Представитель по доверенности

Глава 19

Глава девятнадцатая.

Декабрь одна тысяча девятьсот девяносто второго года.

Все еще шестой день лечения.

— Не трогайте вещи моего мужа! — разглядев, что Дима Тимонин принял из ремонтной ямы, завернутый в мешковину, цветной телевизор «Айва», с диагональю в пятьдесят пять сантиметров, женщина ринулась в атаку, пытаясь вырвать японское сокровище из рук опера, поэтому мне пришлось вылезать на поверхность. Перехватив тяжелый пластиковый корпус аппарата из рук, довольно таки худощавого, опера, я резко вильнул бедром, отпихнув от себя даму.

— Дима, залазь в яму, тебе там сподручней будет. Там еще четыре мешка добра и ковер, а я тот с девушкой разберусь.

Не знаю, как живут Василий Кривошеев со своей Галей, но на обращение «девушка» она реагировала как-то очень неправильно, сразу же прекратив вырывать у меня скользкий и тяжелый телевизор, который я очень не хотел уронить.

— Одну минуту, Галочка, сейчас во всем разберемся. Ваши вещи или не ваши, но телевизору в сырой яме все равно делать нечего.

Через десять минут перед гаражным боксом были выставлены четыре мешка с советскими ценностями — хрустальные вазочки, конфетницы, салатницы и прочая посуда из хрусталя, шуба, ковер, кожаный зимний плащ, три норковые женские шапки, зимние женские сапоги и видеомагнитофон и еще какие-то мелочи, типа шкатулки из Палеха с бусами сомнительной ювелирной ценности.

— Галина Семеновна, вы говорите, что все это принадлежит вашему мужу?

— Я уже и н знаю, но гараж то мужа…

— Вот у меня есть выписка из уголовного дела, там как раз похожий набор вещей указан, как похищенный во время разбойного нападения на квартиру…

— Ну ты крыса, Громов, а начальнику сказал вещи в гараже… — подкравшийся ко мне сзади Тимонин попытался ткнуть костяшками по почкам.

— Вообще-то ты в раскрытие записан будешь, третьим, со мной и Коневым.

— Тогда извини, вопросов нет.

В книгу раскрытий можно было вписать до трех человек, на четверых, участвующих в раскрытии, начальство уже смотрело косо, ведь оно тоже себя туда записывало.

— Вы что, хотите сказать…- Галина уже все поняла и прижала кулачок ко рту…

— Я пока ничего не говорю, но вашему сыну прямо сейчас надо будет прибыть в Дорожный отдел милиции.

Вещи мы записали в протокол добровольной выдачи, понятые — сторожа гаражного кооператива, и Галина, как жена владельца гаражного бокса, в протоколе расписались, после чего началась погрузка изъятого имущества в тесноватый салон «Нивы».

С сомнением посмотрев на торчащий из окна, свернутый ковер, Галина Семеновна заявила, что до дома она доберется самостоятельно, и сына привезет примерно через час-два.

Попугав ее карами на случай неявки сыночка, я залез в машину — конец ковра торчал из противоположного окна, поэтому Дима Тимонин сидел на переднем кресле изогнувшись, прижав лицо к пластику торпедо.

Сергея Кривошеева в РОВД мама притащила в отдел через три часа. Судя по решительным лицам мамы и сына, младший Кривошеев за прошедшее время успел убедить родительницу в своей полной невиновности, потому разговор обещал быть нелегким.

— Вы не имеете права! — это было вместо «здрасте».

— Что не имею права, Галина Семеновна?

— Ничего не имеете права! Вернее, все не имеете права! Короче, я проконсультировалась и мне сказали, что вещи из гаража вы брать не имели права!

— Да как не имели то? Вы же сами, в протоколе расписались, что вещи выдали добровольно?

— Вы меня обманули.

— Понятно. То есть это ваши вещи?

— Да наши, семейные, просто на лето в гараж отнесли…

Спрашивать, зачем относить в гараж телевизор, видеомагнитофон и электромясорубку я не стал, смысла не было. Женщину накоротке, не вдаваясь в детали, проконсультировал какой-то малознакомый юрист и теперь она будет тупо и бесконечно врать, время от времени срываясь в истерику и рыдания.

