Придворный Медик. Том 2

Глава 18

Тяжело быть лекарем. Как мне хочется накинуться на Александра Громова и придушить его голыми руками. Но нет! Сейчас он — пациент императорской клиники. А я давал клятву Гиппократу: «Не навреди!»

Ладно, шутки шутками, а разбираться с этим засранцем как-то надо. Раз он уже умудрился внедриться сюда в роли пациента, значит, они с отцом отставать от меня не планируют. Как раз наоборот — продолжают наступать, ещё более настырно, чем ранее.

Даже жалобу написали, скоты! Ну и дурацкая же тактика. Это и я так могу сделать! Вызову у себя сейчас гипертонический криз, напрошусь в дневной стационар Ломоносова, а потом ка-а-ак начну катать одну жалобу за другой, что меня в его отделении чуть ли не пытают!

Это же слишком очевидный обман. Уж не знаю, что там Громов с Ломоносовым выдумали такое, что даже главный лекарь решил срочно вызвать меня к себе в кабинет. Но почему-то мне кажется, что весь этот разбор полётов высосан из пальца.

— Во-первых, давай обойдёмся без «вы», — начал я. — Интересно у тебя работают манеры. Пока ты не раскрыл свой обман с зельем правды, вёл себя так, будто мы старые приятели. А теперь что? Будем по имени-отчеству друг к другу обращаться? Избавь меня от этой фальши.

— Ладно-ладно, — закивал Громов. Похоже, он не ожидал, что я так отреагирую на его слова.

Полагаю, он думал, что я сразу же начну паниковать. Как же так? Ведь меня сам Преображенский к себе вызывает! Надо ведь срочно придумать, как отменить жалобу. Верно? Нет. Не верно. Теперь-то я насквозь вижу Александра Громова. И дважды на одни и те же грабли не наступлю.

Хотя и в прошлый раз мне удалось обойти ловушку. И черенком от граблей в итоге получил сам Александр, а не я.

— Слушаю твои условия, — я скрестил руки на груди и облокотился о стену. — Только быстрее. Я тороплюсь к главному лекарю.

— Если примешь мои условия, то торопиться тебе будет уже некуда, — прошептал Александр. — Заявление я заберу. Ломоносов препятствовать этому не станет.

— Слушаю, — сухо повторил я.

— Сразу же после окончания рабочего дня ты можешь пройти в наши покои и снова поговорить с моим отцом, — начал объяснять Громов. — Только на этот раз беседа будет честной. Никаких зелий правды. Только искренность. И начать нужно уже сейчас. Ты так и не рассказал нам, жив ли твой младший брат и где он находится. Подтверди, что он не погиб вместе с остальными членами семьи. И тогда я заберу жалобу. А потом ты повторишь то же самое моему отцу. Мы ведь уже догадались, что ты не один выжил в ту ночь. Так чего ж ты так упираешься?

— «Чудесное» предложение, Александр. Уже догадываешься, как я на него отвечу? — я закатил глаза и подавил в себе приступ ярости.

На самом деле его условия я хотел выслушать чисто из интереса. Никаких согласий я давать не собирался.

Хотелось мне показать ему, что я на самом деле думаю о нём и о его отце на практике, но в клинике этого делать нельзя. Так я только лишних проблем наберусь. Очевидно, теперь он пользуется совершенно другой тактикой. Со стороны может показаться, что Громов цепляется за мизерные шансы выдавить из меня информацию, поэтому и говорит первую попавшуюся в голову дребедень.

Но на самом деле он меня провоцирует. Беспардонно упоминает моего младшего брата. Уточняет, что они с отцом уже знают о том, что Кирилл жив. Хотя на самом деле это не так — я готов поклясться, что они тычут пальцем в небо.

Цель этого разговора — расшатать меня и принудить к насилию. Громов не так уж плохо читает эмоции. Он видит, что я искренне хочу зайти в соседний кабинет и приложить к его голове дефибриллятор.

Ведь если я вспыхну и отвечу ему физической силой, тогда у Александра появится ещё один повод для шантажа. Сначала «бедный» жалобщик сообщил главному лекарю о нарушениях его прав, а сразу после этого обвиняемый специалист ещё и поколотить его умудрился!

После такого меня точно отсюда турнут. Но я на это не куплюсь. Александр получит по заслугам, но не сейчас. Я выжду удобный момент.

