Последний бой (СИ)

IV

За столом их собралось не много. Никифоров с Лидочкой, Коротков с Зиной, Ивелич, Назаркин, Бершанская с Тихоновым, после ранения и возвращения из госпиталя Алексея Евдокия все-таки сдалась, не устояв перед ухаживаниями лихого разведчика, Рачкевич, Весельская, Волкова, Бунин, братья Поляковы. Должны были быть Миль с Васей Сталиным, но у Михаила Леонтьевича случился аврал на заводе, а Василий с Жорой Петровым обещали прилететь позже, под самый вечер, задержавшись в полку у Петрова. Разместились как обычно, в оперативном отделе, выселив дежурного в кабинет Стаина. Стол не ломился от изобилия. Сладковатое пюре из подмороженной картошки, рыбные котлеты, то ли из трески, то ли из минтая, американская консервированная фасоль вместо салатов и вечная ржавая пайковая селедка, плавающая в уксусе с луком. Из роскоши только грузинский «самтрестовский» коньяк и шоколадс красноречивым названием «Дирижабль» где-то раздобытые Михалычем.

— А вообще, Саня, ты хоть командир и друг, а все же редкая сволочь, — эти слова Никифорова были первыми, что услышал Сашка, едва умостившись за столом.

— Вона как, неожиданно! И с чего такие выводы?

— Ты раньше не мог сказать, что вы с Настей расписаться собрались? — с обидой выдал Петр. Лидочка, поддержав его, кивнула, с укоризной глядя на Настю.

— Тебя, Настьк, это тоже касается, — она посмотрела на новобрачную, — я думала мы подруги!

— Да я сама ничего знала, — вскинулась Настя, — он вчера только предложение сделал, и сразу в ЗАГС потащил!

— Дааа, Стаин, ты еще более безнадежен, чем я думала, — покачала головой Волкова.

— Гусар! — хохотнул Ивелич, — Настоящий гвардеец!

— Да что не так-то⁈ — ощетинился Стаин, — поженились и поженились, что такого-то⁈ На фронт скоро. А там… — он не стал договаривать, что «там» присутствующие знали и так.

— Просто мы с Лидой тоже хотели пожениться. Думали вместе, — пожал плечами Никифоров, с обидой взглянув на Сашку.

— А сказать? — пожал плечами Стаин, — я откуда знаю, что вы хотели.

— Так мы ж не думали, что ты молчком все сделаешь, — буркнул Никифоров.

— Извини, — примирительно улыбнулся Сашка надутому, как мышь другу, — Просто само как-то получилось, — и тут же получил от жены чувствительный тычок в бок. Шадрина прыснула в кулак, Зинка заразительно расхохоталась, а Волкова молча кивнула и переглянулась с улыбающейся Весельской.

— Полковник наш рожден был хватом, — посмеиваясь, процитировал Ивелич, разливая коньяк, — командир наш придерживается заветов своего великого тезки: «Глазомер, быстрота, натиск!» А тебе, дорогой наш товарищ майор Петя Никифоров, жениться, вообще, рано, — с язвительной улыбкой посмотрел на Петра замполит.

— Че эт? — вспыхнул комполка.

— А ребенок ты еще, — закивал головой Ивелич, под улыбки присутствующих, уж больно забавно смотрелся покрасневший под ехидно-сочувствующим взглядом замполита майор Никифоров — Кто на прошлой неделе на уши дальников Микрюкова поставил? И это командир полка, Герой Советского Союза!

— И что он опять отчебучил? — на правах невесты поинтересовалась Лидочка, настороженно оглядев едва сдерживающих смех Стаина, Ивелича и Короткова и, недобро прищурившись, остановилась на Петре. Они единственные из присутствующих знали, о чем идет речь. Происшествие решили не раздувать, но Никифорова пропесочили. А дело было так. Тыловики, что-то напутав, отправили оборудование, предназначенное вертолетчикам на замену старого, исчерпавшего ресурс, в дальнебомбардировочный полк. Ситуация не то что бы рядовая, но вполне себе обычная, особенно учитывая, что корпус готовился к отправке на фронт и интенданты просто зашивались, обеспечивая части корпуса всем необходимым. Само железо Илам не подходило ну никак, и в полку бомберов быстро разобрались бы, что к чему. Но у Никифорова горели все графики и регламенты. Петр решил разобраться с проблемой лично и, прыгнув в связной По-2, вылетел в полк Микрюкова. Дальники без дела не сидели и нет-нет совершали боевые вылеты по заявкам Западного и Калининского фронтов. Вот и сейчас эскадрилья Илов возвращалось с боевого вылета. Отбомбились успешно, на подходе к родному аэродрому доложились на ВКП, все как полагается: «Я такой-то, отработали нормально, бомбы сброшены, остаток топлива столько-то тонн, обороты в норме, шасси выпущены». Обычный доклад на подлете к дому. И дернуло Петра встрять в эфир:

