Принц наемников

XXI

Старший волынщик Дуглас поднял свой жезл и резко опустил его, прервав музыку на середине пронзительного звука. Лисандр, в громоздких боевых кожаных доспехах и немурлоновой броне, вслед за Фалькенбергом забрался в первый из четырех поджидавших вертолетов. Харв Миддлтон последовал за ним.

— Принц, мне это нравится, — сказал Харв. Он показал на волынщиков. — Надо завести такое дома.

Лисандр задумчиво кивнул. Он удивился, увидев волынщиков на взлетной площадке, и готов был посмеяться над бесполезной церемонией: «Зачем им волынки на борту вертолетов?» Но волынщики заиграли старые военные марши, которые посылали на битву тысячи людей, и он понял.

На Спарте нет ничего подобного. А почему? Леонид и его триста спартанцев шли к Фермопилам под звуки флейт. Стоит поговорить об этом на Совете…

Даже без боевых шлемов в вертолете было удивительно тихо. Когда, повинуясь жесту Фалькенберга, Лисандр и остальные надели шлемы, шум двигателя совершенно исчез. Лисандр завертел ручку приемника на шлеме, и наконец вновь его расслышал.

В вертолете кроме экипажа находились десять человек, они сидели с обеих сторон по пятеро. Палуба между ними была занята оборудованием. Командир экипажа осмотрел крепления оборудования.

— Все в порядке, мистер Фуллер.

Лисандр закрепил ремни. Фалькенберг сидел справа от него, Харв слева, а дальше — два разведчика. Напротив Фалькенберга сидел Эндрю Мейс, старший лейтенант-разведчик, а рядом с ним — второй лейтенант Гарри Яновиц. Далее капрал Мак-Кларен, который как будто бы служил телохранителем Фалькенберга, и еще два солдата из охраны штаба. Все рослые люди и кажутся удивительно похожими друг на друга. Харв говорил, что они очень хорошие солдаты — для Харва, когда речь идет не о спартанцах, исключительно высокая оценка.

— Все в порядке, шеф? — спросил пилот.

— Все в порядке, сэр. — Командир экипажа занял место рядом с пассажирами. — Можно подниматься.

Звуки мотора стали слышней, и вертолет взлетел. Лисандр удивился: даже в полете было по-прежнему тихо.

— Лучше бы так и оставалось, — сказал он негромко. — И что только я здесь делаю?

— Неплохой вопрос. — Голос Фалькенберга заставил его вздрогнуть.

— Сэр?

— Ваш микрофон настроен на меня, корнет Принц. Лисандр в отчаянии огляделся. Никто на него не смотрел.

— Не тревожьтесь. Вы только на моей частоте, — сказал Фалькенберг.

— О. — Лисандр повернул ручку сбоку шлема, чтобы активировать экран-указатель. Пять каналов связи, каждый сопровождается диаграммой, указывающей направление связи. Канал номер один — связь непосредственно с Фалькенбергом. Канал номер два — с Фалькенбергом, Мейсом и Яновицем. Остальные не были обозначены. — Я сейчас выключу, сэр.

— Не нужно, — ответил Фалькенберг. — Вопрос был хороший. Так что же вы здесь делаете?

— Сэр?

— Я, конечно, рад вашему присутствию, но это не ваша война, — сказал Фалькенберг. — А вы не кажетесь мне искателем славы.

— Конечно, сэр. Если вы… Мне было сказано, что, если будет возможность увидеть вас в деле, я должен ею воспользоваться.

— Неплохо.

— Сэр… а почему здесь вы?

— Нам за это платят, мистер Принц.

— Да, сэр.

— К тому же можно сказать, что защита интересов адмирала Лермонтова — это мое дело, — сказал Фалькенберг.

— Конечно, сэр, но это относится и ко мне.

— Вы правы, мистер Принц. Лисандр вслушался в гул двигателя.

— Хорошо, мистер Принц. Вы задали вопрос. Отбросив словесные игры, вы спросили, зачем мы здесь.

