Преследуя восход

2

На следующее утро офис вроде бы вернул меня к реальности. Все здесь казалось стабильным и знакомым, все было ярким и залитым солнцем, ничуть не таинственным, начиная от поскрипывающей плитки под моими ботинками и кончая ласковой улыбкой Джуди, сидевшей за пультом. А в это утро улыбка была приятно приправлена сочувствием.

— Привет, Стив, — как твоя рука?

— О, все в порядке, спасибо. Заживает.

В этих коридорах не было ничего таинственного — залитые светом окна и прохладные стены желтого, как нарцисс, цвета — ни темных углов, ни чужой атмосферы. Единственными в кондиционированном воздухе были запахи свежего полироля, кофе и особый теплый аромат, окружающий компьютеры и прочую офисную электронику, смешивавшийся с ацетоновым запахом лака для ногтей и благоуханием ментоловых сигарет, когда я проходил мимо машбюро, — почти стерильные, спокойные и предсказуемые запахи. Наверное, странно, что такое множество экзотических товаров проходит через наши офисы и не оставляет никакого следа. Корица, магнезия, копра, перец — мы тоннами ворочали ими с той же легкостью, как и листовой сталью или нефтью. Все товары мира, но ни один из них никогда и на милю не приближался к офису; я видел их только во время нечастых визитов на склады и в аэропорты. Через мои руки проходили только их юридические двойники в виде квитанций о погрузке и накладных или таможенных ведомостей, не оставлявших в воздухе ничего, кроме слабого сухого запаха несмываемых чернил. Я сразу ощутил его, открыв дверь своего кабинета, однако там присутствовал и цветочный аромат духов Клэр, и сама она, листавшая какие-то документы на своем безукоризненном столе.

— Привет, Стив! Я и не ждала, что ты придешь так скоро! Как твоя бедная ручка? Ничего серьезного, правда? Я хотела сказать — надо же так поскользнуться! Ты ведь мог по-настоящему расшибиться!

Проснулся я поздно, совершенно измученный, рука распухла и онемела; мне пришлось звонить на работу и придумывать какое-то объяснение. Зато теперь это было весьма похоже на правду; я почти видел, как это случилось: поскользнулся, упал на битое стекло — куда правдоподобнее, нежели нож в руках какого-то сверхъестественного грабителя в порту. Я уже и сам был готов поверить в это.

— Да ничего, спасибо. Только онемела немного.

— Онемела? — Я был слегка потрясен. В широко распахнутых ярко-голубых глазах Клэр была тревога. — Нет, ты сядь, а я мигом принесу аптечку…

Я ухмыльнулся с некоторым беспокойством.

— Тебе только дай чуть-чуть воли, и ты меня с ног до головы обмотаешь бинтами, как мумию! — Ну разумеется, ведь Клэр была ответственной за оказание первой помощи в офисе после курсов в прошлом году. Ее, видимо, прямо зуд одолевал, так хотелось найти применение своим познаниям. А до сих пор единственным ее пациентом был Барри, порезавший большой палец, когда открывал бутылку виски. Этим все и объяснялось. — Нет, спасибо, дорогая, я… э-э… рану уже обработали. Были какие-нибудь звонки?

Мне было милостиво позволено проследовать к своему столу с небольшой стопкой почты и циркуляром бразильской «Адуаны». Дейв Ошукве уже сидел на своем рабочем месте, склонившись над пультом и стуча по клавишам. Приветствуя меня, он поднял влажную коричневую руку, оставив в воздухе, как хвост кометы, дым дорогой сигареты, но, к счастью, глаз не поднял. Я уселся в кресло, включил компьютер и откинулся в ожидании, пока он загрузится. Под пальцами я ощутил приятную прохладу хромированного подлокотника. Я дотронулся до деревянной поверхности стола, твердой под блестящим слоем лака. Пробежал пальцами по монитору, гладкому, как зеркало, чистому, без единой пылинки, и почувствовал слабое покалывание тока.

Нет, прошлым вечером я просто потерял голову. Все это было что-то вроде галлюцинации. Я был не очень трезв и чувствовал себя несчастным; все виделось в тумане. Ничего удивительного, что я окружил романтическим ореолом места попросту убогие и людей — что ж, пусть весьма добросердечных, но бедных, необразованных и неотесанных. Или, отбросив в стороны эвфемизмы, откровенно грубых и отсталых. Я превратил нечто совершенно обычное в странное лихорадочное приключение. Это и была правда, скрывавшаяся за грезами. А здесь все было реальным. Здесь была повседневная жизнь, моя жизнь. Здесь была Клэр с непременной чашкой кофе. Лишь однажды ритуал был нарушен: она попыталась подсунуть мне заменитель вместо сахара.

— Тебе надо восстанавливать силы! — объявила Клэр. — Ты потерял много крови…

— Эй, а мне разве кофе не дадут? — наконец-то объявился Дейв.

Клэр фыркнула:

— В порядке очереди. Стив поранился!

— А, я слышал. — Дейв выглянул из-за компьютера. — Ну, как делишки, масса Стивен? Не может быть, чтобы слишком плохо, ты же на ногах, разве нет? Не на костылях, не в инвалидной коляске или еще почище того!

