и с некоторых пор они стали составлять единое целое, под предводительством самого славного из всех тауренских вождей, — Керна Кровавое Копыто.

Жизнь в Грохочущем Утесе, куда Торн Кровавое Копыто попал уже подростком, первое время мало отличалась от той, которую он любил, к которой привык с детства. Совместными усилиями город был построен в кратчайшие сроки. Да и на город Грохочущий Утес походил только благодаря массивной крепостной стене сложенной из камня, окружающей его со всех сторон. Добыча и доставка камня в город была самым хлопотным и накладным делом. Но таурены справились и с этим неудобством, во многом благодаря хранящимся в каждой семье драгоценным каменьям, и прочим безделушкам, не представляющим для тауренов особой ценности, но весьма ценимых за пределами Великой Степи. Особенно в мире людей, чьи торговые караваны с завидной регулярностью посещали земли тауренов по дороге на север, к бескрайнему морю, которое люди называли океаном. Места, где жили совсем уж невероятные для тауренов существа, — наги и мурлоки. Люди-змеи, и люди-рыбы, чья жизнь невозможна без воды, и вдали от воды.

Торговцы рассказывали, что племена мурлоков многочисленны, воинственны, и кровожадны. А еще они падки до чужого добра. И поэтому для торговли с мурлоками караваны сопровождали в пути небольшие армии, состоящие из представителей различных рас. Торговля с нагами и мурлоками была выгодной для людей, с лихвой окупая затраты на содержание целой армии. В противном случае человеческие походы к океану потеряли бы всякий смысл, и быстро бы прекратились.

Торн Кровавое Копыто знал, что по Великой Степи и далее караваны сопровождают и таурены. И не столько ради получения солидного денежного вознаграждения, положенного наемникам за многомесячный поход, сколько ради удовлетворения собственного любопытства, желания увидеть и познать необъятный мир раскинувшийся за пределами Великой Степи.

Когда Торн Кровавое Копыто был маленьким, в мечтах он нередко видел себя солдатом разноликой армии идущей в неведомое. Он не раз думал о том, что когда вырастет, станет самостоятельным, получит право распоряжаться жизнью по собственному усмотрению, то обязательно примкнет к одному из торговых караванов, что несколько раз в год пересекают Великую Степь по пути к океану.

Однажды, будучи еще зеленым мальчишкой он видел человеческий караван воочию, когда их пути пересеклись, и люди на несколько дней остановились в степи, общаясь и торгуя с тауренами племени Кровавое Копыто. Воспоминания о тех памятных днях на всю жизнь отпечатались в голове Торна. Именно тогда он совершил самый безумный поступок в своей жизни, по крайней мере попытался сделать это. Поддавшись внутреннему импульсу, юный таурен сбежал из дома, и несколько дней прятался среди многочисленных шатров и палаток раскинутых людьми и их охраной, разложенных повсюду тюков с товарами и припасами, среди целого стада неведомых Торну животных, на которых люди перевозили свое имущество и припасы. В те дни юный Торн почти ничего не ел, перекусывая чем попало, где попало, и когда придется. Он был счастлив в этом гомоне, шуме и многоголосье, и мысли о еде особенно ему не докучали. Он с нетерпением ждал, когда люди закончат торговлю, и свернут лагерь, чтобы продолжить путь к океану. И тогда он уйдет вместе с ними. А когда люди обнаружат постороннего, будет уже поздно что-либо менять. Они вынуждены будут оставить его у себя, тем более что молодой таурен не будет для них обузой. Он умеет многое, почти все, что и взрослый таурен, только не так хорошо и умело. Но этот недостаток легко исправляется временем, а его у Торна будет целая прорва на пути к океану, и обратно в Великую Степь.

Просить прощения у родителей Торну не пришлось. Как не пришлось и пойти с человеческим караваном к океану. На исходе третьих суток Торн был найден взбешенным родителем, и сурово наказан. Так строго, что вспоминая о полученной им порке, даже сейчас, по прошествии многих лет, Торн Кровавое Копыто морщился, и невольно потирал зад. После полученной порки он несколько дней отлеживался в степной траве на животе, подставив живительным солнечным лучам мучительно ноющую часть тела, на которую не мог садиться еще очень долго. Его маленький зад превратился в один сплошной, багрово-синий синяк с кровоподтеками. Рука отца была тяжела, и даже вмешательство матери не смогло остановить избиения, настолько крепко и основательно выбивал отец через задницу поселившуюся в его голове дурь.