— Сергей, в коридорчике подожди, мне надо с вашей мамы взять объяснение в связи с новыми обстоятельствами.

По торжествующим взглядам, которыми обменялись мать и сын Кривошеевы, они явно не поняли, что новые обстоятельства могут быть обоюдоострыми.

— Так вы говорите, что это ваше имущество…- я быстро заполнил шапку протокола допроса: — Тогда мне нужны подробности их приобретения. Где и когда вы приобрели норковую шубу? Какова ее стоимость?

По мере заполнения протокола, Галина, довольно сопя, ставила свою подпись под каждым ответом. Минут через сорок, когда мадам Кривошеева расписалась внизу протокола, я повел ее к следователю.

— Светлана Борисовна… — я аккуратно постучал к косяк приоткрытой двери костяшками пальцев: — Тут гражданка Кривошеева пришла, которая сегодня вещи добровольно выдала из гаража, заявила, что вещи ее, лично ей приобретены, а в гараж на лето были отнесены, чтобы не портились. Что мы с ней делать будем?

— Паша, ты, вообще, о чем? Хозяйка же только что вещи опознала! — следователь в ситуацию не «вьехала» и заволновалась (Ну да, мы за прошедшие три часа, пока Галина с сыном решали вопрос, как лучше врать следователю, мы уже и опознание с тетей Олега Володина — Алиной Михайловной провели, и вещи ей выдали, так как соседствовать в тесном кабинете с подсыревшими в гараже ковром и шубой — занятие не самое приятное).

— Я про другое хотел проконсультироваться — гражданка совершила преступление в форме соучастия или укрывательства?

— Э-э-э… ну тут Паша думать надо, в прокуратуру позвонить…

— Ну ты пока позвони, а я ее в камеру пока отведу…- я положил на стол следователя протокол допроса гражданки Кривошеевой: — Протокол допроса, что я по твоему поручению провел в дело подложи…

Галина осознала, что что-то пошло не так, не по плану неизвестного мне юриста, когда я запихнул ее в камеру в дежурной части. Под ее приглушенные крики и стук мягких кулачков по толстому стеклу камерной двери я поспешил обратно в подвал, где меня ждал младший представитель семейства Кривошеевых.

— Где мама? — подскочивший со стула Сергей был поражен, что в подвал я спустился без его родительницы.

— А где мама?

— Мама в камере, а сейчас и ты туда пойдешь, а вечером на тюрьму поедете…

— За что⁈ Я ничего не делал! — парень попытался оттолкнуть меня и убежать наверх, но нарвался на мой локоть и был вынужден присесть на корточки у стены, пытаясь отдышатся.

— В кабинет заходи…

Сергей скорчился на стуле, бросая на меня ненавидящие взгляды.

— Сколько тебе полных лет?

С шелестом паспорт гражданина Кривошеева Сергея Васильевича упал на столешницу передо мной. Тут мне повезло. Выглядящему подростком Сереже месяц назад исполнилось восемнадцать лет. Значить искать педагога вместо задержанной мамы не придется.

— Вопрос, Сергей, перед тобой очень простой — как вещи — вот из этого списка попали в гараж твоего папы?

— Откуда я знаю. Гараж отцовский, вот с него и спрашивайте.

— Хорошо, так и запишем. Вот здесь, где галочка, распишись. Ага, молодец. То есть ты решил на своего больного отца-сердечника все стрелки перевести? Ну что-же, весьма достойно. Только не получается. Когда вещи похитили, твой отец уже в больнице был, причем в реанимации, а вот ты в отсутствие отца в гараже был несколько раз. Об этом у меня есть показания сторожей и соседей по гаражам… (блефую конечно, некогда мне было по гаражам бегать, но в любом случае, Сережа об этом знать не может).

— Да мне все равно, что вы там…

— Сережа, мне же тоже все равно. На читай. — я подтолкнул в парню раскрытый на статье сто двадцать два уголовно процессуальный кодекс РСФСР: — Смотри, ты идеально подходишь под основание для задержание подозреваемого — в вашем гараже нашли явные следы преступления, причем мама твоя уже, в своей неумной попытке тебя обелить, подписалась под статью. Теперь и ты тоже.

