Приговоренные к приключениям

Глава 6. Смерть — это только начало

Фараон и Вар

— Слушай, это же надо было так… — Фараон долго пытался подобрать слово поприличнее, и Вар видел, как шевелятся его губы в беззвучной попытке удержать ругательство. Потом валлиец сдался и обреченно махнул рукой. — Так на-ко-ся-чить.

Слово «накосячить» Фараон произнес по-русски и даже довольно чисто, хоть и по складам.

— А чего сразу я? — вскинулся Варфоломей. Потом вспомнил и погас лицом. — Ну да, точно я… Но ты тоже хорош!

— Я? – в свою очередь изумился Фараон. — Постой-постой, с этого места поподробнее, друг мой. В чем моя вина, по-твоему?

— Мог бы меня и остановить вовремя, — угрюмо сказал повар, крутя в руках пустую стопку. Зачем-то поднес ее к носу, понюхал и передернулся.

— Хорошая текила, — укоризненно посмотрел на него хозяин «Дубового листа». — Чего ты кривишься?

— В рот ее больше не возьму. Никогда. Даже не уговаривай.

— И не собирался. А насчет «остановить вовремя» — ты хоть помнишь, каким ты был в тот самый момент?

— Как же я могу это помнить, — пробурчал Варфоломей, — если я с трудом помнил, как папу с мамой звали…

— Вот-вот. А я, знаешь ли, пока еще не совсем спятил, чтобы пытаться остановить двухметрового голема со стеклянными глазами, который рвется обслужить сразу всех сеньорит в заведении.

— Обслужить? — с ужасом переспросил Варфоломей. — Я?

— Ну да… Тьфу ты, Вар! Я в смысле — всем налить, поулыбаться и отвесить комплименты, а не то, что ты подумал!

— Аллилуйя… — обессиленно прохрипел его приятель, утирая холодный пот полотенцем. — Знаешь, мне сразу полегчало.

— По тебе как-то не скажешь, — критически хмыкнул валлиец. — Синий, как мануанус после фугу.

Повар передернулся и сжал виски ладонями.

— Не напоминал бы ты, а… — но тут, судя по резко остановившемуся взгляду, его осенила какая-то мысль. Варфоломей поднял глаза на лампу в модном стиле «лофт» и тихо спросил:

— Это ты сделал?

Лампа безмолвствовала. Фараон прищурился и хотел что-то сказать, но поднял бровь и тоже посмотрел на медный плафон под потолком.

— А ведь верно… Эй! Слушай, если это твоих рук… лап… хобота дело, то все, молись. Мы тебя предупреждали в прошлый раз.

Оба замолчали и вдруг заревели в один голос:

— МАНУАНУС, ТВАРЬ ТЫ ЩЕТИНИСТАЯ! ЭТО ТЫ СДЕЛАЛ?!?

Люстра задрожала и замигала. Потом из-за блестящего начищенного плафона высунулась тощая лапка и раздался короткий испуганный писк:

— Неть!

— Не он, — вздохнул Варфоломей.

— Уверен? — подозрительно осведомился Фараон, на всякий случай прикидывая, чем бы тяжелым запустить в лампу.

— Да уверен, уверен, — скривился коллега. — Ему прошлого раза хватило с избытком. Да и пообещал он. Нет, дружище, нет. Это мы сами. Я, в основном. Теперь надо думать, как из всей этой кучи дурно пахнущего вещества выкарабкиваться. И желательно, как можно быстрее. Иначе мало нам не покажется.

Фараон мрачно кивнул головой.

— Похмелиться бы! — по-русски простонал Варфоломей, прижимая ко лбу стакан с кубиками льда. — Но нельзя.

— Почему? — с невольным интересом спросил валлиец.

— Потому что качественное опохмеление ведет к длительному запою, вот почему. Не забывай, я все-таки из России.

— Я думал, у вас там так принято — каждый день похмеляться…

— Ну да. В перерывах между растопкой реактора, кормежкой медведя и игре на балалайке посреди бескрайних сугробов центральной улицы. Иногда меня потрясает твое знание наших старинных славянских обычаев, Бриан. Может, ты еще и любимый русский тост знаешь?

