Похождения поручика Ржевского

Глава шестьдесят восьмая. Неожиданные встречи

Рождество 1837 года выдалось в Петербурге тихим и ласковым. Мороз в двадцать градусов при полном безветрии казался благом небесным. Все обеспеченные петербуржцы высыпали на Невский проспект, Дворцовую и Сенатскую площади, катаясь на санях, коньках или конке, но больше, конечно, прогуливаясь пешком. Улицы и площади были ярко освещены электрическим светом и то здесь, то там играли оркестры. Поехали кататься в санках и Нина с Максимом по дороге из дома Эйлеров, где они были в гостях. На Сенатской площади Городецкого вдруг окликнули из таких же санок:

– Максим Федорович! С рождеством вас и вашу даму!

– Александр Сергеевич! – узнал Макс. – Поздравляю в ответ. А также вас, Наталья Николаевна. Желаю счастья всей вашей дружной семье. А моя дама является моей женой. Нина Александровна Эйлер – прошу любить и жаловать.

– Я знаю вашу сестру, Александру Зубову, – сказала дружественно жена Пушкина. – У нее прекрасное контральто.

– Это вы моего мужа не слышали, – сказала Нина Александровна. – У него обычный баритон, но он поет душой и такие чудесные неведомые песни, после которых хочется переродиться.

– Так приходите к нам в гости и спойте их, Максим Федорович, – сказал радушно Пушкин. – Я обожаю народные песни. Вы ведь их поете?

– Я всякие пою, Александр Сергеич, – лишь бы они на душу ложились.

– Тогда я, с позволения Наташи, позову еще своих друзей, которых вы, впрочем, знаете. Многим из них неплохо бы обновиться душой.

– Договорились, Александр Сергеевич. Там я вас и спрошу, что вы теперь пишете.

– В этом нет секрета: я начал писать роман под названьем "Петр Первый".

– Ого! – воскликнул Городецкий. – Прекрасная затея! О нашем царе-преобразователе никто пока ничего толком не писал.

– Затея трудная, – возразил Пушкин. – Ведь я до сих пор прозу почти не сочинял, только стишки, поэмы и несколько коротких повестей. К тому же придется перерыть огромную кучу архивных материалов. Но писать о Петре очень хочется, так что потерплю.

– В добрый час, Александр Сергеевич. Мы будем очень ждать этого романа.

Вернувшись домой, Максим обсудил с женой встречу с четой Пушкиных, и она согласилась пойти с ним на званую вечеринку – хотя некоторые нотки в тоне знаменитой светской красавицы ей не понравились. После ужина Нина села раскладывать пасьянс, а Городецкий угнездился за столом. Ему предстояла самая ответственная работа – сочинение финала романа, важность которого давно сформулировал Шекспир: "Конец – делу венец". Поиграв в течение получаса несколькими вариантами финала, он вдруг схватил перо и стал быстро записывать внезапно родившийся экспромт.

"Спустя год в конце марта 1815 г. Наполеон овладел без единого выстрела Францией и вошел в Париж под ликующие крики и аплодисменты горожан. Одним из немногих жителей столицы, которые встретили экс-императора без восторга, был Дмитрий Ржевский. Да, он остался жив после того огнестрельного ранения, но восстанавливался от раны около полугода. Выходила его милая Франсуаза, которая настояла, чтобы полумертвого русского гусара отвезли к ней домой. Пока он был в лежачем положении (3 месяца), русские войска были эвакуированы из Франции кораблями Балтийского флота. Франсуаза не сообщила в О…ский полк о том, что призрела ротмистра Ржевского, а в полку его поискали по всем госпиталям и моргам, погоревали и убыли на родину, вычеркнув из списков.

В июле, встав на ноги, ротмистр собирался обратиться в посольство России, однако ноги эти держали его плохо, и Дмитрий подумал: "Разве нужен будет в России кому-то инвалид? Только матери, которая поди из сил выбивается, пытаясь содержать малое дите и невенчанную жену пропавшего сына. Здесь же я нужен Франсуазе, которая действительно переменилась и все дни посвящает только моему выздоровлению". В начале зимы силы вдруг вернулись к Ржевскому и более него ликовала по этому поводу Франсуаза. "Я знала, что ты снова станешь прежним, Митри! Я молилась об этом ежедневно перед ликом девы Марии и она смилостивилась ко мне. Какая удача, какое безумное счастье! Но погоди: зачем ты подхватил меня на руки? Тебе нельзя еще напрягаться! Тем более нельзя ложиться в кровать со мной!! Ты погубишь себя, милый! Я ни за что тебе не дамся… Ах, мой дорогой, мой любимый, мой единственный!".

Зимой остро встал вопрос с финансированием их стихийной семейной ячейки (сбережения Франсуазы как раз закончились), и Дмитрий по наитию зашел в цирк. Директор посмотрел на ловкость его обращения с оружием и лошадьми и принял в труппу. Зрителей в цирке явно прибавилось, потому что парижанам хотелось посмотреть на последнего оставшегося во Франции "казака", которого стал изображать Ржевский. В посольство он все-таки зашел, его истории там подивились и послали уведомление в Россию, причем по трем адресам: в МИД, в Военное министерство и Тверскому губернатору, в чьем ведении находился Ржевский уезд и сельцо Борки. Однако ответа бывший ротмистр не дождался: на юге Франции как раз высадился Наполеон с сотней своих приверженцев и началась кутерьма, переросшая в панику. В конце же марта посольство России утратило свои полномочия и было в полном составе отозвано – ибо Александр не захотел признавать легитимной власть Бонапарта.

Ржевский временно смирился со своей участью и продолжил выступать в цирке. Однако у Франсуазы оказались в соседях ура-патриоты, донесшие в имперскую службу безопасности о возмутительном сожительстве француженки с русским офицером. Когда Дмитрий возвращался под вечер с циркового представления, его арестовали у самого дома и повели, связав руки, в управление той самой безопасности, располагавшееся в боковой части дворца Тюильри. Его вели через внутреннюю площадь дворца, как вдруг из кареты, въехавшую на эту площадь, раздался громкий женский возглас:

– Митья!

Вслед за этим дверца кареты, уже тормозящей, распахнулась и на площадь выпрыгнула шикарно одетая дама, которая тотчас подбежала к арестанту и бросилась ему на шею!

– Амалия? – удивился Ржевский. – Как вы здесь оказались?

Тут ведший его унтер вздумал показать власть и грозно заговорил:

– Мадам! С арестованным нельзя разговаривать и тем более обниматься!

– Молчать! – раздался голос от кареты, принадлежащий генерал-адъютанту (если Дмитрий правильно распознал его звание). Этот чин подошел к спорящим и спросил у Амалии:

– Кем вам приходится этот человек?

– Это мой большой друг, которому я очень многим обязана, – твердо сказала бывшая саксонская прима.

– За что вы его арестовали? – спросил генерал у служаки.

– По доносу, из которого следует, что он – русский агент, выдающий себя за бывшего офицера.

– Придется ему, видимо, посидеть под стражей до выяснения всех обстоятельств, – сообщил чин даме.

– Ни за что! Я требую, чтобы с его делом познакомился сам император! Требую! Вы понимаете, что это для вас может значить?

– Хорошо. Проводите арестованного к приемной Его императорского величества, я доложу о нем секретарю.

– Я пойду с вами, – непреклонно сказала Амалия.

– Как вам будет угодно, мадам.