Позывной «Курсант» — 2

Глава 8 Я понимаю смысл поговорки про желания, которых надо бояться

— Да вы чего?! — я от злости так разошелся, что даже забыл, с кем разговариваю. Ну… Не совсем, конечно, забыл. Чувство самосохранения один черт не отключилось. — В смысле, где был? С Кляч… С товарищем старшим лейтенантом государственной безопасности Клячиным был. Он же меня привез сюда. А до этого…

Я покосился на Шипко, который как и обещал, когда мы пришли в кабинет директора Школы, остался на месте. Замер прямо за мной, словно истукан, со зверской физиономией. Еще дышал так громко… Хотелось обернуться и попросить его, свалить на хрен из комнаты.

Не знаю, почему Панасыча настолько сильно плющит, но я себя в данный момент ощущал Люком Скайуокером, за спиной которого притаился Дарт Вейдер. Вот прямо дышал Панасыч точь в точь. Аж со свистом воздух из него выходил.

Нет, ну понятно, из Школы с ним уехало шесть воспитанников, а вернулось — пять. Однако, с другой стороны, Зайцев точно не имеет навигатора в голове. Даже пусть это место — секретный объект. Как Василий его найдёт? И уж тем более, как врагам объяснит, где искать? Меня сейчас выведи за пределы территории, подальше в лес и все. Буду ходит, аукать, пока не наткнусь на признаки цивилизации. Или не помру от голода и холода. Тут сейчас лес не чета тем, которые в будущем останутся в Подмосковье.

— Слушатель Реутов, ты не забывайся, — Шармазанашвили нахмурился. — Не со своей шантрапой разговариваешь.

— Да я вообще-то с головой в ладу вроде, чтоб забываться. Вы, можете, объясните смысл нашей беседы? После завтрака меня забрал товарищ старший лейтенант государственной безопасности Клячин. Отвез на встречу с… Черт… — я демонстративно оглянулся через плечо на Шипко. — Не знаю, можно ли говорить это при посторонних?

После слова «посторонние» Дарт Вейдер-Панасыч вообще перестал издавать звуки. Видимо, его сильно расстроило подобное сравнение. Либо ранило мое недоверие. Либо… Короче, вариантов много. Хоть бы «кондратий» не хватил Шипко. Неплохой он мужик. А кем заменят, если что, неизвестно.

— Да, я понял, где ты был. Меня предупреждали, само собой, — спокойно ответил директор школы.

Он, кстати, в отличие от Панасыча выглядел слишком бесстрастным. Возмутительно флегматичным. Если куратора нашей группы плющило и колбасило, то капитан госбезопасности наоборот, пугал своим равнодушием.

Как ни крути, ему тоже есть, за что волноваться. Начальство по головке точно не погладит. И тут дело не в том, кто пропал, а в самом факте пропажи.

Корчагин был прав. Школа — секретный объект. А у семи нянек дитя сбежало. Или в воздухе испарилось. Не знаю, что лучше. В свете обстоятельств, если бы это дитя без глаза осталось, как в поговорке, и то перспектива бы светила более радостная.

— Значит, все время ты провёл с этим человеком? — продолжал свой допрос Шармазанашвили.

Я хотел, было, сначала ответить утвердительно, а потом подумал — да конечно! Откуда я знаю, об одном ли мы человеке говорим?

— Ну… если обсуждаемая нами личность тот, о ком я думаю…

— Речь о товарище Бекетове, — оборвал мои невразумительные мычания директор Школы.

— А-а-а… то есть это не секрет? Тогда, да. С ним и был. — Я на всякий случай даже кивнул три раза.

Вообще, если честно, сильного волнения не было. Я не знаю, что за тупой допрос с пристрастием, однако, в любом случае, мое местонахождение легко проверить. Думаю, если капитан так свободно раскидывается фамилиями при Шипко, Бекетов тоже из нашей встречи тайну делать не будет. Он ведь как-то объяснил свою заинтересованность Шармазанашвили. Наверное…

Единственное, что меня напрягало — отсутствие понимания. Почему именно я? А когда мне что-то непонятно, начинаю злиться. Вот прямо как сейчас. Ну, и ещё, конечно, упорно свербила мысль — где ты, Вася, сука, есть-то? Вот что за человек? Все делает через жопу и будто назло. Гнида самая настоящая. Пропал он, а мозг имеют мне.

— Да, все время провел с Игорем Ивановичем, — подтвердил я.

Естественно, по имени и отчеству назвал его специально. Чтоб было понятно, имею право. И конечно же, право мною было получено от предмета нашего разговора. Это на тот случай, чтоб всякие капитаны госбезопасности не забывали про старших майоров.