— Конечно, — уверенно сказал Фараон. — Na zdorovje, spasibo!

— Пожалуйста, — мрачно отозвался лысый повар. Он встал и пошел на кухню, бормоча себе под нос:

— Чай… Мне нужен чай… Много крепкого чая.

Хозяин паба остался в одиночестве. Мужчина задумчиво поерошил седую конкистадорскую бородку и прошептал:

— «Подарите мне то, чего у меня никогда не было». Интересно, сеньорита, что вы имели в виду? Или вы все-таки сеньора?

Некоторое время назад. Варфоломей

Я проснулся и понял, что кто-то настойчиво трясет меня за плечо. Приоткрыл один глаз. В комнате было уже светло, а надо мной склонилось знакомое бородатое лицо, приговаривающее: «Вставай, вставай скорее!»

— Елки-палки, Фараон! — возмутился я. — Ты бы хоть постучался сначала!

— Думаешь, я не стучался? — пожал острыми плечами валлиец. — Чуть руку себе не отшиб! Там, на двери снаружи, по-моему остались вмятины от моего кулака. А ты храпишь и даже ухом не ведешь.

— Это потому что у меня совесть чистая, — зевнул я.

— Ну да, — ехидно сказал мой работодатель, — или очень вовремя появляющаяся глухота.

— Ты меня зачем разбудил? Что, пожар? — я решил, что препираться можно бесконечно, а лучший вид защиты — это нападение.

— Почти, — лаконично отозвался Фараон.

И тут я вдруг понял, что за окном стоит грохот, который не может заглушить даже толстая двойная рама. Похоже было, что на улице идет перестрелка, будто схлестнулись две небольшие армии.

— Что за ерунда? — растерялся я.

— Мексика, Вар! — воздел валлиец к потолку длинный указательный палец.

— Да ну? Шутишь! — обрадовался я. Всегда мечтал побывать в Мексике, но до сих пор как-то не везло: то билеты подорожают, то расстанусь с очередной подругой и фью! — в трубу вылетели планы на отпуск.

— Не-а, не шучу, — хохотнул Фараон. — И не просто Мексика, парень! Это не стрельба и не разборки наркокартелей. Сегодня Диа де Лос Муэртос!

— День мертвых? — удивился я. — Это когда кругом сахарные черепа, скелеты, все поют и пьют за дорогих усопших?

— В общем, да. Поэтому вставай, умывайся и приводи себя в порядок. А я пойду, загляну в шкаф со спиртным. Чувствую, денек будет горячий…

Он как в воду глядел.

Когда я спустился вниз, Фараон уже готовился отпереть входную дверь. Фейерверк снаружи, как ни странно, притих, зато музыка орала вовсю.

— Бодрые здесь покойнички, — сказал я.

— Скорее, их родня, — отозвался валлиец, лязгая замком. — Слушай, Вар, а ты с мексиканской-то кухней знаком?

Я некоторое время размышлял, стоит ли оскорбиться в ответ на такой, явно провокационный вопрос. Потом решил, что мне лень.

— Знаком, — ответил я, надевая фартук. — Тебе что приготовить? Фахитас, энчиладас, тако, буррито, чили кон карне с какао или просто классический? Может быть, чумичанги? Или простецкую тортилью с гуакамоле? А вдруг ты фанат какао и пихаешь его во все блюда? Тогда для тебя подойдет моле «Колорадито». Могу еще…

— Хватит, хватит! — Фараон замахал руками. – Верю. Слушай, я-то всегда думал, что мексиканская еда — это всякий фастфуд, который продают на улицах. Цапнул и побежал, жуя на ходу.

— Дикарь, — с отвращением резюмировал я. — Это фиш энд чипс ваши — фастфуд!

— Не наши они! — взбеленился мой компаньон. — Это все англичане!

— А Уэльс где?

— Ну и что? Все равно мы сами по себе!

