Покой нам только снится

Глава 38

Тем временем мимо лежащего на грязном снегу меня провели сначала Коня, а потом злого и побитого Махно. В доме горит свет и в окне мелькают снующие туда-сюда милиционеры. Наблюдаю за этим всем искоса, насколько мне позволяет поза, в которую меня поставили служители порядка. Теперь я понял строки песни. «искоса низко голову наклоня». Если обыск, то должны быть понятые, и, скорее всего, это соседи, а значит, беспричинно меня бить не станут! Но лежать на снегу холодно.

— Эй, служивый, я в чем виноват? Я в соседнем доме живу! Вы чего тут устроили беззаконие? Я в крайк…

Пинок по ребрам затыкает меня.

Надо было не с наезда начать, а с того, что я из крайкома!

— В машину этого тоже грузи, — командует кто-то невидимый мне.

А это уже плохо, у меня сумки на улице, а там, между прочим, сапоги для дочки Федирко. Пропадёт подарок! Вроде я и не виноват, но осадочек останется. Всё это я обдумываю уже, когда меня в наручниках заталкивают в бобон, который подъехал к дому. Предварительно обыскали, изъяв документы, в которые и не заглянули, и деньги. У меня с собой же крупная сумма из салона. Едрить твою мать! Никакой описи, никаких понятых. Полный произвол.

В закутке бобона уже сидят мои соседи.

— Гы, — ржёт побитый Махно. — Смотри, какого к нам красавца подкинули!

— Руки, извини, не подам, — язвит Конь.

Мы все трое в наручниках. В машине никого из ментов нет, и даже просто попросить кого-нибудь забрать ценные вещи, оставшиеся около ворот дома, я не могу.

— Что происходит-то? — спрашиваю приятелей.

— Обычный шмон! А ты как в нашу компанию попал? — цедит Конь.

— А он ханкой барыжит, вот его и упаковали, — по-прежнему шутит Махно.

— Хорош извращаться, в лоб дам, — угрожаю я. — По карманам шарил, вот и повязали.

— Да ты, я смотрю, «аристократ»! — ухмыляется Конь.

— Руки-то у тебя в браслетах, — не верит моим угрозам Махно.

— Ничего, подожду, пока снимут. Когда-то же с меня их снимут? — отвечаю я и вижу, что Махно призадумался.

«Седьмой, седьмой», — заорала рация у водилы, и в кабину заглянул мент в бушлате. Сержант, как я вижу.

— Тащ сержант, там сумки стоят около моего дома, украдут, — завопил я.

А чё? Пнуть меня сейчас трудно. Но можно стукнуть «демократизатором» по решётке, что сержант и делает.

— Тихо там! — крикнул он.

— Бесполезно, Толян. Пока не привезут в отдел, никто тебя слушать не станет, а вот дубинкой по рёбрам и голове получить — это запросто. Причем всем троим нам прилетит. Ты молчи уж, ради Христа, — просит Конь.

Вскоре, дополнив ещё двумя пассажирами уголовного вида, нас транспортируют в Октябрьский отдел милиции. Я приободряюсь — меня там кое-кто знает! Коня кстати тоже. Бывали мы там.

В отделе радостная новость для меня — обе мои сумки сюда привезли. От души отлегло! Но вот то, что потрошат пакет с едой, уже не понравилось.

— Сало надо? — спрашивает молодой летёха у своих напарников.

— Давай, — два тощих его сослуживца сейчас пьют в сторонке чай.

— Тащ лейтенант! Тащ лейтенант! Позвоните моему отцу, он переживать будет, мне шестнадцать всего! — кричу я.

Вру напропалую, но мне надо, чтобы документы проверили, а там, глядишь, и крайкомовские корочки заметят.

— Врёшь! Тебе лет двадцать пять на вид, — не верит новый владелец моего сала, да и всей остальной еды, я так понимаю.

Грудинку вон достали копчёную, батя на работе коптил, и сразу духан аппетитный пошёл по комнате. Понравилась она им!

— Славский, возьми номер отца, спроси, почему его сын по притонам ходит, а не дома сидит, уроки делает?