— Не советую отказываться, — настаивал Громов. — Если тебя уволят из этой клиники, то…

— Дай сюда, — я вырвал у него из рук текст с жалобой. Надо ведь хотя бы понять, в чём меня обвиняют!

Громов не стал сопротивляться. Он бы с радостью закатил скандал на глазах у свидетелей, но, к моему счастью, в этот момент в коридоре было пусто.

Так… Интересно. Александр жалуется на то, что мы с Евгением Кирилловичем в грубой форме выгнали его из своего кабинета, так как сочли, что у него нет показаний для лечения в дневном стационаре.

Сразу две несостыковки. Сомневаюсь, что Гаврилов стал бы грубить пациенту. Тем более дворянину. А меня самого в кабинете в тот момент вообще не было!

А… Тут уточняется, что я давал советы Гаврилову по телефону. Расплывчатое понятие. Может, и давал! Но явно по другому поводу. Я бы запомнил, если бы Евгений Кириллович упомянул Александра Громова.

А дальше в тексте жалобы появляется абзац от самого Максима Владимировича Ломоносова. Вот уж мой конкурент тут оторвался по полной программе! Будто бы Александр Громов поступил к нему чуть ли не в критическом состоянии. По-хорошему надо было класть его в круглосуточный стационар, но господин Ломоносов героически вытащил его из острого состояния и записал в своё отделение.

Да уж, пробивает до слёз! Только слёзы эти от смеха, а не от умиления.

Дальше Ломоносов прикладывает результаты анализов и пытается доказать, что Громов действительно был в тяжелом состоянии в тот момент. И чёрт меня раздери, какой же тут бред… Вот теперь я точно знаю, о чём поговорить с господином Преображенским!

Уверен, главный лекарь будет в плохом настроении из-за поступившей жалобы, но я планирую очень быстро зарядить его позитивными эмоциями.

— Убедился, Павел? — самодовольно улыбнулся Александр Громов. — Тут, можно сказать, сразу две жалобы. И от врача, и от пациента. Как ты планируешь с этим справиться? Понимаешь ведь, что мы поставили тебе шах и мат?

— О да! — с сарказмом ответил я. — Даже не знаю, что мне терпеть делать. На, держи свою филькину грамоту, — я отдал Громову его жалобу и прошёл мимо него.

— Стой! Ты куда? — оторопел он.

— Сказал же — к главному лекарю. Как поговорю с ним, сразу же загляну проведать вас с господином Ломоносовым, — улыбнулся я. — Может, помогу Максиму Владимировичу вылечить своего старого безнадёжно больного друга.

Больного на голову, если уж на то пошло. Всё понимаю: дворянские семьи вечно грызутся между собой. Но давить на людей, упоминая погибших родственников? Это хорошо, что я умею противостоять эмоциональному натиску. Другой человек на моём месте мог бы поступить куда более агрессивно.

В общем, семья Громовых пока что кажется мне даже опаснее, чем тот же Виктор Шолохов. Да, барон там что-то воротил вместе с Дубковым, даже до покушения на жизни людей дело доходило, но всё же в их действиях я вижу мелочность.

А вот Ярослав Громов вместе со своим сыном явно готовит что-то более крупное. Недаром же на них напал тот же убийца, что и на мою семью? Не просто так они допытывают меня уже вторую неделю?

Думаю, когда закончится вся эта эпопея с жалобой, нужно ещё раз навестить Громова-старшего. Уже без предупреждения. Ему придётся объясниться.

Я поднялся на четвёртый этаж и прошёл мимо секретаря в кабинет Андрея Фёдоровича Преображенского.

— Добрый вечер, Андрей Фёдорович. Вызывали? — я запер за собой дверь и присел напротив главного лекаря на широкий кожаный диван.

— А вы не спешите без команды рассиживаться, господин Булгаков, — сделал замечание он. — Вы не на отдых пришли. Вы вообще представляете, какую жалобу мне только что передали?

— Представляю, текст уже видел, — устраиваясь поудобнее, произнёс я. — Из таких жалоб только баню строить.

— Чего? — не понял Преображенский. — Булгаков, вы что несёте?

— Липа, — объяснил я. — В бане её часто используют. И жалоба эта тоже — липа.

— Вы каламбуры, что ли, пришли мне рассказывать? — оторопел Преображенский. — В каком месте это — липа? Тут все анализы приложены. Вы не приняли пациента, который нуждался в срочной помощи. Причём пациента важного! Хорошо ещё, что он к своему отцу пока что не обратился.