— Ты что, не видишь, какой он бледный? — запротестовала Клэр так яростно, что я даже удивился.

Дейв закаркал:

— Кто ты об этом спрашивать, мине? Вы все, бледнолицые, для мой на один лицо… — Он увернулся, когда Клэр нацелилась на его ухо. — О'кей, о'кей, он и вправду зеленоватый какой-то. Бурная ночка вне дома, так, Стив? И как же ее зовут? — В действительности выговор Дейва был именно таким, какой и полагается выпускнику престижной школы — лучше, чем мой, но он постоянно старался говорить как мальчишка из Ист-Энда.

— Ладно тебе, Дейв, я порезал руку, вот и все. — Я обернулся к Клэр, все еще суетившейся возле и непременно желавшей выяснить, насколько чист у меня бинт, в результате чего у меня глаза оказались залеплены ее длинными белокурыми локонами. — Лучше дай ему кофе, солнышко, а то он будет невозможным все утро. Вместо того чтобы быть всего лишь невероятным. Да, и спроси Барри, он уже говорил с этим самым «Розенблюмом»?..

Это дало мне возможность отделаться от Клэр, что было совершенно необходимо. Клэр в роли матери-наседки выводила меня из душевного равновесия. К тому времени, когда она вернется, я погружусь в работу и буду слишком занят, чтобы заниматься внеслужебными разговорами.

— А ты, Дейв, что-нибудь выяснил с этой ерундой по поводу кенийского контейнера?

Дейв развернулся к принтеру и вынул высовывавшийся из него лист:

— Я как раз этим и занимался, когда вы пришли, босс. Он болтался на боковой ветке рядом с аэропортом и гнил в свое удовольствие. Теперь они его отскребают — с извинениями. Я вчинил им иск за простой до сегодняшнего дня, но сказал, чтобы держали его, пока мы не выясним, не сможем ли организовать какой-нибудь обратный груз.

— Молодец, Дейв. — Я вызвал на компьютере кое-какие списки и просмотрел их. — Свяжусь для начала с Гамильтоном и узнаю, не надо ли ему еще полтонны люциана на этой неделе. А ты пока не мог бы достать мне проект контракта на немецкое растительное масло? И всю эту еэсовскую волынку с его отправкой?

Зазвонил телефон.

— Тебя Барри, — сказал Клэр, — насчет «Розенблюма», срочно.

Словом, все это и было настоящей жизнью.

И все же, пока тянулся день, я обнаружил, что она стала не совсем такой, какой была прежде. Я с головой ушел в работу, твердо настроившись не отвлекаться, не позволять себе раздумывать о диких блужданиях минувшей ночью. Я загружал работой Дейва и Клэр, так или иначе стараясь уклониться от их подзуживания и кудахтанья. Похоже, это дало результаты. Я умудрился сделать все, что следовало сделать сегодня, чуть больше чем за половину рабочего дня. И все же чувство беспокойства одолевало меня.

— А нет ли у нас температуры или еще чего такого, а? — осведомился Барри, элегантно пристроившись на краешке моего стола и теребя пачку бланков так, словно отрывал лепестки у розы. Он постучал по своему длинному туповатому носу. — Ты знаешь не хуже меня, как важен каждый из этих проклятых контрактов, Стив. Я предпочел бы, чтобы ты лучше не спешил и, как обычно, прошелся по ним частым гребешком, чем… проглядел их единым махом и пропустил что-то важное.

Я усмехнулся:

— Тебе не угодишь. Ты годами приставал ко мне, чтобы я работал побыстрей, и вот сегодня мне раз в жизни повезло, а ты вдруг даешь отбой! С контрактами все в порядке, Барри! Не беспокойся.

Барри оторвал еще несколько лепестков и провел рукой по седеющим золотистым кудрям:

— Ну если ты действительно ими доволен…

— Доволен. Дейв, как всегда, работал замечательно, и Клэр тоже. И ты ведь их сам просмотрел, иначе не сидел бы здесь и не спрашивал. Так что давайте, господин директор-распорядитель, убирайте-ка свою полосатую задницу с моего стола! Я доволен!

Но доволен я не был. Не контрактами, в них-то как раз я был уверен. Хотя я и был на двадцать лет моложе Барри, но работу свою я знал. Однако сегодня я не получал от нее удовлетворения, как это бывало обычно. Мне сегодня не хотелось вникать в каждую мельчайшую подробность, меня не охватывало всегдашнее стремление выяснить абсолютно все о каждом товаре, который мы отгружаем, — начиная с продуктов и кончая предметами искусства. И Барри, будучи опытным бизнесменом, что-то почувствовал. Но он был достаточно разумен, чтобы не тянуть жилы из своих подчиненных.

— Ну хорошо, мое предусмотрительное дитя! Пойду отполирую стол Билла Роуза, посмотрю, может бухгалтерия тоже подхватила болезнь быстроты и обработала счета в рекордное время. По-видимому, это доконает наших постоянных клиентов — шок, понимаешь? Э-э… я бы предложил тебе немедленно отправиться домой и дать руке отдых. Но не возражаю, если ты поболтаешься здесь еще с полчаса — на случай, вдруг что-нибудь всплывет. Знаешь ведь, как это бывает…

— Конечно. Нет проблем, Барри.