— С товарищем Бекетовым, — сделал акцент директор и посмотрел на меня многозначительно. Мол, не охренел ли ты, пацан?

— Ага. С ним. А потом меня забрал товарищ старший лейтенант государственной безопасности Клячин и привез сюда, на место, так сказать, дислокации. Все. Ни шага влево, ни шага вправо. Все на виду. Один вообще не оставался ни на секунду. Да вы сами спросите!

— Спросим, — согласился Шармазанашвили. — Как только выпадет возможность.

Я мысленно чертыхнулся. Вот что-то, а коммуникации в 1938 году, конечно, ни к черту. До самых примитивных мобильников ещё, как до Пекина в неприличной позе.

— Не знаю, в чем дело, товарищ капитан государственной безопасности, но Вы же понимаете, я бы не стал придумывать себе подобное…

Хотел сказать «алиби», но осекся. Хрен его знает, в ходу ли тут это слово. А то ляпну что-нибудь из очень далекого и еще непродуманного.

— Я бы не стал прикрываться именем товарища Бекетова. Зачем мне это? Я абсолютно чист.

— Неужели?

Директор школы, который, кстати, стоял напротив меня, поднял брови. Обе. Учитывая, насколько они у него кустистые, по-кавказски выразительные, сложно было понять, что он этим жестом выражает. Удивление или растерянность.

— А вот имеется информация, будто вы с Зайцевым сильно не ладили… Вроде бы ты ему угрожал даже. Ножом.

Я от такой наглости просто обалдел.

— Угрожал?! Ножом?! Ну, вообще-то он…

От злости меня начало колбасить еще сильнее. Слегка перестал себя контролировать. Чуть не ляпнул, что это Заяц мне заточкой в горло тыкал.

— Что он? — оживился капитан госбезопасности.

— Он мне лучший друг, — заявил я, уставившись прямо в глаза директора. — Мы с ним в одной коммуне были. Давно, правда, но в памяти отложилось. Когда встретились здесь, не знали куда от счастья деваться. Он, главное, как заорёт: — Алеша, ты ли это?! А я ему в ответ: — Василий, радость-то какая! И давай между березок бегать. Он кричит — Алеша… Я кричу — Софья…

— Прекратить юродствовать! — хрипло задышал снова за моей спиной Шипко. — Какая на хер Софья?! Ты что, Реутов, издеваться вздумал?! Издеваться?!

— Ох, простите… Это мне история одна вспомнилась… Попутал, — я изобразил на лице задумчивость. — Да… Точно попутал. Там вообще из другой оперы. Там про гардемаринов… А мы будущие разведчики… Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, мы врагами с Зайцевым не были. Могу в этом поклясться.

— Да знаешь куда засунь свою клятву… — судя по приблизившимся хрипам, Шипко сделал шаг ко мне.

— Не надо… — Шармазанашвили поднял руку, останавливая Панасыча. — Пусть Реутов говорит.

— Реутов не против говорить. Реутов очень хочет узнать, почему он здесь. Товарищ директор Школы Особого Назначения, ну объясните Вы, наконец, что случилось?! Откуда информация, что мы с Василием враги? — я перестал глумиться и начал говорить серьезно. Потому как ситуация яснее не становилась, а хотелось понимания.

— Слушатель Василий Зайцев был найден неподалёку от того места, где его видели в последний раз товарищи. В подворотне, со смертельными ранами на теле, — с абсолютно флегматичным выражением лица ответил Шармазанашвили.

Сдается мне, засмеялся я зря. Наверное, момент был не самый подходящий. Но честное слово, это вышло не специально. Просто сказанное директором Школы показалось мне шуткой. Хреновой и несмешной, но сто процентов шуткой.

— Реутов! — Шипко в два шага оказался рядом. Не знаю, разозлил его мой смех или напугал. Было не очень понятно. Просто лицо Панасыча напоминало своим цветом в данное мгновение перезревший помидор. — Ты совсем, етить-колотить?! Ты с ума сошел?! Ты что за представление тут?! Это же совсем?! Ну! В рот те дышло!

Учитывая, что разговаривать Шипко начал междометиями и бессмысленными фразами, подозреваю, в любом случае, он, как минимум, был сильно взволнован. Воспитатель грубо схватил меня за плечо и основательно тряхнул, приводя в чувство. А я прямо успокоиться не мог. Хотел, но не мог. В башке крутилась веселая карусель из мыслей, пытавшихся выстроиться в ряд, однако, ни черта у них, у этих мыслей, не выходило. Болтались в голове, словно пьяные вусмерть девки. Ко всему прочему, меня продолжало распирать от смеха. Как дурак стоял и давился хохотом.