— Уэльс для уэльсцев! — продекламировал я на манер футбольной кричалки.

— Для валлийцев, во-первых. А во-вторых, это ты брось, — сказал Фараон серьезно. — Это мы уже проходили. Сначала «Уэльс для валлийцев», а потом в паб никто не заходит и сплошные убытки, потому что туристов как корова языком слизала и надписи на местном языке никто прочитать не может даже на пьяную голову.

Он даже перестал открывать дверь и облокотился на стену, рассеянно покручивая на пальце кольцо с ключами.

— Ладно, — сказал я примирительно. — А что у вас входит в традиционную кухню?

— Э-э… — старик почесал висок и завис на некоторое время. — Ну… вот лук-порей у нас любят…

Я подавился глотком холодного чая, который поспешно допивал из большой фаянсовой кружки с гербом Уэльса на боку.

— Чего? Это же приправа!

— А я и не говорю, что порей у нас основное блюдо! — огрызнулся смущенный Фараон. — Просто любят его… Вот нарцисс у нас когда-то принято было на десерт подавать, еще при римлянах.

— Сам видел? — ехидно полюбопытствовал я.

— Иди ты…

— Друг мой Фараон! — вдохновенно обратился я к пустому залу. — Цветы надо дарить женщинам или ставить в вазе на стол. Для красоты. А не есть!

— Сам я не ел, — отрезал валлиец. — Вот же ты прицепился! Ну, гуляш у нас едят. Каул называется. Из баранины, с картошкой, морковкой…

— Пореем… — невинно вставил я.

— И пореем! — зыркнул на меня Фараон. — Между прочим, баранина у нас просто шикарная, куда там ирландской. Под ячменную лепешечку да по тарелочке каула… эх!

— надо бы приготовить, — задумчиво отозвался я.

— И на десерт, — не слушая меня, продолжал хозяин паба, — добрый кусок Бара Брит.

— Это я знаю, — обрадовался я, — это кекс такой с изюмом!

— Значит, ты все-таки не безнадежен, — резюмировал Фараон.

Я хотел было ответить, но он уже лязгнул засовом и распахнул дверь. Теплый ветер дунул внутрь и принес с собой несколько леденцовых оберток и смятых ярких афишек. Музыка звенела и переливалась, и я вдруг почувствовал, что внутри тоже что-то откликается на этот гитарный перезвон.

— Карнавал, — крикнул Фараон из глубины зала. — Пора выставлять текилу!

Он не успел договорить, а на порог паба уже шагнула разномастная компания — несколько усатых мужиков в расстегнутых почти до пупа цветастых рубахах, с ними две женщины, весело пересмеивающиеся между собой. Одна из них грызла «калаверу» — сахарный череп на палочке.

— Ага! Хосе не дурак, Хосе привел вас в нужное место, ребята! — приветственно потряс кулаком пузатый мужик с седыми висками. Выглядел он крепко поддатым, как, впрочем, и вся его компания, но не было в нем ни капли агрессивности, сплошное дружелюбие. Он увидел Фараона и радостно заголосил: — Друг, можно нам выпить? В горле сухо, как в пустыне!

— А то! — не менее радостно отозвался валлиец. — Милости просим!

Компания заголосила еще веселее, и всем скопом бухнулась за стол.

Я уже не удивлялся тому, что прекрасно понимаю все, что они говорят. Если уж окунулся в чудеса, так давай, делай это по самую макушку, без оглядки на скучную реальность.

— Давайте выпьем за моего деда! — пузатый мужик тут же взял инициативу в свои руки. Литровая бутылка мескаля нарисовалась перед ним практически из воздуха. Ай да Фараон, настоящий кудесник.

— Чтоб меня! Это же мескаль Дель Магве… — благоговейно прошептал пузатый. — Бутылка сорокового года. Нет, синьор, — он покачал головой, стирая ладонью пыль с пузатой бутылки, — эта штука нам не по карману, несите чего попроще.

— За счет заведения, друзья! — царственно отмахнулся старина Бриан. На секунду мне даже показалось, что вместо клетчатой рубахи на нем вдруг образовался ослепительно белый костюм.