С тех пор прошло много лет. Отныне его домом являлась не вся Великая Степь, как это было прежде, а место под названием Грохочущий Утес, с некоторых пор являющийся столицей тауренского мира, место, где обитал со своим родом Верховных вождь тауренов.

Самую большую выгоду от основания тауренского города получили, как ни странно, люди. Теперь человеческие торговцы приводили свои караваны в Грохочущий Утес, чтобы вести торговлю, и вербовать в свою охрану тауренов, сильных и умелых воинов, не знающих себе равных в степи. Да и сам Грохочущий Утес уже не являлся целиком и полностью вотчиной клана Кровавого Копыта. Было здесь и множество чужаков, живших бок о бок с тауренами, что невозможно было представить еще несколько лет назад. Целые улицы Грохочущего Утеса занимали не представители тауренских племен, а совершенно чуждых им народов, с некоторыми из них у тауренов были далеко не самые лучшие отношения.

Указом Верховного правителя все межрасовые и межплеменные склоки на территории Грохочущего Утеса были строжайше запрещены. Нарушителей указа ждало суровое наказание. От изгнания на вечные времена, до смертной казни, если нарушение высочайшего указа привело к кровопролитию, и смерти. Помимо тауренов в Грохочущем Утесе обитали орки, гноллы, и вездесущие люди, готовые заселить собой весь мир, от берегов океана, и до далеких дворфийских гор.

Торн Кровавое Копыто достаточно вырос, чтобы считаться взрослым, и самостоятельно принимать решения. Но вколоченная в детстве ремнем отца мудрость, заставляла его удерживаться от опрометчивых поступков. И хотя человеческие караваны несколько раз в год заходили в Грохочущий Утес, Торн так и не стал наемным воином, как мечтал когда-то в детстве. Не стал Торн и охотником, как того хотели мать с отцом. Не стал он и животноводом как большинство его соплеменников, после того, как клан Кровавого Копыта осел в Грохочущем Утесе.

Торн стал шаманом. Он научился слушать степь, слышать ее голоса, разговаривать с травой и цветами, понимать голоса птиц и животных. Он мог сказать когда, и куда нужно гнать отары овец и коз, чтобы они быстрее наели бока, а молоко их было самым вкусным и питательным. Он мог указать места, где степь больна в силу самых разных причин, откуда нужно держаться подальше и людям, и зверям. Ибо такие пастбища не сулят ничего хорошего ни зверю, ни человеку. Загнавшему туда стадо животноводу грозят болезни, мор и падеж стаду. Молодой шаман Торн Кровавое Копыто помогал родителям с их огромным стадом. Во многом благодаря его стараниям, их хозяйство крепло и процветало, по праву считаясь одним из самых богатых в роду.

Охотников в племени с некоторых пор почти не стало. Те, кто не смог смириться с новыми реалиями жизни, желая жить жизнью прежней, вынуждены были покинуть пределы Грохочущего Утеса, обрекая себя на отшельническую жизнь. Для охотника и не могло быть иначе. Вся живность в округе исчезла вскоре после того, как в распадке у Безымянных гор раскинулся первый тауренский город. Часть зверя была перебита охотниками, большая ее часть убралась подальше в степь от шумного и опасного места. И теперь, чтобы добраться до добычи, требовалось совершить многодневный переход, порой такой дальний, что возвращение обратно в город, теряло всякий смысл.

Охотником Торн не стал, но он стал шаманом, что было гораздо сложнее. Не каждый таурен мог стать шаманом. Для этого он должен обладать определенными качествами, которые доставались от рождения далеко не всем. Однажды молодой Торн с ужасом смешанным с восхищением понял, что он слышит шепот, тихий и вкрадчивый, даже когда никого нет рядом. А если приложить ухо к земле и прислушаться, становились слышны чьи-то злые голоса, идущие откуда-то из глубины земных недр.

Взволнованный и испуганный Торн поделился новостью с родителями, и уже вечером того же дня стал учеником Старка Кровавое Копыто, одного из самых старых и опытных шаманов племени. Старик почувствовал в юноше скрытую силу и имеющийся потенциал, и умело раскрыл его дар.

