Несколько вечеров Макс провел в любовном угаре с Анной, а 31 декабря получил телефонное приглашение посетить дворец Кински — но не от Элизабет, а от самого князя. С букетом в руках и в смокинге (не ожидая там танцев) он явился к шести вечера (час ужина в Австрии) и попал, разумеется, на ужин, причем в сугубо избранном кругу: напротив княжеской четы восседали эрцгерцог с женой!
— Добрый вечер, Ваши сиятельства и Ваши высочества, — на автомате сказал Макс, сдержанно поклонился и вручил букет поднявшейся со стула Элизабет.
— Садитесь, герр Городецки в торец стола, — указал любезно Пауль Кински. — Там мы будем Вам все видны, а Вы — нам. Надеюсь, Вы не успели поужинать?
— В последнее время я стараюсь не ужинать, — решил козырнуть Макс. — Вспомнил кавказскую поговорку: завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу.
— Ужин отдать врагу? — удивился эрцгерцог. — Почему?
— Чтобы он растолстел и утратил ловкость в движениях. Тогда его можно победить даже голыми руками. На Кавказе ведь постоянно идет соперничество между племенами, которых более пятидесяти.
— Так что, Вашу порцию изысканных кушаний, что приготовили сегодня мои повара, мне придется отдать челяди? — озадачился князь.
— Просто предупредите кельнера, чтобы на моих тарелках этих кушаний оказывалось понемножку, — предложил выход Макс.
— То-то Вы так ловко танцевали недавно в Бургтеатре, — вдруг сказала с ехидцей княгиня. — А потом еще ловчее увивались за некой актриской, раздевшейся перед этим догола…
— Это поветрие, свойственное началу любого века, — спокойно парировал ее выпад Городецкий. — Людям кажется, что они теперь должны вести себя иначе: свободнее, раскованнее. В итоге актрисы пляшут на столах канкан и обнажаются, а без пяти минут драматурги изобретают африканские танцы.
— Так этот танец, о котором даже я наслышана, вовсе не народный? — спросила эрцгерцогиня, урожденная графиня Хотек. — Вы его придумали?
— Скорее синтезировал: подсмотрел одни фигуры у негров Алабамы, другие — у кубинцев, третьи у венгров, пляшущих чардаш — вот и получилось это безобразие.
— Вы бывали в Америке и на Кубе? — поразился Франц Фердинанд.
— У герра Городецки своя манера знакомиться с народами мира, — опять вмешалась Элизабет. — Он читает про их обычаи в книгах и смотрит картинки в журналах.
— Совершенно верно, — подтвердил Максим и продолжил. — Большей частью я об этих обычаях узнал, когда изучал иностранные языки: американский вариант английского и испанский, например.
— Сколько же языков Вы знаете? — опять удивился эрцгерцог.
— Больше двадцати.
— Майн Готт! Да Вы же клад для нашего министерства иностранных дел!
— Увы, Ваше Высочество. Мой образ жизни несовместим с работой в государственном учреждении, да к тому же еще с режимом секретности. Мне так прекрасно сейчас живется! Вот Вы хотели бы жить в золотой клетке со связанными руками и атрофированными за ненадобностью прочими членами?
— Я как раз живу в такой клетке, — насупился Франц Фердинанд. — Все мои передвижения и встречи строго регламентированы.
— Кроме охоты, — подсказал Макс.
— Да, кроме нее. Одна у меня забава в жизни осталась.
— Фи, монсиньор, — сказала жена. — Эти господа могут подумать, что я для тебя — пустое место!
— Прости, Софушка, — залебезил наследник императора. — Без тебя я бы совсем пропал!
Но тут князь подал знак и в столовую вошли два лакея с большой фарфоровой супницей…
Макс не зря пришел в смокинге: разговор с сильными мира сего продолжился в курительной комнате, без дам. Были подняты те самые темы, о которых говорили уже Кински и Максим по дороге в Конопиште — так что автор считает своим правом их опустить. Следует лишь упомянуть одобрительную реакцию эрцгерцога на предложения Макса (по отфутболиванию босняков Сербии, по самоубийственности Тройственного союза (который окажется двойственным), по обрушению монархий после общей войны… Максим счел своим долгом повторить, что помимо блокирования политиков, стремящихся к разжиганию европейской войны, нужно стремиться к умиротворению рабочих масс — посредством улучшения условий их труда, уменьшения продолжительности рабочего дня и увеличения их зарплат, а также выплат социальных пособий из бюджета государства.
— Где же взять на это деньги? — почти простонал эрцгерцог.