— Я одиннадцатый, объем топлива 56 литров, иду на одном двигателе, шасси не убирается, — ну, да, конечно, они еще на заводе намертво законтрены. На принимающем аэродроме начинается суета. Аэродромные службы в приведены в полную готовность, на рулежке пожарные и медики, сама рулежка освобождена, нервы у людей звенят. И вот, стрекоча, как швейная машинка, из-за деревьев появляется биплан Никифорова и медленно и важно опускается на бетонку. Сколько матов услышал Никифоров от подполковника Микрюкова, выбравшись из кабины! Сколько добрых и ласковых взглядов поймал на себе.

— Дурак ты, Никифоров, и шутки у тебя дурацкие, — немного успокоившись, резюмировал командир бомберов.

— Извини, Василич, — с виноватой улыбкой развел руками Петр, — Кто ж знал, что у тебя на ВКП такие дятлы сидят, — Никифоров развел руками, на что Микрюков в сердцах махнул рукой. Вертолетчик в чем-то был прав. Нет, то, что майор начудил, этого не отнять, а вот то, что на воздушном командном пункте не разобрались, что у них лишний самолет в воздухе, что в докладе в каждом слове несоответствие их машинам, это уже его недоработка, как командира полка. Микрюков с Никифоровым по обоюдному согласию так и замяли бы это дело, потому как виноваты были оба, но вот только замполит Микрюкова майор Потапов думал иначе и доложил о ЧП в политотдел корпуса Ивеличу, тот Стаину, ну, а дальше последовали соответствующие организационные выводы. Досталось всем и Петру, за раздолбайство и нарушение дисциплины радиообмена, и Микрюкову за плохую подготовку ответственного за полеты личного состава. Ну и больнее всех, конечно, досталось дежурному по ВКП. Под недовольное фырканье Никифорова и заразительный смех остальных, Ивелич рассказывал эту историю в лицах с присущим ему артистизмом, резюмировав:

— Нет, Петя, нельзя тебе жениться. Дело это важное, ответственное, а ты товарищ безответственный, несознательный, я бы сказал, товарищ. Но мы это исправим, привлечем товарищей, товарищ Лидочка нам поможет, как лицо заинтересованное, — Ивелич строго посмотрел на Петра, но, увидев красное от возмущения лицо майора, расхохотался, — Ладно, Петро, не будем мы тебя воспитывать, поздно уже. А сейчас, давайте поднимем наши бокалы за молодых, — Николай махнул стаканом в сторону Саши и Насти, — я не буду сегодня много говорить. Вы молодцы, ребята. Война не помеха настоящей любви. Любите друг друга, дорожите друг другом, берегите друг друга. Ну и теперь перед вами стоит еще одна задача, — Ивелич сделал паузу и под вопросительными взглядами Сашки и Насти, усмехнувшись, закончил, — дать Родине, как можно больше маленьких вертолетчиков и вертолетчиц. Горько!