— Каждое слово в этом тексте сфабриковано, — невозмутимо продолжил отстаивать свою позицию я. — Во-первых, обратите внимание, что господин Громов жалуется, что я посоветовал Гаврилову не принимать этого пациента. А теперь взгляните сюда, — я поднялся и показал главному врачу перечень своих звонков. — Как видите, в этот момент мы с Евгением Кирилловичем даже не созванивались.

— Вы могли удалить…

— Мог, — перебил его я, затем открыл на своём телефоне документ. — И знал, что вы будете сомневаться. Поэтому запросил выписку от своей службы связи. Здесь перечислены все мои звонки. Печать и подпись организации стоит. Можете ознакомиться.

Всё это я сделал, пока поднимался на четвёртый этаж. Вот он — прогресс! Одна минута — и на телефоне уже есть документ, который может меня оправдать.

— Так… Допустим, — закончив изучать мои выписки, кивнул Преображенский. — В таком случае получается, что это Гаврилов выгнал пациента!

— Сомневаюсь. Тем более, как вы могли заметить, жалоба написана на меня, а не на Евгения Кирилловича. К нему претензий у Александра Ярославовича почему-то нет.

Главный лекарь тут же изменился в лице. Он понял, к чему я это веду. Вся эта жалоба пропитана личными мотивами. И топить пытаются именно меня. Причём мотивация Ломоносова главному лекарю известна. Ведь он сам организовал нам конкурентную среду.

— Так, а что насчёт жалобы Максима Владимировича? — спросил Преображенский. — Он всё подробно расписал. В тот вечер пациент нуждался в срочной госпитализации. И анализы это подтверждают. Получается, что наказать я должен не вас, а Евгения Кирилловича?

— Господин Гаврилов тут точно ни при чём. Он отправил домой абсолютно здорового человека, который зачем-то пытался улечься в дневной стационар. Как вы сами понимаете, мы могли бы провести его в своём отделении, чтобы увеличить эффективность в отчётах. Но мы сторонники честной конкуренции.

— Да где ж он здоровый, когда у него все маркёры указывают на острое повреждение миокарда? Такое впечатление, что у Александра Ярославовича инфаркт намечался!

— Обратите внимание на номера, которые написаны на этих анализах. Вбейте хотя бы один из них в медицинскую информационную систему. Сразу же поймёте, к чему я клоню, — пояснил я.

Искать результаты в системе можно двумя способами. Нужно ввести паспортные данные пациента или индивидуальный номер конкретного анализа.

Пальцы Преображенского застучали по клавиатуре, и уже через минуту он, поправив очки, уставился на монитор.

— Какая-то Симбирцева Евгения Фёдоровна… — прошептал он. — Не понял. Я что, в номере ошибся?

— Не ошиблись. Анализы сдавал не Александр Громов. А молодая женщина со стенокардией. У неё врождённая патология сосудов. Я недавно принимал её, а потом перенаправил к господину Миротворцеву в кардиологию. Совершенно случайно запомнил код её анализов. Три единицы и три тройки. Быстро откладывается в голове.

— А почему же здесь фамилия Громова?

— Очевидно же, что её сюда просто прилепили в какой-нибудь программе, — объяснил я. — А теперь присмотритесь внимательнее. На скане, приложенном к жалобе, просвечиваются и другие анализы той пациентки. Видите?

— Эстроген, прогестерон… — принялся читать Преображенский. — Да они шутят, что ли, надо мной⁈

— Да. Неловко получилось. Выходит, что у господина Громова уровень женских гормонов — как у молодой дамы в самый разгар детородного возраста.

Главный лекарь выдержал паузу. Выражение его лица несколько раз изменилось. Гнев и смех боролись друг с другом. Но последний всё же победил.

Преображенский хлопнул ладонью по столу и громко расхохотался.

— Ну, зараза, Ломоносов! Ну и болван… — с трудом выдавил он из себя. — Это хорошо ещё, что вы заметили. Если бы продолжили расследовать — все бы опозорились!

— Не благодарите, — удовлетворённо улыбнулся я. — Теперь я могу идти?