— Ого, — ошеломленно крякнул приятель пузатого, — вот это да!

— Сегодня можно, — успокоил его валлиец. — Сегодня такой день. Так что, синьориты и синьоры, давайте-ка выпьем за дедушку этого достойного человека, хоть я и не имел счастья его знать.

— Для меня это слишком крепко, — пропищала миниатюрная брюнетка, принюхиваясь к мескалю. Этого я уже не мог выдержать.

— Позвольте-ка, — сказал я, подходя к столику, — я смешаю вам чудесный коктейль «Гусано Рохо». Не ту попсу, которую подают туристам-гринго… кстати, мы тоже гринго, только не американо… а настоящий коктейль, сладкий, как поцелуй!

— Ой, — кокетливо заулыбалась брюнетка, — ну, если вы так говорите…

— Он не просто повар, — успокоил мексиканку Фараон. — Он кудесник, каких мало.

— И правда, выговор у вас не как у американцев, — сказал пузатый, улыбаясь. — Кстати, я Хосе. Откуда вы, ребята?

— Руссо, — кратко отрекомендовался я.

— О! — вся компания зашумела одобрительно. — Руссо!

— Хм, — Фараон почесал в затылке. — Пожалуй, я тоже руссо. Объяснять, что такое Уэльс, мне чертовски лень. Не хватало еще, чтобы они сломали язык и мозг над всякими там словами типа «кымраг».

Я закончил смешивать коктейль — имбирное пиво оказалось именно такой температуры, какая была нужна — и подал стакан брюнетке. Пригубив, она восторженно выдохнула: — Ого!

— А можно и мне? — попросила ее подруга.

— С нашим удовольствием…

День мертвых катился по Мексике, разнося во все уголки веселье, перемешанное с печалью, щелкая сахарными челюстями калавер и кастаньетами танцовщиц. А «Дубовый лист» поскрипывал под напором посетителей. Шумные компании появлялись и исчезали, кто-то пел под гитару, спиртное лилось даже не рекой, а океанским потоком.

— У нас что, холодильник бездонный? — улучив момент, спросил я Фараона.

— Не бери в голову, — спокойно ответил тот, — еще ни разу не было такого, чтобы кому-то не хватило.

— Удобно…

В углу зала, на крошечной сцене (кстати, откуда она там?) бренчал на пианино (а пианино у нас с каких пор?) музыкант. При взгляде на него я как-то даже притормозил посредине всей этой суматохи и присмотрелся внимательнее. Мужчина выглядел колоритно. Во-первых, он был в цилиндре. Пыльный, сдвинутый на затылок, когда-то лакированный цилиндр, совершенно точно — настоящий, не реквизит какой-нибудь. Во-вторых, на мужчине был фрак с засученными до локтей рукавами. Фрак был надет прямо на голое, смуглое и худощавое тело. На шее у мужика болтались многочисленные медальоны, с виду золотые. Вся эта коллекция цацек должна была весить полкило, не меньше. Довершали прикид потертые голубые джинсы и, почему-то, кеды «конверс». Мужчина упоенно лабал какой-то регтайм, и получалось у него это весьма неплохо. В зубах смуглого франта дымилась толстенная сигара, а я никак не мог отделаться от чувства какой-то неправильности. Барон Самеди, под которого успешно косил дяденька, в мексиканский праздник как-то не вписывался.

В это время мужчина в цилиндре оглянулся через плечо и посмотрел прямо на меня, будто прочитав мои мысли. Взгляд у него оказался холодный и очень цепкий. Но потом мужик улыбнулся, коротким движением сбил цилиндр совсем на затылок, так что стало совершенно непонятно — как он там держится — и снова забарабанил по клавишам.

— Э, братан, — услышал я, и кто-то хлопнул меня по плечу, — давай бегом, тащи текилу!

Я вздохнул и повернулся на голос. Патлатая харя с нечесаной бородой осклабилась мне в лицо. От хари несло перегаром так, что можно было поднести спичку и забыть потом про кабак навсегда, потому что взрывом бы разнесло все в щепки.