— Так каникулы же, — логично поясняю я.

— Номер говори, — любитель сала взял ручку и клочок бумаги.

А вот сейчас надо понять, чей номер ему сказать? Как назло, номера начальника городской милиции я не запомнил, но помню номер генерала Иванова, и Шенина. Кому звонить? Подумав, диктую номер Иванова, а следом и Шенина.

— По любому позвоните, — прошу я. — Скажите, Штыба в тюрьме!

— Найду что сказать, — бурчит летёха, взяв телефонную трубку в руки.

— Ну-ка стой! — внезапно кричит ему капитан. — Ну, точно! Вот сука! Он телефон начальника УМВД края дал. Домашний.

— Пи@дец тебе, шутник! — кровожадно обещает летёха.

— Это вам всем пи@дец, гандоны! Я начальник комиссии в крайкоме, Штыба Анатолий Валерьевич! По какому праву меня задержали? — ору я что есть мочи.

Зачем ору? А я вижу как в отдел заходит знакомая бабуля, которой я уголь таскал, и которая потом к Федирко приходила — моя поселковая соседка. Ору для неё, может, вспомнит меня? Не услышала! Вешалка старая, и глухая вдобавок. Бабуля и ещё одна тётка идут, не обращая на меня внимания, по коридору, и их провожает кто-то из ментов.

— Понятые пришли, — докладывает капитану один из сопровождающих.

— Ася Фёдоровна! — я, наконец, вспомнил имя-отчество бабули. — А мне так премию и не выдал Федирко! — кричу уже вслед.

— Ась? — поворачивается та ко мне.

— Славский, по камерам народ пакуй. Задолбал этот юморист уже, и пропишите там ему… — устало командует капитан.

— Ой, а за что тебя, родимый? Это же наш, николаевский. Хороший парень, уголь мне перетаскать помог, — бабуля, наконец, меня узнала! — Сосед мой.

— Да знаем, что николаевский, и что сосед. Притон сегодня в вашей Николаевке накрыли, вы же сами там понятой были! — поясняет радостный летёха.

— Ну, надо же! Кто бы мог подумать?! — удивляется старушка и удаляется, бросив меня на произвол судьбы.

Поверила старая! Ну и что, что я в наручниках сижу?

— Такой хороший парень, в крайкоме большой начальник… и в притон пошёл! Федирко мне его очень хвалил… премию обещал дать ему, да не дал, видать. Уехал он уже в Москву, — недоуменно ворчит Ася Фёдоровна, удивляясь превратностям судьбы.

Моя ты золотая! Я тебе снег во дворе каждое утро убирать буду и козу доить, или чего там тебе надо?!

— Кто начальник? Парень? Славский, стой! — кричит капитан. — Бабушка, вы этого парня знаете? Он сказал, что ему шестнадцать лет, как он может в крайкоме работать? Может, родители его там работают? — затупил мент.

— Ничего я не путаю! В кабинете у Федирко я была, тот так про него и сказал! А ещё поручил ему освещение сделать у нас в поселке! Когда будет свет? — опять притормозила старушка. — А ты, оглоед, вместо работы ишь чо вытворяешь!

Это она уже мне предъяву кинула. Да плевать. Главное она сделала.

— Может, Федирко не про него сказал? — попытался поверить в лучшее капитан.

— Да мы там, в кабинете этом, втроём были, про кого же ещё? — удивляется бабушка. — Это как его… Штыба фамилия у него, я запомнила. Пыль это угольная. Я на разрезе работала, знаю! Вот пыли много у наших углей, и возгораются они часто, и зольность высокая…

Старушка ещё разглагольствовала о качестве КАТЭКовского угля, но её уже никто не слушал, хотя в помещении воцарилась тишина, разрываемая лишь трелью телефона.

— Да! Дежурный! — сняв трубку, крикнул капитан.

К телефону он бросился с радостью, очевидно, не зная, что дальше со мной делать?

— Гы, — рядом ржал Махно, и по его подбородку стекала тоненькая струйка крови.