Я бы все равно не ушел домой; что-то подсказывало, что там мне не будет лучше, чем здесь. Я уже был сыт по горло этим навязчивым полувоспоминанием, преследовавшим по пятам, отбрасывающим на все тень неудовлетворенности. Чем больше я думал об этом, тем меньше мог вспомнить — теперь уже почти ничего конкретного, словно все мне приснилось — все, с самого начала. Но тогда почему от этого воспоминания моя привычная жизнь — мое тщательно скроенное и пригнанное существование от Армани, жизнь, которой, как я знал, можно управлять, явно давала трещину?

Мне необходимо было время, чтобы хорошенько подумать; вспомнить все, чтобы потом спокойно забыть. Но тут Клэр снова принесла мне чашку кофе и уселась рядом, не позволяя сосредоточиться. А в качестве средства для отвлечения внимания у нее были очевидные достоинства. Обычно я не позволял им особенно меня беспокоить: раз и навсегда я принял решение обращаться с Клэр только как с опытным секретарем, каковым она и была, а не как с хорошенькой куколкой. Строго говоря, если уж втискивать ее в какой-то стереотип, Клэр напоминала молочницу из рекламы. Ее волосы и глаза наводили на мысль о полях пшеницы и летних небесах. Да и все остальное тоже: резковатые чувственные черты лица, молочно-белая кожа и веснушки, стройная, но с тяжелой грудью фигура, непринужденность и обаяние, живое, но вполне искреннее. Я любовался ею, не позволяя принимать ее близко к сердцу. Впрочем, когда пытаешься изо всех сил о чем-то не думать, случайное прикосновение волос к затылку или грудь, небрежно задевающая твое плечо, оказываются весьма мощными раздражителями. Естественно, что время от времени это порождало известного рода фантазии, но я был не настолько глуп, чтобы затевать интрижку у себя в офисе. А о чем-то более серьезном и речи не было.

Эти мысли вызвали к жизни маленькую искорку воспоминания. Вчера вечером я от чего-то отступил — да? Та девушка — как же ее звали? Как она выглядела? Я как будто выдумал ее; как будто весь этот безумный вечер был одним из тех снов — достаточно живых и ярких, чтобы заставить тебя проснуться, и в то же время таких, которые невозможно удержать в памяти, — они тотчас испаряются, оставляя за собой только ощущения, приятные или не очень. Подобная мысль должна была принести мне облегчение, но этого не случилось.

А было ли что-то твердым? Что не могло испариться?

Я стиснул чашку. Это было не слишком умно: руку пронзила боль. Она взорвалась ракетой и расцвела сияющим цветком образа — образа яркого, искрящегося, живого. Вот Катика, вонзающая зубы в мою руку, я сам, трясущийся и краем уха слышащий, как Мирко и Джип говорят о…

Говорят о корабле! И его грузе, товарах. Самых невероятных, какие только можно представить. Но ведь все это у меня тут, под рукой.

У меня возникла идея, безумная, под стать всей этой истории. В конце концов, почему бы и нет? Посмеиваясь над собой, я потянулся к клавиатуре и вызвал базу данных по фрахту и швартовке судов. По крайней мере будет забавно посмотреть, что я получу в ответ на запрос об «Искандере».

Посмеивался я не более секунды. Она возникла моментально, запись в обычной форме карточки файла, снабженная кодом причала. Вот такая запись:

Я все еще смотрел на запись, разинув рот, когда подошел Дейв.

— Ну что тут еще? Все работаешь… — Он уставился на монитор. — Чтоб мне провалиться! Откуда ты такое выкопал? Вот это блеск! — Кто-то вошел в комнату, и Дейв выпрямился. — Эй, Барри! Клэр! Вы только посмотрите!

Клюв Барри перекрыл свет — он наклонился к монитору над нашими головами. С минуту он стоял, уставившись на экран, а затем стал посмеиваться.

— Здорово, Дейв, прямо замечательно! Слушайте, а было бы неплохо все это как-нибудь засунуть в базу данных!

Дейв замахал руками:

— Э, я к этому не имею никакого отношения! Это Стив выудил…

Барри уставился на меня. По-видимому, он считал меня неспособным придумать такое.

— Ты хочешь сказать, это было в базе данных? Господи, никакого спасения в наше время от этих хакеров, помешанных на дурных шутках. Потом еще окажется, что это какой-нибудь вирус, попомните мои слова…

Клэр хихикнула и слегка прикусила зубами костяшки пальцев. Обычно такое означало, что она усиленно размышляет.

— Это, должно быть, какая-то подделка, да? Потому что пятьсот тонн — что это за водоизмещение для торгового судна! И что такое «корень победителя»?.. и «морская лошадь»?

— Может, это буквальный перевод, — высказал предположение я (у меня-то было время подумать над этим). — Имеется в виду гиппопотам — знаете ведь, что получается, когда народ садится за словари.

— Возможно, — согласился озадаченный Барри.

— В любом случае, Стив, как у тебя получилось вызвать эту запись?

