Практика жизни

Глава 5 ВСТРЕЧА С ПРОШЛЫМ

Мы сидели с Амиром в закрытом экипаже друг напротив друга и молчали. Я смотрела в окно, хмуро разглядывая освещенный закатными лучами город. Когда ректор спросил, согласна ли я на встречу с родителями уже сегодня, я ответила утвердительно — просто не видела смысла тянуть. Предчувствия были не самыми радужными, учитывая то, что сегодня я открыто выступила против аристократов, поддержав на соревнованиях виеров.

Ректор сказал, что будет проведено расследование по поводу двух участников, которых намеренно опоили перед испытаниями. Он также предупредил, что меня могут подробно расспросить о видениях в лабиринте, поскольку мое замерзшее практически до смерти тело стало неожиданностью даже для организаторов. Говорить о своих чувствах незнакомым людям очень не хотелось, но я не знала, есть ли другой выход.

Вздохнув, перевела взгляд на Амира и спросила:

— Ментальная магия позволяет слышать мысли человека на расстоянии?

Мужчина оторвался от созерцания города за окном и уточнил:

— О каком чтении мыслей ты спрашиваешь?

— Я слышала вас перед тем, как лишилась сознания. Вы напомнили про кольцо.

— Нет, Виолетта, я не разговаривал с тобой. Я могу услышать носителя кольца или любого человека, у которого есть зачарованный ментальный амулет, только тогда, когда он меня позовет. Для обмена мыслями на расстоянии требуется совершенно иная магия, а вкладывать подобные силы в кольцо старосты просто не имеет смысла.

— Понятно, — коротко ответила я, осознав, что все увиденное было лишь плодом разыгравшейся фантазии.

— Полагаю, — продолжил Амир, — ты до последнего не желала сдаваться, и пусть тело подчинилось, но мозг успел послать сигнал — воспоминание о кольце, и ты смогла активировать его.

— Да, смогла. — Мне вдруг расхотелось продолжать этот разговор, и я сменила тему. — Почему вы решили отвезти меня к родителям, несмотря на то что победитель до сих пор не известен?

— Я обещал пойти к твоим родителям, если ты приложишь усилия к нашей победе, и имел в виду тренировки. Ты не просто справилась с обязанностями тренера и организатора, Летта, но рисковала собой в последнем состязании, когда отправилась туда без амулета, без соответствующей подготовки…

— Я была уверена в собственных силах, поскольку ознакомилась с множеством заданий на эмоциональный контроль, пока подбирала подходящие для тренировки команды, и…

— Видеть и практиковать — разные вещи. Нельзя так рисковать впредь, Летта. Ты это понимаешь?

— Да, — резко ответила я, вновь отворачиваясь к окну, а ректор только вздохнул:

— Значит, не понимаешь. Ни один выигрыш не стоит человеческой жизни. Если бы была возможность, я не пустил бы тебя в лабиринт, но прикосновение к табличке участника не оставило нам иного выбора. Ты ведь теперь ждешь благодарности, а я вновь выговариваю тебе, верно?

— От вас я не жду благодарности, — ответила гордо и совершенно спокойно (так мне, по крайней мере, казалось).

— Виолетта, это действительно был поступок, достойный восхищения, но слишком рискованный.

— Теперь это не имеет значения, и я не вижу смысла обсуждать то, что уже произошло.

Амир молча откинулся на спинку сиденья. Кажется, он тоже не видел смысла в чем-либо меня убеждать.

Это было так удивительно — идти следом за нашим дворецким в хорошо знакомую гостиную на встречу с собственными родителями. Словно я была обычной посетительницей, которую вежливые хозяева согласились принять. Отец сидел в кресле, а Эстер расположилась на диване рядом с маленьким столиком, на котором стояли чашки с чаем и вазочки с печеньем.

— Добрый вечер, Виолетта, — равнодушно поздоровалась мать.

— Добрый вечер. — Я взглянула в сторону отца, который лишь скользнул по мне взглядом, а потом отвернулся к окну. — Позвольте представить вам моего спутника, Амиральда Сенсарро.

