Преследуя восход

3

Это место…

Всего два дня назад оно бы мне понравилось. Возможно, я бы даже зашел взглянуть, что представляет из себя этот диско-клуб; он выглядел стильным и современным. Разумеется, от этого коктейли не стали бы менее обжигающими, а дурацкие удары музыки — менее оглушительными. Зато публика была бы там словно размытой, и не было бы необходимости разговаривать. Глаза в глаза, тело к телу — все просто: никаких избитых фраз, показного внимания, привычной лжи. Тем, кто приходил туда, так это нравилось: короткая, потная, бессонная ночь, размазанный грим и животные запахи, а если все пойдет как надо — завтрак вдвоем. С девушками, которые раздеваются первыми, такие вещи проходят лучше всего; это я давно заметил. Координатами обменивались легко, без всяких обязательств, между поцелуями; впрочем, не было никакой необходимости звонить еще раз. Это была не любовь — ну так что же? Любовь — это не для каждого. Во всяком случае это было честно и никому не причиняло боли.

Но сейчас от одной мысли о таком месте и обо всем, что ему сопутствует, мне стало тошно. Уже один вид этой мишурной улицы был испытанием для рассудка.

Само ее существование, казалось, противоречит тому, с чем я столкнулся в ту ночь, независимо от того, романтизировать это или нет. Следовало либо убираться отсюда, либо поверить… Или уж ничему не верить и ничему не доверять, во всяком случае своим чувствам. Я забыл о машине; я тупо брел через дорогу, мне повезло, что она была пуста. Если бы кто-то увидел меня тогда, наверняка решил бы, что я пьян. Я благодарно погрузился в спасительную темноту улицы, как раненое животное, отчаянно стремящееся спрятаться. Мои пальцы скользнули по еще свежей краске оконной рамы и дотронулись до изношенного камня стены. Я моргнул и огляделся. Теперь, когда солнце зашло, улица была узкой и темной, и это придавало ей еще большее сходство с теми, по которым я блуждал в ту странную ночь. Тени прятали то, что с ней стало, слабый отблеск звездного света снова окутал ее покровом тайны. Я оглянулся и рассмеялся над таким контрастом: вся новизна казалась лишь фасадом, тонким цветистым слоем, покрывавшим то, что было в действительности. И вдруг мне стало не так уж трудно вновь поверить в себя. Как и предсказывал Джип, я вернулся.

Как предсказывал Джип… Так что же он говорил еще? «Спроси Джипа-штурмана». Я совершенно отчетливо вспомнил его слова, так, словно снова услышал их: «Спрашивай любого, меня все знают…» Что ж, это должно быть достаточно просто. Мне и в голову не пришло искать его прямо здесь, в одном из этих нарядных бистро. Но в дальнем конце улицы тусклой желтизной светились какие-то окна. Должно быть, там что-то есть.

Это оказалась пивная, не очень большая и уж нисколько не реставрированная. Вид у нее был самый что ни есть запущенный. Она находилась на углу, ее можно было узнать по вычурной вывеске из покрытой глазурью мозаики эдвардианской эпохи, пурпурно-синего цвета, совершенно потрескавшейся и грязной, и по окнам — покрытым пятнами, закопченным и тусклым, испещренным надписями, рекламировавшими эль стоимостью сорок шиллингов, изготовленный на каких-то позабытых пивзаводах. Пробивавшийся из окон свет был неярким, доносившиеся голоса — хриплыми; по виду это было еще то заведение, и я порядком струхнул. Однако отсюда можно было хотя бы начать поиски. Облезлая дверь жалобно взвизгнула, когда я открыл ее и ступил в облако удушливого дыма.

Я полагал, что разговоры немедленно прекратятся, однако, похоже, никто не обратил на меня и малейшего внимания. Что было к лучшему, поскольку в этом заплеванном и пыльном месте моя элегантная белая куртка с отделкой из серого меха представляла собой такой же контраст с одеждой окружающих, как и электрический пресс для выжимки сока, поблескивавший в дальнем конце зала. Флюоресцирующий свет слишком безжалостно высвечивал помещение — потрескавшийся виниловый пол во всем его выцветшем великолепии, желтые от дыма стены, морщинистые, как грецкий орех, лица стариков, составлявших большую часть посетителей, по виду пожилых рабочих, сгорбленных и поникших в своих грязных дождевиках. И кстати, по-видимому, еще и глуховатых, поскольку громкие голоса принадлежали именно им; несколько мужчин помоложе, этакие пятидесятилетние версии того же типа, сидели, мрачно созерцая их как грустное видение собственного будущего. У двери задиристые подростки накачивались элем из банок и орали друг на друга стонущими голосами. Я собрался с духом и протолкался мимо них к стойке. Крупный, похожий на быка хозяин подал мне скотч в стакане, потускневшем от бесконечного мытья, и наморщил лоб, когда я спросил его, не было ли здесь парня по имени Джип.

— Джип? — С минуту он смотрел на меня большими невыразительными бычьими же глазами, затем повернулся к завсегдатаям, опираясь на стойку, покрытую облупившимся лаком: — Тут джентльмен спрашивает Джипа — может, кто знает такого?

— Джип?

Старики повернули головы и забормотали, передавая друг другу имя. Морщины стали глубже, одна-две головы отрицательно качнулись, остальные, казалось, были менее уверены. Однако никто ничего не сказал, и хозяин уже поворачивался ко мне, пожимая плечами, как вдруг один старикан, сидевший сгорбившись у газовой батареи, самый морщинистый и загорелый из всех, неожиданно заметил:

— Да ему никак Джипа-штурмана надобно?

На минуту воцарилось молчание. А потом раздался нестройный хор — все поняли, о ком идет речь, и морщины на лбу хозяина разгладились.

— А, этот? Что-то давненько я его не видал. Хотя…

И я был поражен, насколько сразу изменилась обстановка, словно преобразившись от легкого движения света. Казалось, все осталось на своих местах, но заблестело, как старая живопись, неожиданно получившая хорошее освещение. Каким-то образом вся эта мрачная картина ожила, словно что-то раздвинуло границы мрака и тоски и сделало обстановку доброжелательной, уютной, безопасной. На мгновение мне показалось, что я смотрю на нее глазами одного из этих стариков.

— Да тут он где-то наверняка!

— Может, на Дурбанском тракте?..

— Давеча видал его у старика Лео…

Люди тоже переменились, ожили, бодро давая мне указания, где я мог попытаться найти Джипа. Не только я заметил перемену обстановки; юнцы тоже уставились на стариков во все глаза, словно те превратились в берсерков, и на меня тоже. Наконец согласие было достигнуто: Джип почти наверняка сейчас в «Русалке». Однако мне надо поспешить, если я хочу застать его до того, как он уйдет на работу. Я так и поступил, впрочем успев перед этим расправиться с виски.

Данные мне инструкции, к счастью, оказались на редкость четкими, к тому же у меня хватило ума не возвращаться за машиной. Я мчался по улице до тех пор, пока не обнаружил, что скольжу по самым грязным булыжникам, какие мне только доводилось топтать, а затем увидел перед собой допотопное строение, на удивление похожее на пивную, из которой я только что вышел. Его фасад был подлинно деревянно-кирпичным, не какой-нибудь современной подделкой в стиле Тюдоров. Бриз с моря был освежающим, если можно вообще применить это слово к тому, что колеблет в воздухе столь разнообразные зловония. На поскрипывающей вывеске качалось грубое изображение увенчанной остроконечной короной русалки, как всегда длинноволосой, с обнаженной грудью и раздвоенным хвостом. Названия не было, да оно и не требовалось.

