Позывной «Курсант» — 2

Глава 7 Я пребываю в растерянности

— Как исчез? — я уставился на Бернеса, бестолково хлопая глазами. — Марк, ты чего несешь? Он ведь не фокусник, чтоб такие штуки проворачивать. И не туман, чтоб раствориться в воздухе. Это, между прочим, человек. Взрослый. Ничего не смущает? Никого?

Вид у меня был, наверное, сильно офигевший. Логично. Офигевший вид, потому что я — реально офигел. Можно было бы сказать, удивился, но не скажу. Удивиться — это узнать нечто неожиданное. Слегка неожиданное. Типа — серьезно? Надо же! И пойти дальше заниматься своими делами. А Марк сейчас говорил то, чего быть не может.

— Как, как… Вот так! — Бернес развел руками. — Мы сами не поняли. Это произошло в одно мгновение. Глазом не успели моргнуть. Сказал, сейчас, мороженого куплю. Тележка стояла… Ну, может, шагах в двадцати от нас. И все. Ни мороженного, ни Зайца. Кинулись минут через пять-десять, а его и след простыл.

— Какое мороженое? Какое «куплю»? Откуда у него деньги? — я задавал вопросы друг за другом, без остановки, а сам думал, что за чушь несу? Ведь откровенная чушь, на самом деле.

Разве важно все это? Василий пропал. Вот — главное. Черт… Пропажа Василия вторична. Кого я пытаюсь обмануть? Пропал, да и хрен бы с ним. Но! Теперь внимательно осмысляем каждое слово. Василий пропал после того, как Бекетов велел Клячину решить проблему. В чем и есть основной затык! Совпадение? Очень сомневаюсь.

— Дык нам Панасыч выдал. Погоди… — Бернес метнулся к тумбочке, открыл дверцу, вынул оттуда что-то, и подскочил обратно ко мне. — Смотри… Я купил себе на память… Беречь буду. Внукам показывать…

Он с гордостью показал небольшую открытку с изображением Кремля. Я, честно говоря, еле сдержал огромное желание опустить Марка с небес на землю. Внукам он собрался показывать… До детей бы сначала дожить. Однако, вовремя прижал язык. В конце концов, Бернес ни в чем не виноват. Зачем на нем срываться?

— Шикарно! Отлично! Великолепно! Обзавидуешься. А с Зайцем-то что? — снова повторил я свой не очень умный вопрос.

Не очень умный по той причине, что ответа на него нет. Как и Зайца. Его тоже нет. Чего я бестолковлюсь, в третий раз спрашивая одно и то же у Бернеса, непонятно. Ступор на меня напал, похоже. Новость была слишком неожиданной. Впрочем… Неожиданность, это — ладно. Новость была охренеть насколько плохой.

Отсутствию Василия, как элемента моей новой жизни, я рад, на самом деле. Но это должно было произойти иначе. Зайцева отчисляют из школы, меня больше никто не задрачивает своими подозрениями. Вот как все виделось в перспективе. Теперь же… Теперь же перспектива обернулась чем-то принципиально другим.

А я, между прочим, вернулся в Школу в очень хорошем настроении. Пока ехали с Клячиным обратно, успел согреться в машине. Размяк. Даже подремал. Открывал глаза только в те моменты, когда «Воронок» подкидывало на кочках. Что любопытно, Николай Николаевич всю дорогу молчал. Может, не хотел меня теребить. Заметил, наверное, как я клевал носом. А состояние у меня было вполне закономерное. Столько дней подряд вставать ни свет ни заря… Естественно, после сытного обеда и прогулки по парку меня разморило.

С другой стороны, может, дело вовсе не во мне. Может, сам Клячин был не настроен на разговоры. Он вообще пребывал в непонятном расположении духа. Думал о чем-то своём. Выглядел замкнутым. С другой стороны, мало ли о чем он размышляет. Вот так решил я для себя и перестал обращать внимания на чекиста, благополучно продолжив дремать.

И только перед шлагбаумом, за которым начиналась территория школы, Клячин, наконец, заговорил.

— Как у вас с товарищем Бекетовым дела? Хорошо посидели? Почти три часа вместе провели… Расположен он к тебе, Алексей… — Николай Николаевич заглушил мотор и развернулся ко мне полубоком.

— Угу… — я завозился, пытаясь взбодриться. Оказаться снова на улице сильно не хотелось. Особенно, после дрёмы. — Неплохо посидели. Больше про юность его разговаривали. Вернее, он разговаривал, а я слушал.

— Ему, наверное, приятно вспоминать прошлое. Оно у Игоря Ивановича, можно сказать, героическое.