Эстер и Роланд ответили на приветствие Амира сдержанным кивком. После мама пригласила нас присесть, а сама разлила чай в тонкие фарфоровые чашки.

Впервые в жизни я чувствовала подобную неловкость. Как будто присутствовала на спектакле и выступала в главной роли, а вокруг двигались заведенные куклы. И дело было вовсе не в четком соблюдении предписанных правил, а в том, что все столь хорошо знакомые мне люди казались слишком отстраненными, будто неживыми, даже Амир вдруг надел маску воспитанного аристократа, так удивительно точно копируя манеру общения моих родителей, что казалось, будто передо мной совершенно другой человек. Ректор отказался от чая и занял предложенное кресло с таким видом, словно каждый день наносил родителям подобные визиты и они ему уже порядком наскучили. Эстер и Роланд выглядели невозмутимо, но я ощущала особенное напряжение, разлившееся в воздухе. На мой взгляд, причина была только одна — дочь привела в дом родителей человека, которого они никогда бы не приняли под своей крышей в иных обстоятельствах. Честно говоря, я уже отвыкла от подобной сдержанности, в последнее время слишком часто позволяла своим эмоциям выплескиваться наружу. Зато сейчас соответствующая маска вернулась на лицо, заставляя повиноваться многолетней привычке — в присутствии родителей всегда вести себя соответственно.

— Как твое самочувствие, Виолетта? — спросила Эстер. — Мы видели сегодня на играх, как целители уносили тебя с поля. — При последних словах голос матери едва заметно дрогнул.

— Я чувствую себя хорошо, спасибо, просто задание оказалось слишком сложным… для меня.

Выждала минуту, ожидая ответа, но отец с матерью промолчали. Ощущение, будто каждая произнесенная фраза дается участникам беседы с великим трудом, все усиливалось. И тогда я решила, что пора прекращать это представление. Я не затем приехала домой, чтобы вести светские беседы с собственными родителями.

— После того как полгода назад я оказалась в виерской академии, мы с вами не встречались, но я отправляла вам письма, вы получали их?

— Да, — ответила Эстер, делая маленький глоток из чашки.

— Вы ни разу не ответили.

— Виолетта, ты желаешь вести подобные разговоры в присутствии Амиральда Сенсарро? — спросил вдруг отец, отступая наконец от своей подчеркнуто вежливой и холодной манеры, которой придерживался все то время, что мы находились в гостиной.

— Я не зря попросила господина ректора приехать сегодня. Он должен кое-что вам рассказать о тех событиях, которые заставили меня резко изменить собственным взглядам и выбрать другую академию. Не желаете ли послушать?

— Это весьма любопытно, — ответила Эстер сдержанным тоном, каким могла бы обсуждать новый фасон модного платья или украшения для шляпок.

Я набрала в грудь побольше воздуха, мучительно решая, с чего именно начать, как вдруг заговорил Амиральд:

— В день приезда короля я выкрал вашу дочь из Академии аристократии и перенес в свою.

У меня от подобной формулировки резко пропал дар речи, Эстер едва не выронила чашку, а отец вскочил из кресла.

— Что?! — выкрикнул Роланд Лавальеро.

— Виолетта помешала моим планам и собиралась раскрыть перед лицом короля истинную личину, в то время как я притворялся другим человеком.

— Ты… ты проник в Академию аристократии под чужой личиной, а потом выкрал мою дочь… ты заставил ее выступать за виеров? Да я убью тебя!

Я широко раскрытыми глазами смотрела на всегда сдержанного отца, который вдруг кинулся к дальней стене и, распахнув дверцы шкафа, вытащил револьвер. Он взвел курок и направил оружие на Амира.

— Роланд, — прошептала мать, — опомнись!

— Отец, он не заставлял меня играть в их команде! — обрела я голос. — Я сама захотела!

Из всех нас только Амир хранил спокойствие, хладнокровно глядя на дуло направленного на него пистолета, а потом вдруг сказал фразу, приведшую меня в замешательство:

— Стреляй, Роланд. Может, в этот раз не промахнешься.

