С некоторым трудом утрамбовав все покупки в достаточно объёмный багажник «Нивы», мы наконец тронулись в сторону своего нового дома. Дилшод был очень уверенным водителем и дорога под колёсами нашего автомобиля постепенно меняла свой характер.
После хаотичного, нервного мелькания городских районов и гулкого потока МКАДа Дилшод свернул на какую-то трассу, ведущую вглубь области. Некоторое время мы ехали так, а потом асфальт вообще сменился на ровную, укатанную грунтовку, по обеим сторонам которой расстилались бескрайние поля, тронутые летней зеленью.
За время пути я с удивлением отмечал, что с каждой пройденной милей в Дилшоде происходила разительная перемена. Его плечи, прежде напряжённые и собранные, расслабились, жёсткие складки у рта разгладились.
Вскоре он и вовсе начал насвистывать что-то себе под нос, а потом даже потянулся к магнитоле, чтобы спустя несколько секунд из динамиков машины полился негромкий, мелодичный напев на узбекском — то ли народная песня, то ли современная эстрада, но звучавшая непривычно и тепло.
Я поймал его взгляд в зеркале заднего вида — он улыбался. Открыто и по-настоящему. Заметив мой интерес, он спросил меня хрипловатым голосом:
— Что, брат, удивляешься?
— Немного, — признался я, и тут же добавил: — В городе ты был совсем другим.
— В городе мне не дышится, — просто сказал он. — Там многие на таких как я смотрят косо и с предубеждением. То ли дело здесь. Здесь воздух чистый. Здесь я дома.
Его слова отозвались во мне глухим эхом. Да, Дилшод говорил чистую правду. Раньше я не замечал, но город действительно давил, заставляя быть кем-то другим, и постоянно жить настороже. А здесь… здесь уже от одного воздуха в груди становилось легче.
На моём плече почувствовалась тяжесть. Дарина, измождённая пережитым стрессом и дорогой, уснула, а её дыхание стало ровным и глубоким. Я осторожно повернул своё плечо, чтобы ей было удобнее, и накрыл своей курткой, чтобы её не продуло. Она едва заметно улыбнулась, причмокнула губами, и прижалась ко мне крепче прежнего.
Я смотрел в окно на проплывающие мимо перелески, одинокие домики, стада коров и чувствовал, как в голове сам собой начинает выстраиваться план. Первое и самое очевидное — наладить быт. Крыша над головой, еда, тепло. Без этого ни о чём другом думать было нельзя. Но параллельно с этим в сознании назойливо маячил другой, виртуальный, но оттого не менее важный фронт работ — «Эриния».
Дамоклов меч квеста Аланы всё ещё висел надо мной. Жалкая пятёрка разумных отделяла меня от завершения этого этапа и, я чувствовал, что этап этот явно не будет последним… Мысль о игре вызывала странное чувство — тоска по привычному миру, по возможностям, которые он давал, и в то же время — лёгкое отвращение ко всей той мишуре и пустой суете, что царила вокруг него. Юлька в «Ашане» была живым тому подтверждением.
И тут меня осенило. Я так и не спросил у Дарины о её встрече с Ромкой Синельниковым! Именно он должен был рассказать ей про систему «Авессалом» — ту самую, что, совсем недавно весьма доходчиво угрожала нам полным уничтожением наших игровых персонажей…
Но сейчас она так сладко спала, отогреваясь после пережитого стресса, что будить её рука у меня совершенно не поднималась. Да и обсуждать такие вещи при Дилшоде… Нет. Это был слишком опасный разговор, чтобы вести его с кем-то, кроме нас двоих.
Чтобы зайти в «Эринию», нужен был интернет. Но не просто подключение к какой-то точке доступа, а что-то надёжное, анонимное, что нельзя будет отследить до нашей деревни. В голове сразу же всплыло имя — Лёха «Борода». Один из немногих старых друзей, кто шарил в компьютерных дебрях по-настоящему. Хакер не из кино, а самый настоящий практик. Его возможностям в сфере кибернетики не было разумных пределов, и он мог делать такие вещи, которые мне даже не снились.