Мои соседи всё про меня знали, в том числе и про крайком, и сейчас надеялись получить удовольствие от дальнейших событий.

— У нас шмон был, но ничего не нашли, патрон только, — шепнул на ухо Конь. — Хотя по беспределу могли подкинуть что угодно. Эти две клуши и не смотрели ни за чем, сидели на кухне.

Конь кивнул в сторону Аси Фёдоровной с товаркой.

— Так точно! — по-уставному ответил капитан в трубку и заорал, некультурно тыча в меня пальцем. — Где документы задержанного?

Сначала пролистал паспорт и права, потом призывное свидетельство (военника же у меня нет), а потом уж дело дошло до двух бордовых книжек — моего крайкомовского удостоверения и партийного билета.

— Он это, — убитым голосом ответил капитан трубке. — Не могу знать, я на дежурстве. Да, Мышкин их привёз! Есть, дать трубку.

— Ну что смотришь? — злиться невиноватый, в общем-то, капитан на летёху. — Веди парня сюда!

А вот тот виновен — сало и грудинку мою они с напарником уже порезали и дегустируют.

— Наручники снимите, — возмущённо говорю я, так как мне пытают просто сунуть трубку к уху.

— В камере снимут, — тупит Славский.

— Алё, — кричу я в трубку.

— Это Иванов, — недовольным голосом ответила та. — Штыба, ты? Что там случилось, поясни? Как ты в притоне оказался?

— Григорий Афанасьевич, наручники пусть с меня снимут. Руки уже затекли. Не был я в притоне, я живу в соседнем доме. За компанию сгребли. Не разобрались.

От радости я даже пропустил наезд на меня.

— Ты поясни сначала, за что задержан, потом снимут, — голос Иванова сочится недовольством.

— Наручники пусть снимут, потом поговорим, — неожиданно для себя я пошёл на принцип.

— Что ты там командуешь? — удивился Иванов.

— В задницу тогда иди, товарищ генерал-майор, — мотаю я башкой, и трубка падает на пол.

Махно и другие задержанные, которых ещё не растащили по камерам, ржут, а на лбу капитана выступает каплями пот и стекает по щекам.

— Ты в своем уме? — рявкает на меня он и поднимает трубку. — Так точно. В наручниках. Не могу знать, когда надели. Есть!

Мужик смотрит на меня устало, матеря свою невезучесть. «Вот почему в мою смену это случилось-то?» — читается на его лице.

— Снимай браслеты, — шепчет капитан Славскому.

— Слушаю, — беру я трубку, стараясь успокоиться, но тщетно — меня, что называется, понесло: — Развел тут бардак! Это не сотрудники советской милиции, а самая настоящая банда! И ты руководитель, заметь. Сегодня же позвоню в Москву, знаешь кому. А завтра на бюро тебя дернем, в крайком. Пора на пенсию вам, Григорий Афанасьевич.

— Ты что, в бюро? — шипит Иванов.

— Нет, но всех там знаю, — намекаю сейчас на Шенина.

— Ладно, потом поговорим. Что случилось? Только не размазывай кашу. Как трудно с вами, молодёжью. Вообще авторитетов не признаёте.

— Приехал домой на служебной машине, услышал шум у соседей, зашёл к ним во двор, посмотреть, что случилось. Меня сбили с ног, нацепили наручники, ударили несколько раз по лицу и ребрам. Не дали и слова сказать. Потом привезли сюда, в райотдел. Сейчас здесь сижу, жду, когда моё сало доедят. Вы им вообще зарплаты платите? Вижу, нет.… Так хоть корми их иногда!

— Какое сало? — не понял генерал. — Что на служебной приехал, знаю. Вроде твой водитель и сообщил дежурному по крайкому, что задержали.

— Вкусное, — остываю, высказавшись, я. — Но вам теперь не дам.

— То есть, тебя не было в притоне? — уточняет генерал. — Штыбу отпустить, — даёт распоряжение в трубку Иванов.

— Спроси, а Суходрищева тоже? — подначиваю я капитана.

— А Суходрищева тоже? — послушно повторяет тот.