Торн оказался весьма прилежным и способным учеником. На то, чтобы раскрыть таящиеся в нем таланты ушли считанные месяцы, в то время как другие, менее прилежные и одаренные затрачивали на учебу годы. Вскоре Торн научился слышать степь, понимать голоса птиц и зверей, пресмыкающихся по земле гадов. Научился понимать и злые голоса идущие из-под земли, призывающие к черным делам и проклинающие все живое на свете. Научился защищать себя магическим, ментальным щитом, чтобы ни мысль, ни магическое воздействие пришедшее извне, не смогли повлиять на него. И хотя магия в мире тауренов не приветствовалась, он сам стал частью магии.

Впитав без остатка все знания и мудрость которую ему мог дать его наставник Старк Кровавое Копыто, Торн решил покинуть Грохочущий Утес, и отправиться в странствия. Так поступали многие молодые шаманы, чтобы побыть вдали от всех, наедине с самим собой, и бескрайним миром. Чтобы самосовершенствоваться, оттачивать свое шаманское мастерство, до тех пор, пока новоиспеченный шаман не почувствует, что он достиг пределов совершенства. И больше в степи ему делать нечего, пора возвращаться в племя, чтобы верой и правдой служить своему роду. Сколько могло продлиться такое странствие, не знал никто. Как не знал никто и того, вернется ли молодой шаман обратно, или же его кости останутся белеть в степи, жестокой платой за одиночество и самоотречение. Бывало проходили годы, прежде чем молодой шаман возвращался обратно в племя, уже успевшее оплакать его. И возвращался уже не молодой, полный жизненных устремлений юноша, а умудренный жизнью муж, чье тело покрывало множество шрамов, свидетельство невероятно тяжелой и смертельно опасной жизни в одиночестве, на бескрайних просторах Великой Степи, полной опасностей, совладать с которыми под силу далеко не каждому.

Торн Кровавое Копыто провел в странствиях несколько месяцев, и хотя ему удавалось избегать опасностей караулящих в степи одинокого путника, он то и дело встречал скелеты тех, кому повезло гораздо меньше. Обглоданные дочиста, выбеленные на солнце скелеты тауренов могли бы рассказать многое о случившейся здесь трагедии, но кости упорно хранили молчание, не желая раскрывать своих тайн, и никакая сила на свете не могла нарушить этого молчания.

Прошло несколько месяцев с начала странствий Торна Кровавое Копыто в поисках новых знаний, и познания самого себя. Но он был все еще не так далек от Грохочущего Утеса, как мог бы быть, если бы его странствиям был задан определенный вектор. Он не выбирал направления, он шел куда глаза глядят, иногда подолгу задерживаясь на одном месте, если оно ему чем-нибудь приглянулось. Красотой, или исходящей от него силой, познать которую он так стремился. Он мог целую неделю идти на север, а затем, повинуясь внутреннему импульсу повернуть на запад, или на восток. А спустя еще несколько дней повернуть обратно на юг. Выбор направления для него не являлся целью. В своих странствиях по Великой Степи он руководствовался лишь внутренним чутьем, да шепотом степных трав, чей язык он научился понимать довольно давно, ежедневно совершенствуясь в познании природы, и усилении магических, присущих лишь шаманам способностей.

В то памятное утро он был разбужен тревожным шепотом трав. Всю ночь Торну Кровавое Копыто снились кошмары, в которых он был всего лишь отстраненным зрителем. От этого кошмар становился еще более ужасным. От невозможности вмешаться в развитие событий, и что-либо изменить. Снился Торну огромный, окруженный высокой крепостной стеной город, гордый и величественный, не желающий открывать своих врат перед морем чудовищных тварей осадивших его. А затем, повинуясь демоническому зову, сонмы кошмарных чудовищ ринулись на штурм неприступных городских стен, прямиком на копья и топоры его защитников. И, как не велика была удаль и храбрость защитников города, исход схватки был заранее предрешен. Росла под городскими стенами гора трупов осаждающей город нечисти, но таяли и силы защитников крепостных стен.

От рассвета и до заката ни на миг не утихала жестокая битва. Потоки крови стекали с городских стен к подножию горы, на которой обосновалась неведомая Торну крепость, образовав небольшое кошмарное озеро из крови и населенное отрубленными головами и конечностями, докатившимися сюда с высоты отчаянного сражения. А вечером случилось то, что рано или поздно, но обязательно должно было случиться. Об этом знали и штурмующие город твари, и мужественные защитники крепостных стен. Настал тот момент, когда трупы павших тварей образовали курган высотой вровень со стенами. Лишив защитников города их последнего преимущества, возможности наносить удары сверху. А затем лавина кошмарных чудовищ хлынула на городские стены, сметая редких ее защитников. И низверглась вниз, на широкие и светлые улицы города, заливая их кровью, наполняя ужасом и кошмаром. Чудовища не знали жалости, не ведали о пощаде, они убивали всех, встретившихся на их пути, кто хоть немного отличался от них. Им, одержимым жаждой убийств, было все равно, кто перед ними, взрослый воин мужчина, или младенец, едва вкусивший материнского молока.