Отец вдруг побледнел, а потом резко отшвырнул револьвер в сторону и выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Вы должны немедленно покинуть наш дом, — дрожащим голосом произнесла Эстер, — и не смейте больше являться сюда.

Ректор склонил голову и пошел к двери, а я наконец пришла в себя, кинулась к нему и с криком: «Постойте!» — схватила за рукав.

Амир замер на месте, глядя на мою руку с плохо скрываемой досадой.

— Виолетта, мне лучше уйти. Не горю желанием здесь задерживаться.

— Мама, — не выпуская ректора, позвала я. — Мама, он спас мне жизнь сегодня! У Амира была важная причина, чтобы пробраться в Академию аристократии. Вы просто не знаете, что произошло на самом деле! Как вы можете так себя вести?!

— Виолетта, немедленно отойди от этого человека, а вы… как посмели явиться в этот дом спустя столько лет? Как посмели похитить нашу дочь? Вам мало было моей сестры? Презренный негодяй! Убирайтесь прочь и не смейте больше даже близко подходить к Виолетте!

Я в растерянности продолжала сжимать рукав ректорского пиджака, в изумлении глядя на потерявшую самообладание Эстер. Никогда не видела ее в подобном состоянии, впрочем, как и Роланда. Пальцы Амира мягко накрыли мои, а потом ректор отстранил мою ладонь и вышел за дверь не прощаясь.

— Амир! — позвала я, очнувшись, и хотела кинуться следом, но меня задержал окрик матери:

— Виолетта, не смей идти за этим человеком! Ты никогда больше даже не заговоришь с ним, поняла?

— Нет, Эстер. Я не намерена платить ему подобной неблагодарностью за его благородный поступок. Он рискнул победой своей академии, чтобы вытащить меня из лабиринта, а вы прогнали его из дома!

— Ты действительно по собственной воле приняла участие в состязаниях на стороне виеров? — будто не веря, спросила Эстер.

— Да. И я не намерена оставаться здесь, пока не извинюсь за вас перед Амиром.

— Если ты сейчас переступишь порог этого дома, то назад можешь не возвращаться. Если пойдешь за этим мужчиной, то ты нам больше не дочь!

— Ты говоришь это всерьез?

— Абсолютно серьезно. Девятнадцать лет мы не встречались с ним, и единственная причина, почему приняли его сегодня, — это твоя просьба. А он имел наглость заявить, что похитил и тебя тоже!

— Почему тоже, мама? И при чем здесь твоя сестра?

Эстер отвернулась к окну, а дверь в гостиную снова отворилась, и ворвался Роланд с двумя блюстителями правопорядка.

— Где он?

— Уже ушел, — ответила мать.

Отец повернулся к блюстителям и проговорил:

— Благодарю вас, но этот человек покинул мой дом.

Мужчины поклонились и молча ушли.

— Ты слышала, Эстер, — заговорил отец, — слышала, что она сказала? Она добровольно выступила сегодня за виерскую академию. Виолетта рискнула честью нашего рода ради плебеев. Зря мы только надеялись, что сможем вырастить из нее достойную аристократку. Грязная кровь ее отца оказалась сильнее!

— Роланд! — выкрикнула Эстер.

А мне вдруг стало дурно, и я опустилась в кресло.

— Грязная кровь моего отца? — шепотом спросила разгневанного мужчину.

— Да, Виолетта. Именно! Ты дочь виера и Мэри. Это она родила тебя в ту злополучную ночь девятнадцать лет назад, незадолго до своей гибели. Все эти годы мы старались, как могли, вырастить из тебя достойную леди, относились к тебе, как к собственному ребенку, а ты отплатила подобной неблагодарностью.

— Мама, — шепотом позвала я Эстер, — я не понимаю.

— Это правда, Виолетта. Ты дочь моей сестры Мэри. Это… это такое позорное пятно на репутации нашего рода! Мы с сестрой были похожи внешне, только она была более миловидной, а еще слишком юной и эмоциональной. Не знаю, где она встретила того виера. Он соблазнил ее и уговорил тайком выйти за него замуж. Мэри пошла на обман. Она лгала мне, лгала всей семье, чтобы быть с ним. Собиралась сбежать, а потом мы узнали, что она беременна. И тогда-то заставили ее раскрыть правду.

