Приговоренные к приключениям

Глава 14. Тени в переулках

Дьявол молча глядел на Варфоломея, и в глазах его клубился страх, ярость от того, что его лишили добычи, застигнув врасплох на месте, где он меньше всего хотел бы сейчас находиться, и… что-то еще. Варфоломей не понял, что.

Неудивительно. Было темно, как в бочке – в этом грязном переулке не горел ни один фонарь, ближайший сейчас освещал Коммершиал Стрит, там же прохаживались и местные «бобби», постукивая своими дубинками по стенам и кованым оградам. В переулки полиция совалась редко, здесь было царство крыс, нищих, дешевых шлюх. И Дьявола.

Сейчас именно он, одетый в темную крылатку, высокие сапоги и цилиндр, окончательно затенявший лицо, стоял напротив повара.

Но Варфоломей все-таки видел страх в его глазах.

– Вали отсюда, долли, – хрипло сказал он проститутке, которая жалась и всхлипывала за его спиной. Не глядя, сунул руку в карман жилета, достал оттуда пару монет, сунул назад. – Держи. И ротик на замок, поняла? Не зови пилеров, я тут сам разберусь…

Сзади пискнули что-то неразборчивое, мокрая ладонь схватила монеты, послышался удаляющийся топот каблуков по булыжникам. Сейчас добежит до ближайшего кабака и попросит джина, чтобы залить ужас…

Варфоломей тут же забыл о дурной девчонке, которой сегодня, похоже, повезло родиться во второй раз. У него было куда более важное дело. Дьявол осторожно попятился назад, стараясь исчезнуть в угольно-черных тенях вонючего переулка. И вот этого никак нельзя было допустить.

– Далеко собрался? – улыбаясь, спросил повар. Правая рука расслабленно повисла вдоль полы шерстяного пальто, мокрой от скверного лондонского дождя. Указательный палец лег вдоль стального тела сантоку, остальные легко сжимали ручку. Нож не шея врага, его не надо душить в кулаке, с ним надо аккуратно – хоть над разделочной доской, хоть сейчас, в дождливом смоге Уайтчепела.

Дьявол оскалился и сунул руку в чемоданчик. Типичный саквояж врача, Варфоломей знал, что в нем лежит. Из всех предметов его больше всего интересовал… а вот и он, блестит даже в таком скудном свете. Здоровенный ампутационный нож крайне неприятного вида, больше похожий на длинный узкий кинжал. Костяная рукоять, наточен до бритвенной остроты, в умелых руках хирурга способен творить чудеса.

Дьявол был умелым хирургом. Не профессионал, конечно, зато истовый любитель. Не боец, зато крепкий мужчина.

Но он привык потрошить тех, кто слабее и застигнут врасплох.

– Не твой сегодня день, Уолтер, – сочувственно пожал плечами Варфоломей. Сантоку тонко прозвенел в темноте.

Двумя месяцами раньше.

Сентябрь, 1888 год. Лондон, Ист-Энд, район Уайтчепел

Варфоломей

Старая добрая Англия… Желтый туман, похожий на гороховый суп, королева Виктория, мятый цилиндр на башке даже у распоследнего бродяги. Кресс-салат на развес («Только что сорван, сэр, свежайшие ростки!»). Шерлок Холмс и профессор, мать его, Мориарти. Хотя нет, двоих последних в реальности никогда не существовало. А вокруг меня сейчас была самая реальная викторианская реальность, которая только могла быть.

– О, Бартоломью! Как оно? – мясник Генри приветственно помахал мне окровавленной рукой из-за колоды, на которой пластал топором свиную тушу. Сейчас эти куски упакуют в вощеную бумагу, обвяжут шпагатом, и разносчик поедет, чтобы навестить всех постоянных клиентов. Санэпидемконтроль? Не знаем, не слышали. Впрочем, здесь это меньшая из проблем.

Вода, например. Набирать в кувшины то, что здесь течет из уличных колонок, я не рискнул бы даже под страхом мучительной смерти. А местные ничего, пьют. И в чистом виде, и с чаем-кофе. Хорошо, что «Дубовый Лист» в этом отношении безопасен: из медного крана что в кухне, что в ванных у нас течет нормальная, чистая вода. Холера и прочие прелести нам не грозят, и на том спасибо. Рим времен Суллы по сравнению с нынешними трущобами был куда чище – хотя воняло в Субуре не меньше, конечно.