Как волнительно и в то же время стыдно было целоваться вот так перед всеми на показ. А сколько счастья и радости было в глазах Насти, когда Саша, нежно ее приобняв, впился в жадные податливые губы. Все что с ней происходило, казалось девушке какой-то невероятной сказкой. А ведь еще вчера она обижалась на Сашу. Ну не так, совсем не так она представляла себе свою свадьбу. Ни цветов, ни белого платья с фатой! Разве модно так⁈ И куда торопился⁈ После войны бы и поженились по-людски. Но то было вчера. А ночью, уткнувшись в родное, теплое, такое сильное и надежное плечо мужа, поняла — не надо по-другому. Ничего не надо. Ни платья, ни фаты, ни туфелек. Ведь это так, так… Она не могла найти для себя слов, чтобы описать чувства переполняющие ее. А еще она была благодарна мужу, за эти мгновения всепоглощающего, переполняющего сладкой истомой каждую частичку ее молодого, ненасытного тела счастья. И пусть война. Пусть! Теперь и погибнуть не страшно. Нет, оно кончено, не хочется. Хочется пожить мирно. Родить детей. Девочку и мальчика. Саша бы ходил с сыном на рыбалку, а она бы шепталась с дочкой, повязывая бантики и наряжая в красивые платья, играла бы с ней в куклы, учила хозяйству, как учила когда-то ее саму мама. Эх, скорей бы закончилась эта проклятая война! Мама, мамочка. Любимая, родная, ненаглядная ее мамулечка. Как она была рада за дочку и сколько слез за нее пролила. И с какой болью в глазах и нежеланием отпускать провожала ее утром.

Мысли бешеным круговоротом носились в голове у Насти. Она будто в тумане слушала тосты,которые говори им с Сашей, поддакивала разговорам, сквозь счастливый угар не совсем понимая, о чем они. Ей просто было хорошо и радостно. Откуда-то появился граммофон. Ах, точно, это же теперь их граммофон, подарок от ребят. Красивый. Коля Ивелич сказал — английский. Наверное, хороший. Вон как гордится, что сумел его где-то достать. Улыбающийся Назаркин уже ставит какую-то пластинку. Надо же, оказывается их особист умеет улыбаться! Никогда бы не подумала. Он всегда такой серьезный, суровый. Почти как ее Саша. Комнату наполнил голос Утесова. «Сердце, тебе не хочется покоя…»! Не хочется! Ох, как не хочется! А хочется танцевать! Только вот Сашка не танцует. Говорит, не умеет. Чудак, разве это важно. Она бы научила. А он ни в какую. Стесняется. На небольшом свободном пятаке у двери уже топтались Зинка со своим Кортоковым и Тихонов с Бершанской. Место есть, всем хватить. Чай, не в вальсе кружиться. А как хорошо бы было! Нет, надо научить мужа танцевать. Зинка обещала когда-то. Забыла, видать, со своим Коротковым. Ну и хорошо, что забыла! Нечего, сама как-нибудь справится.

— Саш, давай потанцуем? — Настя ткнула мужа локтем в бок и прыснула от смеха, в ответ на его испуганный взгляд. Коньяк как-то резко ударил в голову. Видимо, бессонная ночь сказалась. А может это и не коньяк вовсе. — Пойдем! — она подскочила и потянула Сашку из-за стола. Парень нехотя, с пунцовым лицом, поднялся, а Настя упорно тянула его туда, где толклись танцующие пары. Она сама положила его руку себе на талию, сама вложила свою руку в его горячую, обжигающую ладонь, и, ухватив его второй рукой за плечо, бесстыдно приникла к нему всем телом. Плевать! Ей можно. Она жена! Сашка неуклюже затоптался на месте, подражая Короткову и Тихонову, косясь на оставшихся за столом. Ему казалось, что над его неловкостью сейчас рассмеются, а языкатая Волкова опять выдаст что-нибудь язвительное. Но нет. Никто не смеялся. Евдокия Яковлевна задумчиво смотрела на них, а на губах ее играла легкая, немного грустная улыбка. Иевлев с Назаркиным что-то горячо обсуждали с красными разгоряченными спиртным лицами. Ида с Леной тихонько перешептывались пока к ним не подошли братья, приглашая танцевать. На пятачке сразу стало тесно. Но разве это может кого-то остановить? Пары сталкивались, перешучиваясь. Утесова сменил нелюбимый Сашкой, недавно вернувшийся на Родину Вертинский. Но сегодня даже его пафосно-трагичный голос не так раздражал. Никто не заметил, как дверь в кабинет приоткрылась, и на пороге возник Берия. Пройти, не расталкивая танцующих было невозможно, и Лаврентий Павлович так и замер в дверях, прислонившись к косяку с улыбкой на лице. Назаркин, видимо почувствовав легкий сквозняк, кинул взгляд на вход и увидел начальство. Берия жестом остановил порывающегося вскочить подчиненного, приложив палец к губам. Но было уже поздно. Вслед за Назаркиным Лаврентия Павловича увидел Ивелич и буквально тут же Стаин, мгновенно оторвавшийся от Насти и вытянувшийся по стойке смирно, одновременно командуя:

— Смирно!