— Да, сэр.

— Возможно, у меня есть ответ.

— Я бы хотел его выслушать. Последовала долгая тишина.

— Я не очень люблю проповедников, — сказал наконец Фалькенберг. — Но не упущу возможности прочесть проповедь будущему королю.

Мы здесь, мистер Принц, потому что наша работа — быть здесь. Когда-нибудь читали книгу, которая называется La Peste?

— «Чума» Альбера Камю, — сказал Лисандр. — Нет, сэр. Но она есть в списке, который подготовил мой воспитатель.

— Наряду с сотней других книг, которые вам не очень хочется читать. Не сомневаюсь, — сказал Фалькенберг. — Прочтите ее. Наслаждаться не будете, но останетесь довольны, что прочитали.

— Да, сэр.

— Камю говорит, что жизнь человека заключается в исполнении его работы. Становясь старше, я нахожу в этих словах все больше смысла. Мистер Принц, я стараюсь жить в соответствии с этими словами. Я верю, что результат жизни человека — это то, что им сделано. Некоторые делают не очень много.

— Сэр? Некоторые — возможно. Но вы сделали много. Вы изменили историю нескольких планет!

— Это верно. Другое дело, к лучшему или к худшему и имеет ли это изменение какое-нибудь значение для будущего. Но это уже от меня не зависит. События, над которыми я не властен, способны лишить всякого смысла все, что я сделал. Мне хочется думать, что я выжал все возможное из тех возможностей, которые у меня были, но я себя не обманываю. В поддержании равновесия сил в космосе я никогда особенной роли не играл.

— А кто играл?

— Может, когда-нибудь это будете вы. Иногда с политиками и королями так бывает. Легко было так думать, когда я мальчишкой бродил по виа Фламиниа в Риме и смотрел с Тарпейской скалы на Капитолий. Руины славы. Знаете ли вы, что больше двух тысяч лет римляне держали в Капитолии в клетке волчицу? Во времена республики. И во времена гражданских войн, и в великие дни империи. И после падения империи, в раннее средневековье, во время Возрождения, во времена папских государств и Рисорджименто,6 и даже при Муссолини. Но после второй мировой войны этого не получилось. Не смогли защитить волчицу от вандалов. Современных вандалов. Не знаю, что делали первые, настоящие, вандалы.

Фалькенберг рассмеялся.

— Но довольно. Я не играю особой роли в равновесии космоса, мистер Принц, потому что — к добру или к худу — выбрал военное ремесло.

— Вы ведь не хотите сказать, что насилием невозможно ничего решить?

— Конечно, нет. Но солдаты не выбирают, что именно решает их действия. Думаю, в моем случае это не имеет значения. Я сказал, что выбрал военное ремесло. Но на самом деле оно выбрало меня.

— Хорошая профессия, сэр.

Лисандр почувствовал, что Фалькенберг пожал плечами.

— Может быть. Несомненно, профессия, которую понимают неверно. В моем случае — я родился не американским налогоплательщиком и не членом Советской партии — у меня не было возможности так высоко подняться на службе Совладению, чтобы добиться хоть какого-то влияния. Конечно, мы, солдаты, редко обладаем влиянием, в которое нам хотелось бы верить. То, что мы делаем, необходимо и часто бывает решающим, это верно, но нас не часто просят принимать важные решения. Решения о войне и мире. Мы не начинаем войны и редко контролируем мир.

— Разве цель — это мир? — спросил Лисандр.

— А что такое мир? — спросил Фалькенберг. — Я могу утверждать, что с исторической точки зрения это всего лишь идеал, вывод, о существовании которого мы делаем на основании кратких промежутков между войнами. Не очень частых промежутков и не очень длительных. Но предположим, мы знаем, что мир существует — желанный для нас мир. Но какова цена? Патрик Генри7 требовал свободы или смерти. Другие утверждали, что нет ничего достойного в смерти. Но это проблемы, мнение о которых у солдат редко спрашивают.