— Ты, что ли, здесь за официанта? — икнул бородатый. — Бегом, я говорю!

— Волшебное слово знаешь? — спросил я его, внимательно глядя мимо, на призывно улыбающуюся девчонку в синей куртке, украшенной принтом Катрины Калаверы.

— Че? — патлатый сгреб меня за фартук. Мне стало скучно, и я ударил, представив на мгновение, что передо мной свиная отбивная, которую надо срочно довести до нужной степени мягкости. Звякнуло, грохнуло, дверь открылась и закрылась, а просека, оставленная спиной бородатого в толпе наших гостей, тут же затянулась.

— Во дает! — восхищенно присвистнул худой лысый парень с татуировкой в виде затейливой вязи готических букв на макушке. — Это же был сам Чич, король армрестлинга.

— Был, — согласился я кротко. — Теперь не будет.

— За это надо выпить, брат!

Он протянул мне бутылку. Я поискал глазами Фараона и, к своему негодованию, обнаружил, что мой работодатель, вместо того, чтобы стоять за барной стойкой, развалился, нога на ногу, возле одного из столов, за которым расположилась стайка синьорин угрожающе юного возраста. Фараон что-то им рассказывал, а они заливались смехом. При этом валлиец то и дело прикладывался к горлышку объемистой квадратной бутыли.

— Да и хрен с ним! — выдохнул я. — Однова живем!

— Что-что? — не понял лысый паренек.

— Спасибо за угощение, говорю, — улыбнулся я, взял у него бутылку и сделал большой глоток.

Меня закружило и понесло, разум оставался при мне, но выхватывал из калейдоскопа лиц и моментов только отдельные кусочки, которые вспыхивали и гасли, как ночные искры над костром. Вот мы с Фараоном пляшем что-то безумное посреди зала — не то джигу, не то цыганочку с выходом. Вот я пью на брудершафт с какой-то почтенной дамой, годящейся мне в бабушки, а потом она меня целует — как-то больно уж горячо для бабули. Дневной свет за окнами вдруг сменяется вечерними сумерками. Пустая стопка передо мной снова полна до краев.

Кто-то легко задел меня плечом, почти невесомо, но от этого меня почему-то тряхнуло, как от хорошего удара током. Я дернулся и мотнул головой.

Это была черноволосая девушка с удивительной, алебастрово-белой кожей точеного лица. В волосах у нее переливалась невероятно красная роза, а роскошное, в пол платье, было расшито алыми и черными цветами, которые выглядели ну просто как живые. Девушка коротко глянула на меня и улыбнулась, блеснув ослепительно-белыми зубами, а потом подмигнула ярко-синим глазом. Я не успел ни о чем подумать, как тело отреагировало само, и моя левая рука отвесила проплывающей мимо синьорине нахальный шлепок по обтянутой шелком платья попке. Немного севернее это точно записали бы в харассмент.

Девушка резко остановилась на полушаге и тряхнула гривой черных волос. Потом повернулась ко мне. Я замер. Злости в ее взгляде не было — скорее, какое-то любопытство и толика лукавого веселья. Она стояла как раз под лампой, но половина ее невероятно прекрасного лица почему-то скрывалась в густой, почти черной тени. И тут я даже протрезвел: мне показалось, что эта половина усмехнулась мне жемчужной улыбкой лишенного кожи и мышц черепа, расписанного изящными узорами. Я почувствовал, что трезвею, и помотал головой.

Девушка была на месте, с лицом у нее было все в порядке.

— А вы… нахал, — сказала она бархатным, грудным голосом, от которого у меня внутри будто разлился глоток самого лучшего виски.

— Простите, бога ради, я нечаянно, — покаянно повесил я голову, — сам не знаю, что на меня нашло. Я готов искупить вину!

Она еще несколько секунд смотрела на меня, прищурившись, потом рассмеялась. Да, ребята, это бы такой смех, за который, по-моему, люди отдают пол-царства, а то и все ненужное царство целиком.