Я подошел к двери, выяснил, что она открывается наружу, и спустился по деревянным ступенькам в дымное помещение, заставленное столами и освещавшееся, как мне показалось, только великолепным камином в конце зала. Длинные столы были забиты пьющими, в большинстве своем походившими на художников, с длинными волосами, странно подвязанными кверху; они шумно спорили, стучали костями, перебрасывались в карты и поднимали кружки, которые, похоже, были сделаны в незапамятные времена. Некоторые вдобавок торговались по поводу каких-то таинственных кип листов, лежавших на столах, курили длинные трубки, читали друг другу вслух что-то написанное от руки или грубо напечатанное на бумаге — при этом одновременно крепко прижимали к себе или лапали женщин весьма примечательной внешности. Иногда даже чересчур примечательной, но я сдержал свой интерес: у многих кавалеров имелись на поясе ножи довольно зловещего вида. Именно такое место пришлось бы по вкусу Джипу, подумал я, слегка содрогнувшись; однако самого его нигде не было видно, а единственным представителем обслуживающего персонала был красноносый увалень в кожаном переднике, ковырявшийся где-то за четыре столика от меня и остававшийся глухим к окрикам куда более громким, чем мой. Я проложил дорогу через зал к камину, здесь была более респектабельная территория с великолепными старинными скамьями с высокими спинками и подушками. Скамьи, находившиеся ближе всего к камину, были по-хозяйски монополизированы парочкой хиппиобразных субъектов средних лет. Один был низеньким, круглым и похожим на поросенка, второй — среднего роста, лысеющий, с тщательно ухоженными усами и козлиной бородкой. Я решил было, что один из них хозяин заведения, однако услышал, что они отчаянно спорят о литературе на гортанном деревенском диалекте. Я предположил, что это преподаватели народного университета, но все же спросил у них, и, к моему удивлению, высокий очень вежливо указал мне на уютное местечко у стены. А там, погрузив нос в кружку с пивом, сидел предмет моих поисков.

Увидев меня, он едва не выронил кружку и чуть не опрокинул стол, вскочив мне навстречу:

— Стив! Говорил же я, что ты опять придешь, сова ты эдакая! Давай садись, выпей хотя бы пивка, — мне ж на работу, так что сегодня мы не сможем устроить настоящую пирушку, как я тебе обещал. Но на пиво время у нас есть, даже на две-три кружки… — Он выбил из меня почти весь дух, хлопая по спине, но мне все же удалось вставить слово и дать понять, что я должен сообщить ему кое-что серьезное. До того, как я начал говорить, Джип настоял на том, чтобы я выпил пива, однако, услышав про налет на наш офис, едва не поперхнулся своим.

— Обейя? Уанга? Ну да, я слыхал про это, точно, слыхал. Я плавал в тех водах разок-другой. И про мазанча… — Лицо Джипа сморщилось, словно от какого-то отвратительного запаха. — И про них, и про зобопов, и про влинблиндингов. Скверное дело. Это тайные общества, братства хитрецов, чародеев, колдунов — бокоров, так они себя зовут. Опасные компании. А уанга — это просто способы их работы.

— Замечательно. И что же за вуду эта уанга, черт бы ее побрал?

Джип пожал плечами:

— Ты сам это и назвал.

Я очень осторожно отхлебнул пива:

— Ты хочешь сказать — это и есть вуду?

Он развел руками.

— Ну, не совсем. Вуду — это такая же вера, как и другие, только еще, скажем, неотшлифованная на краях. Вудуисты танцуют, доводя себя до транса, а тогда призывают своих богов вселиться в них. Но ведь христиане и иудеи, насколько я понимаю, тоже когда-то делали нечто подобное. Может, это просто такая стадия, которую проходит любая религия. Впрочем, не берусь утверждать — я человек не ученый. Скажу только, что в любой из них есть и хорошее и дурное. К примеру… Ну, представь себе камень в земле. А теперь представь, что ты его перевернул. И то, что находится под камнем — чернота да какие-то ползающие твари, — это и есть уанга.

Я промолчал, а он продолжил, как будто про себя:

— Есть тут что-то от культа сатаны, только не так все просто. Вуду, оно, конечно, не подарок, но его боги или духи — лоа их называют, они, в общем-то, неплохие парни. Ну, скажем, нейтральные. Но вот самые дурные из бокоров призывают других лоа — настоящих ублюдков, злобных, готовых все крушить, людоедов и все такое. Только — странная, понимаешь, штука — их зовут, в общем-то, одними и теми же именами. У каждого лоа есть добрый двойник, кроме одного типа по имени Дон Педро. Не очень-то милый парнишка, судя по тому, что мне приходилось о нем слышать.

Я вздрогнул, но Джип, все еще погруженный в свои мысли, этого не заметил.

— Так что, похоже, погром вам устроил кто-то из ребят-вудуистов. Но вот кто и какое это все имеет отношение к той ночи — этого я не пойму, Стив! Не могу сообразить. Случись это где-нибудь здесь, я сказал бы: да, наверно, это волки кого-то предупреждают или решили немного позабавиться. Эти выродки оттуда и приезжают, откуда пришел «Искандер». И они пойдут за любым богом, если только он такая же вонючка, как они сами. Но в другой части города — в Сердцевине? Нет, черт побери! Поверить не могу! Стая никогда не зашла бы так далеко — никогда! Что могло бы их заставить? Жадность и страх — вот главное в их характере. Но ведь это было ни то и ни другое. А ты — ты можешь как-нибудь это объяснить?

— Насчет моего случая — нет, Джип. А вот насчет налета на тебя — да. И его причина — помнишь, ты не мог ее найти? А что, если ты был всего лишь прикрытием?

В этот раз Джип поперхнулся по-настоящему. Но когда он отдышался и очистил нос от пива, я рассказал ему о своих предположениях, и, слушая, он начал кивать сначала возбужденно, потом — мрачно.

— Вот это да! — наконец произнес он. — Изобразить ограбление, чтобы прикрыть свои грязные делишки, и оставить труп для пущей убедительности. Такое могло быть, Стив, очень даже могло быть! Правда, что-то уж слишком хитроумно для волков. Но, может, у них тоже кровь иногда к мозгам приливает. Г-м-м. Но если и так, чего пороть горячку? У них же ничего не вышло, правда? Благодаря тебе. И хватит, не бери в голову. А то вон как взмыленная лошадь…

— До тебя что, не дошло? — рявкнул я так громко, что на мгновение гомон в заведении прекратился. Я понизил голос: — Меня прямо поражает, что они выждали целую ночь! Что бы они там ни затевали, это еще не сделано! Что-то, что должно быть среди груза, а его нет. Или, наоборот, есть, но его не должно быть. А что из этого следует? Ставлю десять к одному, что они вернутся…

Джип с минуту сидел молча. Затем стукнул себя ладонью по виску так, что его рыжие волосы разлетелись.

— Им пришлось выждать ночь, — пробормотал он, — чтобы устроить тебе эту штуку.

— Что? Но как они могут знать что-то обо мне?

Джип фыркнул:

— У них свои способы. Может, они следили за тобой — хотя можно это сделать и другими путями. Волки не могли поверить, что ты просто так свалился на них, как гром среди ясного неба. Тем более ты стал разнюхивать про «Искандер». По крайней мере мозги у меня хоть чуть-чуть работают — иосафат![6]

Он проглотил пиво, затем выпрямился.

— Спасибо, Стив… хотя «спасибо» — это явно недостаточно. Похоже, ты только что снова спас мне жизнь. — Он ухмыльнулся. — У тебя это вроде как входит в привычку, а? Но давай-ка подумаем вместе — и скоренько: точно они придут или нет? Понимаешь, о том налете пошли разговоры. Наутро половина народу, у кого там были вещи, прискакали, как ошпаренные, и все хорошенько проверили на месте — со мной. Ничего странного. Стой, дай подумать, что там осталось? Не так чтоб очень много. Дрова, только среди досок ничего не спрячешь. Что же там еще есть такое, куда можно что-нибудь запихать?

Джип что-то пробормотал про себя и вдруг прошипел:

— Корни! Чертова прорва здоровенных тюков с корнями — вот куда можно засунуть что угодно! — Он снова забормотал: — Я, правда, не могу взять и просто так разорвать их, чтобы взглянуть. Не могу без грузополучателя. А он — в аллее Дамбаллы, далековато от порта, за Балтийской набережной…

Аллея Дамбаллы? Мы переглянулись. Я где-то слышал это название.