— Тогда кто же мы?..

— Если вы представляете себе войну, угнетение и насилие чем-то вроде чумы, вроде Красной смерти, солдаты — это санитарная команда. Мы хороним мертвых. Мы стерилизуем местность и стараемся не допустить распространения чумы. Иногда мы сами распространяем чуму, хотя стараемся этого не делать. Иногда — не часто — нам удается устранить причину чумы. Нас редко просят заботиться о жертвах, хотя хорошие солдаты часто это делают. Средство лечения должны найти политики и врачи.

— Они никогда не находили…

— Да, никогда. Возможно, такого средства вовсе не существует, но это делает санитарную команду еще более необходимой. Вы рождены политиком, мистер Принц. Если уцелеете, не забудьте о санитарной команде. Мы нужны вам. Любопытно, что и вы нам нужны. Нам нужно верить в существование врачей.

— Замечательная аналогия, сэр, но не слишком ли далеко вы ее провели? Вы говорите, что не имеете никакого веса, но вы, несомненно, оказали огромное влияние на события.

— И еще окажем, — согласился Фалькенберг. — Бывает, что чаши весов уравновешиваются. На каждой огромная тяжесть, гораздо больше того, что мы в состоянии контролировать… в такие времена небольшой добавочный груз может нарушить равновесие. Как сейчас.

Вертолет резко накренился. Лисандр мельком увидел внизу огни. В интеркоме послышался голос пилота.

— Спускаемся. Будет трясти. Проверьте ремни. Лисандр осмотрел свои ремни. Потом повернулся к Фалькенбергу.

— Да, сэр. Но откуда вы знаете, какую сторону выбрать? — спросил он.

— Ключевой вопрос. Могу вам сказать, что я делаю. Определяю: какая сторона оставит человечество с наибольшим потенциалом? — сказал Фалькенберг. — Установите это, и ответ на вопрос будет легко найти. Мистер Принц, каждый человек рождается с потенциалом. Жизнь заключается в максимальном возможном использовании этого потенциала. Причинить вред как можно меньшему количеству людей — но в то же время понимать, что бездействие может оказаться гораздо худшим злом, чем возможный вред.

— Максимальное счастье для максимального количества?

— Нет. Эту цель часто использовали для того, чтобы силком тащить людей к счастью — хотели они того или нет. Нет, мистер Принц, все не так просто. Нужно спросить у людей: чего они хотят. Нужно спросить у специалистов: в чем нуждается человечество? И нужно уметь слушать ответы. Но, проделав все это, вы должны будете принять решение сами.

Нельзя просто считать по головам. Нужно оценить мнения. Но нельзя и просто взвесить их. Численность, конечно, имеет значение. — Фалькенберг неожиданно рассмеялся. — Мы летим над джунглями в бой. Если повезет, мы захватим большую партию наркотиков. Эти наркотики позволят какое-то время держать в покорности жителей Земли. Эти орды смогут думать, что они счастливы. Хорошо ли это? Или Земля станет лучше, если мы уничтожим урожай? Это только один вопрос, потому что ставка — нечто гораздо большее, чем этот борлой. Наша работа, мистер Принц, предоставить адмиралу Лермонтову его секретные фонды — и надеяться, что с их помощью он принесет больше пользы, чем вреда, больше добра, чем борлой причиняет зла. Сможет ли он это сделать?

— Мы не знаем, — ответил Лисандр. — Мой отец поддерживает Лермонтова. Но не думаю, чтобы Лермонтов ему нравился.

— Он и не должен нравиться. Итак, мистер Принц, за что же сражаетесь вы?

— За свободу, полковник. За права свободных людей.

— А что это такое? Откуда они берутся?

— Сэр?

— Подумайте, мистер Принц. Солдаты 42-го полка подчиняются строгой дисциплине. Большинство скажет, что они не свободны, — однако мы не подчиняемся никакому правительству. Возможно, мы самые свободные люди в галактике. Конечно, такая свобода очень дорого стоит.