Мы с Роландом увезли Мэри в загородный дом. Спрятали сестру, скрыли ее беременность ото всех. В тот день, когда ты родилась, мерзавец-виер нашел ее. Не знаю как, но нашел. Он явился не один, а со своим другом — Амиральдом Сенсарро. Мэри сделала веревку из простыней, а служанке велела вынести тебя через черный ход. Если бы Роланд случайно не заметил девушку, Мэри сбежала бы вместе с тобой. Когда мы ворвались в ее комнату, она спускалась по веревке из окна, а виер ждал ее внизу. И когда сестра увидела в окне меня, она испугалась, выпустила веревку и упала на землю. Там было уже невысоко, но она потеряла сознание, слишком слаба была еще после родов. Я видела, как этот плебей схватил ее на руки и бросился к ожидавшему их экипажу. Роланд кинулся в погоню… — Голос Эстер вдруг прервался, и тогда продолжил отец:

— Я настиг их на горной развилке. Мэри и виер были в карете, а правил ею мерзавец Сенсарро. Мы настигали, я сделал предупредительный выстрел, а лошади вдруг понесли. На повороте карету кинуло в сторону, и она сорвалась в пропасть… как позже выяснилось, пуля срикошетила и попала в Сенсарро. Он не совладал с лошадьми, его самого сбросило на землю, а Мэри погибла в тот день.

Роланд замолчал, молчала и Эстер, а у меня в груди все сдавило, словно тисками.

— Значит, я не ваша дочь. Вот почему вы всегда так относились ко мне — дрессировали, словно маленькую зверушку.

— Мы растили тебя, как собственного ребенка, старались дать все самое лучшее, а ты говоришь, что мы плохо обращались с тобой. — Роланд в возмущении взирал на меня, а я перевела взгляд на Эстер.

— А если бы у вас родился собственный ребенок, что бы тогда со мной сделали? Сдали в какой-нибудь приют, чтобы не путалась под ногами? На что вам дочь сестры с грязной кровью?

— Я не могу иметь детей, — ответила Эстер, ответила спокойно, но в этих словах отчетливо прозвучала затаенная боль, — из-за несчастного случая, который произошел со мной незадолго до замужества. Ты заменила мне дочь, и я не понимаю, отчего ты сравниваешь себя с дрессированной зверушкой? Разве усваивать хорошие манеры, следить за своим поведением, вести себя достойно и сохранять лицо в любых ситуациях это дурно? Неужели недостаточно всего, что мы дали тебе? Искренне полагаешь, будто о тебе плохо заботились?

— Для вас я навсегда осталась дочерью виера, вы всю жизнь пытались подавить какие-то гнилые задатки во мне, не позволяли ни на шаг отступить от принятых правил, внушали, что быть аристократкой — это высшее счастье, а я старалась соответствовать этим представлениям. Да только в чужой академии я ощутила себя живой! Мне позволялось там поступать так, как я сама считала нужным, а дома я была как в тюрьме.

— В тюрьме? У тебя было все, о чем бы ты ни попросила!

— Вот только любви родителей я не узнала!

— Виолетта, что за глупости? Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Мы выходили тебя семимесячную, столько сил положили, чтобы ты выжила! Когда ты подрастала, стоило тебе заболеть, как вокруг собирались лучшие лекари. У тебя все было лучшим, понимаешь? А ты!..

— Я говорю лишь о том, чего не желала понимать раньше. Разве можно любить кого-нибудь и связывать теми путами, что вы наложили на меня? Даже Амир после похищения ни к чему меня не принуждал, позволяя самой выбрать, хочу ли я ему помогать или нет, а он совершенно чужой мне человек. Зато вы, самые родные люди, никогда не разрешали мне делать собственный выбор, а еще называете это любовью и заботой?

— Каждый любит по-своему, Виолетта, — сказал Роланд. — Говоришь, что мерзкий похититель не принуждал тебя ни к чему. Но разве ему есть до тебя дело? А вот нам было! Мы желали, чтобы твоя жизнь была совершенной, идеальной, и старались воспитать тебя соответственно.