Я пожал плечами:

— Просто услышал на днях название судна — знаете, болтовня в пивной…

Я поймал на себе странный взгляд, брошенный Клэр, словно она почувствовала фальшивую ноту.

— Что ж, есть только один способ выяснить это, — сказала она практичным тоном, подходя к моим полкам и снимая одну из дискетниц. — Почему бы не посмотреть этот «Искандер» в журнале Ллойда? — Она положила мне руку на плечо, вставляя переливающуюся дискету в гнездо компьютера. Как только на экране появилось меню, я набрал свой запрос, и блок мурлыкнул всего долю секунды, а потом появился ответ.

— Ничегошеньки, — с сожалением сказал Дейв.

Я размышлял, тщательно игнорируя легкое прикосновение к моему плечу.

— Да… но это ведь просто ежегодный регистр, он не включает старые выпуски, старые записи, исторические… Попробую их основную базу данных.

Пробиться в нее оказалось гораздо более долгам делом, и на это потребовалось целых пять минут. Мы уже собирались бросить все это, как вдруг на экране появился ответ. Мы удивленно уставились на него — он был не в их обычной подробной форме:

Барри отчаянно закудахтал:

— 1868 год? И что это за порт приписки — Хай Бразил? Опечатка, я думаю, просто какой-нибудь порт в Бразилии. Честно говоря, мне интересно, может, они начали там торговать какой-то собственностью! Или это все-таки хакеры. Больше ничего?

— Я могла бы пойти вниз и посмотреть списки за 1868 год, — задумчиво предложила Клэр.

Барри фыркнул:

— Ну нет, только не в рабочее время! Что касается меня, то я пас! Мы не гоняемся за дикими гусями, мы перевозим их тушки большими партиями — так, Стив? Я просто зашел, чтобы сказать: отправляйся домой и отдыхай. До завтра! — Он бросил последний взгляд на экран, затем покачал головой и презрительно проворчал: — Ох уж эти хакеры!

Но я был не слишком в этом уверен. Возвращаясь домой сквозь слезливую морось, я бросил беспокойный взгляд на поворот на Дунайскую улицу. Однако сегодня там не было видно пламенеющего знаменем заката, чтобы искушать меня. Небо было затянуто тучами — бесформенным куполом серых облаков, и мрачные здания были окутаны тенями, хмурыми и неприветливыми. Улица выглядела одновременно зловещей и огорчительно ординарной, напрочь прогоняя желание (если бы оно у меня возникло) повернуть и проверить, насколько реальными были мои вчерашние приключения. Повернуть и узнать, что они были просто неким лунатическим сном, наложившимся на самые обыденные вещи… Или обнаружить, что это случилось в действительности и все осталось на своих местах… И я не знал, какой из этих вариантов испугал бы меня больше. Я зарекся когда-нибудь еще выискивать подобную чепуху в файлах; теперь Клэр, Дейв и Барри небось раздумывают — уж не поехала ли у меня крыша. Если разобраться, меня и самого теперь занимал этот вопрос. Нет, лучше поехать домой и хорошенько отоспаться.

Я действительно почти сразу улегся. Около половины пятого утра из бог знает какого сна меня вырвал резкий трезвон телефона. Голова у меня была как мастерская плотника: глаза залеплены клеем, рот забит древесной пылью, а в мозгу визжала пила. Я с превеликим трудом разобрал, о чем верещит Барри:

— Взломали, черт бы их побрал! И устроили погром. Серьезный, говорят, — да, полицейские. Нет, я как раз сейчас собираюсь выезжать — и хочу, чтобы ты, Роуз, Бэйли и Джемма тоже приехали. Свяжись с ними, ладно? И никаких «не могу», парень, так их разэтак!

Однако все оказалось не так серьезно, как утверждали полицейские. Впрочем, Джемма — наш несгибаемый и закаленный шеф отдела переотправок — по-настоящему ударилась в слезы, едва ступила через порог. Кто-то проник через двери черного хода, разнеся их центральные панели из дерева и стекла, пронизанного проволокой, но не открывая самих дверей и таким образом перехитрив нашу фундаментальную охранную сигнализацию. В воздухе стоял отвратительный запах — вонь, как на свиноферме. Все двери в офисах были распахнуты, и в кабинетах, как распростертые трупы, валялись ящики от письменных столов, а вокруг были разбросаны разорванные и скомканные обрывки бумаг и книг, составлявшие их содержимое. Даже красивый книжный шкаф викторианской эпохи в кабинете Барри был опрокинут, а падая, он вдребезги разнес кофейный столик. Хранившаяся в шкафу коллекция старинных атласов и книг о знаменитых путешественниках была разодрана в клочья.

— Хорошие были книжки! — печально сказал сержант из бюро расследований, когда начальники отделов собрались в кабинете Барри некоторое время спустя. — И стоили немало, любому идиоту ясно. И все-таки, вы уверены, что ни одной не пропало?

— Ни одной! — сквозь зубы сказал Барри. — Уж лучше бы унесли! — И он швырнул изувеченный старинный переплет в стену.

Сержант сочувственно поцокал языком.

