Похищение из сераля

Глава сорок шестая. Пасхальный ужин во французском посольстве

В назначенное время (шесть часов вечера) к посольству Французской республики стали съезжаться автомобили, которым ловкие служащие посольства находили места в просторном сквере перед фасадом. Их владельцы шли в сопровождении супруг и, реже, половозрелых чад к парадной лестнице, на которой стоял посол Франции и его жена, приветствуя своих гостей.

— Мы туда не пойдем, — сказал Альбер, — обойдемся служебным входом. Но позже я представлю Вас нашему Эрнесту Хитрозадому.

— За что он получил такое жуткое прозвище? — рассмеялся Макс.

— Двадцать лет назад при выборах в депутаты от Тулузы за него проголосовало более 4000 мертвых душ: префект включил их в списки по настоятельной просьбе Эрнеста Констана, бывшего тогда министром внутренних дел.

— И ему это сошло с рук?

— Не совсем: один из депутатов назвал его «утратившим доверие». Эрнест дал ему пощечину, получил вызов на дуэль, но от нее категорически отказался. С тех пор его карьера пошла вниз (а его прочили даже в премьеры), и он докатился до посла на периферии Европы.

— Серьезный обиженный дядя, — констатировал Городецкий. — Такой должен проводить «свою» политику.

— Он и проводит, — криво улыбнулся Альбер. — Активно помогает бошам строить железную дорогу на Багдад и прихватывает себе понемногу ее акции.

— То есть он действует заодно с почти официальным врагом Франции. Почему же молчит знаменитая французская пресса? К примеру, в Вашем лице?

— Прямых доказательств у меня нет, только косвенные, а с ними скандал лучше не затевать: вмиг в клеветниках окажешься. К тому же наш главный редактор с его сторонниками вроде бы повязан…

— Можно опубликовать анонимную статью, причем в другой газете, конкурирующей. В итоге полететь с постов могут оба: и посол, и редактор.

— Это против сложившихся правил репортерского цеха. Меня вычислят и опозорят.

— Тогда организовать публикацию в турецкой прессе: типа интервью с консультантом по экономике (есть у меня такой знакомый), который особо похвалит французского посла, «много делающего для постройки дороги». А потом переслать анонимно в «Фигаро» или «Монд» перепечатку. В соответствии с девизом репортера «Узнал новость — опубликуй ее!».

— В журналистике Вы дилетант, Максим, — усмехнулся де ла Мот. — На самом деле девиз у нас другой: «Новость, достойная публикации — та, что приносит гонорар».

— Скандальная новость как раз из их числа, — парировал Макс. — Она обрастает комментариями, подробностями, домыслами, последствиями и долго поддерживает читательский интерес. Газета в итоге прекрасно раскупается, а репортеры стабильно получают гонорары.

— Эх, простота… — сказал Альбер. — Предположим, Ваш прогноз сбудется, посла отзовут, но и главный редактор «Тан» будет уволен. На его место придет другой и озаботится: кто свалил моего предшественника? Ах, де ла Мот! Пожалуй, мне такой проныра совсем не нужен. И пойду я по улице, солнцем палимый и ветром гонимый…

— Да-а… Трудная у Вас профессия, мон ами, ох трудная! Торговля куда спокойнее…

Некоторое время они слонялись по коридорам и залам посольства. Альбер постоянно раскланивался со встреченными господами и вступал с ними в разговор (обычно короткий), а Макс слушал и вникал. Преимущественно, это тоже были репортеры из солидных газет Франции, Бельгии, Швейцарии, но и Германии, Австро-Венгрии, Италии… Британских не было, так как султан сильно обозлился на Great Britain из-за Египта и проч. и не давал им аккредитации. Но вот навстречу попался Паллавичини с Джорджиной, и Максим, вступил с ними в более длительную беседу — Альбер же предпочел слинять, так как плохо понимал немецкий язык.