Ну, потому что — бред же! Первостатейный бред! Какие, на хрен, раны? Какое, на хрен, тело? Кому вообще сдался Зайцев? Он ведь идиот!

Как назло, в этот момент перед глазами снова мелькнуло лицо Клячина и чертова ссадина. Потом сразу вспомнилось, что вернулся Николай Николаевич сильно задумчивым. Правда, если допустить, будто Василия грохнул все-таки он, вряд ли чекиста мучили угрызения совести. Я прекрасно видел, сколь сильно ему было плевать на подыхающую уличную шпану, когда они валялись во дворе бани. Так что, за Василия Николай Николаевич тоже страдать бы не стал. А значит, молчать Клячин мог по какой угодно причине. Но вот ссадина… Долбанная, блин, ссадина.

Черт… Даже если Зайцева убил Клячин… Чем это вредит мне? По идее — ничем. Наоборот — проблема решилась. Но присутствие в моей жизни людей, которые спокойно могут кого-то прирезать в подворотне, эту жизнь ни черта не украшает. А вот риск имеется весьма конкретный. Сегодня — Зайцев. Завтра — я. Сделаю что-нибудь не то. Или скажу. Или стану не нужен Бекетову. Я снова громко хохотнул.

— Реутов! — Шипко, который по-прежнему сжимал мое плечо, решил наверное, что нужны более действенные меры.

Он размахнулся, собираясь зарядить мне оплеуху. С какого-то перепуга подумал, похоже, что я нежная барышня, которую надо приводить в чувство пощёчиной. Да щас! Рука сержанта госбезопасности до своей цели не долетела. Я ее поймал. Руку, имею в виду. Резко перехватил запястье воспитателя, а затем крепко его сжал. Повернул голову к Панасычу, который от моей наглости охренел, и тихо, отчетливо выговаривая каждое слово, сказал:

— При всем уважении… Если Вы еще раз попробуете меня ударить, я Вам что-нибудь сломаю.

Лицо у Шипко вытянулось. Он открыл рот, но из его рта не вылетало ни слова. Только какой-то свист.

— Товарищ сержант государственной безопасности, отойдите от слушателя, — все таким же ублюдочно спокойным голосом приказал Шармазанашвили. — Он в порядке и вполне в состоянии говорить нормально. Вести себя тоже.

— Я в порядке… В каком-то херовом, но порядке, — повторил я за директором, глядя при этом в глаза воспитателю. Прямо переклинило меня, если честно. Нашли, блин, крайнего.

— Слушатель Реутов, Вам тоже советую отпустить Николая Панасовича, — интонации капитана стали чуть более жёсткими.

Я удивлённо посмотрел на свои пальцы, сжимающие запястье Шипко. Хрена себе… У чекиста даже рука мелко тряслась. Видимо, я слишком сильно ее сжал. Неожиданно… Ну, хоть какая-то сила начала проявляться в теле Реутова.

Отчего-то, именно в этот момент меня отпустило. Схлынуло странное состояние, которое появилось после новости о смерти Зайцева. Главное, я ведь не сказать, что сильно расстроился. Да и Васю мне не особо жаль. Больше нервировал факт возможного участия Клячина, из которого логически вытекает факт моего участия в мутных схемах Бекетова. Очевидно же, если старший майор госбезопасности так свободно велел Николаю Николаевичу «решить проблему», то схемы не просто мутные. Они чреваты последствиями.

— Извините… — я ослабил хватку, позволяя Панасычу убрать руку. — Но не за слова. За них отвечу, если возникнет необходимость. Никто не будет мне давать зуботычины по своей прихоти. Просто так. За нарушение субординации — признаю. Был неправ.

Шипко зыркнул на меня злым взглядом и отступил снова назад. Правда, еще в его взгляде я успел заметить что-то вроде уважения. Очень глубоко спрятанного, но тем не менее.

— И ты извини, Реутов… — тихо произнёс Панасыч за моей спиной. Так тихо, что директор Школы мог не расслышать его слов. — Но не за попытку поставить твои мозги на место. За то, что в следующий раз я не допущу такой оплошности. Хрен успеешь сообразить, голову оторву. Сопляк…

— Вы на полном серьёзе это сказали? Про Василия. Он действительно мертв? Его убили? — я, проигнорировав слова Шипко, будто и не слышал их вовсе, обратился к директору Школы.