Я никак не мог понять, почему наш гулящий паб на этот раз выбрал местом своего пребывания викторианский Лондон. Более того, это оказался Уайтчепел – дыра, хуже которой в британской столице трудно было отыскать.

– Почему не Белгравия, а? – пробормотал я, глядя на работу мясника. – Не Мэйфэр, черт побери, не Пикадилли?

– Что ты сказал, Бартоломью? – спросила Джейн, жена Генри, быстро и ловко пакуя мой заказ.

– Ничего, миссис Белчер, ничего, – вздохнул я, и отшутился: – Говорю, что вашему мужу с его ловкостью рук прямая дорога в Белгравию.

Генри Белчер басовито хохотнул и погрозил мне толстым пальцем.

– Ну ты даешь, Бартоломью! Где я, а где Белгравия? Да меня туда полиция на пушечный выстрел не пропустит!

– Много потеряют, Генри, – авторитетно заявил я. – Кто еще так ловко обращается с мясом? Не-ет, таких мастеров поискать…

Мясник довольно хмыкнул, потом выразительно глянул на жену.

– Джейн, дорогуша, достань-ка нам по бутылочке пивка. Как насчет стаканчика эля от Ричардсона, а?

Пиво с повышенным содержанием свинца – что может быть лучше? М-м-м, вкуснотища… Впрочем, отказываться я не стал, принял от Джейн стакан из темного пузырчатого стекла, с пенной шапкой над ним.

– Свеженькое… – окунул в пену усы мясник. Я последовал его примеру. Никак не привыкну к своим усам, все время кажется, что над верхней губой мне приклеили какую-то щетку. Главное, не забывать эти самые усы аккуратно вытирать, особенно после таких коварных напитков.

Я не забыл. Допил пиво – эль, кстати, оказался вполне неплох – воспользовался огромным фуляровым носовым платком, после чего сложил его в жилетный карман, вежливо поблагодарил семейство Белчеров и откланялся, унося с собой в корзинке пару увесистых кусков мяса, завернутых в похрустывающую бумагу. Звякнул колокольчик над входом в лавку, и я оказался на улице.

Шел совсем мелкий дождь. По здешним меркам – практически солнечно. Улица была полна людей. Сейчас день, и публика здесь попадалась более-менее приличная. Вон, например, явно модистка, спешит от клиентки с заказом. А вот мелкий клерк, с чернильными пятнами на пальцах, в тощем сюртуке. Бушлаты… похоже, группа матросов ищет развлечений. Проститутки особо не светятся – их время придет вечером, сейчас кто-то отсыпается, а кто-то сидит в пабе победнее, где за пару шиллингов дают хоть залейся джина и пива. Бренди? Нет, это здешней публике не по карману, бренди пьют в местах почище.

Я привычно отмахнулся от карманника, который попытался в толчее подобраться поближе. Надо же, в Лондоне мы всего ничего, но рефлексы на это дело у меня почище, чем у бывалого аборигена. Похоже, это прилагается по умолчанию, как бонус вместе с попаданием в не самую уютную эпоху.

Когда наглая рука во второй раз попыталась втиснуться в мой карман, я перехватил ее, и, не останавливаясь, сломал вору мизинец. Вопль тщедушного паренька с острым испитым лицом, похожим на морду хорька, был громким и визгливым, но я уже толкнул его в щель между домами, удобно прикрытую ветхой тумбой, обклеенной убогими афишами.

– А-а-а! Ты мне руку сломал, ты… – орал карманник.

– Не руку, а палец, – уточнил я. – Заметь, даже не самый рабочий. Помни мою доброту, тулер.

Продолжая стонать, он сунул руку под полу засаленного пиджака. Насмешил, конечно. Через секунду дешевенькая опасная бритва оказалась в грязи под ногами, а он завыл уже не на шутку, прижимая к груди сломанную кисть.

– Э! Че, блть, за д’ла? – с непередаваемым местным акцентом раздалось сбоку.

– Дела такие, Гарри, что этот птенчик хотел меня обчистить. Я смотрю, ты совсем не следишь за своими, не объяснил им, кто есть кто… Честный человек идет по своим делам, а тут ему под ноги попадается такое вот недоразумение. И как мне прикажешь поступить?