— Почему глупой? Савелий Тихонович сказал, что вы без постановления прокурора не имели права проникать в наш гараж…

— Ой, да кто такое этот Савелий Тихонович? Все прекрасно знают, что Савелий Тихонович пустое место…

Оказалось, что Савелий Тихонович вполне даже уважаемый юрист, при даче, «Волге» и импортной дубленке. Правда работал Савелий Тихонович на железной дороге, занимался сугубо транспортными спорами с грузоотправителями и грузополучателями в полном соответствии с Уставом

Железных дорог СССР 1964 года, но в эти подробности Сергей и его мама не вдавались.

— Ладно, Сережа, это все пустое, все равно, что ваш знакомый не тебе, ни маме твоей, помогать не бросится, и из тюрьмы вас не вытащит. Кстати, даже в СИЗО вы с мамой сидеть будете плохо. Если ты думаешь, что твой папа вам с мамой в тюрьму передачки будет носить, то ты ошибаешься. У него денег не будет, от слова совсем, даже ваш «Москвич» с гаражом у папы твоего отберут.

— Почему отберут? — Сергей поднял голову, до этого он старался на меня не смотреть, всем своим видом выражая протест и неприятие моего существования на белом свете.

— Знаешь, сколько японский телевизор стоит вместе с видиком? Как ваша машина, а ты их в лужу, на дно ямы бросил. А шуба, что в грязной воде намокла, а шапки? Там потерпевшая уже такой ущерб насчитала, что мам не горюй. Так что будешь все восемь лет на зоне с ней расплачиваться, и еще потом лет десять ущерб покрывать…

— Да как так-то⁈ — Сергей попытался вскочить. Но я был быстрее, перегнулся через стол, прижав руками сверху — не хватало еще, чтобы он на эмоциях сбежать попытался: — Я ничего не знаю, мне привезли, попросили сохранить…

— Кто привез?

Молчание было мне ответом, но это дело поправимое.

— Сергей, там квартирный разбой случился, преступление тяжкое, должен понимать. Я даже тебе готов поверить, что ты сам в разбое не участвовал, но вещи из квартиры изъяты у тебя, поэтому ты сейчас — главный злодей. И пока ты вразумительно не объяснишь, откуда у тебя чужие вещи, ты будешь сидеть. Ты это осознаешь?

Сергей оказался не просто крепким орешком, он оказался феноменально тупым крепким орешком. Дальше показаний, что изъятые вещи он принял на хранение у малознакомых людей, которых он знает только в лицо и никаких данных о них, но сообщить следствию не может, очень хочет, но не может — мы не продвинулись.

Так с этой быковатой позицией он и уехал в изолятор временного содержания на трое суток. Мамашу его — Галину Кривошееву пришлось отпустить — понятие соучастие в уголовном кодексе, к сожалению, звучит несколько иначе, чем я ей говорил, но для нее это осталось тайной — ее освобождение было подано как милость с моей стороны к разбитой горем матери посаженного сына. Олега Волошина даже в розыск подавать не пришлось — я его и с прошлого задержания не снимал, поэтому в шесть часов вечера я встречал Наташу возле проходной завода. Немного пуржило, холодный ветер нес колючие снежинки с севера, поэтому работники выбегали из здания Завода, высоко подняв воротники пальто и курток, не глядя по сторонам, и я не стал прятаться, а встал возле самой проходной. Когда на ступенях показалась изящная фигурка в серебристой куртке и, такого же цвета, сапогах- «дутышах», я заморгал дальним светом фар и через несколько секунд довольная Наташа уже скользнула в теплый салон «Нивы», клюнув меня в щеку прохладными губами.

Довольная, что не пришлось километр тащится до остановки автобуса, а потом, целый час трястись до дома в раздолбанном «ЛиАЗе» или тесном «ПАЗике», девушка всю дорогу щебетала о том, как прошел ее первый день на работе, пока мы не притормозили, уже перебравшись через реку, у двухэтажного барака довоенной постройки, что глядел на зимнюю улицу десятком мутных окошек.

— Подожди меня, пожалуйста, мне надо один вопрос решить.