— Да, сэр, мы на Спарте это поняли. Фалькенберг усмехнулся.

— Я так и думал, мистер Принц. Так и думал. — Он немного помолчал. — Мистер Принц, хотите знать, каково самое важное событие в истории свободы?

— Американская революция?

— Неплохой выбор, достаточно близкий, но не мой. Я бы выбрал момент, когда римские плебеи потребовали от патрициев записать на двенадцати таблицах законы и поставить эти таблицы так, чтобы все могли их видеть. Тем самым они провозгласили господство закона над политиками. Закон — основа свободы.

— Я подумаю об этом, сэр.

Лисандр угадал, что полковник Фалькенберг пожал плечами.

— Подумайте, пожалуйста. Прошу прощения, мистер Принц. Когда у меня в гостях политик, который вынужден меня слушать, я испытываю непреодолимое искушение прочесть лекцию, но, думаю, молодой человек, выросший на планете, культура которой основана корифеями политической науки, все это уже не раз слышал.

Не от тебя. Лисандр хотел попросить Фалькенберга продолжать, но полковник уже подключил к своему устройству связи остальных.

— Джентльмены, — сказал Фалькенберг, — вы все знакомы, так что эту часть можно опустить. — Два лейтенанта напротив согласно кивнули. — Наступает время учебы. — Вертолет заложил крутой вираж. — Мы сейчас над самыми верхушками джунглей, так что не будем отвлекать Фуллера от пилотирования. Остаемся мы четверо. Лейтенант Мейс, полагаю, вы старший. Пожалуйста, введите мистера Принца в курс дела.

— Да, сэр. — Мейс посмотрел на Лисандра. — Полковник имеет в виду, что сейчас подходящее время для того, что мы называем школой капитанов. Поскольку капитанов среди нас нет, думаю, сгодимся и мы. Полковник формулирует проблему, потом мы все высказываем свои мнения относительно ситуации, а потом обсуждаем ее. Готовы? Хорошо. Полковник…

— Джентльмены, нам предстоит принять решение, — сказал Фалькенберг. Он показал на тяжелое оборудование на полу.

— Наша цель — доставить себя и все это оборудование от деревни Леду до пункта вблизи Рошмона. Можно предположить, что деревни Леду мы достигнем незамеченными. Оттуда мы поплывем в небольших лодках. Вести лодки будут с помощью шестов и весел жители деревни. Они специалисты и много раз проделывали этот путь. Лодки деревянные, небольшие. Как я понял, каждая может взять двух человек и их личное вооружение или оборудование равного веса. Лодок двадцать, они в состоянии за один раз перевезти всех нас и все наше тяжелое оборудование. Естественно, мы должны как-то распределить лодки. Пока все ясно? Хорошо. Проблема в том, как загружать лодки и в каком порядке их отправлять.

Мистер Принц, как младший из офицеров, вы говорите первым. Что будет в первой лодке, которую мы отправим вниз по реке?

— Два разведчика, сэр?

— Не спрашивайте, — сказал лейтенант Мейс.

— Разведчики, — повторил Фалькенберг. — А во второй?

— Вероятно, мне нужно подумать, — ответил Лисандр.

— Лейтенант Яновиц, недавно из корнетов стал вторым лейтенантом, — сказал Фалькенберг. — Поздравляю. Кто в первой лодке, мистер Яновиц?

— Два разведчика, — сказал Яновиц. Он казался старше Лисандра и говорил уверенней. — Во второй офицеры. Лодки отправляем волнами, в первой персонал, во второй оборудование. Полковник и его телохранитель в последней лодке.

— Понятно. А почему? — спросил Фалькенберг.

— Радары, полковник. С помощью радаров можно просматривать джунгли, и если у них есть радары, так меньше шансов быть обнаруженными…

— Да. Лейтенант Мейс. Согласны?