— Да, правильно, Дамбалла — это один из вудуистских богов, — с некоторым беспокойством, словно защищаясь, проговорил Джип, будто ему не очень было по душе то, куда все это ведет. — Но он-то как раз добрый парень, источник жизни — ничего общего с этим Доном П. А то, что «Искандер» привез всякое добро для этих парней с аллеи, — что может быть естественней? Шел-то он как раз из тех мест. Это ничего не доказывает. И все-таки, конечно, надо бы вытащить грузополучателя и пойти взглянуть. — Неожиданно лицо Джипа стало суровым, словно вспышка гнева напрочь прогнала неуверенность. — Черта с два это ничего не доказывает! Самая крепкая ниточка из тех, что у нас есть. Сходится, все сходится, и даже слишком хорошо, разрази меня гром! И если старина Фредерик попытается выкинуть какую-нибудь штуку, я самолично заставлю его переворошить каждый корень — до последнего! Правда, времени у нас маловато, а путь — мили две. Быстрее всего на лодке, если удастся найти ее в такой час…

— Послушай, Джип, — предложил я довольно робко, — моя машина тут неподалеку… Я думаю…

Лицо Джипа осветилось:

— Твоя машина! Отлично! Поехали! — Он снова подпрыгнул, возбужденный, как мальчишка-школьник; я торопливо проглотил пиво, что было просто возмутительно — пиво было выше всяких похвал, и последовал за ним. В смятении я не приметил улицы, где припарковался, не помнил даже названия той сомнительной пивнушки, но Джип все сразу понял из описания и провел меня туда, как показалось, даже более коротким путем. Когда мы проходили мимо пивной, Джип просунул голову в дверь, где его встретил приветственный рев, и крикнул «спасибо»; а уж от пивной я помнил дорогу сам.

Когда мы вышли из боковой улочки, я поразился: темнота уже сгустилась по-настоящему, в воздухе слегка ощущалась влага, и место полностью преобразилось. Теперь свежая краска и претенциозное оформление поглотил мрак, казавшийся еще более густым из-за уличных фонарей. Создавалось впечатление, что ряды ярких шаров и сияющие вывески повисли в воздухе перед суровыми неприкосновенными тенями-зданиями; их крыши, остроконечные и украшенные башенками, на фоне сияющего неба казались вечными, существующими вне времени. На секунду у меня появилось сомнение — а стоит ли там моя машина?

Однако она оказалась на месте. Когда мы добрались до нее, Джип обошел автомобиль, словно зачарованный, не в силах оторвать пальцы от гладкого покрытия, а когда я открыл дверь, он неловко залез внутрь.

— Мне еще ни разу не доводилось сидеть в этих шикарных закрытых машинах, — со смущенной улыбкой признался он, а потом его просто заворожил люк в крыше.

Когда мы мягко стали набирать скорость, я услышал, как у него перехватило дыхание. Набрав тридцать миль, я бросил взгляд вбок и увидел, что Джип, прямой, как палка, и напряженный, сидит, уставившись перед собой и крепко упершись ногами в пол. Я поступил несколько жестоко, разогнавшись до сорока, когда сворачивал на Дунайскую улицу, однако эффект на этот раз оказался совершенно противоположным: как только Джип уразумел, что мы летим, не теряя управления, он взбрыкнул ногами и завопил:

— Эй, а ты можешь из нее выжать больше?

— Пятьдесят пять тебя устроит?

Как только я стал разгоняться дальше, Джип подпрыгнул на сиденье и заорал:

— Давай!! Быстрее! Чего ты медлишь!

— Вон та развязка, о которой ты говорил, и потом в этом городе существует такая вещь, как ограничение скорости. И светофоры! — Хотя если посмотреть, во что я вляпался, остановившись на одном таком светофоре… — Так куда нам отсюда, штурман?

Джип, обиженно плюхнувшийся было на сиденье, быстро выпрямился и, как возбужденный ребенок, глазел на яркие огни и ослепительные витрины Харбор Уок. Он признался, что давненько тут не бывал. Мне бы следовало поинтересоваться о конкретном значении этого «давненько», но, как ни странно, мне не пришло в голову спросить его об этом — тогда не пришло. К счастью, похоже, расположение зданий и улиц здесь почти не менялось. Джип выбрал какой-то поворот совершенно неправдоподобного вида и стал давать вполне четкие указания, как ехать по кружившим боковым улицам. Съехав с главной дороги, я на полной скорости проехал один-два поворота, просто чтобы порадовать Джипа.

Наконец, скрипя шинами, мы свернули на более широкую улицу — бульвар, где стояли массивные дома с фронтонами, украшенными полуколоннами. Деловых зданий здесь не было; должно быть, некогда это был район особняков крупных торговцев: отсюда было рукой подать до причалов и контор. В те времена дома наверняка выглядели по-настоящему внушительно, с высокими окнами и резными дверными перемычками, возвышавшимися над широкими ступенями и отделанными прекрасно отесанным песчаником. Теперь же ступени износились, перемычки потрескались, раскрошились и были усеяны птичьим пометом, окна — по большей части заколочены или слепы. Почерневший камень был залеплен рваными афишами и украшен надписями мелом и краской. Горели всего два-три уличных фонаря, но все вокруг было так безжизненно, что, похоже, и они были здесь не особенно нужны. Я затормозил у раскрошившегося поребрика, и Джип выскочил из кабины чуть ли не раньше, чем я успел поставить машину на ручник. Что-то звякнуло о дверцу.

— Пошли!

Я заморгал. Каким-то образом я прежде не заметил это «что-то».

— Джип… Этот… э-э-э… палаш… Ты не хочешь оставить его в машине?

Джип коротко рассмеялся:

— Здесь-то? Ни за что! Мешочники, воскресшие — никогда не знаешь, на кого тут нарвешься. Только не волнуйся! Никто его и не заметит. Люди ведь по большей части видят только то, что хотят увидеть, а если что-то и не сходится с ожидаемым, они просто не обращают на него внимания. — Зубы Джипа сверкнули в темноте. — А ты сам-то сколько уже странного видел здесь краем глаза, а? Пошли!

Я поспешно закрыл машину и двинулся вслед за Джипом. Угнаться за ним было делом нелегким, но я не очень-то хотел остаться один в этом мраке. Я недоумевал, что это за мешочники, но спрашивать у меня просто не хватало дыхания, а когда машина исчезла из виду, я решил, что не так уж и горю желанием узнать об этом.

Джип направился не к какому-нибудь подъезду, но свернул в узкий и неприветливый разрыв где-то в середине бульвара — в переулок, где когда-то, скорее всего, находились конюшни и каретные сараи, а теперь лишь темнели полуразвалившиеся остовы построек. Когда переулок резко повернул вправо, у меня возникло ощущение, что воздух стал теплее. Впереди горели огни, и, когда мы приблизились, я увидел, что это старинные уличные фонари, укрепленные на стенах и освещающие длинный ряд маленьких магазинчиков. Свет был теплым и желтым; когда мы проходили мимо первого фонаря, я услышал шипение и поднял голову: это был настоящий газовый фонарь. Под фонарем на табличке времен королевы Виктории, сильно растрескавшейся и облупившейся, было написано: «Дорога Данборо».

Сами магазинчики выглядели весьма причудливо и странновато: в некоторых оконных переплетах красовалось бутылочное стекло, другие проемы закрывали раскрашенные деревянные щиты. Многие окна вторых этажей были освещены; в неподвижном воздухе витали странные запахи, раздавался негромкий гул голосов, иногда глухие удары рок-музыки, но всегда — как-то приглушенно. Возле одного магазинчика стоял вполне современный газетный киоск, расколотый сбоку, на соседнем красовалась настоящая викторианская вывеска, сообщавшая, что здесь «Торговля продовольствием для благородных семейств», а на подоконнике виднелась куча выцветших консервных жестянок. Другой магазинчик был доверху заставлен старой мебелью. Что касается прочих, догадаться об их назначении было труднее; на них не было, как на других, вывесок или написанных от руки карточек, гласивших: «Их Светлость державный Иосиф!» или «Универмаг могущественного Гуизваба», перемежавшихся рекламой женьшеня, восстановителя для волос, гаданий на картах таро, чая Гун Юм и живительных средств для мужчин. Одна огромная сияющая оранжевым вывеска вопрошала: «А у тебя есть права?», словно пытаясь убедить меня в том, что мне чего-то недостает.