Я с сомнением покосился на Клячина. Его фраза прозвучала немного двояко. С подтекстом. Мне показалось, про героическое прошлое Бекетова он высказался с едким сарказмом.

— Ну, а про тебя? Про тебя ничего не говорил? Может, рассказывал, почему принимает участие в твоей судьбе? — спросил Николай Николаевич. Вот прямо не дает ему эта тема покоя… Настырный мужик, однако…

— Не… — я потянулся и зевнул. — Только о себе все время. А мне как-то даже неудобно спрашивать. Потом когда-нибудь, при подходящих обстоятельствах снова поинтересуюсь. Сейчас уже и не особо важно, отчего товарищ старший майор государственной безопасности мне помогает. Ну, так-то… Положа руку на сердце.

Я посмотрел искоса на Клячина и при этом постарался, чтоб взгляд у меня получился с хитринкой. Типа, зачем париться о прошлом, когда в настоящем вон как все хорошо складывается. Из детского дома забрали. А мог бы, в лучшем случае, отправиться куда-нибудь на завод гайки крутит. На полное довольствие поставили. Жри, пей от пуза. Одежду выдали. И, кстати, очень приличную. Учить начали. Чего ещё желать? А то, что каждое утро с появления орущего Шипко начинается — так это мелочи. Можно и потерпеть. Да и все остальное — Цыганков с его понтами, физическая нагрузка, Эмма Самуиловна — как говорится, стерпится-слюбится.

— Согласен, — кивнул Клячин. — Просто… Видишь ли, Алексей, как я и говорил, нравишься ты мне. Уважение вызываешь. Стержень в тебе имеется. Воля. Да и порядочность тоже несомненно присутствует. А тут… Странно ведь, что Игорь Иванович так расположился к обычному пацану. Я его давно знаю. Согласись, очень странно. Переживаю за тебя. Ты пойми, времена нынче неспокойные. Исключительно ради твоего благополучия… Имей в виду, если что-то начнешь вспоминать, поделись сначала со мной. Мало ли. Договорились?

— Ох ты ж… — «расчувствовался» я.

Даже задумался на мгновение, не пустить ли слезу. Потом решил, не надо. Слеза — слишком театрально. Клячин точно заподозрит, что я его за нос вожу. А мне роль юного дарования, которое влёт решает задачки, говорит на иностранных языках и отличается сообразительностью, но при этом страшно наивен в жизни, весьма даже по душе. Я, конечно, ее только перед Клячиным с Бекетовым исполняю, но с этими товарищами пока лучше так.

Однако, дабы показать чекисту, как сильно впечатлила меня его забота, подался вперед, схватив его руку, которая лежала на руле. Он ее оттуда не убирал, несмотря на то, что мы уже давно прибыли на место. Потом крепко сжал конечность оторопевшего Клячина и тряхнул несколько раз. С силой. Чтоб точно было понятно, насколько я благодарен за столь теплое отношение.

— Вот спасибо, Николай Николаевич! От души! Вовек не забуду. Вы мне теперь роднее всех родных. Ближе всех близких. Эх! Да что там! Буду называть Вас отцом. Нет… Отец, наверное, это — с моей стороны совсем уж… Рано… Вы пока обо мне имеете лишь общее представление. Тогда дядей! Наедине, конечно. Дядя Николай… Можно?

Я еще раз сжал ладонь Клячина и закатил глаза, всем своим видом демонстрируя, что в моих мечтах мы с чекистом уже породнились.

— Ну, ты это… Ты не увлекайся… Лишнее. — Николай Николаевич дернул руку, пытаясь освободиться.

Куда там! Я вцепился намертво. Лицо постарался сделать еще более восторженным. Нашел придурка, в рот те ноги! Лечит тут меня сидит! Надо, кстати, сказать спасибо Шипко за сильно расширившийся словарный запас… Очень помогает более конкретно выражать эмоции.

— Алексей, пора тебе… — Клячин снова потянул свою конечность, явно желая ее освободить. На этот раз я ослабил хватку. — Иди, Алексей. Иди… Иначе товарищ сержант государственной безопасности Шипко нас обоих накажет.

Чекист хохотнул над абсолютно глупой, по моему мнению, шуткой. Хотя, если честно, я думаю, причиной его радости стало наше предстоящее расставание. Видимо, моего восторга и планов на родство он не оценил, а потому искренне хотел быстрее смыться.

— Понял. Принял, — я с серьёзным видом несколько раз качнул головой вверх-вниз. — Пойду тогда?

— Иди, — с облегчением выдохнул Клячин.