— И ничего не пропало — как и в других кабинетах. Даже ваше виски не тронуто. Зато разорвана в клочья каждая бумажка. — Практически можно было увидеть, как в его мозгу перекатываются шарики. — Перевозки, да? Импорт-экспорт… напряженное поле деятельности, так? Наверное, сильная конкуренция? Много конкурентов?

Барри пожал плечами:

— Не так чтобы очень. И с большинством из них я знаком лично — мы иногда обедаем вместе, играем в сквош и так далее. Иногда мы даже подбрасываем друг другу работу. Но не предполагаете же вы…

— Видите ли, сэр, все ваши документы уничтожены, вся ваша отчетность, даже проклятые телефонные книги! Это ведь неизбежно должно помешать вашему бизнесу, не так ли? Может, даже…

Барри расхохотался:

— Вывести нас из игры? Никоим образом! Бумага — это лишь один из способов хранения информации — и способ довольно устаревший. Все, что имеет какое-то значение, проходит через компьютерную систему, затем переносится с винчестера на дискеты, а те отправляются вон в тот маленький сейф, несгораемый, причем отправляются все. И, к счастью, ничего из этого не тронуто. Все, что нам следует сделать, — это снова распечатать эти дурацкие бумаги.

Лицо сержанта омрачилось.

— Понимаю… А ваши конкуренты знают об этой системе?

— О, они работают практически так же, — заметила Джемма. — И если бы они действительно хотели причинить нам вред, они могли это сделать десятками гораздо более эффективных способов. Да и вообще потеря бумаг гораздо менее неприятна для нас, нежели эта мерзкая грязь, которую они размазали по компьютерам…

— О да, мисс, — сказал сержант, выражение его лица было решительным и жестким. — Согласен, это очень гадко и негигиенично. Впрочем, как только фотографы закончат, вы без труда ее уберете.

— Фотографы? — резко спросил Роуз. — Дружище, да неужели мой компьютер похож на стену общественного сортира на Лайм-стрит? Что вам даст, если вы его сфотографируете хоть двести раз?

Новоявленный друг Билла из криминальной полиции взглянул на него свысока с самодовольной ухмылкой:

— Может быть, очень много, сэр. Видите ли, это не произвольно… э-э… размазано; здесь определенно прослеживается какая-то система. Не письменность или что-то в этом роде, но… какие-то сигналы, как мне кажется. Хотя пока не ясно, что они означают. Вообще-то я хотел бы, чтобы вы взглянули на них еще раз — весь персонал — до того, как их сотрут. Для кого-то они могут иметь какой-то смысл, никогда нельзя знать наверное. В особенности один. С него мы можем и начать — это четвертый этаж, кабинет слева.

Все головы повернулись в одном направлении — ко мне.

— Похоже, это твоя неделя, Стив, — вздохнул Барри. — Пошли? И вот что, Джемма, солнышко, скажи, пожалуйста, Джуди, чтобы дала знать уборщицам: скоро могут приступать.

Все столпились в моем кабинете. Дейв был уже там, сидя на перевернутом шкафчике, и курил одну сигарету за другой, чтобы осилить вонь, но безуспешно. С возгласами отвращения мы собрались вокруг сержанта, осторожно поворачивавшего мой компьютер то в одну сторону, то в другую.

— Никаких предположений? Ну хорошо. А как насчет этого?

Полиция предупредила не притрагиваться к компьютерам, но этого и не требовалось. Я даже не особо приглядывался к мерзости, что там висела. В целом это был пучок измятых перьев, слепленных вместе какой-то гадостью прямо в центре экрана. Я взглянул на сержанта и покачал головой.

— Странно, — сказал он. — Вы единственный, кому они оказали такую честь. И это не просто дерьмо. По-видимому, это кровь, причем свежая. И смешанная с чем-то — с каким-то порошком. В лаборатории скажут точно.

Все посматривали друг на друга в тревожном молчании. Кровь? Откуда? Животного? Человека? Затем раздался новый голос, негромкий и вопрошающий.

— Сар! Простите, сар! — На всех лицах появились улыбки облегчения. Это была начальница наших уборщиц, жизнерадостная пышная особа лет пятидесяти с лишним, вся — спокойствие и материнское добродушие.

— О, миссис Макзи, — растерянно начал Барри, — мы ужасно извиняемся, что пришлось вызвать вас. Но вы сами видите…

— А, ничто, сар! — сочувственно отозвалась миссис Макзи. — Оно, конечно, ужасно, а? Но мы все отскребаем на славу, вот увидите! А теперь где вы хотите, чтоб мы… — Она замолчала, вернее — задохнулась; сначала я подумал, что от гадких сигарет Дейва, потом — что у нее начался сердечный приступ. Глаза миссис Макзи вылезли из орбит, из горла вырвался тихий странный хрип. Одной рукой она схватилась за ворот своего халата, второй сделала движение, словно хотела поднять ее, но потом рука безвольно упала. Когда я встретился с ней взглядом, глаза ее словно затянула пелена.

Клэр тронула пожилую женщину за руку, и та вздрогнула:

— Миссис Макзи! Что с вами?