— Не надо смирно, — махнул рукой Берия, входя в кабинет. Народ, при виде наркома прижался к стенкам, оставив по центру Сашку с Настей. — Я сегодня к вам просто в гости, хоть меня и не приглашали, — он укоризненно покачал головой, глядя на вспыхнувшего Стаина и зардевшуюся Настю с веселой искоркой в глазах. Неудобно получилось. Но молодые не планировали торжеств, думали просто посидеть скромно своим кругом. И откуда только узнал? Хотя, это же Берия. Доложили. Да, даже тот же Назаркин. Или Ивелич. А может и Калюжный из райотдела. — Ладно, не жмись, — он махнул рукой, — понимаю и не осуждаю. Поздравляю! — Берия подошел к Саше с Настей и, улыбнувшись, хлопнул Стаина по плечу. — И тебя, красавица, поздравляю, — он подмигнул замершей пред ним бледной Насте.

Да она испугалась. Нет, не наркома, что его бояться? Она испугалась, что Лаврентий Павлович сейчас вспомнит о разговоре, состоявшимся у них в райотделе НКВД, когда арестовали Сашу. Он тогда попросил, вернее, почти приказал, надавив на комсомольскую сознательность и чувство товарищества, сблизится с одноклассником, помочь ему. И сейчас, она испугалась, что Берия выдаст ее и Саша может подумать, что она с ним по приказу. Только, это не так! Совсем-совсем не так! Она, правда, его любит. Больше жизни любит! Но напрасно она боялась. Берия ничего не стал говорить. Он, не слушая слов благодарности за поздравления, обернувшись к двери прикрикнул:

— Сичинава!

В кабинет стремительно заскочил колоритный усатый кавказец, капитан госбезопасности с двумя позвякивающими в полной тишине стеклом, сумками, которые он не без труда водрузил на стол перед наркомом и тут же исчез. — Вино, — пояснил Берия, — хорошее. Друзья из Грузии прислали. Усахелаури. Пробная партия, — он сунул руку в сумку и достал темную бутылку без этикетки, вручив ее Назаркину, — разливайте, — скомандовал он особисту корпуса. Пока особист разливал вино, Берия снова сунул руку в сумку и вытащил оттуда богато украшенный золотом и камнями кинжал. Он на несколько сантиметров вынул его из ножен, сверкнув испещрённой узором сталью, полюбовался хищной красотой и вручил Сашке: — Совсем ты мужчиной стал, Саша. Женился вот. А какой мужчина без кинжала? — он весело подмигнул Стаину, — Держи! Этот кинжал когда-то принадлежал князю Давиду Дадиани, как и ты гвардии полковнику. Князем он был так себе, кровопийцей был, прямо говоря, — усмехнулся Берия, — а вот в оружии разбирался. На Кавказе, — он повернулся к Насте, — есть традиция. Родственники жениха дарят молодой жене золото. У нашего жениха, к сожалению, нет родственников. Но я как его непосредственный начальник, заменю их. Лаврентий Павлович каким-то картинным жестом вынул из сумки красивую шкатулку и, раскрыв ее, показал ахнувшей Насте золотой комплект: золотые с изумрудами ожерелье, браслет и серьги. — Муж у тебя самый молодой полковник в армии, того и гляди скоро генерал станет. Им уже иностранные послы с журналистами интересуются, — Берия стрельнул серьезным взглядом в Сашку, — да и сама ты самая молодая женщина Герой Светского Союза, так что готовьтесь страну представлять, — он буквально впихнул украшения ошалевшей Насте в руки. — Товарищ Сталин, тоже передавал Вам свои поздравления. Подарок от него, стоит у штаба. Потом посмотрите. А сейчас, давайте выпьем. У нас в Грузии говорят: «Если хочешь быть счастливым один день — выпей вина. Если хочешь быть счастливым два дня — пей прекрасное вино два дня. Если хочешь быть счастливым всю жизнь — уважай, цени, береги свою жену». Цените и берегите друг друга, — он поднял пододвинутый ему обычный граненый стакан и, не чинясь, протянул его над столом. Раздался приглушенный звон. — Эх, не так надо пить это вино, — с ноткой сожаления хмыкнул Берия и, не смакуя, по рабоче-крестьянски, словно водку, опрокинул содержимое в рот. — Анастасия, — обратился он к Насте, едва поставив стакан на стол, — идите, посмотрите с товарищами, подарок товарища Сталина, товарищ Сичинава вам все покажет. А нам с Александром поговорить надо.