Жители города сражались с отчаяньем обреченных, дорого продавая свои жизни, но силы были не равны. И к утру истерзанный город умер, перестав существовать во славу древних демонов, на чьем пути он так некстати оказался.

Торн Кровавое Копыто проснулся весь в холодном поту от приснившегося кошмара. Он не знал, что это за город, но готов был поклясться, что в нем есть нечто знакомое, указывающее на их с Торном родство. А затем он услышал тревожный шепот трав, разносимый по степи легким, утренним ветром. Еле слышный рассказ о страшной битве, унесшей тысячи жизней, напитавшей травы до самых корней кровью жителей степи, и злобных тварей пришедших издалека.

Торн не знал, о каком сражении рассказывает степь. Он еще не был настолько силен в магическом искусстве шамана, чтобы дословно понимать посылаемые степью слова и видения. Но он чувствовал, что все это неспроста. И тревожный шепот трав, и приснившийся ему кошмар, который был настолько реален, что Торн не сразу пришел в себя, несколько бесконечно долгих секунд в ужасе озираясь по сторонам в попытке осмыслить происходящее. Да и сам город был чем-то смутно знаком, хотя Торн мог поклясться, что видеть его прежде ему никогда раньше не доводилось. Торн Кровавое Копыто городов вообще никогда не видел. Если они где-то и существовали, то не в Великой Степи, а далеко за ее пределами. Единственный город знакомый Торну, Грохочущий Утес, и принадлежал он тауренскому клану Кровавого Копыта, из которого он и сам был родом. Из этого можно было сделать единственный вывод, город явившийся ему во сне и есть Грохочущий Утес. Отсюда и ни на секунду не покидающее его ощущение того, что это место ему знакомо. Торн умел разбираться в снах, знал, что они приходят неспроста, а с вполне определенной целью. Предупредить о чем-то, или напомнить о давно забытом. И если ему в кошмаре явился Грохочущий Утес, значит с ним в самое ближайшее время должно случиться нечто страшное, или же это страшное уже произошло.

Тревожный шелест травы рассказывал молодому шаману о трагедии, которая произошла совсем недавно, трагедии унесшей жизни тысяч жителей степи. Вести по степи для знающего человека разносятся со скоростью ветра, которого не было целых три дня, и вся степь изнемогала в полуденном, знойном штиле. А это значит, что от трагедии его отделяло от нескольких часов, до трех суток, начала знойного безветрия. Ужасная трагедия разыгралась в его родном мире, когда он был так далеко, и так увлечен познанием природы, что не смог предвосхитить, предугадать кошмара нависшего над его родным миром.

В этот момент Торн отчетливо осознал, что его путь познания природы и самого себя завершен, и для него начинается новая жизнь. Он более не медлил, и не раздумывал. Теперь его путь обрел смысл и направленность. И двигался он строго по направлению к Грохочущему Утесу, городу, который он покинул ради совершенствования шаманских навыков и умений, в котором остались отец с матерью, друзья и близкие, все те, кто ему был так дорог в этой жизни.

Не смотря на то, что в своих скитаниях Торн Кровавое Копыто провел несколько месяцев, обратная дорога к Грохочущему Утесу отняла у него чуть больше недели. Вполне объяснимо, если учесть его бесцельное блуждание взад и вперед по степи в самых непредсказуемых направлениях, зачастую противоречащих друг другу. Двигаясь целенаправленно он не отвлекался на всякую ерунду, что в другое время обязательно бы привлекла его внимание. Он упрямо шел вперед, зачастую забывая об элементарных мерах предосторожности, что могло стоить ему жизни, если бы не его невероятное везение, и чутье шамана, позволяющее ему избегать опасности. Торн Кровавое Копыто все время проводил в движении, останавливаясь лишь для того, чтобы отдохнуть и подкрепиться небольшим ломтиком вяленого мяса из имеющихся запасов, да еще ночью урвать у сна пару-тройку часов, чтобы днем не свалиться с ног от усталости.