Не долго думая, я достал телефон. Приём тут был так себе, одна-две палочки, но для СМС хватало. Я набрал короткое сообщение, опуская все детали: «Лёх, привет. Нужен совет по настройке устойчивого и незаметного канала. Есть идеи?» Отправил.
Ответ пришёл почти мгновенно, словно он сидел и держал в руках телефон, желая как можно скорее мне ответить: «Степан⁈ Ты живой? А мне говорили, ты… короче. Рад, чёрт возьми! Канал — это запросто. Есть парочка вариантов. Спишемся подробнее, когда будешь на месте. Брось мне установочные данные из того, что у тебя есть, а я уж дальше всё тебе раскидаю».
Я убрал телефон с лёгким чувством облегчения. Один пункт в списке дел уже начинал потихонечку решаться.
Тем временем «Нива» уверенно съехала с грунтовки на настоящую просёлочную дорогу, и тут началась та самая, знаменитая нивовская тряска. Машина подпрыгивала на колдобинах, кренилась в рытвинах, и совсем не удивительно, что Дарина проснулась от первого же серьёзного удара подвески о кочку. — Ммм? Что? Мы где? — она протёрла глаза, оглядываясь с лёгким испугом.
— Почти на месте, — успокоил я её, обнимая за плечи. — Поспи ещё, если хочешь.
— Не, я уже проснулась, — она потянулась, как котёнок, и прильнула к окну. — Боже, как здесь красиво…
За окном проплывали бескрайние луга, рощицы, вдали виднелась гладь небольшого озера. Воздух, врывавшийся в приоткрытое окно, был густым, насыщенным ароматами трав и цветов.
Минут через тридцать на горизонте показались знакомые очертания деревни. Дилшод, не сбавляя скорости, пронёсся по главной (и единственной) улице, после чего свернул на самую её окраину, к дому, на который раньше я не обращал никакого внимания.
Он стоял немного в стороне от остальных, за покосившимся, но ещё крепким деревянным забором. Дом был старым, рубленым, из толстых брёвен, почерневших от времени и непогоды, но выглядел он на удивление добротно и основательно.
Высокая, крутая двускатная крыша была покрыта свежим тёмным шифером, а на окнах были резные деревянные ставни, которые сейчас были распахнуты настежь. К дому примыкал просторный, но пустой сейчас сенник.
Рядом уже стоял тот самый потрёпанный фургон, а пятеро парней-грузчиков, скинув куртки, неспешно курили, прислонившись к его борту. Увидев нашу «Ниву», они тут же отбросили сигареты и выпрямились.
Дилшод заглушил двигатель, и на нас обрушилась оглушительная сельская тишина, нарушаемая лишь пением птиц да мычанием коров где-то вдали.
— Ну что, брат, приехали, — сказал Дилшод, распахивая водительскую дверь. — Вы дома.
Мы вылезли из машины, я взял Дарину за руку, и мы пошли к калитке.
Дом внутри оказался даже лучше, чем снаружи. Пахло старым деревом, сушёными травами и чем-то неуловимо домашним, уютным. Мы осторожно зашли внутрь и оказались в большой-пребольшой комнате, которая, видимо, служила и гостиной, и столовой, и чем угодно ещё.
В её центре стояла массивная русская печь — беленая, с лежанкой и множеством полочек — настоящая царица дома. Полы были деревянные, темные, протёртые до гладкости, но крепкие. Стены украшали пёстрые домотканые ковры и вышивки.
Из этой комнаты вели две двери. Одна — на кухню: небольшое помещение с деревянными же столами, простым шкафом и огромной чугунной раковиной с ручной помпой, а вторая дверь вела в короткий коридорчик, из которого можно было попасть в две небольшие, но уютные спальни. В каждой — по небольшому окну, по узкой кровати и по старенькому, но крепкому комоду.
— Удобства, — многозначительно хмыкнул Дилшод, указывая большим пальцем куда-то во двор, — там, на улице. Баня тоже есть, дров полно.
Для городского жителя это могло показаться дикостью. Но для нас, бегущих от кошмара, это было самым настоящим раем. Безопасным, тёплым и своим.