– Э, да эт’ ж Барто, блть! – король местной шпаны Дикки-Шляпник пожал плечами, артистически высморкался, цыкнул зубом и с невыразимым презрением посмотрел на скорчившегося у стены карманника, баюкавшего распухающую на глазах руку. С самого первого нашего знакомства, когда я случайно помог боссу Дикки, Хансону по прозвищу «Холодные пальцы», банда которого держала весь Уайтчепел, Шляпник держался со мной неизменно вежливо. Та история заслуживает, чтобы ее рассказали. Но позже.

– Т’чё, Ушан, – с апломбом архиепископа Кентерберийского приосанился Дикки, – шары свои залил с утра? На кого скачешь? Эт’ члвек уважаемый, сечешь? Знаешь, с кем он ручкается? Не тебе чета, блоха. С тобой вот п’ручкался, хочешь еще? Потеряйся, бстро!

– Разошлись, Дикки? – спросил я, поудобнее перехватывая ручку корзинки.

– Без пр’блем, Барто, – кивнул тот. – Поклон Фараону, лады?

– Заметано, – я кивнул, потом повернулся и продолжил свой путь. За спиной я слышал звуки ударов и голос Шляпника: «Ты, безрукий, как теперь заносить долю бу’ешь? А? Кости-тряпки собирать отправить тебя? А?» Передать это гнусавое скорострельное произношение было совершенно невозможно, если вы не родились и не выросли здесь, среди местного люда. Дикки вырос. А я просто его понимал. Все, кроме отдельных, самых заковыристых ругательств.

В Лондоне все время что-то происходит. В наше время — это мегаполис, но и в годы правления Виндзорской Вдовы городок не подкачал, уж поверьте. Вечная суета на улицах, еще слыхом не слыхивавших о правилах уличного движения, постоянная стройка – тут тянут газовые трубы, там прокладывают новую телеграфную линию. Чинная Белгравия, где гувернантки и бонны выгуливают нарядных детей – и разномастный Ист-Энд, где есть места, состоящие из сплошных притонов. Всего хватает.

Я лавировал, уклонялся, проскальзывал, придерживал котелок, ловко отпрыгивал от колес кэбов. И чем ближе подходил к «Дубовому Листу», тем мрачнее становилось вокруг. Около тележек, где варилась картошка и пеклись яйца, толпился работный люд – для многих тележка с ее немудреной пищей была единственной за день возможностью поесть горячего. Хотя, конечно, одними печеными яйцами и картошкой дело не ограничивалось…

– Эй, накидай-ка мне десяток устриц!

– Плесни кофейку погорячее на пенни!

– Почем пироги с печенкой? Чего? Да это обдираловка! Ты туда что – золотой песок подмешал?

– Угри, свежие заливные угри, кому угри!

– Пойдем со мной, красивый, угости даму стаканчиком джина…

Голоса гудели, смешивались в одно протяжное бесконечное жужжание. Говорят, сердце Лондона в Букингэмском дворце. Может быть. Но я уже успел узнать, где его руки, ноги и желудок. Вот в таких вот местах, с почерневшими от копоти стенами домов и узкими кривыми переулками, перерубленными рельсами железной дороги.

Кстати, об устрицах. Здесь они деликатесом не считаются – самая простецкая еда бедняков, которую в изобилии собирают на отмелях.

Ага, вот и дверь паба. На сей раз «Дубовый Лист» патриотично назывался «Смуглая Бесс». В честь славного мушкета, символа империи, где никогда не заходит солнце, воспетого во множестве песен, и давно ставшего историей. Сейчас-то на вооружение приняли винтовку Ли-Метфорда, но на длинной вывеске нашего паба гордо красуется именно «Смуглая Бесс». За окнами горели газовые лампы. На черной доске рядом со входом рукой Фараона было небрежно выписано несколько меловых строк. «Всегда свежий эль и портер. Джин не продаем. Решил подраться – шагай мимо. Не понял – пеняй на себя».

Суровый парень наш валлиец. С ним не забалуешь.