К моей радости, Джип свернул не в эту дверь, а к магазинчику рядом с мебельным, выглядевшему вполне прилично. Оконные рамы и дверь его были хорошо отлакированы, бронзовые украшения сверкали, а в витринах аккуратными рядами располагалось все, что угодно, начиная с книг в нарядных обложках и кончая пучками перьев, палочек для курения благовоний и предметами весьма экзотических народных промыслов. Что мне действительно бросилось там в глаза, так это картина: исполненная наивного воображения, раскрашенная ярко, как попугай, и какая-то по-детски прямолинейная. Эффект она, однако, производила какой угодно, но только не детский. На меня смотрел чернокожий мужчина в фантастического покроя белой военной форме с ярко-алым кушаком, золотыми пуговицами и в тропическом шлеме, украшенном плюмажем. Он прямо и гордо сидел в седле на крылатом коне, поднявшемся на дыбы на фоне зигзагов молний, пронзавших штормовое небо. В руке у него была кривая сабля, а вокруг головы — сияющий нимб в виде золотого листа. Ну прямо икона, только вот стиль был скорее африканский, может быть, эфиопский. Внизу на аккуратной медной табличке я прочел: «Saint-Jaques Majeur»[7]. Но это изображение не связывалось у меня ни с одним из святых, о каких я когда-либо слышал. Особенно смутил меня дождь из алых капелек, стекавших с острия сабли. Я обернулся, чтобы спросить у Джипа, но тот нетерпеливо проскочил мимо меня. Когда он распахнул дверь, нежно прозвенел колокольчик.

Из-под прилавка, находившегося у самой двери, вылетел — так, словно его вытолкнули оттуда, — темнокожий мужчина средних лет или даже постарше, с элегантными седыми бачками. На нем поверх коричневого вельветового пиджака был надет аккуратный зеленый бязевый передник, как у дворецкого, чистящего господское серебро.

— Страшно сожалею, джентльмены, — начал он звучным голосом, — однако сегодня наш магазин закрыт… — Тут он увидел Джипа и просиял: — Но, конечно же, не для вас, капитан! Чем обязан?..

И задохнулся, ибо Джип рывком протянул руку через прилавок, схватил мужчину за пиджак и привлек к себе с такой силой, что у бедняги ноги оторвались от пола. Джип смотрел на него сверкающими сузившимися глазами, приблизив лицо вплотную к его лицу.

— Партия корня, Фредерик! Та, что сейчас собирает пыль у меня на складе! Это ведь твой товар, верно? Так почему ты до сих пор не приехал забрать его, а?

Глаза мужчины расширились, он захлопал руками и беспомощно и удивленно закаркал. Мне стало стыдно, и я схватил Джипа за запястье. Ощущение было такое, словно я ухватил стальной трос.

— Отпусти его, Джип! Он не сможет тебе ответить, если задохнется!

Джип ничего не сказал, однако отпустил мужчину, и тот чуть не свалился на прилавок.

— Но, капитан, — выдохнул он, — я не имею ни малейшего… я, право, не понимаю… если я что-то нарушил, я… я ведь уже не так молод, вы понимаете, мне уже не так легко договориться о таких вещах, как… я полагаю, что не… — Даже задыхаясь, он старался подбирать выражения поизысканней.

— Значит, вы не могли приехать сами? — подсказал я. Он глубоко вобрал воздух в легкие и пригладил растрепанные бачки.

— Да, сэр, право же, так! Более мелкие грузы я могу поместить в своей машине, но корни — это крупный груз, а фургон я больше не держу.

Джип задумчиво постучал по покрытому мрамором прилавку и оглядел магазинчик:

— Ах вот как? Так зачем же заказываешь так много? Значит, ты собираешься оставить его у нас и забирать по тюку, по мере надобности?

Фредерик позволил себе изобразить жалобную ухмылку:

— При таких ставках на тонно-место, сэр? Едва ли. Нет, у меня имеется исключительно любезный сосед, у которого есть подходящий фургон. И он обещал мне подъехать и забрать эти корни, когда у него выдастся свободный часок. Однако до сих пор ему не удалось выкроить время. А естественно, в таких делах не хочется оказывать давление…

Выражение лица Джипа стало холодным:

— Может, сейчас как раз тот случай, когда стоило бы. Ладно, Фред, давай познакомь меня с ним. Сию минуту.

— Как пожелаете, капитан, как угодно… — заикаясь, забормотал хозяин магазинчика, когда Джип без лишних слов попросту выволок его из-за прилавка. — Но уверяю вас… Мистер Каффи… в высшей степени приятный и всегда готовый помочь коллега… — Джип тем временем уже выводил Фредерика на улицу. — Такая крупная закупка… так много преимуществ, если закупить, э-э, навалом, если вы позволите мне прибегнуть к столь вульгарному выражению… Это целиком и полностью по его инициативе…

— И что же теперь? — осведомился Джип с тихой угрозой в голосе. — Пора уже мне перекинуться парой слов с таким предприимчивым парнем. Ну, и какая дверь его?

Дверь оказалась дверью мебельного магазина. Я нажал пластмассовую кнопку звонка, над которым была табличка «Каффи», услышал резкое пронзительное эхо в доме, но никакой реакции не последовало. Нажал снова, и опять ничего. В окнах второго этажа света не было. Я еще раз нажал кнопку звонка, и Фредерик растерянно заморгал:

— Как странно! Обычно он дома в это время. И его фургона нет. Возможно, он куда-нибудь повез купленную мебель…

— Возможно, — согласился я. И посмотрел на Джипа. — Если только не надумал выполнить ваше маленькое поручение именно сейчас…

Джип круто развернулся:

— Склад… поехали!

Он бросился прочь по улице, таща за собой упирающегося владельца магазина, который, спотыкаясь, следовал за Джипом, а его передник хлопал в воздухе.

— Но, капитан… мой магазин… он не заперт…

— Да кому он нужен! Стив, хоть теперь-то ты можешь как следует жать на газ?

— Если ты уверен, что до этого…

— Уверен. Еще как уверен, черт побери! Хотя был бы счастлив, если ошибаюсь.

— Что ж… — Я сглотнул. — Попробую.

Шины взвизгнули на булыжниках, когда мы резко повернули, и Фредерик, сидевший на заднем сиденье, хорошенько ударился головой о крышу и добавил к визгу и свою ноту.

— Стой! — рявкнул Джип, сгорбившийся на сиденье, измученный и бледный. Я с силой ударил по тормозам, и Джип вцепился в панель приборов. Я чуть не оторвал заднюю часть машины, она, как безумная, вильнула, прежде чем, проехав юзом и оставляя извилистый след, остановилась. Я выключил зажигание и навалился на руль, с трудом сдерживая смех облегчения. Подумать только, а ведь я всегда прежде останавливался на красный свет.

— Приехали! — объявил Джип.

Проследив за его взглядом, я увидел ту же тускло освещенную улицу, пустую и тихую, те же строительные леса, а дальше — скрытое за тенью пустоты море. И кругом — ни души. Но Джип щелкнул пальцами и указал в сторону. Из теней позади нас мои фары вырвали ответный двойной отблеск и слабо высветили темную массу мебельного фургона.

Джип упорно сражался с дверью моей машины. Наконец ему удалось ее одолеть, и он бросился к складу. Я нагнал его у ворот: они были приоткрыты, и створки тихонько поскрипывали на ветерке. Внутри была чернота, наполненная множеством незнакомых запахов. Я вошел туда вслед за Джипом, увидел его силуэт, то тут, то там отбрасывавший тень в неярком свете, затем приближавшийся к чему-то напоминавшему валяющийся на полу мешок. Джип что-то проворчал и нагнулся. Как будто сама пустота уставилась на нас оттуда, широко открытыми глазами и отвисшей челюстью зло пародируя мое изумление. Я не знал этого человека, а теперь уже никогда и не узнаю.