В мрачных коридорах районного кожно-венерологического диспансера по вечернему времени было практически пусто. Я прошел по, освещенному неприятным, сиреневым цветом, люминесцентных ламп, извилистому проходу, локтем тыкая во все двери с табличками «Врач-венеролог», пока одна из них не скрипнув, чуть приоткрылась. Я, все также, локтем, не касаясь ручек и двери кожей, изобразил вежливый стук локтем, заглянул в узкую щель, убедился, что за столом сидит мужчина в белом халате, прошел во внутрь и молча поставил перед доктором бутылку армянского коньяка.

Пяти минутами позже.

— И поэтому, дорогой мой, я не советую вашему товарищу…- врач хитро посмотрел на меня: — Заниматься самодеятельностью. Ему надо пройти полный курс лечения антибиотиками…

— Доктор. Вы даже не намекайте и на меня так не смотрите. Я действительно говорю о своем коллеге, что попался в руки вашим коллегам. Кстати, могу, если хотите, мазок вам сдать. Я реально не представляю, как я выдержу еще двадцать дней, которые ему лежать в стационаре осталось. Поэтому меня и интересует — нельзя ли как-то процесс ускорить.

— Молодой человек…- врач бросил взгляд на тумбу письменного стола, где исчезла бутылка производства армянских виноделов: — Сейчас конечно есть много объявлений, что частные доктора лежат такие болезни двумя уколами импортных препаратов, но я вам хочу авторитетно заявить — статистики по результатам пока нет, результаты исследований не публиковались. Сколько там процентов, что речь идет о том, что болезнь приглушили на время, качественно, хочу заметить, что даже анализы могут показать отрицательную реакцию. Но, вероятность того. что заглушили только симптомы, очень велика, поэтому мой совет — дотерпите до конца курса, не сбивайте процесс лечения, последствия могут быть очень серьезными.

— Доктор! — я молитвенно закатил глаза к потолку, покрытому многочисленными трещинами и густыми подтеками извести: — Но ведь это безумно долго!

— Долго? Долго? — заржал садист в белом халате: — Да знаете ли вы, что вашего знакомого лечат по новейшему, непрерывному методу, а по недавно отмененному Приказу Минздрава СССР номер триста двадцать, от семьдесят четвертого года продолжительность обязательного стационарного лечения проводилось при заболевании сифилисом не менее ста двадцати дней, гонореей — сорока дней, а просто обследование — тридцать дней, а чтобы выписаться надо было мозговую пункцию брать как окончательный анализ.

— Спасибо, доктор. — я встал и изобразил легкий поклон: — Не могу сказать, что вы мне помогли, но то, что сильно просветили и оттолкнули от беспорядочных половых связей — в этом уверен на все сто процентов. До свидания, доктор, здоровья вам.

— Паша, ты ничего не хочешь мне сказать? — очевидно, что пока я отсутствовал, Наташа, чертовка грамотная, прочитала название учреждения, которое я посетил, на черной табличке у входа и теперь она, сжавшись в комок, смотрела на меня злыми глазами, отодвинувшись на максимальное расстояние: — Мне уже начинать бояться?

— Прости пожалуйста…- я устало провел ладонями по лицу: — Если ты про меня спрашиваешь, то у меня со здоровьем все в порядке. Кроме желания упасть в кровать и уснуть, никаких иных болезненных симптомов нет. У меня просто товарищ на работе попал в больницу по этому поводу. Когда я его видел, жаловался, что им, очевидно, в качестве наказания, очень болезненные уколы несколько раз в день ставят, ничего не объясняют. Вот я и заехал в ближайший диспансер, у врача за бутылку коньяка консультацию получить — нельзя ли какую альтернативу изыскать, чтобы не варварскими методами любовные болезни лечить. Оказалась нельзя.

— Это точно? — не знаю, о чем конкретно спросила Наташа, но я ее уверил, что очень точно.

— Ладно, ты только руки особо тщательно вымой, как домой приедем, и в машине ничего сильно не касайся.

— Успокойся, я как эту богадельню вошел, ничего открытой кожей не коснулся, только через одежду. Ты же знаешь — привычка не оставлять отпечатки пальцев в посторонних помещениях — она мне в подкорку вбита.

Я повернул ключ в замке, включил вторую передачу и двинулся в сторону дома — ехать нам оставалось чуть больше километра.