Я толкнул дверь и шагнул в гомон зала, мягко ступая по засыпанному опилками полу. Поймал взгляд Фараона, который стоял за длинной стойкой, наливая пиво и беседуя с одним из постоянных клиентов. Постоянных… смешно, конечно. Мы тут третью неделю, и уже обзавелись завсегдатаями, которые свято уверены, что «Смуглая Бесс» находится здесь чуть ли не со времен Тюдоров. Кое-кто, правда, пытался удивляться, но их же кореша одергивали: «Эй, ты чего? Всегда здесь был, паб как паб, ты что, Билли, не помнишь? Еще твой дедуля, дай ему Бог райских кущ, здесь свою вечернюю пинту всегда пил. Ну вот, а ты говоришь – откуда взялся…»

Неподалеку от нашего паба был театр «Гаррик», любимое место уайтчепельцев, падких до дешевых развлечений. Ну как, театр… За пару пенни можно было глянуть пантомиму, где основные роли играли женщины с минимумом одежды. При плохом газовом освещении все они казались чуть ли не королевами красоты – очень удобно, восторг толпы обеспечен. А если в афише значилось «пьеса в трех актах, посвященная жутким грабежам банды Шеппарда, а также его любви к прекрасной Мэри Слоун» – зал, от галерки до лож был набит битком, так что яблоку негде упасть. Яблокам тут, правда, предпочитали дешевые апельсины, которые чистили и швыряли кожуру вниз, на головы тех, кому повезло меньше. Пару раз я побывал на местных представлениях – пытался кое-кого вычислить. Заодно до краев наполнился лондонской массовой культурой, своротил пару челюстей и лишился в давке трех пуговиц от пальто. Викторианская жизнь била ключом.

Но все это было лишь фасадом для куда более мрачных событий, в которые мы волей-неволей оказались втянуты. И началось это парой недель ранее.

Август 1888 года. Лондон, Ист-Энд, район Уайтчепел

Фараон и Вар

Задумчивый Вар, рассеянно постукивая перьевой ручкой по столу, глядел на Мануануса Инферналиса. Щетинистый монстр, не обращая на него внимания, самозабвенно рассматривал себя в большое зеркало, обрамленное золотистыми виньетками.

– Красота какая… – пробормотал повар, и чертыхнулся, увидев, что капля чернил с ручки стекла ему на пальцы. Мануанус подозрительно покосился на него левым глазом (правый, выпученный, не отрывался от зеркала). Вар бросил ручку на лист бумаги и принялся ожесточенно вытирать пальцы бумажной салфеткой.

– Как этим пишут вообще? – пожаловался он Фараону, который как раз появился в дверях и начал спускаться по лестнице со второго этажа, разглядывая перила. На этот раз перила были резными, из темного дерева, с набалдашниками в виде еловых шишек и витыми балясинами.

– Не знаю, – валлиец пожал плечами, – я не настолько старый, не застал в школе чернильницы и перья. Вроде бы, надо легонько, не давить на бумагу, а то царапать бу…

Он увидел Мануануса и поперхнулся.

– …дет. Это что?

Монстр повернулся к нему, гордо выпятив брюшко, и переступил по стойке когтистыми лапами.

– Скотть! – радостно сказал он. – Тартань!

На Инферналисе красовался шотландский килт неопределенной расцветки. Судя по всему, до этого он висел где-то на ярком солнце, потому что выгорел до такого состояния, что клетка была почти не видна. Снизу килт был неаккуратно обкусан зубами. Ошарашенный валлиец присмотрелся получше. Клетка килта была сине-зеленой.

– Мало нам всех напастей, – горько сказал он, – так наш домашний ужас еще и Кэмпбелл.

– Кэмпьбелль! – взвизгнул Мануанус Инферналис, возбужденно подпрыгивая. – Круахань! Круахань!

– Ты, поди, лично резню в Гленко организовал? – сварливо осведомился Фараон, наливая себе чашку чая.

– Неть, – отрезал Мануанус, но потом, после некоторого раздумья, неуверенно сказал, причем акцент из его речи внезапно куда-то пропал: – Ламонтов помню, был в Дануне. Гленко не помню.

– Еще почище, – от неожиданности валлиец поперхнулся чаем, обжегся и раздраженно отставил чашку в сторону. – Хотя Ламонты, конечно, тоже не ангелы были, но с Данунской резней явно вышел перегиб…

– О чем вообще речь-то? – недоуменно осведомился Вар, который с легким интересом слушал перепалку. – Кто такие Кэмпбеллы?