Далее Макс пошел вместе с приязненной к нему четой, которая останавливалась преимущественно при встречах с дипломатами высокого ранга — тем более что Паллавичини был деканом дипломатического корпуса в Стамбуле. Встретились они и с русским послом Зиновьевым (худощавым, каким-то даже заморенным и хорошо пожилым), которого сопровождала расфуфыренная дама лет шестидесяти с простоватым для жены дипломата лицом. Наконец по коридорам пронеслась весть о приглашении в большую гостину., преобразованную в банкетный зал, и все присутствующие туда потянулись. Максим возле лверей притормозил, поджидая Альбера, и в итоге увидел многих новых гостей, в том числе чету Вольских (обменялся с Владимиром Сергеичем поклонами, а с Маргаритой — стремительными взглядами) и семейную троицу Бессоновых (бывших в памятный вечер в ресторане). Наконец показался и Альбер, повлекший Макса к расписанному месту за столом.

Что сказать о пасхальном ужине? Он был похож на те застолья, на которых Максиму уже пришлось бывать в этом мире: много славословия, элитное питье и закуски. Основным блюдом был, естественно, ягненок (традиционное французское блюдо на Пасху), но гарниры и соусы к нему были преизощренными. Наконец, гости все прикончили и закрутили головами: мужчины в желании покурить и поговорить по делу, а дамы в желании потанцевать. Городецкому хотелось пойти в компанию дипломатов, но Альбер его придержал: репортерская братия, в кругу которой они пребывали, по негласному закону стамбульско-европейского мирка обязана была тех самых дам и танцевать. Впрочем, первым танцем был полонез, который открыла чета Констанс (обоим за семьдесят, но танцевали достойно, хоть и без прыти), а им вторили Паллавичини, Зиновьевы, Биберштайны (посол Германии с супругой) и прочие послы и их жены. По завершении полонеза дипломаты пошли в курительную комнату, а их жен взяли под свою опеку первые секретари посольств.

Тем временем зазвучали вальсы. Первые два Максиму удалось пропустить: Маргарита танцевала с мужем и другом мужа Бессоновым, Джорджина — с секретарями своего посольства, а прочих дам он счел возможным игнорировать. Далее начались салонные танцы типа па-де катр, помпадур и па-д, эспань, которые Макс в жизни не видел и в фигурах которых непременно бы запутался. Он сидел за столом, глазел, вникал, но участия не принимал. В итоге Маргарита, воспользовавшись перерывом в танцах, по дороге к своему стулу сделала крюк мимо Макса, шлепнула его мимоходом веером и сказала:

— Вы, что же, совсем ни одного танца не знаете, кроме танго?

— Когда будет вальс-бостон, прошу его никому не обещать, — сказал он ей в спину. И получил в ответ поднятие на миг плеча.

Этот медленный вальс зазвучал минут через пятнадцать. Маргарита моментально подняла голову и посмотрела в сторону Городецкого. Он встал и легким шагом направился к ней. Какой-то щелкопер его опередил, но Марго подняла в знак отрицания руку и подала вторую Максу. Он сразу взял ее в объятья и заскользил по дуге, плавно воздымаясь на цыпочки вместе с добычей и так же плавно опускаясь: и-и разз, разз, разз… Маргарита счастливо засмеялась и, откинув голову, безбожно прогнувшись в талии, пустилась в четко контролируемый кавалером полет.

— Ты бог, ты дьявол, ты самый, самый, самый! — говорила она по ходу танца, а он отвечал в такт музыке и движениям: — Для тебя, ма шери, все тебе, ма жоли, пур ква па, пур ква па, май дарлинг…

После этого танца Макс решил, что выполнил танцевальную программу-минимум и отправился-таки на поиски гранд-дипломатов. Вернее сказать, Паллавичини, так как без него у него было мало шансов кого-либо заинтересовать. Его он застал в одной из комнат в компании с Зиновьевым и послом Италии Гульельмо ди Франкавилла — 50-летним горбоносым уомо интерессанте с глазами-маслинами. Завидев постороннего человека, послы России и Италии враз замолчали, но Иоганн явно ему обрадовался и позвал по-французски:

— Максим! Вы очень вовремя! Побудьте у нас третейским судьей…

После чего он оборотился к коллегам и убежденно сказал:

— Максим Городецкий обладает, как я убедился, отменным чутьем на дипломатические ситуации и к тому же много знает о народах и странах мира. Позвольте ему вникнуть в Триполитанский вопрос, и он наверняка выдаст свежий рецепт на его разрешение.

Зиновьев пожал плечами и нехотя спросил молодого непрофессионала:

— Вы слышали о планах Италии по приобретению колоний в Африке?