— Это… прекрасно, — выдохнула Дарина, её глаза сияли. Она подошла к печи, осторожно прикоснулась к тёплой (видимо, Зухра уже успела её затопить) поверхности. — Настоящая…
— Ну что, братья, — обернулся Дилшод к своим помощникам. — Видите дом? Видите вещи? Давайте, помогайте хозяевам обустраиваться!
Началась разгрузка и работа закипела с новой силой. Парни действовали слаженно и быстро, но уже без той поспешной напряжённости, что была в городе. Теперь они не просто таскали коробки — они советовались, куда что поставить, куда лучше приткнуть кровать, как развернуть стол… Дилшод руководил процессом, а мы с Дариной, немного растерянные, пытались понять, где и что у нас будет стоять.
Самыми сложными вещами предсказуемо оказались наши игровые капсулы. Их бережно внесли в большую комнату и решили пока поставить в угол, накрыв брезентом. Сборку и подключение без интернета проводить смысла не было.
Через пару часов фургон был пуст, а наш новый дом наполнился привычными, родными вещами. Книги на полках, компьютер на столе, одежда в комодах… Появилось подобие уюта.
Снаружи стемнело, и Дилшод, распрощавшись с нами, и пообещав на следующий день ещё раз смотаться с нами в райцентр, чтобы приобрести необходимые вещи, о которых мы забыли, уехал вместе с ребятами.
Мы остались одни. Совершенно одни в глухой деревенской тишине, в нашем старом, добротном доме, пахнущем деревом и печным теплом. Мы стояли посреди большой комнаты, держась за руки, и слушали эту тишину, в которой было обещание нового начала.
— Ну вот, — прошептала Дарина, прижимаясь ко мне. — Мы дома.
— Да, — ответил я, обнимая её. — Мы дома.
Некоторое время мы ещё постояли посреди большой комнаты нашего нового дома, оглядывая груды коробок и ещё не расставленную мебель.
— Ну что, — вздохнул я, — начинаем обживаться? Для начала бы понять, чего нам вообще не хватает.
Дарина окинула взглядом наши скромные пожитки, и задумчивым голосом произнесла:
— Матрасы, наверное, в первую очередь, — сказала она, кивая в сторону спален. — Те, что тут есть, похожи на экспонаты из музея. И постельное бельё. И одеяла. Здесь же ночью, наверное, прохладно… Чайник электрический, лампочки какие-нибудь повесить, а то света мало… — Она замолчала, и по её лицу пробежала тень.
Я знал, о чём она думает. О том, что всё это нужно покупать. А значит — снова светиться в городе или просить Дилшода, который и так для нас сделал уже невозможное.
— Ничего, — обнял я её за плечи. — Составим список, и завтра с Дилшодом всё решим. Сначала самое необходимое.
Но сидеть в четырёх стенах, среди коробок и груза прошлой жизни, нам совсем не хотелось. Воздух в доме был все ещё спёртым, а за окном начинался потрясающий вечер — тихий, украшенный золотом от заходящего солнца, наполненный пением птиц и стрекотом кузнечиков.
— Может, прогуляемся? — предложил я. — Посмотрим, где мы будем жить. И… поговорим.
Взгляд Дарины стал понимающим и она кивнула. — Да, давай. Как раз думала о том, что было бы неплохо немного пройтись…
Мы вышли через кухонную дверь прямо во двор. Трава была высокой и мятой от недавней возни с переноской вещей, что навело меня на мысль о покупке садовой техники…
Воздух здесь действительно был другим — густым, свежим, пахнущим цветущими лугами и дымком из печных труб. Мы прошли через калитку и пошли по единственной улице деревни. С одной стороны тянулись огороды, с другой — такие же, как наш, добротные бревенчатые дома, утопающие в зелени палисадников. Где-то лаяла собака, доносились обрывки негромкой речи чьих-то голос из распахнутых окон.
Мы шли молча, держась за руки, и я чувствовал, как напряжение последних дней понемногу начинает отпускать. Здесь не было того давящего чувства опасности, что висело над городом. Здесь был покой.