— Не знаю, полковник. Я понимаю смысл предложения Гарри. Тяжелое оборудование на радаре лучше видно, чем люди. Гораздо лучше, так что весьма вероятно, что нас обнаружат. Легче провести людей. Меньше вероятности насторожить Бартона. Но…

— У вас есть возражения, — сказал Фалькенберг. — Заметьте, мистер Принц.

— Теперь, когда я подумал, у меня тоже возникли некоторые возражения, — сказал Лисандр. — Допустим людей заметят. Даже если они вызовут подозрения, тяжелое оборудование эти подозрения только усилит.

— Они могут решить, что это люди Леду, — сказал Яновиц. — Вероятно, так и подумают.

— Возможно, — сказал Мейс. — Особенно если увидят людей. А что если они не поверят, что это местные жители?

— Рассчитанный риск, — ответил лейтенант Яновиц. — Фактор вероятности подсказывает, что солдат нужно отправлять первыми.

— Вы в этом уверены? — спросил Фалькенберг. — Мистер Мейс?

— Наоборот, — сказал Мейс. — Вначале мы отправляем тяжелое оборудование, потому что если оно пройдет, пройдут и люди, а если Бартон насторожится, нам не удастся провезти оружие.

— И что тогда? — поторопил Фалькенберг.

— Ну… не знаю, сэр.

— Мистер Принц?

— Мы не можем выполнить задание без тяжелого вооружения?

— Совершенно верно, — сказал Фалькенберг. — Исход дела целиком зависит от того, удастся ли нам доставить на место тяжелое вооружение. Если мы этого не сделаем, вряд ли чего-то добьемся. Хорошо, джентльмены. Теперь предлагаю вам обсудить совсем иную проблему…

Поляна была небольшая и совершенно темная, если не считать узких лучей фонариков экипажа. Сюда опустились четыре вертолета. Два, забрав горючее, полетят дальше. Другие два оставят себе столько горючего, чтобы хватило только для возвращения на базу.

Корнет Фуллер наклонился и с помощью проектора на шлеме вызвал карту.

— Горючего в обрез, — сказал он. Фалькенберг показал на деревню Леду.

— Когда окажемся там, каков будет ваш операционный радиус?

— Около ста километров, — ответил Фуллер. — Зависит от ветра на остатке пути.

— Должно хватить, — сказал Фалькенберг. — Так или иначе, больше вам не понадобится. — Он встал и направился к краю поляны.

— Почему то, как он говорит, меня чертовски пугает? — спросил Фуллер.

Лисандр усмехнулся.

— Вас тоже? Хорошо.

— У меня еще не было возможности поблагодарить вас за то, что приняли Хуаниту.

— Это была идея Урсулы, — ответил Лисандр.

— Да. Но все равно спасибо. И за то, что уговорили полковника дать мне пять минут побыть с ней. — Фуллер вытер лоб. — Жарко.

— Еще бы.

— А как на Спарте? — спросил Фуллер.

— Ну, у нас гораздо прохладней…

— Да. Я об этом слышал. Я имею в виду — для осужденных.

— У нас нет таких контрактов, как на Таните, — сказал Лисандр. — Парни с Земли могут сами выбирать, где работать.

— Вы освобождаете осужденных?

— Ну, не совсем, но всякий, кто хочет работать, увидит, что ограничения не обременительны. Совладению не нравится, что мы предоставляем гражданство тем, кто официально еще отбывает срок, но так бывает не часто. Немногие пытаются стать гражданами.

— Да? Не хотят стать гражданами?

— Некоторые, — сказал Лисандр.

— Как же они живут? Приработками? Благотворительностью?

— Не совсем. На Спарте все обладают политическими правами, но у граждан их больше. И, конечно, больше обязанностей.

— О. Что-то вроде налогоплательщиков?

— Нет, не совсем. Рядом возник командир экипажа.

— Топливо на борту, мистер Фуллер.

— Спасибо, шеф. Сажайте людей. — Фуллер усмехнулся в темноте. — Будь я немного сообразительней, был бы теперь на Спарте. У меня была возможность, но я не знал, что делать. Может, оно и к лучшему.