Фараон, который каким-то образом оказался у меня за спиной, чувствительно ткнул меня между лопаток.

— Эх ты, русский медведь! — укоризненно сказал он. Я готов был провалиться сквозь землю.

— Ничего, — сквозь смех сказала девушка. — Сегодня Диа де Лос Муэртос. Сегодня всем прощается очень многое.

Она кивнула и вдруг словно растворилась в веселящейся толпе. Я перевел дух, провел ладонью по лбу и с удивлением понял, что вся моя лысина мокрая от холодного пота, будто я только что сунул башку под душ. Да что на меня нашло?

Совсем стемнело, и как-то сразу оказалось, что в пабе, который теперь выглядел очень по-мексикански, существенно поубавилось людей. Постепенно гостей становилось все меньше, показались первые свободные столики, а потом затихло пианино, и мужчина в цилиндре, приподняв на прощание свой головной убор, выскользнул за двери «Дубового листа». Моя голова гудела от выпитого, но при этом пьяным я себя не ощущал — скорее уж, готовым гулять до самого утра и своротить не одну гору. Знакомое ощущение, но вот что интересно: последний раз я ловил такую волну еще в студенческие годы, и после это не повторялось.

Я выдохнул, потянулся и опустился на стул около барной стойки. Паб совсем опустел.

— Славно погудели, — сказал Фараон, — давно такого не было.

Старик тоже выглядел довольным, глаза его блестели от выпитого.

— Ну что, — спросил я у него, — будем закрываться?

— Вот как? — внезапно прозвучал у меня за спиной знакомый бархатный голос, от звуков которого я подпрыгнул на стуле. — Закрываться? Фу, как скучно. И никто даже не угостит бедную девушку горячим шоколадом?

— Я сделаю лучше, синьорита, — сказал я. — Сейчас я сварю вам не какой-то банальный шоколад, который можно получить в любой забегаловке. Я сделаю вам настоящий чампуррадо.

— О-о, — протянула она, садясь рядом и касаясь меня плечом, прикрытым чем-то вроде мантильи, — прямо-таки настоящий?

— Убедитесь сами.

— Охотно.

Кукурузная мука оказалась в шкафчике со специями. Другие специи, что удивительно, были там же. Вечно мне «везет», и приправы приходится искать то в аптечке, а то в холодильнике, но на этот раз подвоха не было.

Я помешивал чампуррадо до тех пор, пока не счел напиток полностью готовым. Потом налил его в большой глиняный стакан, поставил стакан на поднос и вышел в зал.

Фараон, задумавшись о чем-то, сидел за барной стойкой, подперев голову ладонью, и молча смотрел на девушку, которая бродила по залу, разглядывая жестяные таблички, автомобильные номера и вязанки острого перца-халапеньо, развешанные тут и там. У портрета Элвиса с автографом Короля она покачала головой, чему-то улыбнулась и тут заметила меня с подносом.

— Так быстро, — восхитилась она.

— Думаю, что древние майя готовили эту штуку еще быстрее. Все дело в сноровке.

— Да я бы не сказала, что быстрее… — загадочно отозвалась незнакомка.

— Кстати, — я решил ликвидировать досадный пробел, — мы с вами так и не познакомились. Я Варфоломей, Вар, или, если угодно, Бартоломью. Хотя последний вариант мне совсем не нравится. Вон тот мрачный тип — Фараон.

— Вар, — мелодично повторила наша гостья. — Вар — хорошо. А я…

Она призадумалась, потом сказала: — Я — Катрина.

— Катрина? — переспросил я. — Очень популярное имя в этот день.

— Верно, — снова раздался мелодичный смех. Девушка взяла стакан, осторожно подула на дымящийся напиток и отхлебнула. — Ух! Вы меня поразили, Вар. Это отличный чампуррадо.

Мы с Фараоном довольно переглянулись. Я повернулся, чтобы отвесить Катрине еще какой-то комплимент, и с ужасом увидел, что девушка, подобрав платье, усаживается на трехногий стул. Какого черта он тут делает? Я же его на кухню убирал!