— Ремендадо, — хрипло прошептал Джип. — Дневной дежурный, я должен был сменить его десять минут назад…

Я отступил в страхе, меня затошнило. Под моей ногой что-то звякнуло. Джип поднял глаза — и вдруг с криком отскочил, а в это время в луче света что-то сверкнуло, и лезвие со свистом разрезало воздух как раз в том месте, где он только что стоял. Джип исчез в тенях, которые вдруг ожили. Всюду замелькали какие-то силуэты. Чьи-то руки попытались схватить меня, но только скользнули по телу, отбросив меня назад и ударив о ворота. Это меня спасло, ибо прямо перед моим лицом блеснул клинок.

Я нырнул и инстинктивно схватил саблю, о которую только что споткнулся… Схватил совершенно непреднамеренно. Я вообще ни о чем не думал. Наверное, я закричал, ибо других голосов слышно не было. Но вот что действительно я сделал, так это бросился в сторону, к полоске света, пробивавшейся из-под ворот, — и за ворота, захлопнув створки за мгновение до того, как на нее навалились чьи-то тяжелые тела. А потом я кинулся прочь…

Я бросился со всех ног. Это не была слепая паника, если она вообще бывает; нет, я прекрасно знал, что делаю: это было эгоистичное и трусливое бегство. Я бежал не за помощью — ничего подобного, я просто дал деру. Эти руки, хватавшие меня в темноте, они напрочь лишили меня самообладания и обнажили животные инстинкты. Я бежал, чтобы спасти себя. И в силу какой-то безумной превратности я помчался в неверном направлении, прочь от машины, в сторону прятавшихся в тени доков и лежавшего за ними ночного моря.

На бегу я услышал, как ворота распахнулись. Я оглянулся, и потом мне уже было не до того, чтобы мешкать. Три фигуры, огромные и долговязые, громко стуча сапогами, выскочили на слабо освещенную улицу. Их длиннополые кафтаны развевались; мгновение спустя они бросились за мной. И в руке у каждого сверкал не просто нож, но громадная сабля с широким лезвием, отбрасывавшим тусклые блики.

Вот тут-то я уж точно завопил и помчался еще скорее. Но мне казалось, тени отступают, отказываясь меня прятать, а преследователи на своих длинных ногах неумолимо приближаются. Я повернул направо только потому, что надо было куда-то повернуть, и оказался на узкой улочке, которая выходила к морю. Я выскочил на причал. Но то, что я увидел, заставило меня остановиться и замереть в изумлении. В это мгновение я совершенно забыл о преследователях.

Вода была видна только благодаря освещавшему ее звездному свету — слегка рябившее зеркало из черного стекла. Но то, что отражалось в нем, и приковало меня к месту: паутина черных линий, гуща лишенных листьев стволов. В полном изумлении, забыв про все на свете, я поднял глаза, уже зная, что увижу.

Я знал и все-таки был к этому совершенно не готов. Это был лес — лес высоких мачт и переплетенного такелажа, рассекавший ночь. Лес этот простирался во все стороны, насколько хватало глаз, четко выделяясь на фоне неба. Старый порт, который я видел пустым и заброшенным всего несколько часов назад, теперь оказался буквально забит огромными трехмачтовыми кораблями. Их было так много, и борта их были так высоки, что почти закрывали море и небо. Я столкнулся с чудом, оно было выше моего понимания, я словно заглянул в бесконечность. Словно ветер, дувший с моря, она обдала меня холодом, показала, как ничтожен я сам и все мои тревоги. Я слишком хорошо понимал, что все это отнюдь не иллюзия; если кто и был здесь нереальным, так это я сам. Там, где могло произойти такое, страх казался неуместным.

Во всяком случае до той секунды, когда топот башмаков стал чересчур громким, чтобы можно было игнорировать, и пока я не услышал пыхтения моих преследователей. Тогда, в ужасе от собственной глупости, я повернулся, чтобы снова бежать. Но было поздно. Кто-то ухватил меня за рукав. Я споткнулся, развернулся и повалился навзничь. Тяжелые башмаки больно придавили мне руки. Беспомощный, едва переводя дыхание, я ловил воздух ртом. Вытянутые физиономии преследователей склонились надо мной, безмолвные, бесстрастные, свинцово-серые в неясном свете. Блеснул клинок — широкая абордажная сабля, показавшаяся мне ржавой, зазубренной и не очень острой. Клинок лениво покачивался взад-вперед перед моими глазами, так близко, что задевал ресницы, затем стал подниматься, очевидно, для завершающего удара. Во мне снова проснулся инстинкт. Отчаянно, со всхлипом, я набрал воздуха в легкие и изо всех сил позвал на помощь.

Клинок почему-то не опустился. Я почувствовал, как напряглись придавившие меня к земле ноги. На нас упал луч пронзительно желтого света. Кто-то отозвался на мой крик, со стороны моря прозвучал резкий голос — чистый и вызывающий. Глухо, как угрожающий гонг, застучали чьи-то башмаки по дереву. Я изловчился повернуть голову и заморгал. По спущенному трапу одного из стоявших поблизости судов сбегала фигура, высокая и гибкая. Широкие плечи заливала растрепанная грива волос, сиявших золотом в свете палубного фонаря.

— Ну что, щенки? — снова прозвучал голос, жизнерадостный и дерзкий. — Что-то вы сегодня слишком растявкались! А ну, оставьте его — и брысь в конуру! Или кнута захотели? Я не желаю, чтобы какие-то шавки шлялись у этого причала!

Одеревеневший, в полуобморочном состоянии, я все-таки услышал в этом голосе что-то необычное, и дело было не только в легком акценте. Но тут впервые заговорил один из моих преследователей, и я поразился — невозможно было представить себе голоса более странного, чем у него. Он походил на бульканье, рычание, скрип шагов по морозному гравию, от его звуков в моих жилах стыла кровь — это был ужасающий, совершенно нечеловеческий голос:

— Тебе жаль для волков честно заработанного ими мяса? Проваливай в свою нору, сука, и не суйся куда не след!

Сука?

Ответом был звонкий беспечный смех. Глаза мои уже привыкли к темноте, и я уставился на вновь прибывшего. Поверх облегающей черной куртки и бриджей — костюма, весьма похожего на одежду Джипа, на нем был пояс из золотых пластинок, с которого свисал длинный меч. Но хотя одежда плотно облегала тело, мне потребовалось время, чтобы сообразить, что это женщина, причем женщина весьма привлекательной наружности. Когда она взглянула на меня, ее лицо затуманил гнев, и гнев прозвучал в ее голосе:

— Стало быть, теперь вы кидаетесь и на чужих, да? Прочь отсюда, убирайтесь на свой «Сарацин», не то я хорошенько разукрашу ваши шкуры! Не годится это мясо для щенков!

Их хохот прозвучал жутковато:

— Что ж, давай, лисица! Иди и отними его у нас!

Еще до того как отзвучали эти слова, она выхватила меч и бросилась на них. Ответная реакция была по-звериному быстрой: они зарычали, встали в боевую позицию — и я был тотчас забыт.

— Вставай, мальчик! — крикнула женщина. — Вставай и сматывайся! Беги! — С этими словами она бросилась на них.