— Обвинения сняты, господин Булгаков. Можете не беспокоиться, я переговорю с Ломоносовым лично. Громова, к сожалению, я обвинять не могу. В таких ситуациях виноват лекарь, а не пациент, — чуть успокоился Преображенский. — Честно говоря, уволить бы Максима Владимировича за эту выходку, но не могу. Как вы уже поняли, орден поручил мне организовать два дневных отделения. За вашей работой слежу не только я, но и сотрудники ордена. И, как я вижу, вы пока что идёте вровень.

Изначально лидировал я, но Ломоносов подключил дополнительную рекламную компанию за счёт договора с Громовым. Похоже, Александр пригнал в отделение вообще всех своих знакомых. Возможно, даже заплатил им за это. Вот только пользы от этой махинации по итогу они оба не получат.

— Думаю, завершать ваше небольшое соревнование можно будет через несколько дней. В начале следующей недели определим, чьё отделение останется. Времени у вас остаётся мало, Павел Андреевич, — заключил главный лекарь. — Кстати, Ломоносову тоже передайте, что время поджимает! Пусть занимается нормальными пациентами, а не лепит анализы кое-как.

Вот и всё! А сколько шуму-то было. Хорошо ещё, что Гаврилова вся эта суета не коснулась. Пришлось бы ещё и его экстренно госпитализировать.

Что ж, а теперь самое время навестить этих двух махинаторов. Мне уже не терпится посмотреть на их лица. Весь их план полностью разрушился за какие-то полчаса.

Шёпот проснулся. Ночевать ему пришлось на чердаке одного из жилых зданий. Но наёмному убийце было не впервой мириться с неудобствами. Однажды ему даже доводилось спать вниз головой, как летучей мыши.

Да, можно было бы вернуться домой, проспать до темноты, а затем снова приступить к исследованию императорского двора, но оставлять дело незаконченным ему не хотелось.

Обычно Павел Булгаков возвращается домой примерно в семь вечера. Иногда опаздывает минут на пятнадцать. Значит, время ещё есть.

Время, чтобы осмотреть его квартиру. Ворона одного из посредников так и не вернулась. Есть вероятность, что Булгаков её убил. Шёпоту было наплевать на жизнь фамильяра, но посредник очень уж волновался из-за потраченных на неё денег.

Хороший шанс, чтобы выяснить, что случилось с фамильяром, а заодно изучить место жительство Булгакова.

Следов Шёпот никогда не оставляет. Он уже привык действовать осторожно. Даже развил фотографическую память, благодаря которой точно знал, на каких местах стояли предметы. Если вдруг он случайно заденет какую-нибудь вазу или рамку с фотографией, то обязательно сможет вернуть её на прежнее место. В точности до миллиметра.

Шёпот дождался, когда патрулирующие территорию гвардейцы пройдут, затем проскочил в ближайший переулок и, используя липкое магическое покрытие на перчатках, быстро поднялся на уровень третьего этажа — к окну, ведущему в квартиру Павла Булгакова.

И тут же замер.

Сначала он почувствовал ЭТО сам. По телу пробежала волна мурашек. Вслед за этим ощущением в его кармане завибрировал высокочастотный магический кристалл, созданный для поиска магических аномалий.

Провибрировав всего полминуты, он лопнул. На лбу наёмного убийцы выступил пот.

Жуткое ощущение чужеродного присутствия и реакция крайне чувствительного кристалла намекали, что в квартире Булгакова находится кто-то крайне могущественный. Слишком сильная магическая аура.

Таким запасом маны вообще может обладать человек?

Нет. Шёпот не мог в это поверить. Либо в квартире Булгакова находится архимаг, либо какое-то исчадие из иного мира. С таким уровнем силы даже такой профессионал, как Шёпот, справиться не сможет.

Убийца принял решение отступить. В квартиру к цели лучше не соваться. Плевать на эту ворону! Видимо, Булгаков всё продумал и обезопасил своё жилище. Чего и следовало ожидать от человека, который пережил смертельную рану, да ещё и от магического оружия!

Шёпот отцепился от стены и покинул территорию императорского двора. Но маленькая неудача только раззадорила его. Впервые за долгое время по-настоящему интересная цель!

— Ну и где же ваш тяжело больной пациент, Максим Владимирович? — я прошёл в кабинет Ломоносова сразу после осмотра палат. Ни в одной из них Громова не оказалось.

Да и Ломоносов выглядел поникшим. Видимо, пока я шёл, главный лекарь всё же позвонил ему, и они с Александром решили свернуть всю операцию.