Первым делом мы с Дариной обсудили вопрос мобильной связи. Ни для кого не секрет, что при должном желании с помощью мобильного телефона найти человека сможет кто угодно, а нам это было совсем не нужно.
Дарина меня порадовала тем, что по её словам свой телефон она выключила ещё сегодня утром, и больше не включала, а значит завтра надо будет решить вопрос с какой-нибудь сим-картой, и дело в шляпе.
Похвалив девушку за её предусмотрительность мы продолжили свою прогулку, и когда мы отошли достаточно далеко от дома, я всё-таки набрался смелости, и задал вопрос, который вернул мысли моей девушки во вчерашний день:
— Дарь, — начал я осторожно. — Вчера… ты же успела встретиться с Ромкой Синельниковым? Перед тем, как…
Она вздрогнула, словно я выдернул её из приятного забытья, и кивнула, сжав мою руку чуть сильнее. — Да, успела. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — И знаешь… это было странно. Ромка… он сам толком ничего не знает. Или не договаривает, что знает.
— Про «Авессалом»?
— Да. — Кивнула девушка, и тут же продолжила:
— Он сказал, что изначально это задумывалось как супер-защита от читеров и багов. Что-то вроде самообучающейся системы, которая должна была находить и банить нечестных игроков, но на создателя этой штуки, какого-то гениального программиста из «Альтис-геймс», снизошло озарение, и получилось нечто большее. Получился… своего рода искусственный интеллект, который после многочисленных тестов всё-таки поставили на стражу порядка во всей «Эринии».
Я слушал, и у меня внутри всё холодело. ИИ? В игре? Ещё один? Это же…
— И что, у него нет никаких ограничений? — спросил я.
— Практически нет, — подтвердила Дарина. — Ромка говорил, что в рамках игрового мира его возможности почти безграничны. Он может всё видеть, всё слышать, всё анализировать. И все его предупреждения… к ним нужно относиться смертельно серьёзно. Он никогда не шутит. Если он сказал, что наш метод зачистки подземелий — это угроза… значит, так оно и есть.
— Но почему? — не удержался я. — Мы же просто играли, используя игровые методы, полученные в игре! Всё было честно!
— Ромка не знает, — покачала головой Дарина. — Он сказал, что всё что касается «Авессалома» — это засекреченная информация. Уровень доступа у него не тот, а лезть с расспросами он побоялся — сказал, что служба безопасности «Альтис-геймс» очень не любит любопытных. Особенно когда дело касается «Авессалома».
Мы шли ещё несколько минут в тяжёлом молчании, переваривая полученную тревожную информацию. Выходило, что на нас обратил внимание своего рода всевидящий и всемогущий бог самой игры, который в отличии от той же Аланы не был скован фактически никакими ограничениями… И это пугало.
— Значит, нужно быть осторожнее, — наконец сказал я. — Я больше не буду использовать «жнеца». Надо будет попробовать узнать у Аланы об альтернативном методе завершения её квеста, да и вообще… Если честно, то сейчас у меня в голове сидит только одна мысль… может, вообще завязать к чертям с этой «Эринией»?
Дарина грустно улыбнулась, и ответила:
— А куда мы денемся от неё, Стёпк? Эта игра непонятным образом влияет на тебя, и пока мы со всем этим не разберёмся — мы с ней связаны, как бы нам это не нравилось.
Она была права. Игра и реальность переплелись для нас навсегда.
В этот момент из-за угла ближайшего дома выскочил один из сыновей Дилшода — тот самый веснушчатый сорванец лет десяти. Он запыхавшись подбежал к нам с глазами, сияющими от возбуждения.
— Степан! Дарина! — выпалил он на ломанном, но бойком русском. — Мама зовёт! Чай пить! С лепёшками! Очень вкусно! Идите быстрее!
Он схватил нас за руки и потянул за собой, назад, к дому Дилшода, заставив нас переглянуться. Разговор о мрачных игровых тайнах был грубо и насильно прерван, но в этом внезапном приглашении было столько искреннего, деревенского тепла и заботы, что тревога отступила, уступив место странному чувству… принадлежности. Нас звали в гости, а значит мы были здесь не чужими.