Комната освободилась в одно мгновение, словно по волшебству. Добродушная, веселая улыбка сползла с лица Берии. Он устало откинулся на спинку стула, снял пенсне и стал протирать стекла вынутым из кармана галифе, голубым с цветочками платком. Взгляд его в это время близоруко блуждал по комнате. Наконец, убедившись, что на стеклах нет ни пятнышка, Лаврентий Павлович водрузил их на нос и тихо произнес:

— Устал я что-то, — в преддверии наступлений у его ведомства прибавилось работы. И хоть львиную долю задач по обеспечению секретности взял на себя «Смерш», структурам НКВД тоже хватало забот. — Товарищ Сталин, просил тебя до окончания войны не раскрывать перед супругой тайну своего происхождения.

— Да я и не собирался, — пожал плечами Стаин, хотя сердце его предательски екнуло. Просил⁈ До окончания войны⁈ Значит, потом можно будет⁈ Ему очень не хватало человека, с кем можно было бы не таиться, не бояться сказать что-нибудь не то, выдать себя чем-то. А так порой хочется просто поговорить. Рассказать о маме, о папе, о друзьях. И хоть есть вокруг люди, знающие, откуда он пришел. Да те же Никифоров с Тихоновым, но это все не то. Они друзья, но даже им не все расскажешь. А Настю он уже воспринимал как часть себя, как семью. Ее и еще Валю. Но Валюха — ребенок.

— Хорошо, — кивнул Берия, — и с Жуковым поосторожней будь. Знаю, у вас отношения сложились. Но Георгий человек тяжелый, своенравный — Берия недолюбливал маршала, тем более зная, какую роль сыграл тот в аресте и расстреле самого Берии в истории Ковчега. Хрущева с Маленковым удалось убрать, не велика потеря оказалась. А Жукова Сталин не отдал. Маршал был еще нужен. Минимум до конца войны. А потом видно будет. Стаин же по неопытности мог попасть в жернова интриг, а терять парня нельзя, но если придется, рука не дрогнет. Нарком словно через прицел посмотрел на Сашку. По спине парня пробежали ледяные мурашки.

— Где я, и где комфронта, товарищ Берия, — Стаин с трудом взял себя в руки.

— Ты не прибедняйся, — хмыкнул Лаврентий Павлович, — я тебя предупредил. Все, — он хлопнул ладонью по столу, — Пойдем, проводишь. Заодно подарок посмотришь.

У крыльца штаба, сверкая лаком в лучах заходящего солнца, стоял роскошный ЗИС-101, за рулем которого уже сидела Настя, а вокруг машины, под гомон народа бегал, словно петух вокруг курицы Михалыч. Не сильно отставали от него и Поляковы с Буниным, а если б не должности, звания и присутствующие тут девушки, к ним бы присоединились и Коротков с Ивеличем, Никифоровым и Назаркиным. Но нельзя, статус не позволяет. А вот девушки остались к автомобилю совершенно равнодушными, с любопытством рассматривая подаренные Насте украшения. Хотя, и им приходилось себя сдерживать, ибо не пристало комсомолкам быть падкими на золото и драгоценные камни.

Берия уехал. А спустя полчаса прилетели Василий с Жорой Петровым. Засиделись практически до полуночи, с танцами, песнями и анекдотами, становящимися все более и более фривольными. Потихоньку стали расходится. Пока Саша с Настей не остались одни. Они брели к командирскому общежитию, где им, как семейным теперь полагалась комната, а над головой у них весело перемаргивались звезды.

— Ну, что, жена, спать? — устало улыбнулся Сашка.

— Угу, — зевая, кивнула она, — только давай именно спать, — девушка виновато посмотрела на мужа, скидывая надоевшие сапоги — устала.

— Конечно, спать, — кивнул парень и, неожиданно подхватив ее на руки, потащил к расправленной, одуряюще пахнущей прокипяченным накрахмаленным бельем кровати.