Снова бежать? Бежать, как приказано, и оставить другого в опасности? Причем женщину, которая спасла мне жизнь, даже не зная, кто я. А может быть, подействовало то, что меня назвали мальчиком…

— Черта с два! — крикнул я и схватил ближайшего ко мне волка за лодыжки. Это было все равно что ухватиться за фонарный столб, но в школе я играл в регби, и вроде бы неплохо. Он взвизгнул от удивления и рухнул на камни причала. Его сабля покатилась по мостовой. В это мгновение женщина и два других волка скрестили клинки. Тотчас один, пошатываясь, отступил, но в схватку вступил другой, его абордажная сабля высоко взлетела. Казалось, остановить ее невозможно, но меч женщины отразил удар. Ее руку защищала замысловатая гарда с позолоченной гравировкой. Клинок волка ткнулся туда и застрял. Неожиданным движением женщина высвободила свой меч и направила вверх — прямо в горло волку. Тот завертелся, сделал несколько неверных шагов, темная кровь ручьем лилась между его скрюченных пальцев, а затем он упал, дергая ногами, и женщина круто развернулась, чтобы встретить следующего противника…

Между тем по моему виску ударил башмак, и я растянулся на камнях, голова моя наполнилась звоном, в глазах стало двоиться. Перекатившись на живот, я увидел, как женщина и второй волк скрестили клинки в стремительной схватке, нападая и парируя удары. Внезапно она открылась. Волк бросился вперед, но пролетел мимо женщины, тогда как она легко, словно танцуя, отклонилась в сторону и затем с безжалостной легкостью вонзила свой меч ему в подмышечную впадину. Однако у третьего волка — моего — было время, чтобы поднять свою саблю, и, когда клинок женщины глубоко погрузился в бок его товарища, он занес свой, нанося сокрушительный удар.

Точнее, попытался нанести. Потому что, с трудом поднявшись на ноги, я обеими руками ухватился за его руку и буквально повис на ней. Волк протащил меня за собой, но удар нанести не смог. А затем над моей головой запел воздух, словно от взмаха могучего крыла. Тело волка дернулось и согнулось, как стебель в жатке, и я поспешно отпустил его руку, когда вслед за темным фонтаном крови взлетела вверх его голова. Я закрыл глаза и отчетливо услышал два почти одновременных всплеска воды.

Когда я поднял глаза, женщина обшаривала карманы двух других волков, тела которых остались на причале. Она усмехнулась:

— Цел, а? Для безоружного ты поработал просто превосходно. А как эти гиены напали на твой след?

— Джип… — только и смог я сказать.

— Джип, говоришь? — рявкнула она. — Что с ним? И где?

— На складе… надо ему помочь…

Она схватила меня под руку и подняла, как ребенка.

— За мной! Быстро!

Я помедлил только затем, чтобы подобрать одну из брошенных сабель. Все еще держа в руке меч, женщина уже заворачивала за угол, ее башмаки из мягкой кожи стучали по булыжнику. Но я нагнал ее, когда она добежала до двора, и вместе, не говоря ни слова, мы атаковали ворота. Никто, впрочем, и не запирал их. Прямо у входа мы натолкнулись на труп еще одного волка. Откуда-то из глубины склада донеслись звон металла и крик. Женщина бросилась туда, я — следом, в длинный проход между рядами ящиков. В дальнем конце промелькнула фигура, за ней — другие, рослые, размахивающие саблями и чем-то вроде гарпунов и жуткого вида трезубых острог. Они остановились, заметив нас, и угрожающе развернулись в нашу сторону.

Женщина не остановилась. Она ринулась прямо в самую гущу волков. Ее меч стал крушить направо и налево со звуком ветра, свистящего в телефонных проводах. Вот один волк повалился, дергая ногами, следом за ним другой. Но третий поднырнул под ее руку. Он пошел на меня! Абордажная сабля, казалось, весила целую тонну, но я выставил ее перед собой, изо всех сил стараясь подражать женщине. Волк сделал выпад в мою сторону, я попытался его парировать, но сила удара вышибла саблю из моей руки, а я сам рухнул на какой-то ящик. Его сабля пронзила крышку и прошла сквозь нее, заодно срезав несколько волосков с моей шеи, пока ее не остановило расщепившееся дерево. Волк зарычал, рывком освободил свой клинок… и немедленно был повержен, где стоял, ударом в затылок.

Он свалился, как пальто с вешалки. Женщина схватила меня за плечо и потащила за собой. Вместе мы промчались по второму проходу, мимо другого извивающегося на полу тела. Впереди нависал штабель досок, воздух был тяжелым от сладковатого сочного запаха древесины. А около штабеля разыгрывалась небольшая битва, где волки подпрыгивали и яростно наносили удары по чему-то, чего я не видел. Один из них лез вверх, как огромный паук, он уже почти добрался до верха, но последняя доска, за которую он зацепился, неожиданно выскочила из штабеля и обрушила волка, а вместе с ним и небольшую лавину досок на головы его боевых товарищей.

Женщина с развевающимися белокурыми волосами ринулась в гущу свалки с победным кличем. Волки рванулись ей навстречу, отвратительно рыча, и узкий проход превратился в сущий бедлам. Здесь, в узком проходе, до нее могли дотянуться одновременно от силы двое, а среди хаоса разбросанных досок женщина двигалась гораздо легче, чем волки. Я увидел, как отлетел и осел на пол один из них, другой прорвался было к ней, но согнулся пополам и упал…

Зачем я, безоружный идиот, полез к ней, я не знал и не знаю до сих пор. Возможно, ее ярость подстегнула меня, а может, я был слишком напуган, чтобы оставаться одному. Я вскочил на какую-то доску, но только затем, чтобы с воплем свалиться с нее, когда на другой ее конец вскочил волк, украшенный гребнем, как могаук[8]. Я не ожидал, что их глаза светятся во тьме зеленым огнем, и несколько опешил. Он набросился на меня, я упал, а его острога вонзилась в штабель за моей спиной и там, подрагивая, застряла. Длинная рука протянулась и схватила меня за горло, пока второй он пытался освободить оружие. Изо всех сил я пнул его ногой. Волк пронзительно взвыл. Во всяком случае в этом отношении волк оказался вполне мужчиной, однако удар по чувствительному месту не остановил его. Он оставил в покое острогу и выхватил из-за пояса саблю… А затем выронил ее и повалился, когда в его висок со свистом вошел острый торец доски. А вслед за доской со штабеля с диким воинственным кличем спрыгнул Джип и бросился на волков. Захваченные врасплох, зажатые между ним и женщиной, они дрогнули. Один удар, второй… Вот еще один согнулся пополам, когда палаш Джипа вонзился ему в живот. Однако волк, бывший позади него, воспользовался этим, чтобы проскочить мимо Джипа и броситься на женщину. Но сначала он увидел меня…

Острога застряла в доске. Но сабля лежала у моих ног. Я упал на колени, схватил ее и ударил волка. В этот раз без дурацких попыток разыгрывать из себя опытного рубаку — я просто ударил классическим ударом слева, словно играя в сквош.

Он, наверное, решил, что я скрючился с перепугу. Он даже не сделал попытки закрыться. Эффект был сокрушительный, звук — ужасный. Глухой, чавкающий удар, какой можно услышать в глубине мясной лавки, когда верзила рубщик… Сабля снова выпала из моих рук, а волк завертелся, вытаращил глаза, лихорадочно схватившись за правое предплечье. Раздался негромкий звук рвущейся ткани, и рука отвалилась целиком. Вслед за этим по его боку заструилась темная волна крови. Со сверкающими глазами, с пеной и слюной, брызжущей с губ, волк навис надо мной, как само воплощение смерти. Затем его глаза заблуждали, он издал высокий, почти женский вскрик и зашатался. Он упал к ногам своих сотоварищей и умер. Это сломило их окончательно, они обратились в бегство. Однако далеко убежать им не удалось. Я схватился за острогу и вырвал ее из доски, но воспользоваться ею уже не пришлось. Последний из волков кинулся в проход, но Джип, как леопард, прыгнул ему на спину и на бегу перерезал горло.