– Милые, дружелюбные люди, – мрачно пояснил его компаньон. – Настолько милые, что в пабах Гленко до сих пор висят объявления: «Не для бродячих торговцев и Кэмпбеллов».

– Жестоко… – озадачился повар и почесал лысину. – Отлучить шотландца от паба… что ж они такое сотворили?

– Всех зарезали. По-крупному. Трижды, – лаконично ответил Фараон.

– Не всехь! – назидательно поднял костистый палец Мануанус, который наконец-то отвернулся от зеркала. – Кошекь не трогали!

– Конечно! Их там и не было! – возмутился Фараон, снова схватив чашку.

Мрачно сопящий Мануанус Инферналис долго морщил лоб, подыскивая аргументы, потом махнул лапой и принялся гладить кота, развалившегося на трехногом стуле. Стул протестующе поскрипывал, но коту было все равно.

Варфоломей меланхолично подпер щеку кулаком и пригорюнился.

– Что мы здесь делаем? – спросил он в пространство.

– Да как обычно, – отозвался валлиец, – мы здесь присутствуем. Помимо своего желания, но с какой-то, явно наличествующей целью. Что тебя не устраивает? Викторианская эпоха, воспетая в книгах и фильмах…

– Ты на улицу выходил? – спросил его повар. – Ты видел этот чудесный туман? Это же даже не смог, это иприт какой-то! Как они этим дышат? Я всего с полчаса прогулялся, а у меня до сих пор горло дерет, и в легких как будто угольный склад образовался.

– Ну-ну, не преувеличивай так уж… – Фараон внезапно пришел в благодушное настроение и развалился на стуле, прихлебывая чай. – Есть же и плюсы. Представь, сейчас ты находишься там, где по одним улицам с тобой ходят Киплинг, Конан Дойль, Оскар Уайльд…

– Джек Потрошитель, – в тон ему продолжил Вар и осекся. В пабе наступила нехорошая, звонкая тишина, разбавляемая только уличным шумом, едва пробивавшимся через толстые оконные стекла.

Мануанус взъерошил загривок, припал к стойке, выпустив длинные желтые когти, ощерился в кривой усмешке, разом перестав быть нелепым и нестрашным.

– Потрррошить… – каркнул он. Красный огонек загорелся в его глазах, затянувшихся непроглядной чернотой.

– Какой сейчас месяц? – спросил Фараон. Ответил сам себе: – Начало августа. Неплохо нас занесло…

– Осталось совсем немного, – Вар сказал это, и ему вдруг смертельно захотелось выпить. Он бросил взгляд на полку с бутылками, валлиец, который этот взгляд перехватил, тут же, с грацией Гудини достал откуда-то из воздуха два тяжелых серебряных стаканчика. Наполнил их из черной бутылки без этикетки, которая в следующее мгновение снова исчезла в таинственных недрах стойки. Варфоломей решил не уточнять название – просто взял стаканчик, плеснул в рот, задохнулся от ароматной крепости, шумно выдохнул.

– Бочковой, – Фараон повторил его действия, потом с полминуты сидел, уставившись остекленевшими глазами в одну точку, о чем-то напряженно размышляя. Пожал плечами и встал.

– Поздравляю, коллега. Похоже, мы здесь именно поэтому. Вот только я ума не приложу, как к этому делу подобраться. То, что Скотланд-Ярд облажался в поисках Потрошителя, понятно – с таким они до сих пор еще не сталкивались, да и тот инспектор, которому потом передали дело… как его… Абберлайн, да… умом не блистал. Впрочем, вообще всем было наплевать, кроме репортеров. Подумаешь, какие-то шлюхи, да еще из самых дешевых, кому они нужны? – валлиец прошипел ругательство на родном языке. – А версии? Версий, дорогой Вар, у нас больше десятка, как и подозреваемых. Даже Ван Гог в список попал.

– Серьезно? – изумился повар, и немедленно, при молчаливом одобрении компаньона, выпил еще стаканчик бочкового.