Мне кажется еще минут десять такого дебильного поведения с моей стороны, и он выскочит из машины, чтоб открыть пассажирскую дверь, а потом, для верности, еще и пинка дать под зад.

— Иду. До свидания, Николай Николаевич. — Я снова резко подался к чекисту, сделав вид, будто собираюсь его охаляпить крепкими сыновьими объятиями.

— Давай, топай уже, — он отпрянул и махнул рукой в сторону КПП.

Я изобразил грусть на лица, а потом с тяжёлыми вздохами полез из машины на улицу.

Честно говоря… Конечно, не было необходимости вести себя подобным образом. И будь на моем месте настоящий Реутов, возможно, он даже поверил бы всему, что говорит Клячин. Очень уж старается чекист выглядеть правильным, порядочным мужиком. Хотя… Надеюсь в юные годы дед все-таки не был таким лошарой. Очевидно же, Николаю Николаевичу кровь из носа надо получить мое расположение и доверие. Он хочет вызнать, что связывает Реутова и Бекетова. Более того, он даже конкретно подозревает, что именно их может связывать.

Я, кстати, очень не против узнать, каким боком тут Клячин. Не насчёт Игоря Ивановича. С товарищем старшим майором — все ясно. Закусился Клячин на свое начальство. Нет… У меня имеются вопросы в отношении ареста родителей деда.

Могу дать руку на отсечение, Николай Николаевич был с этим связан, иначе он не знал бы столько до хрена. Но именно сейчас выпытывать у Клячина информацию — опасно. Он далеко не дурак. Начну проявлять любопытство к старому делу дипломата Витцке, чекист сразу сообразит, что и потерю памяти, и клинический идиотизм я всего лишь талантливо изображаю. Надо выдержать паузу, убедить Клячина в моей безграничной лояльности к нему, а потом… посмотрим, что потом…

— До свиданья! — крикнул вслед «Воронку», который подозрительно быстро сорвался с места. И рукой еще помахал. На всякий случай. Потом, развернувшись, направился к шлагбауму, из-за которого за мной уже наблюдали парни в военной форме.

В бараке никого не было. Пацаны, видимо, вместе с Шипко задержались в городе. Впрочем, если учесть запланированную программу… Одна только Третьяковка может занять весь день.

Как поступил бы любой адекватный человек на моем месте? Правильно! Лег бы спать. Что я и сделал. Ни хрена себе, какой кайф! Товарищи мои, особенно некоторые, чрезмерно активные, отсутствуют. Панасыч — отсутствует. Идеальная возможность вздремнуть выпала. Не факт, что такое снова повторится. Соответственно я, без малейших зазрений совести, завалился на кровать и вырубился.

Проснулся от шумного разговора. Открыл глаза, посмотрел в сторону окна. На улице уже стемнело. Ничего себе! Это сколько же я дрых… По комнате суетились детдомовцы. Выглядели они очень довольными. Видимо, прогулка и правда удалась. Само собой, я не сразу понял, что пацанов стало меньше. Вернее, не обратил внимания. Сообразил только, когда мы стали собираться на ужин. Причем, что весьма удивительно, самостоятельно собираться. Шипко почему-то отсутствовал.

— Ребят, пора строиться, — сообщил вдруг Лёнька. — В главный корпус пойдём. Там уже, наверное, накрыто. Панасыч говорил переодеться и шуровать.

— Стоп… — я обвел взглядом детдомовцев. Они столпились возле двери, натягивая верхнюю одежду и собираясь выходить. — А Зайцев где?

И вот тут-то Бернес выдал свою абсолютно бредовую фразу:

— Заяц испарился.

Все. Больше никаких разумных объяснений ни от кого я не услышал. Более того, пацаны вообще не переживали за судьбу Василия. Я как бы тоже не особо переживал. Но, будто назло, в башку лезла рожа Клячина. Вернее сказать, даже не вся рожа, а ее конкретная часть — скула, на которой появилась ссадина. Или она была изначально… Этот немаловажный момент в моей памяти отсутствовал.

— Да вы чего? — я снова уставился на детдомовцев. — Человек же пропал!

— Ой, хорош тебе! — отмахнулся Подкидыш. — Куда там он пропал. Сбежал, поди. Ему здесь все не нравилось. Выпала возможность, вот он и сделал ноги. Я бы тоже сделал… только некуда… А у Василия вроде родня какая-то есть.

— Какая, к чертовой матери, родня? — огрызнулся я на Ваньку. — Он что, совсем дебил? Его там в первую очередь искать будут.