— Читал, — кивнул Макс. — Начали они с Сомали, а теперь зарятся на Триполитанию. Будет много трудностей и войн, а окончится эта эпопея предательством всех союзников и возвратом на итальянский «сапог».

— Как можно говорить так безапелляционно?! — возмутился ди Франкавилла. — Черт знает что!

— Судите сами. В настоящее время Италия является членом Тройственного союза. Но заполучив Триполитанию, она обретет под боком колонию Франции — Тунис. В случае войны с Антантой оккупационная армия Триполитании неизбежно вступит в бои с такой же армией Туниса, что потребует от Италии трат очень больших ресурсов: армейских, военно-морских и финансовых. При этом ярым врагом Италии станет Османская империя, у которой будет отнята Триполитания. В друзья к османам сейчас настойчиво движется Германия, желая присоединить их к Тройственному союзу. Резюме: Италии придется уйти из Тройственного союза и стать членом Антанты, то есть совершить первое предательство. Но!

— Что за но? — почти вскричал Гульельмо.

— Но можно задружить по примеру Германии с султаном и получить Триполитанию даром — оставив ее формально под юрисдикцией Османской империи (по примеру Египта), но фактически создать в ней свою администрацию на паях с местным населением. В этом случае и предательства совершать не придется. Впрочем, есть еще одно но!

— Какое? — заинтересовался Зиновьев.

— Арабы осели в Триполитании только по берегу Средиземного моря. В обширных внутренних районах страны, в Сахаре, живут автохтонные племена берберов, говорящие на своем языке, восходящем к финикийскому. Часть из них исповедует ислам, но часть, туареги, молятся своим, языческим богам. Научиться управлять этими племенами арабы за 1300 лет так толком и не смогли, намучаются с ними, конечно, и католики. Так что большого толка от присоединения древней Ливии к Италии, пожалуй, не будет. Как и от новоявленной итальянской Эритреи, обреченной на постоянную войну с императорской Эфиопией.

— Если бы эту Эфиопию не поддерживали оружием Россия и Франция, их император давно лизал бы нам сапоги, — презрительно сказал итальянец.

— Возможно, — снисходительно согласился Зиновьев. — Но вернемся к началу разговора: Вы согласны с нашим арбитром по поводу возможности добровольного присоединения Триполитании?

— Я не верю, что Абдул Хамид согласится без особых условий расстаться со своей обширнейшей провинцией, — резко отчеканил ди Франкавилла.

— Напрасно, — опять влез Максим. — Мне показалось, что в настоящее время он настроен очень миролюбиво.

— Что? — опять оттопырил губу итальянец. — Вы что, джовани, дружбу с ним что ли водите?

— Напрасно Вы иронизируете, Гульельмо, — улыбнулся Паллавичини. — Мсье Городецкий умудрился дважды в течении декады получить аудиенцию у султана.

— Мамма мия! — вскричал итальянский посол. — Что творится в мире! Им начинают управлять инфанте!

— Если Вы будете продолжать в том же духе, — сухо сказал Городецкий, — то окажетесь на полу с фингалом под глазом. Давайте жить дружно, мсье посол.

— Вы слышали? — засипел Гульельмо. — Он осмелился мне угрожать. Да я тебя на дуэль вызову!

— Ничего мы не слышали, — холодно заявил Зиновьев. — Вам показалось, ди Франкавилла. Вспомните о том, что Вы — дипломат, то есть искусны в улаживании конфликтов, а не в их раздувании. Это совершенно не в наших интересах.

— Если все кому не лень… — попытался ерепениться итальянец, но тут его взял под руку Паллавичини, повел в сторону и что-то зашептал по-итальянски. Зиновьев же повернулся к Максиму и сказал по-русски:

— Вы прекрасно провели этот дипломатический раунд, господин Голицын. Думаю, мы вскоре сможем так Вас называть и формально: запрос на подтверждение Вашего родства уже ушел как в Петербург, так и в Лозанну, к Вашему родителю.

— Наверно, мне присвоят фамилию Лицын, — угрюмовато предположил Макс.

— Ну что Вы, — улыбнулся Зиновьев. — Мы ведь не в 18 веке живем и не в 19-ом. Я надеюсь, что Сергей Михайлович позволит Вам носить его фамилию.