Когда на горизонте показались сложенные из огромных валунов каменные стены Грохочущего Утеса, ноги Торна подкосились, и он с трудом удержал равновесие, чтобы не упасть. Отчаянье и ужас когтистыми лапами сжали сердце Торна, давя все сильнее, грозя раздавить его в своих ледяных объятиях. До города было еще слишком далеко, чтобы он мог разглядеть его во всех подробностях, но даже этого, размытого расстоянием взгляда было достаточно, чтобы понять, случилась беда, страшная и непоправимая. Все было ясно и так, и, чтобы понять очевидное, не нужно было обладать особым даром. Для этого достаточно было просто знать то, что сразу же бросалось в глаза даже неискушенному человеку.

Птицы. Огромное их количество, просто невероятное для такого места, как степь. И когда они, вспугнутые кем-то бродящим по земле, взмыли в воздух, заполонив собой небо, стало ясно, что города больше нет. Остались лишь призванные его защищать крепостные стены, да его погибшие защитники внутри, что сейчас были пищей для хищных птиц слетевшихся в мертвый город со всей округи, и далеко из-за ее пределов.

Такое обилие пернатых могло быть только там, где много еды, и где ничто не представляет для них опасности. И лучшего для этого места чем мертвый город, трудно представить. Только там пернатые падальщики могли чувствовать себя в безопасности. Торн знал, что пернатые жители степи испокон веков привыкли держаться подальше от обитаемых мест, где их в любой момент могла настигнуть смерть от выпущенной из лука стрелы, или камня из пращи брошенного умелой рукой. Птицы отвечали людям взаимностью, первыми из всех степных хищников являясь на поминки по погибшему в степи ее разумному обитателю.

Еще полдня ушло у Торна на то, чтобы достичь пределов мертвого города, некогда носящего гордое имя Грохочущий Утес. И каждый последующий шаг давался ему со все большим трудом, нежели предыдущий. Его худшие опасения подтвердились еще пару часов назад, когда он смог разглядеть облюбованный птицами город. И ему открылись ранее скрытые расстоянием картины разрушения. Величественные городские стены уже не были столь гладки и ровны. В многотонной крепостной кладке зияли провалы выбитые какой-то ужасающей силой, а у подножия, то тут, то там, проглядывались сделанные неведомыми гигантами проломы, через которые и хлынула в город не знающая пощады и снисхождения сила.

Груды тел самых невероятных тварей устилали землю у подножия крепостных стен. Растущая там трава приобрела небывалый для нее алый цвет, цвет обильно пролитой здесь крови. Тауренской, и разной нечисти, взявшей штурмом и уничтожившей непокорный город. И хотя, судя по количеству мертвых тварей заполонивших собой городские улицы было ясно, что они заплатили высокую цену за город, но они своего добились. И хотя таурены сражались до последнего с отчаяньем обреченных, они были убиты все, вплоть до последнего младенца.

И напрасно Торн в полубезумном состоянии бродил по городу, переступая через горы трупов, а порой шагая прямо по ним в поисках уцелевших, его поиски не увеначались успехом. В живых никого не осталось. И хотя он весь день гнал прочь эту столь очевидную мысль, к вечеру Торн вынужден был признать очевидное. Живых в городе не было. Вообще никого. Ни тауренов, ни их врагов, среди которых помимо неведомых чудовищ были и известные ему создания. Гноллы, их соседи на юго-западе, а также воргены, с недавних пор обосновавшихся на северо-востоке Великой Степи, явившиеся туда по следам кентавров из-за горной гряды носящей имя злейших врагов тауренского рода, полулюдей-полуконей. Большую часть убитых составляли орки разных кланов, о чем можно было с уверенностью судить по их внешнему виду, одежде, оружию, а также боевой раскраске нанесенной на лица. Среди них были и те, кто еще совсем недавно, бок о бок с тауренами сражался против их общего врага кентавров, а затем принимал участие в строительстве первого из тауренских городов, Грохочущего Утеса. Их Торн Кровавое Копыто не смотря на ужасные рожи, скверный характер и отвратный облик считал друзьями, и никак не думал увидеть в числе врагов. Но они были врагами. Они убивали вчерашних союзников и умирали под ударами их мечей и топоров, оказываясь вновь плечом к плечу с ними, но теперь уже в страшном, смертном строю.