— Если вы говорите о господине Громове, то мне пришлось его выписать, — буркнул Ломоносов. — И всё это из-за вас! Вы ведь понимаете, что мне теперь придётся аннулировать больничный?

— Так говорите, будто это я виноват в том, что вы налепили чёрт знает что, — усмехнулся я. — Вообще, Максим Владимирович, советую вам заканчивать плести интриги. Как вы уже поняли, удерживает вас в этой клинике только наше соревнование. И скоро оно закончится.

Эх, жалко, что Громов уже сбежал. Хотел бы я и его лицо увидеть. В очередной раз его план обломался.

— Всё, Павел Андреевич, не тратьте моё время! Тем более отделение уже закрывается! — засуетился Ломоносов. — А касаемо соревнования — будьте готовы. Я в любом случае выиграю. И при любом раскладе господин Преображенский будет вынужден оставить меня в клинике.

— Посмотрим, господин Ломоносов, — покидая кабинет, протянул я. — Посмотрим.

Но в данный момент шансы у нас равны. Только что заходил в кабинет Гаврилова и проверял отчёты. Мы сравнялись.

В ближайшие дни придётся поднажать. Теперь это дело принципа. Такому, как Ломоносов, мы точно не проиграем!

После окончания рабочего дня я вернулся в свою «берлогу», где меня тут же встретил Мот, приветственно потеревшись о мою ногу.

— Товар принёс? — пробурчал он. — А если найду?

— Рыбу, что ли? Да принёс-принёс. Лучше расскажи, как там дела с нашей заключённой.

— Дела с ней плохи. Судя по звукам, она там уже помирает. И это — не единственная наша проблема, — произнёс Мот. — Кто-то пытался проникнуть в квартиру, пока тебя не было.

— Опять? — вскинул брови я. — Только не говори, что командир стражи снова пытался дверь взломать.

— Нет, на этот раз кто-то лез через окно. Но стоило мне подкрасться к подоконнику, он почему-то сразу же сбежал, — фыркнул Мот. — Может, у него какая-нибудь фобия? Котов не переносит. Бывают же такие отвратительные люди!

— Так, с неудачливым злоумышленником будем разбираться позже. Говори, что с вороной.

— Ошиблись мы в расчётах. Воды и еды ей уже катастрофически не хватает. Думаю, она отличается от обычных птиц. Ей есть нужно больше. Она же магический фамильяр, как и я.

Теперь понятно, почему Мот рыбу жрёт вёдрами. Я бы такие объёмы даже на спор проглотить не смог.

— Она разговорилась уже ближе к вечеру. Начала умолять о помощи, — Мот подошёл к двери, просунул нос в щёлку и принюхался. — Сначала думал, что она врёт, но потом почувствовал, что маны в ней остаётся критически мало. Этой ночью она умрёт, если мы ничего не предпримем.

Я активировал «анализ» и направил свою магию через дверь.

Да… Мот прав. Птица не притворяется. Сердце еле бьётся, остальные органы работают на износ. Причём судя по тому, откуда исходит жизненная энергия, она сейчас лежит на полу.

Что ж, иного выхода у меня нет. Морить её голодом нет смысла.

Я открыл дверь, на всякий случай приготовился ловить пленницу, но та не пыталась от нас сбежать. Она даже двинуться толком не могла. Мы с Мотом присели рядом с ней.

— Вариантов у тебя остаётся немного, — произнёс я. — Имя своё назовёшь или так и будем играть в молчанку?

— Грима… — прохрипела птица.

— Судя по тому, что мы видим, Грима, жить тебе осталось недолго. Но, не буду врать, смерти я тебе не желаю. Переходи на нашу сторону. Назови имя своего хозяина, который послал тебя сюда, и мы тебя накормим. Умереть не дадим — даю слово.

— Ты обманешь… Хозяин тоже всех обманывает. Все вы, люди, такие, — заявила она.

— Полностью согласен, — подтвердил Мот. — Все, кроме моего хозяина. Он на еду очень щедр. Так что колись, пернатая! Кто тебя прислал?

Фамильяр был при смерти, ей не было смысла лгать. Но я всё равно анализировал её состояние, чтобы определить уровень стресса.

Видимо, включился инстинкт самосохранения, и ворона поняла, что иного выхода у неё нет.

И тогда после недолгих раздумий Грима всё-таки назвала имя своего хозяина. Мои предположения оказались неверны.

Этим человеком был не Шолохов, не Громов и даже не Биркин.

Но я его знал.