— Не-ет! — взвыл я не своим голосом. — Не надо!

Фараон проследил за моим взглядом, и его глаза стали круглыми, как у героя аниме.

— Нет! — заорал он вслед за мной.

Поздно.

Проклятая ножка подвернулась, девушка взмахнула руками, стакан, кувыркаясь, подлетел к потолку. «Хана, — удивительно спокойно подумал я. — Там же кипяток». Но Катрина одним изящным движением успела отодвинуться. Так что чампуррадо только забрызгал подол ее роскошного платья, превратив шелк в коричневую тряпку.

Ледяной разряд пробежал у меня вдоль позвоночника. Все вокруг замерло, время растянулось, как паутина, в которой завязли мы с Фараоном. Откуда-то сверху упала тьма, в которой потонул весь зал, и только Катрина осталась посреди единственного светлого пятна. Она поглядела прямо на меня. Теперь я не мог ошибиться. Вместо половины лица у девушки был скалящийся белый череп, на котором сплетались и расплетались живые линии текучих узоров, распускались и осыпались цветы и листья.

— Как вы посмели? — спросила она. — Как вы посмели оскорбить богиню Миктлансиуатль?

Я больше не был пьян. Мне казалось, что алкоголь выветрился из моего организма бессчетные века назад, и я уже целую вечность вишу в этой темноте. Но я все-таки ухитрился пробормотать:

— Это просто случайность, честное слово. Этот стул вообще не должен был тут оказаться…

Мои губы обжигало смертельным холодом, изо рта шел пар, и я видел, как осколки глиняного стакана на полу покрываются кристаллами инея.

Катрина, Миктлансиуатль, грозная богиня смерти и самое прекрасное существо в моей жизни, смотрела на меня ослепительно синими, ледяными глазами. Потом она оказалась совсем рядом. А потом прикоснулась к моей щеке ледяными, но одновременно обжигающе горячими пальчиками.

— Только поэтому вы оба еще живы, — прозвучало у меня в ушах, и этот голос был бархатным и режущим, как бритва, смоченная в меду. — Только поэтому. Я прощу вас. Но чтобы это случилось, вы должны подарить мне то, чего у меня никогда не было.

— Что подарить? — каркнул я пересохшим ртом.

— А я не знаю, — развела руками Катрина. — Придумайте! И поторопитесь. С каждым днем опасность над вами будет сгущаться.

Она помолчала и вдруг рассмеялась.

— А ты мне нравишься, Вар. Отличный чампуррадо, и сам ты ничего. Пожалуй, я должна оставить тебе что-то на память, — девушка задумчиво покусала белоснежными зубами нижнюю губу, потом хихикнула. — Придумала!

Я не успел даже пошевелиться, когда почувствовал, как узкая ладошка скользит мне под куртку и прижимается к обнаженной коже. А потом заскрипел зубами от острой боли и одновременно — от непередаваемого наслаждения. Короткая вспышка невозможных ощущений, радужные круги перед глазами. И голос, отдаляющийся и затихающий:

— Пока, мальчики. Не теряйте времени!

Дверь паба хлопнула, и наступила тишина.

— О-бал-деть, — простучал зубами Фараон. С его лица сыпался иней, тающий на полированной стойке.

— Да, — согласился я. Трудно было не согласиться.

— Мне надо вып-п-пить.

— Хватит уже, — сказал я. — Попили.

Грудь горела, я медленно расстегнул куртку и взглянул на кожу. Потрясно. Расскажи кому, не поверят.

Мне подмигивала Катрина Калавера — яркая свеженькая татуировка в олдскульной манере. Такие картинки выкалывали на себе моряки парусников, изрядно принявшие на грудь где-нибудь в Гонолулу. Красавица с розой в волосах, все как полагается. Вот только вместо одной половины лица — узорный череп.

— Слушай, это же надо было так… так на-ко-ся-чить, — обреченно сказал Фараон.

Я вздохнул.

— А чего сразу я?