Мне вдруг стало очень больно от его слов. В душе зарождался маленький огненный смерч, который грозился вот-вот вырваться наружу, смести хрупкую видимость этой родительской заботы и любви, погрести под осколками разочарования все то, что составляло для меня смысл жизни, заставляло стремиться стать лучшей во всем. Он готов был разорвать острыми жалящими словами обид и оскорблений те отношения, которыми я так дорожила раньше.

— Амир спас меня сегодня, а вы даже не поняли, что я едва не замерзла в лабиринте. Вы так цените свою «дочь», что прогнали ее спасителя, не сказав и двух слов благодарности. Вспомнили только старые обиды и свою злость на него!

— Сенсарро — подлый человек! Он повинен в гибели Мэри! Если бы он не увез ее в тот вечер, она бы осталась жива. А наша благодарность за твое спасение будет выражаться в том, что мы не подадим на него жалобу королю.

— Жалобу?

— А ты думаешь, ему сошло бы с рук похищение нашей дочери? Да я бы не успокоился, пока этот подонок не оказался в тюрьме!

— Роланд, — позвала мужа Эстер, — если ты принял такое решение, тогда не стоит никому говорить о похищении Виолетты. Лучше свету не знать о том, что случилось, иначе могут пойти слухи о ее отношениях с ректором виеров. Подобный позор ничем не смыть, ты понимаешь.

Я в замешательстве посмотрела на Эстер, которая, кажется, уже взяла себя в руки и вернулась к привычной манере общения, вновь рассуждая о приличиях.

— Согласен с тобой. Мы можем увезти ее на время, пока все волнения и слухи не улягутся, после поговорим с Зором, решим, как ей закончить обучение.

И вновь они заговорили о моей будущей жизни так, словно меня это не касалось. Подскочив на ноги, я сжала руки в кулаки, из последних сил пытаясь не сорваться на крик:

— Я не вернусь в Академию аристократии! Зор Анделино — подлый человек, я не желаю более учиться под его началом. И не хочу, чтобы меня увозили куда-нибудь! Желаю вернуться к своим друзьям, хочу сделать собственный выбор! Я всегда позволяла вам диктовать мне вашу волю, но теперь придется смириться с моим решением.

— Ты желаешь вернуться в виерскую академию? — недоверчиво переспросила Эстер.

— Да, желаю.

— Значит, по-твоему, Амиральд Сенсарро благороднее Зора Анделино, раз под его началом ты можешь учиться? — уточнил Роланд.

— Он не раз проявлял свое благородство, а вот Зор хотел подставить меня, чтобы получить победу на играх.

— Виеры совсем задурили тебе голову! — в сердцах высказался отец. — Никуда ты не вернешься!

— Я сама это решу! — крикнула в ответ, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

— Ты не вернешься в виерскую академию, иначе ты нам больше не дочь! — громко произнес Роланд, почти в точности повторив слова матери.

Я переводила взгляд с лица взволнованного аристократа на бледное лицо Эстер, а потом едва слышно произнесла:

— А я никогда и не была вам дочерью.

Развернулась и вышла за дверь гостиной, устремилась прочь по коридору и дальше во внутренний двор. Пробежала до самой конюшни и за считаные секунды добралась до денника с моим любимым Вихрем. Гнедой радостно заржал, едва увидел меня.

— Соскучился, мой хороший, — шепнула я, протягивая руку и погладив теплую морду животного. Уткнулась в мощную шею, едва сдерживая рыдания.

— Мисс Виолетта, — раздался позади голос конюха.

Я с трудом совладала с эмоциями и, полуобернувшись, приказала:

— Оседлайте Вихря, я уезжаю.

— Да, мисс.

Конюх кинулся исполнять мой приказ, а я отсутствующим взглядом уставилась в стену конюшни, невольно ожидая, что сейчас Роланд примчится сюда. Однако отец не пришел, и конюх беспрепятственно вывел оседланного коня во двор. Я запрыгнула в седло, оглянулась на дом в последний раз и тронула поводья.