– Угу. Парикмахер Космински, американский шарлатан Тамблти, врачи, студенты, художник Сикерт, моряк Садлер… Герцог Кларенс, внучок королевы Виктории, кстати, тоже. Но у него алиби, ученые выяснили.

– И на том спасибо. С герцогом пришлось бы повозиться, там охраны полно… – вздохнул Вар. Фараон прекратил загибать пальцы, подсчитывая подозреваемых, и посмотрел на него с нехорошим предчувствием.

– Повозиться? Охрана? Ты о чем?

– Ну, если они все известны, то просто найти каждого, да и…

Повар покосился на сантоку.

– Дорогой Вар! Ты еще сувенир из Рима, тунику свою, от крови не отстирал, – задушевно улыбаясь, сказал Фараон. – Вообще, ты как это представляешь? Вместо Джека в историю Лондона войдет Бартоломью-Потрошитель? Отличный метод профилактики преступности, нечего сказать! Шерлок Холмс плачет от зависти, никакой дедукции не надо. Давай просто зарежем всех плохих, чтобы спасти всех хороших!

– А сам-то что предлагаешь? – огрызнулся в ответ Варфоломей. – У тебя где-то под рукой есть армия следаков и экспертов-криминалистов с аппаратурой по анализу ДНК? Давай, вытаскивай кролика из шляпы, сэр Копперфильд!

– Не знаю, – спокойно ответил валлиец, – не знаю. Думать надо.

– Некогда думать.

– Но надо. Ладно, пойду-ка я, открою паб. За полдень перевалило уже, сейчас набегут… жаждущие и страждущие. Готовь фиш энд чипс, сэр повар, обойдутся без разносолов.

Фараон

В полночь, когда последний посетитель допил свою пинту и покинул паб, я закрыл ставни, задвинул засов и вздохнул с облегчением. Теперь можно и расслабиться.

Все-таки хорошо, что наш паб стоит не в самом сердце чертовых ист-эндских трущоб, где все кругом похоже на зомби-апокалипсис. «Дубовая Бесс»… или «Смуглый Лист»… дьявол бы побрал все эти переименования! – так вот, наш гулящий кабак со вкусом расположился недалеко от Тауэра. Исторический центр Лондона, между прочим, куда часто захаживает более-менее «чистая» публика, и где количество «бобби» на душу населения куда выше, чем в трущобных переулках. Тоже, конечно, не люкс, рядом доки, откуда в Ист-Энд прибывает всякий иммигрантский сброд и валом валят пьяные матросики, ищущие приключений на свой бушлат.

Кроме того, у нас не подают ничего крепче пива. Сначала я как-то не обратил внимания, но оказалось, что сразу после попадания в Викторианскую эпоху, «Дубовый Лист» исключил из своего алкогольного ассортимента все, кроме двенадцати видов эля, трех сортов портера, да еще некоторого количества бренди. Часть определенного контингента – сразу мимо, проституткам, «потерянным» (так здесь называют самых опустившихся бедняков) и матросам подавай напитки покрепче. Дернул рома или джина, заполировал его портером, и вот уже в крови бурлит огонь желаний. Главным образом, желаний почесать кулаки об рожу ближнего своего, по-быстрому задрать подол гулящей девке, а потом еще раз накатить стаканчик, чтобы забыть о тяготах морской службы. Которая, как известно, еще с полвека назад держалась в Британии на трех китах – роме, плети и содомии.

Что-то я увлекся размышлениями, которые увели меня далеко от главной темы. Как быть с Потрошителем? Я закурил трубку и принялся изучать карту Лондона, которую оставил кто-то из посетителей. Карта из магазина Стэнфорда, напечатанная на дешевенькой бумаге специально для приезжих, мятая и захватанная пальцами, была покрыта разнообразными пятнами, и, похоже, в нее заворачивали соленую рыбу. Но свою задачу она выполняла исправно, здесь было указано все, что нужно. Правда, без увеличительного стекла некоторые переулки не разглядеть, до того мелко. Я отыскал на карте Тауэр, потом лондонские доки, скользнул взглядом по Коммершиал-стрит. Ради интереса отыскал Марк Лейн, наше временное пристанище … С чего начать?

Думал я долго, мысли то и дело перескакивали с одного персонажа той давней, темной и зловещей истории на другого. Кто? Кто из них? Где они сейчас?