— В чем дело, дорогуша? — мягко спросил и сержант, но вопрос его все равно прозвучал как требование. Миссис Макзи отвела затуманенные глаза, но сержант продолжал настаивать: — Вы что-то там увидели? Такое, что узнали? Кто-то оставил знак… кто-то, кого вы знаете? Может быть, вы тогда расскажете о нем? — Судя по всему, миссис Макзи хотела чего угодно, только не этого. — Давайте же, дорогая! — В голосе сержанта зазвучали едва заметные угрожающие нотки. — Вы же понимаете, что это все равно придется сделать — рано или поздно.

Барри бросил предостерегающий взгляд на сержанта, но было поздно. Уборщица подняла глаза на полисмена, и ее лицо замкнулось, как капкан для крыс.

— О чем это вы толкуете? — резко спросила она. — Хотите сказать, что я это сделал? Что я связан с этими, кто это сделал?

Барри распростер руки:

— Миссис Макзи, ну конечно же нет… вас здесь все знают…

— Не позволю никому сказать мне, что я такое натворил, — упрямо заявила уборщица. — Я уважаемая женщина, мой муж был проповедник, а я дьяконица! Сколько я на вас работаю? Пять лет, вот сколько! Я не буду стоять и смотреть, как этот мальчишка говорить мне, что я имею отношение к таким грязным вещам, как обейя… — Она явно спохватилась, что сказала слишком много. И попыталась проглотить последнее слово, но все услышали его. Миссис Макзи раздраженно фыркнула, затем повернулась на каблуках и зашагала прочь. Она могла бы показаться смешной на своих толстых, коротких, как у куропатки, ножках, но для этого у нее был слишком серьезный вид. Я быстро обменялся взглядом с Клэр; та кивнула и поспешила вслед за миссис Макзи.

— Как? «Оби»… — переспросил полисмен, ни к кому в особенности не обращаясь. Мы переглянулись и пожали плечами. Он повернулся к Дейву: — Ну, сэр, я полагаю, вы могли бы… вы ведь родом примерно оттуда…

— Нет, черт побери, я не могу! — прошипел Дейв, с поразительной быстротой отбросив свое обычное хладнокровие. — Происхождение? Да вы родились ближе к ней, чем я, так почему же вы сами не знаете, дьявол вас раздери? Она с Тринидада, а я нигериец. Я ибо, из Биафры, если это вам хоть что-нибудь говорит! Так что между нами общего?

— Ничего, совершенно ничего, Дейв, — сказал я примиряюще. — Так что, пожалуйста, вернись к своей обычной манере ленивой ящерицы, пойди и спроси у нее. Она по-настоящему питает к тебе слабость.

— Ох уж эти ребята из Вест-Индии, — жизнерадостно сказал Дейв. Вспышка гнева прошла у него так же быстро, как и возникла. Он закурил новую сигарету. — Они помешаны на образовании — хуже, чем шотландцы. О'кей, спрошу.

Но когда Дейв появился через несколько минут, вид у него был несколько помятый.

— Она все скажет сама, — сообщил он. — Клэр сумела убедить ее лучше, чем я. И потом… Что-нибудь подобное и могли бы сделать у меня на родине, только это называлось бы по-другому. Но что касается городского населения, образованных слоев — мы с таким никогда не сталкивались. Только где-нибудь в глухой провинции — там, где люди только что слезли с дерезу — так бы вы сказали сержант, а? Джуджу — вот как они это называют. — Дейв скорчил гримасу. — Ну и выражение — моего старика хватил бы удар, если бы он услышал, что я его употребляю. «Придержи свой скверный язык» и все такое — вот что бы он сказал.

— Джуджу? — Барри нахмурился. — Так ведь это же…

Его слова были прерваны возвращением миссис Макзи, опиравшейся на руку Клэр. Она разразилась речью с места в карьер:

— Я хочу, чтоб вы поняли, сар, обо всем этом я ничего не знаю — совсем ничего. Но было время, когда я кое-что повидал, — раньше. Когда мой покойный муж, он был рядовой медицинской службы дома, на Тринидаде, Божья воля призывал нас в миссии — часто. Тогда был плохое время — на другом острове, далеко от нас; разные люди уезжая, они бояться за свою жизнь, на Ямайку и Тринидад — куда могли, даже на Кубу. Мы их много видел вокруг миссий, мы стал все знать про их жизнь. Бедные люди, горькие люди с плохой кровью, они должны платить долги; эта вещь продолжается… — Женщина поежилась, словно от одной мысли об этом ей стало не по себе. — Работа дьявола. Обейя. Уанга, так они называл это. Мы воевать с ней, как могли, любовью, но были такие люди — они слишком далеко зашел в темноту, чтобы видеть свет. Там мы видел, как делают вещи… как здесь. Правда, даже тогда — не такие плохие. Я не помнил знаки, сначала… нет, пока…

Она глубоко н судорожно вздохнула и показала на отвратительное пятно из крови и перьев на моем экране:

— Хотите знать, что есть обейя? Вот это — там — обейя. Вы это взять и сжечь.

— Буду рад, — сказал Барри несколько неуверенным тоном. — Но что же это?