— Укрощение «ястребов» приведет к сокращению расходов на военные нужды, — напомнил Городецкий. — В частности, не нужно будет строить военный порт в Боснии и корабли для заполнения этого порта. А идя навстречу требованию социальной справедливости, резонно ввести налоги на владение землей и операции по ее купле-продаже…
И тут Кински добавил новую информацию:
— В Англии назревает смена кабинета министров. Премьер Бенетен очень болен и скоро уйдет в отставку. На его место прочат Асквита, у которого уже есть своя команда. Министром финансов в ней будет Ллойд-Джордж, с которым у меня была пространная беседа. И надо сказать, что его мысли, весьма новаторские, впрямую перекликаются с предложениями герра Городецки и даже более революционны. Судите сами: оказавшись в правительстве, он намерен представить парламенту «народный бюджет», в котором будут уменьшены военные расходы, инициированы налоги на землю и все, что с ней связано, а также предложен налог на сверхдоходы — как корпораций, так и отдельных личностей, включая, возможно, и королевское семейство! Каково?
— С королевским семейством он перегнул, — убежденно сказал эрцгерцог. — Это называется рубить сук, на котором сидишь. Король может вспылить и тут же отправить в отставку этих новаторов.
— Возможно, это хитрый ход, — вмешался Максим. — Ллойд-Джордж пойдет на попятный, снимет требование о налоге на короля, а прочие оставит, и палата общин проголосует «за». Особенно под давлением забастовок угольщиков и железнодорожников, которые теперь периодически потрясают Британию.
— Но там есть еще палата лордов, которая вправе заблокировать любой закон, — возразил Франц Фердинанд. — А поскольку лорды и есть все поголовно крупные землевладельцы, то шансов на прохождение у этого закона не будет.
— Палата лордов — это средневековый атавизм, — сказал Кински. — Ей в Англии все недовольны. А это значит, что палата общин может внести закон об ограничении ее роли в управлении государством — и она обязательно его внесет после баллотировки «народного бюджета».
— Мы вообще-то делим шкуру медведя, который еще не родился, — сказал Макс, улыбаясь.
— Вообще-то да, — ответно улыбнулся эрцгерцог и добавил: — Я доволен знакомством с Вами, герр Городецки, как и состоявшимся обменом мнений. Теперь Вы будете в орбите моего внимания, и я оставляю за собой право привлекать вашу свободолюбивую личность для консультаций по тем или иным вопросам, касающихся судьбы нашего государства и народа. А теперь пойдемте к дамам, ибо я свою Хотек знаю — она больше часа моего отсутствия не выдерживает и начинает злиться.
Появление мужчин в гостиной прервало оживленную говорильню дам, причем уже трех: к Элизабет в преддверии Нового года заявилась липшая подруга Каролина Гаррах и даже без мужа.
— Он возможно обижен, что его не позвали на ужин с эрцгерцогом, — объяснила Каролина. — А я дама не обидчивая, сама кого хочешь обижу. К тому же сидеть дома, зная, что по соседству находятся трое великолепных мужчин и танцоров, выше моих сил. Надеюсь, Вы простите меня, Ваше Высочество, за то, что мне захотелось побыть в Ваших объятьях?
— Великодушно прощаю, Ваше сиятельство и приглашаю на первый танец — хоть мы и не во фраках. Танцуем под граммофон, я полагаю?
— Увы, — сказала Элизабет. — Времена, когда в домах князей были свои оркестры, безвозвратно прошли. Кстати, Максим, я знаю, что Вы танцевали в Бургтеатре под свою пластинку. Прошу Вас послать за ней моего слугу — нам с Ее Высочеством и Ее сиятельством страсть как хочется посмотреть на Ваш танец.
— Я бы лучше попросил слугу привезти сюда мои пластинки с танго, — сказал с ноткой безнадежности Макс.
— Их пусть тоже везет: Ее Высочество и танго пока не видела и не слышала…
Тогда Максим повернулся к эрцгерцогу и сказал:
— Вы видите Ваше Высочество как мне выворачивают руки. Придется, видимо, показать этот злосчастный танец — и тогда Вы убедитесь, какого чересчур экстравагантного человека Вы берете себе в консультанты.
— Что поделать, Максим, таковы веления нового времени, о которых именно Вы и говорили в начале этого вечера…
Элиза же улучила момент и, понизив голос, сказала «бойфренду»:
— Если Вы думаете, что мимо меня пройдет хоть что-то, случающееся в Бургтеатре, то Вы глубоко ошибаетесь. И Анну эту я Вам еще припомню!