Так ничего толком и не придумав, я махнул на все рукой, решив, что свежая голова куда важнее. И отправился спать.

Вар, кстати говоря, чувствовал себя в этой эпохе просто прекрасно, несмотря на его жалобы. Когда он впервые появился на пороге в клетчатом пиджаке, добротных брюках на подтяжках, жилетке с часовой цепочкой и синей рубашке, его с легкостью можно было принять за коренного лондонца. Разве что ширина плеч и непривычная для здешней моды бритая голова под котелком выделяли его из общей людской массы. Мой приятель мгновенно обзавелся полезными знакомствами, побоксировал с чемпионом квартала Фредди Лейнстером, отправив того в глубокий нокаут, чем завоевал огромное уважение местных «деловых»; придирчиво изучил цены на мясо, уголь и пиво. И, конечно же, посетил пару злачных мест.

– Театр тут – полный отстой, – поделился он своими впечатлениями, вернувшись однажды под утро. – Я в школьном драмкружке лучше играл. Представляешь – на сцене какой-то придурок изображает отважного рыцаря Ланселота, который спасает девицу из лап дракона. Дракон, ясное дело, из говна и палок… то есть, из какой-то рогожки с дерюгой пополам, на Ланселоте доспехи из картона, про меч я вообще не говорю. Но это все ерунда, народ-то пришел посмотреть на невинную девицу, ждущую своего спасителя. На девице, как полагается, из одежды только цепи. Кстати, откуда они у дракона взялись, непонятно. А лет той невинной…! Больше, чем дракону, и на лице такой слой штукатурки, что я в Японии меньше видел на актерах кабуки. И ничего, публика орет в восторге, хлопает, кругом ворье карманы чистит, только свист стоит, кому-то морду бьют – тут это называется «джентльмены боксируют». Здесь же пьют, едят, читают газеты. В общем, культура по высшему разряду. Хорошо, что семечек еще не придумали, там бы шелухой по колено все было завалено…

Оставив меня в глубочайшем изумлении (как-то трудновато было представить себе Вара, играющего на сцене), он поднялся к себе и уснул сном праведника, чтобы на следующее утро уже греметь сковородками у плиты, нехорошо поглядывая на трехногий стул, когда-то бывший поваром.

Мне в Лондоне как всегда досталась почетная, но хлопотная роль бармена. Стоять за стойкой, наливая пиво и выслушивая истории – не самое простое дело. Особенно если в паб постоянно заходят те, кому позарез нужен глоток джина. И кто остается страшно недоволен тем, что никакого джина нет. Пару раз приходилось доходчиво объяснять, кто здесь неправ. До одного случая.

В тот вечер все было прилично. Я уже размечтался о том, что через пару часов паб закроется и настанет полное благолепие, но тут на стойку упала тень, я поднял глаза и все мечты моментально испарились.

– Эй, друг! – рев, раздавшийся из глотки этого монстра, с трудом походил на человеческий голос. Больше было похоже, что ожила иерихонская труба. – Нацеди-ка мне джина! Да побольше, не жмись, а то вашими стаканами только детей пугать!

Росту в этом морячке было поболее двух метров, а ширина плеч такая, будто под грязную рубаху вставили стальную балку, да так и забыли вытащить. Руки, каждая толщиной с мою ногу, и голова – крохотная, с носом-картошкой и маленькими глазками в окружении бесцветных ресниц. Моряк Попай на максималках какой-то. И гораздо менее дружелюбный.

– Оглох, что ли? Джин тащи! – снова заревел этот голем, стуча по стойке татуированной ручищей. Доски жалобно затрещали.

– Не подаем, – сказал я, прикидывая, какой ожидается разгром. Голем замер, через несколько секунд на его бесформенной морде появилось выражение совершенно детской обиды. Из-за его спины высунулась какая-то гнилозубая физиономия.

– Э-э! Землячок, ты не понял Барни, что ли? Не шути с ним, он шуток не понимает! Давай джин!

– Ты откуда, с Андаманских островов сбежал, что ли, рыло каторжное? – вежливо осведомился у него Вар, который незаметно вышел из кухни, и теперь занимался тем, что неспешно наматывал на кулак толстый кожаный ремень для правки опасной бритвы, который до этого висел на дверном косяке. – Там теперь таких клоунов держат? А вы вместе отлично смотритесь, прямо Панч и Джуди.