— Это плохо — вам надо знать еще? О'кей. Это называть силь-дон-педро, а что это значит, я знаю не больше вашего, и не хочу знать — никогда. Иногда его пользуют мазанча, иногда — зобоп или влинблиндинг. Пользуют с этими знаками и не для хороших дел. И это все, что я вам скажу, потому что это все, что я знаю.

— Погодите минутку, — поспешно сказал полицейский. — Должен ли я понимать, что…

Не обращая на него внимания, миссис Макзи обратилась к Барри:

— А теперь, сар, извините, пожалуйста, но тут куча работы, а я всех задерживал.

С невозмутимым спокойствием она повернулась и вновь удалилась. Полицейский дернулся было ей вслед, но затем повернулся к Дейву:

— Что все это значит, черт побери? Она что, пыталась сказать, что это сделали эти — как там она их назвала? Беженцы? И откуда, кстати, они?

— В этом-то и вся соль, — отозвался Дейв, наслаждаясь. — Похоже, что этот погром учинил кто-то из вест-индских бродяг, откуда-то с Саут-стрит.

— Из Вест-Индии? — Барри заморгал. — Но при чем тут Вест-Индия?

— Ну, я не думаю, что в городе так уж много гаитян.

— Гаитян?

— Вы же слышали, что сказала дама. Беженцы были со счастливого маленького острова Гаити. А обейя — это просто местное название для дел, в которых ни один уважающий себя житель Тринидада не пожелает быть замешанным, — он скорее умрет, простите мне это выражение.

Полицейский захлопнул записную книжку и перетянул ее резинкой.

— Для меня это все — китайская грамота, все равно что компьютеры… Ладно, это все-таки ниточка, я так полагаю. Но не думаю, чтобы вы в последнее время наступали на пятки кому-то из Вест-Индии, сэр, верно? Никаких столкновений с Бюро по расовым отношениям?

Все расхохотались. Конечно, такого у нас не было. Мы были респектабельной компанией, и наш бизнес был международным. Необычное, экзотическое происхождение сотрудника считалось плюсом, так что мы нанимали людей откуда угодно и могли проводить дискриминацию в каких угодно отношениях, но только не в расовом. Единственным служащим, замешанным за последнее время в каких-либо скандалах, похоже, был только я. Но я никоим образом не собирался признаваться в том, реальность чего была для меня весьма сомнительна. Да и те громилы, если они мне не привиделись, во всяком случае были не из Вест-Индии.

Однако они были грабителями. И были замешаны в чем-то весьма противозаконном, причем в таком, что, не раздумывая, готовы были пойти на убийство. Здесь определенно имелся какой-то мотив, который не сразу бросался в глаза… Полиция же явно собиралась списать все на пьяниц, наркоманов или подростков, которые забрались к нам, не нашли ничего стоящего, чтобы украсть, и в отместку разгромили всю контору…

Тем временем мой офис посетило что-то вроде маленькой весны, когда воздух стал сосновым и острым от дезинфектантов, затем — пьянящим и цветочным от ароматизированного полироля и, наконец, прохладным, чистым и нейтральным, когда включился кондиционер; где-то на заднем плане жизнерадостно трещали телефоны, жужжали и стрекотали принтеры, восстанавливая нашу документацию. Это должно было взбодрить меня. Но, увы, не взбодрило.

Два нападения, оба странно бессмысленные — с одним связующим звеном, а именно — мной. Эта идея мне совсем не нравилась. Предположим, меня в тот вечер действительно преследовали, но ведь я добрался до своей машины и был таков. Ни одна машина не следовала за мной от Тампере и даже от Дунайской улицы. Они могли запомнить номер, но я как-то не очень представлял себе их использующими полицейский компьютер, чтобы меня выследить. И потом, им надо было следить за мной не только до дома, но и до офиса на следующий день; к чему такие хлопоты? Зачем врываться в офис, когда они могли добраться до меня дома? Нет, пусть это была безумная идея, но безумная или нет, она все глубже застревала в моем мозгу. Если бы я смог найти способ связать эти два инцидента, найти какое-то разумное объяснение для них…

Итак, начнем сначала. Modus operandi[5]. Налет на офис был быстрой и хорошо спланированной операцией с целью нанести как можно больший ущерб, не привлекая к себе внимания. Зато первый — нет. Зачем вламываться на склад, да еще с убийством в придачу, причем прямо на улице, хотя чуть-чуть сообразиловки — и можно было бы проделать все это при закрытых дверях? Как будто… они хотели обставить все так, чтобы ни у кого не вызвало сомнений, что это самое обычное ограбление. И для пущей наглядности прибавить к этому человеческую жизнь.

Вот теперь что-то стало вырисовываться. Я слышал о таких случаях, когда кто-то пытался использовать взлом, чтобы свои настоящие цели прикрыть именно взломом.

— Господи, да!

По моей коже пробежал холодок уверенности. Я, кажется, нашел то, что искал.

Дейв, погруженный в проверку восстановленных документов, изумленно поднял голову:

— Что у тебя?