Я прижался к штабелю, дрожа от страха и стараясь подавить приступ тошноты. Я не мог поверить в то, что сотворил. Зрелище смерти было ужасным, но запах — еще хуже, даже аромат древесины не мог его заглушить. Но женщину, казалось, это ничуть не волнует. Когда я наконец поднял глаза, то увидел, что она примостилась на каком-то ящике и пытается отдышаться. Зрелище было бы привлекательным, если бы ее куртка и штаны не были забрызганы кровью, хотя, похоже, кровь принадлежала не ей. А когда мне удалось подавить тошноту, до моего сознания вдруг дошло, что эта крупная белокурая амазонка только что отправила к праотцам где-то около дюжины сильных рослых мужчин, или кем они там были, отделавшись одной-двумя царапинами. На мгновение она показалась таким же нечеловеческим существом, как и волки, но я не мог считать ее таковой. Она совершенно бескорыстно спасла меня, спасла Джипа…

На мое плечо опустилась рука, и вокруг меня заплясал свет фонаря:

— Ты цел?

Я моргнул. Вблизи она казалась немного иной, и помоложе. Она была чуть-чуть выше меня, и хотя черты ее лица были слишком крупными и резкими, чтобы ее можно было назвать по-настоящему красивой, они ни в коем случае не были грубыми или мужеподобными. Лицо было овальным, с чистой белой кожей, нос — длинным, но чуть вздернутым, красивой формы губы как бы компенсировали легкий намек на второй подбородок. Эффект был чуть грубоватым и чувственным. Зеленые глаза с тяжелыми веками смотрели на удивление мягко и сочувственно.

— Ерунда, всего несколько царапин… Но это благодаря вам — вы вступились за меня, хотя вам это было совсем и не нужно…

Она махнула рукой:

— Ах, не думай об этом, мальчик. Мне всегда в удовольствие расстраивать грязные затеи этой вонючей своры. А раз уж речь шла о том, чтобы помочь мастеру Джипу, я совершенно вознаграждена!

— Так, значит, вы его друг?

— Да, так оно и есть! — усмехнулся Джип. Он вытирал свою одежду длинным пальто одного из волков. Затем подошел и обнял нас обоих за плечи. — Да вы же незнакомы! Из вас получилась такая отличная команда, что я напрочь позабыл об этом! Стив, это Молл, мой старый собутыльник…

— Невелика честь! — сардонически фыркнула женщина, почесывая плечо. — Любой пьянчуга в Портах может этим похвастаться.

— Известная своим жертвам как Бешеная Молл, — как ни в чем не бывало продолжал Джип. Молл откинула свою гриву, открыв повязанную вокруг лба ленту из богатой парчи. Прозвище, похоже, нисколько ее не сердило — скорее наоборот[9]. — Она занимается тем же, что и я, — всем, начиная с подбора экипажа и кончая охраной груза! И это ее специальность! И это самая лучшая подмога, какую ты мог привести, черт побери! — Он криво улыбнулся. — Проклятие, но это уже второй раз, Стив! В ту ночь — предупреждение, а теперь ты вытащил меня из этой каши. Ты мой талисман, я просто обязан следить, чтобы с тобой все было в порядке. Тогда и со мной никогда ничего не случится!

Я застонал. Меня затопила волна стыда:

— Господи, Джип! Если бы ты только знал… я ведь просто сбежал. Извини… я испугался, как…

Он оборвал меня, коротко рассмеявшись:

— А что еще ты мог бы сделать? Но ты побежал в правильном направлении. А я не очень-то верю в случайные совпадения, особенно в этих местах. И ты вернулся. И благодаря тебе я цел.

Я не был в этом уверен:

— Джип… послушай. Я и не думал о том, чтобы привести помощь. Я просто…

Его жест был таким внезапным и яростным, что на полуслове я умолк. Джип с минуту прислушивался, сделал два неслышных шага, затем сделал бросок, как пантера, и ударил. Раздался испуганный визг, что-то тяжелое перевернулось. Я услышал, как Джип засмеялся, но это был не его обычный веселый смех.

— Ох ты, боже мой! — сказал он. — И кто же это тут у нас? Сдается мне, тут не только крысы. Слушай, Стив, сходи-ка глянь, как там Фредерик. У меня тут есть кое-что персонально для него…

С Фредериком все оказалось в порядке. Более чем в порядке, ибо, когда я подошел к воротам, он как раз подбирался к ним на цыпочках, зажав в пухлом кулаке монтировку из моей машины. Когда я появился, он подпрыгнул, как заяц, но монтировку не бросил.

— Ах, дорогой сэр! — сказал он и привалился к стене. — Мне очень-очень жаль… это было такой трусостью с моей стороны… я видел, как вы побежали за помощью… а у меня не хватило…

— Да? — ухмыльнулся я, и, похоже, это совсем лишило Фредерика отваги. Вид у меня, должно быть, был отвратительный — я все переживал, как постыдно себя повел. Храбрость поздно пришла к нам обоим, но к нему она пришла все-таки без подсказки. — Я оставил ключи, Фредерик, и я знал, что вы умеете водить машину.

Он вытер лицо огромным шелковым носовым платком:

— Что вы, сэр! Поверите ли, но мне такое даже в голову не пришло.

— Хорошо. Положите эту штуку на место и идите за мной. Джип хочет вас кое с кем свести…

Лицо старика едва ли способно было потемнеть от гнева, но вид у него был именно такой: его гладкий лоб нахмурился, а усы задрожали от избытка чувств. Его сосед также не мог побледнеть в прямом смысле слова; однако лицо толстяка, которого Джип вытащил из укрытия, приобрело какой-то странный серый оттенок, а сам он сотрясался, как желе. Что было неудивительно, учитывая разбросанные повсюду останки его нанимателей и палаш Джипа, лениво покоившийся на его плече.

— Это совершенно чудовищно, сэр! — пропыхтел Фредерик. — Нет, это нечто из ряда вон выходящее! Я требую объяснений, Каффи! Выставить меня простофилей, вовлечь мою солидную фирму в участие в каком-то низком обмане… каком-то заурядном мошенничестве…

— Сдается мне, что это весьма незаурядное мошенничество! — жизнерадостно прервала его Молл. — Я думала, что собаку съела на всяких аферах и надувательствах, но про такое даже и не слыхивала!

— Объясните все, Каффи! — упорствовал Фредерик. — Иначе мне придется принимать меры! И суровые меры! Что вы скажете Невидимым, жалкий человек? Подумайте! Невозможно спорить с Огуном!

— По-моему, есть идея и получше, — вмешался Джип. — У наших покойных друзей не хватило времени что-то отсюда достать, так ведь? Так что если здесь что-то было, то, держу пари, оно никуда и не делось. И если мы хорошенько посмотрим — доберемся до корня всего этого дела, да простят мне плохой каламбур! — Молл застонала. — А мистер Каффи как раз и проделает эту работу!

Джип пристально наблюдал за лицом владельца мебельного магазина, и я был удивлен реакцией этого человека. Он посерел еще больше и даже нашел в себе силы, чтобы возражать, но Джип легонько ткнул его острием палаша, и тот вскочил на ноги, продолжая протестовать. Мне все это не очень понравилось. Ибо это значило, что тут кроется что-то такое, чего он боялся больше, чем Джипа. А это было абсурдно, ибо Джип мог запросто взять да и перерезать ему глотку.

Джип не стал раздражать его больше, чем было необходимо. Мы провели Каффи — он все еще протестовал — в дальний конец склада, туда, где у стены в три слоя лежала большая груда бесформенных тюков. Их запах описать невозможно — он не был неприятным, просто его действительно невозможно было описать, за исключением того, что одним из его компонентов был аромат сухой земли, а остальные наводили на мысль скорее о лекарствах, чем о пище, и о смолах, а не специях. Подобно ментолу, он, казалось, притуплял одни чувства и обострял другие; и он был очень въедливым. Когда фонарь выхватил груз из темноты, я увидел, что это огромные квадратные тюки из грубой соломенной сетки, через широкие ячейки которой выглядывали какие-то уродливые грязно-розовые клубни, изъеденные и узловатые.

Фредерик сделал знак Каффи.

— Вскрывайте тюки! — приказал он своему соседу. — Каждый, один за другим!