– Чё? – от неожиданности поперхнулось каторжное рыло и вытянуло щетинистую шею. – Барни, чё он там вякнул?

– ДЖИНА!!! – взревел голем так, что с потолка посыпалась пыль. Паб моментом опустел, все посетители поспешили убраться на улицу.

– Побоксируем, джентльмены? По правилам маркиза Куинсберри? Без перчаток, как Салливан? – самым светским тоном предложил Вар, легким движением перемахивая через стойку. – Хотя нет, разве могут быть между нами условности? Никаких правил! Держу пари, ваша дрессированная горилла сдохнет уже через минуту.

Горилла, засопевшая злобно, оказалась на удивление проворной: кулак, больше напоминающий пушечное ядро, пронесся над головой Вара в угрожающей близости, и едва не смахнул со стойки бутылку портера.

– Дамы приглашают кавалеров! – орал повар. – В колледже я неплохо боксировал! Тора-тора-тора! Ой, держите меня семеро, не буду кудри завивать!

Похоже, он был в хорошем настроении. Наверное, выспался. Я даже позавидовал. Вся эта ахинея сопровождалась чем-то похожим на стиль «пьяного мастера» из фильмов Джеки Чана, при условии, что этот мастер пил бы исключительно русскую водку и только гранеными стаканами. Скользящим подкатом Вар нырнул под ручищу морячка Барни и великолепным хуком отправил каторжное рыло вместе с его обладателем в долгий полет мимо столов и стульев.

– Узрите гнев праведных! – торжествующе провозгласил мой компаньон, потрясая кулаком. И тут же пропустил такой удар в ухо, от которого у нормального человека голова просто оторвалась бы и улетела в окно. Он крепко приложился к стене и ошеломленно затряс головой. Барни довольно заворчал и навис над ним всей своей тушей. Я напрягся и потянулся за револьвером. Убивать никого не хотелось, но и Вара терять я не собирался. Привык за это время, даже привязался к нему, что ли.

Рукоятка револьвера как-то непривычно легла в руку. Я вытянул пушку из-под стойки и оторопело уставился на нее. Вместо добротного привычного «Уэбли» я держал древний капсюльный «Бомон-Адамс».

– А чего сразу не пеппербокс? – осведомился я в пространство. – Или давай уже «Смуглую Бесс», чтобы к названию подходило!

Вар отлип от стенки и с хрустом размял шею.

– Русские… не сдаются! – он нехорошо оскалился, уклонился от очередной могучей колотухи моряка и молниеносно, со всего размаха пробил тому локтем в лоб. Отскочил, крякнул и добавил окованным железом носком ботинка точно между ног. – Первое правило бойцовского клуба – никаких правил!

Горилла Барни был размером с пожарную каланчу, а весил он, наверное, как йоркширский бык, не меньше. Электрические импульсы между его синапсами двигались, как товарняк с углем на сортировке в Ливерпуле – так же медленно, поэтому на мощный удар в лоб любитель джина не отреагировал никак. Но вот между ног, похоже, с нервами все было как надо. Барни тоненько хрюкнул, его маленькие глазки внезапно выпучились и стали похожи на крикетные шары. Он грохнулся на колени и обеими руками вцепился в свое драгоценное хозяйство, широко раззявив пасть с редкими зубами. Из пасти доносилось полузадушенное бульканье.

– Том Ям Гун! – гаркнул Вар, потом подпрыгнул, приземлившись коленями на плечи голема, и обрушил тому на макушку ребро дубовой разделочной доски, которую мгновение назад небрежно смахнул со стойки. Я обычно раскладывал на ней пасьянсы.

Толстенная доска, весом в добрых двадцать британских фунтов с глухим стуком врезалась в не менее толстый череп. Я аж зажмурился. Дерево победило. Барни, так и не успевший убрать руки от самого дорогого, просто упал вниз лицом. Паб содрогнулся.

– Как пали сильные, погибло оружие бранное! – крушение исполина атеист Вар прокомментировал библейскими строками из Книги Царств. Потом он сел на стул и со стоном прижал доску к стремительно распухающему уху. – О-о-о, прохладненькая какая…