Вообще, конечно, не могу сказать, будто у меня имелось сильное переживание за Зайцева. Просто… Клячин. Он ведь нашу группу разыскал, чтоб на Василия посмотреть. И тут вдруг — такой подозрительный поворот.

— Слушайте, а вы когда гуляли, никого не встретили? — решил спросить обтекаемо. На всякий случай.

— Дык до хрена кого. Москва ведь, а не абы чего. Людей навалом. Вот ты дурак, конечно, Реутов! — Лёнька пожал плечами, покрутил пальцем у виска, а потом скомандовал. — Стройся, говорю! Или жрать никто не хочет?

— Нет, конкретно имею в виду. Не случайных прохожих. Может, подходил кто-нибудь… Марк… — я поймал Бернеса за руку.

— Ну… был один… По-моему, гораздо солиднее, чем Шипко наш. Звание выше. Он с Панасычем недолго поговорил, а потом ушел. — Бернес нахмурился. — Погоди… ты думаешь, случилось чего? Просто, Шипко тоже как взбеленился. Мы полчаса круги рядом с тележкой мороженщика нарезали. Соседние дворы просмотрели. А потом товарищ сержант словно с цепи сорвался. Матерился без конца. В милицию побежал. А нам с ним пришлось, самой собой. Он оттуда звонил куда-то. Да и этих… легавых тоже сильно взбодрил. Часа два ждали его сидели, пока они там бегали. Потом он нас в машину усадил и мы сюда поехали. А легавые, я так понял, дальше район прочесывать пошли.

— Так Шипко понятное дело, чего бесится, — усмехнулся Корчагин, натягивая куртку. — Ты представь, мы же на секретном объекте находимся. А ну как Заяц информацию врагу выдаст…

— Да какому врагу?! — заржал Подкидыш. — Еще скажи, его, как Мальчиша-Кибальчиша буржуины пытать будут. Убёг Вася. Точно вам говорю… Он же…

Договорить Ванька не успел. Дверь с грохотом отворилась и на пороге нарисовался Шипко. Выглядел он, прямо скажем, не очень. Бледноватый, взъерошенный, с бегающим взглядом. Даже верх гимнастёрки у сержанта госбезопасности был расстегнут. А такого сроду никогда не бывало.

— Эх, черти… Что ж вы… суки такие… — протянул Панасыч. — Подсуропили вы мне. Ой, как подсуропили… До конца жизни вас не забуду. А то, глядишь, он и не долгий будет. Этот конец…

— Да мы-то чего?! — моментально вскинулся Ванька. — Нашли крайних. Мы, между прочим, на месте, в отличие от некоторых, шибко быстрых. Вот, на ужин собираемся. Все, как велено. Оделись уже. Построимся и пойдём. Зачем на нас наговариваете? Вечно Вы все не по справедливости.

— Ужин? Ужин?! — заорал вдруг Шипко.

Это было во-первых, очень громко. А во-вторых, очень неожиданно. Такое чувство, что Панасыч внезапно сошел с ума и стал буйным.

Детдомовцы даже как-то сразу притихли. Уж на что Подкидыш — непременно в любой другой ситуации не преминул бы подраконить Панасыча. Сейчас он просто надулся и отступил за Корчагина. Наверное, на всякий случай. Чтоб не отхватить ненароком.

— Николай Панасыч, да что уж Вы так… — Бернес наоборот сделал шаг в сторону сержанта. Судя по расстроенному взгляду, ему стало жаль воспитателя. — Ну… Вашей вины нет… Да и Василий дурканул. Побегает сейчас по улицам, оголодает и вернется.

— Как он вернётся, придурок? — зашипел из-за спины Корчагина Подкидыш. — На палочке прискачет? Мы в лесу. На своих двоих хрен доберёшься…

— Вернется… — Шипко усмехнулся. Правда, усмешка у него вышла немного кривоватая. — Реутов, за мной! На выход!

Вот тут я сильно охренел. И не только я, кстати. Пацаны переглянулись, а потом уставились на меня с такими лицами, будто ждали объяснений. Прикол в том, что я бы и сам послушал, с чего это меня Панасыч «на ковер» зовёт. А то, что мы с ним не гулять отправимся, было понятно и по тону, и по физиономии сержанта госбезопасности.

— При чем тут Реутов? — спросил я, не двигаясь с места. Не хотелось мне никуда идти.

— Ты, Реутов, сейчас товарищу Шармазанашвили будешь вот эти вопросы задавать. И знаешь… — Шипко посмотрел на меня чуть ли не с ненавистью. — Я с огромным удовольствием погляжу, как ты станешь выкручиваться, в рот компот…