Каффи попятился, дико оглядываясь на нас, по его лицу струился пот. Теперь я увидел, что он ничуть не стар, а под грязной тенниской вздуваются мышцы атлета-тяжеловеса — несомненно, из-за того, что ему приходилось таскать мебель. Однако отвислый живот добавлял ему добрый десяток лет, а страх избороздил морщинами его лицо. Он одними губами произнес в наш адрес очередную порцию брани и заметно покачнулся, прежде чем взять первый тюк из верхнего ряда. Он запустил пальцы в грубую сетку и без всяких усилии разорвал ее, затем резко отскочил. Корни разлетелись во все стороны и опустились у наших ног, нас окутал крепкий запах; однако больше там ничего не оказалось.

— Осторожно, черт бы тебя побрал! — рявкнул Джип. — Нечего портить Фредерику товар!

Тряся головой и отчаянно ругаясь, Каффи вскрыл следующий тюк более аккуратно, но снова отскочил, и содержимое опять рассыпалось по полу. И несмотря на ругань Джипа и пыхтение Фредерика, он проделал то же самое со следующим тюком и еще с семью после него. Куча корней росла. Я тяжело оперся о трезубую острогу, у меня голова кружилась от происходящего, а тяжелые ароматы, казалось, только усугубляли это. Но, за исключением какой-то заплесневелой мелочи, Каффи не извлек из тюков ничего из ряда вон выходящего. Мы следили за ним. Он был сильно напуган, это точно; так напуган, что, дойдя до нижнего ряда, снова заартачился, но Джип просто легонько пощекотал его кончиком палаша по почкам. Каффи взвизгнул, подскочил, быстро разорвал первый тюк прямо спереди по шву, затем, когда его содержимое стало высыпаться, отпрыгнул назад, да так быстро, что поскользнулся на корнях и с грохотом плюхнулся на пол.

Поднявшись с пола, в каком-то идиотическом недоумении Каффи вперился в нечто оставшееся в свисающей сетке. Затем он истерически захихикал, и у меня возникло желание к нему присоединиться. А потом он с любопытством протянул палец и ткнул сетку.

И тут что-то напало на него из сетки. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного.

Это была рука, огромная рука; правда, в описании она выглядит слишком человеческой. Прозрачная, плохо оформленная, жидкая, она туманно сияла изнутри, как будто отбрасывая отблески далеких молний. Она ухватилась за исследовавший ее палец и крепко сжала его. Раздался треск, пронзительный вопль, облачко дыма — и вокруг руки Каффи появилось сияние, такое яркое и сильное, что я видел, как сквозь плоть, словно сквозь дымчатое стекло, засияли кости. Свет сиял между корнями, словно там пылала печь, а потом, не успели мы моргнуть глазом, остатки содержимого из тюка выплеснулись наружу. Ослепительная корона окутала злополучного Каффи, как морская анемона, заглатывающая рыбу.

— Дупия! — завизжал Фредерик голосом, от которого задрожал воздух. И, прижав обе руки к лысой голове, вихрем помчался прочь, все еще пронзительно крича.

— Дупия! — эхом отозвалась Молл. Джип со стуком уронил фонарь. Одновременно, прежде чем я успел пошевельнуться, они подхватили меня под руки и ринулись вслед за Фредериком, буквально таща меня и оглядываясь. Из тьмы раздался гулкий удар — Фредерик добрался до ворот. Беспомощно глядя назад, в то время как мои ноги скользили по доскам, я увидел, как сверкающий свет поднялся и пустился за нами в погоню, меняясь по мере движения. Это было зрелище, без которого я бы прекрасно обошелся. Казалось, в этом омерзительном ореоле кружащегося дыма и света я увидел всевозможные вещи — зловещие, жуткие, от которых у меня зуб на зуб не попадал. Меня трясло от ощущения откровенного воплощения зла, во что я никогда бы не поверил; всепоглощающая ненависть прямо струилась из него. Казалось, на расстоянии одного прыжка от него мы свернули за угол и добрались наконец-то до ворот.

Они оказались заперты.

В панике Фредерик захлопнул их за собой. Джип и Молл выронили меня, как мешок, и навалились на створки. Я с трудом поднялся на ноги, все еще загипнотизированный сияющим, бурлящим существом, приближавшимся к нам. И отвращение и омерзение, а вовсе не храбрость заставила меня обернуться и сделать в сторону этой мерзости выпад острогой, которую я все еще сжимал в руках.

Рукоятка неожиданно замедлила движение, словно воздух сгустился и стал клейким, она содрогнулась и как будто застряла. Затем мерзкий свет заплясал на ее зубцах и быстро, с шипением побежал по рукоятке к моим рукам. Я едва успел выпустить острогу, и тут ворота с треском распахнулась. Джип и Молл схватили меня, буквально выбросили наружу, и я покатился по булыжникам, а они вылетели следом. Джип с грохотом захлопнул за собой ворота, и Молл всем телом навалилась на них, пока он рылся в карманах в поисках ключей.

Я сел, голова у меня кружилась, меня подташнивало. Я сильно ударился о булыжники и получил хорошую свежую порцию ссадин. Я наблюдал, как Джип острием палаша рисует странный знак на толстом слое краски, покрывавшей ворота, — какой-то дикий орнамент из завитков, похожий на ряд переплетающихся арок, кольцом окруживших розу ветров. Затем он вставил свой палаш между двойными ручками как некий символический засов. Проделав все это, он упал на колени и со всхлипом вобрал воздух в легкие.

— Проклятие! — пробормотал он дрожащим голосом, совершенно непохожим на его обычный уверенный тон. — Проклятый никчемный бездельник! Придется обращаться к старику Лe Стрижу!

— Да уж придется, — сказала Молл, подтягивая штаны. — А как же с… — Она указала на меня.

Я сглотнул.

— Что… что это за проклятая штука? — Это все, что мне удалось выдавить.

— Ничего! — рявкнул Джип так свирепо, что я с трудом узнал его голос. Гнев уничтожил следы его обычного расположения. Его голос звучал едва ли не презрительно. — Ничего такого, куда тебе следует соваться! Ничего — для постороннего!

С силой и настойчивостью он схватил меня за руку, поднял и поставил на ноги, словно я был ребенком. Затем он буквально оттащил меня туда, где стояла моя машина. Двери по-прежнему были широко распахнуты, габаритные огни желтым светом горели в тумане.

— А теперь уезжай! — рявкнул Джип и грубо толкнул меня на водительское сиденье. — Сгинь! Убирайся, понял? Приезжай где-нибудь через неделю. Нет, через месяц, раз уж так тебе хочется! А еще лучше — забудь все, что видел здесь, забудь меня, всех нас — все! Уезжай в своей шикарной закрытой машине — и запри на засов память! Забудь! — С этими словами он яростно захлопнул дверь.

Не в силах вымолвить ни слова, я смотрел вдаль за его спиной. Молл была едва видна: бледное лицо, наблюдавшее за нами в тусклом свете лампы, освещавшей склад. Она шагнула назад и растворилась в темноте. Джип круто развернулся на каблуках и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь, пока тоже не исчез в ночи.

Медленно, трясущимися руками я включил зажигание, скорость, развернул машину и поехал. Сначала я не был уверен, что смогу вести автомобиль. Но путь назад показался как-то короче, улицы как будто сами проявляли готовность быть узнанными. Я свернул с Дунайской улицы в яркие огни, в жизнерадостный шум городского вечера. Но тут я уже не мог чувствовать себя как дома, во всяком случае сейчас. Я заглянул в сердце другого света, что-то из меня выжгли, и загорелись новые огни. Я с легким удивлением подумал, что никогда прежде не был, скажем так, внимателен к другим, восприимчив к чтению их мыслей. Однако сейчас я открыл в себе этот дар, пусть даже ненадолго. Я прочитал мысли Джипа, как раскрытую книгу. И поэтому не был обескуражен, не был обижен его неожиданной грубостью. Просто он сам был в ужасе. Вот и все. Каким бы странным и грозным ни казался этот человек, подаривший меня своей дружбой, он почти лишился рассудка от страха. И прогнал он меня ради моего же блага.