— Похоже, что мы тут шуточками друг друга развлекаем? — Шармазанашвили с досадой покачал головой. — Да, все действительно серьёзно. И да, слушатель Зайцев мертв.

— Ну, вы тогда не по адресу… Откуда информация, будто мы с Василием не ладили? Бред… И никому я ничем не угрожал. Это — ложь. — Мое спокойствие, которое пришло на смену агрессии, в данной ситуации было лучшей тактикой.

— Неужели? — директор спросил меня, а посмотрел в сторону входной двери.

Не просто так, естественно, посмотрел. Вряд ли ему срочно понадобилось разглядывать дверь, которую он и без того сто раз видел. Причина интереса — новый участник нашей беседы. Как раз в этот момент створка открылась и на пороге нарисовался еще один тип в форме. Я его вообще видел в первый раз. Хотя, с другой стороны, мы ни с кем кроме Шипко еще и не сталкивались. Ну, Молодечный тоже, ладно. Однако, вполне очевидно, чекистов на территории школы гораздо больше.

— Проверили? — Шармазанашвили вопросительно кивнул новоприбывшему.

— Так точно, товарищ капитан государственной безопасности! — громко отчеканил мужик.

Он твердым шагом промаршировал к директору и протянул ему… нож. Тот самый, которым Василий пугал меня при первой встрече.

— Где обнаружили? — Шармазанашвили забрал вещь Зайцева у чекиста и с интересом принялся вертеть его в руке.

— Кровать слушателя Реутова. Лежал прямо под матрасом, — с каменным лицом отчитался незнакомый товарищ.

— Да ладно! — я снова, не сдержавшись, хохотнул. За спиной послышался тихий шорох. Я сразу обернулся к Шипко, подняв одну руку. — Со мной все в порядке. Помните? Просто смешно же. Честное слово, смешно. Ну, на кой черт оно мне? Эта хреновина вообще, если что, принадлежала как раз Зайцеву.

— Остальные что говорят? — продолжал расспрашивать Шармазанашвили.

Он перестал обращать внимание на меня, сосредоточившись на подчинённом. Целенаправленно беседовал только с этим неизвестным, который притащил ножик. Так понимаю, они обыскали спальню. Но какого черта вещь Зайцева оказалась в моей постели?! Что за бред?

— Ничего не говорят пока, товарищ капитан государственной безопасности, — мужик истуканом стоял напротив директора. Эмоций не проявлял вообще никаких. На петлицах у него была одна «шпала». Лейтенант, что ли?

— Ну… хорошо… — директор кивнул. — Пусть остаются в бараке. Свободны, товарищ Рыков.

Чекист крутанулся на месте и вышел из кабинета. А я с огромным интересом уставился на Шармазанашвили. Не в том смысле, что пытался увидеть новое в его лице. Меня интересовало совсем другое. Что дальше? Нашли они нож. И-и-и?

— Могу сказать? То есть… Разрешите обратиться? — я понял, достаточно песен и плясок. Пора этот цирк абсурда завязывать.

— Ну попробуй… Слушатель Реутов… — Шармазанашвили снова перешел на «ты».

Видимо всё-таки в момент, когда между мной и Панасычем вышло небольшое противостояние, директор опасался моей неадекватности. Виду просто не показал.

— Сейчас не буду даже говорить о том, что нож не мой и я его к себе в постель не прятал. Давайте про Зайцева. Очевидно, я Василия не убивал, если причина моего присутствия здесь в его смерти. Дело даже не в том, мог или не мог. И не в моральных принципах. Давайте по фактам пробежимся. День я провел в обществе товарища Клячина, потом товарища Бекетова и снова товарища Клячина. В бараке улёгся спать и точно территорию школы не покидал, это проверяется очень легко. Тем более, насколько могу судить, Василий уже пропал к этому времени. Соответственно, не обессудьте, но повесить на меня данную историю вы не сможете никак. А за нож… Смысл тот же. Вася — в подворотне. Нож — в кровати. Как мы видим, события вообще между собой никак не связаны ни временем, ни местом. Вы можете допросить всех пацанов. Уверен, почти все скажут, нож не имеет ко мне отношения. Это — вещь Зайцева.

— Почти… Почему такое уточнение — почти? — Шармазанашвили положил нож на свой стол и снова уставился на меня. — Ты неуверен?

— Конечно! Сказать про ссору между мной и Зайцевым мог лишь кто-то из парней. Нож — то же самое. Вот только… Этот человек целенаправленно соврал. Значит, имел свои, определённые мотивы. Поэтому, да. За всех не могу отвечать. Кто-то один — по-любому гнида.