— Ничего. — Мне хотелось вскочить и бежать. Я заставил себя не спешить и держаться естественно. Если все это мне не приснилось… — Просто снова завелся из-за этого налета. Так бессмысленно, черт побери. Или кажется, что бессмысленно. Но иногда за такими вещами что-то скрывается…

— Понял. — Дейв откинулся и постучал по пачке сигарет. К моему облегчению, они у него кончились. — Вроде той тонны гашиша, которую надо было извлечь из груза шерсти до того, как он выйдет из заклада. И при этом как-то объяснить дыру, которая останется, — так они инсценировали взлом…

— Именно. У нас, конечно, не могло быть такого. Тут много не утащишь.

— Может, попробуем? — ухмыльнулся Дейв, роясь в карманах. — Устроим старушке Джемме хороший удар! Ага… — И он сорвал целлофан с новой черно-золотой пачки.

Я поднялся:

— Если ты намерен зажечь еще одну из этих поминальных свечек, я ухожу. Ты уже доконал меня ими сегодня. Или никогда не слышал о пассивном курении? Если у меня будет рак, я подам на тебя в суд.

— Валяй, парень! А я заявлю, что меня довел до этого бездушный босс, который свалил пораньше и оставил меня в этом бардаке.

— Нехорошо так говорить о Барри! — с упреком сказал я. Шутливая перепалка оказалась прекрасным прикрытием для ухода, а пораненная рука была идеальным поводом, чтобы уйти раньше остальных. Когда Клэр помогала мне надеть куртку, я вздрогнул от боли — и это уже была не игра.

— Ох, прости… Послушай, Стив, хоть раз окажись разумен. — Ее чистые глаза смотрели на меня с выражением, которого я не мог распознать, как будто она прекрасно видела лихорадочную тревогу, которую я пытаюсь скрыть. И, черт побери, она снова покусывала палец. — Давай я отвезу тебя домой.

Этого только не хватало.

— Нет, спасибо! Я просто немного устал — так же, как и ты, кстати. Ты тоже поскорее отправляйся домой. Скоро уже начнется завтра.

Прощание с Джуди было даже еще более проникновенным, чем накануне. Но как только я оказался за дверью, то едва удержался, чтобы опрометью не броситься к машине.

Я несколько раз глупо рискнул, перепрыгивая через бордюры, потому что ехал не домой и мог опоздать: и без того целые сутки были упущены. К тому времени, когда я добрался до Дунайской улицы, солнце уже скрылось за высокими зданиями, и я мчался в гущу теней. Здесь все выглядело обычно, над крышами не было никаких мачт. Меня мучили сомнения, но я продолжал ехать вперед.

Шины моего автомобиля настойчиво, как барабан, стучали по булыжнику, звук эхом отдавался среди бурых потрескавшихся стен. Я свернул на Тампере — вид у нее был такой, словно там все еще летала грязная бумага, но на этот раз я не стал останавливаться. Мне казалось, я сообразил, в какой стороне склады, но все было не так просто. Улица с односторонним движением погнала меня метаться подобно мячу по туманным безликим боковым улочкам, и я сразу же потерял дорогу — так же, как тогда, когда шел здесь пешком. Я проезжал мимо очередного поворота и надеялся, что там, в дальнем конце, я что-то увижу, но, когда сворачивал, оказывалось, что он тянется в другом направлении. Порой я притормаживал, разворачивался и въезжал в тот проулок, что казался мне нужным, но обнаруживал, что отблеск, который я принял за море, был отражением света в зашторенном окне, а красная вспышка, так похожая на вывеску таверны, оказывалась лишь забытой старой афишей, хлопавшей на ветру. Когда наконец одна такая улочка выплюнула меня на более широкую, оказалось, что это все та же Дунайская улица, только значительно дальше за улицей Тампере. А там, под сияющим рыжим уличным фонарем, висел блестевший новенький бело-коричневый указатель, который в свой первый приезд я мог бы увидеть, если бы проехал дальше: «К ГАВАНИ».

Я повернул туда, куда предложил указатель. Ехал я до тех пор, пока внезапно мрачные стены впереди не исчезли и Дунайская улица закончилась небольшой аккуратной площадкою с яркими огнями, цветами в бетонных клумбах и голубыми знаками стоянки. Рядом в обрамлении ряда зданий, просто-таки сверкавших в последних лучах солнца отчищенным камнем и свежей краской, высился громадный, но пустой док. Я подъехал к стоянке и вышел из машины. В поле зрения не было ни одного корабля — только отреставрированное складское здание, на верхнем этаже которого я разглядел зеленую неоновую вывеску диско-клуба. Морской ветер был приправлен пылью с окруженного строительными лесами здания, находившегося за моей спиной, и запахом застоявшихся специй из расположенного неподалеку индийского ресторанчика. Словом, я нашел то, за чем гонялся в тот памятный вечер, но сейчас это казалось насмешкой, своего рода приговором.

Просите — и дастся вам; ищите — и обрящете. Что же я обрел здесь в тот вечер? Галлюцинацию? Призрачную мечту? В глубине души я не был уверен, что она существует: воспоминания об этом были крайне смутными. И все же мои ощущения прямо кричали, что она где-то здесь. Я лихорадочно боролся со снедавшими меня сомнениями. Но что я мог сделать? Я снова был ребенком, снова заблудился.