Арлета
От ладони, лежащей на талии, шло тревожащее тепло. Казалось, что оно обжигало кожу, забиралось в тело, трогало сердце, которое тревожно билось от близости графа. Чтобы отвлечь себя, я начала смотреть по сторонам. Обычно в канун Новогодья я помогала Шолле и Парче украшать дом и готовить праздничное угощение, поэтому никогда не видела предновогоднюю суету, царившую в Леверетте в это время.
Вокруг властвовал хаос! Народ суетился так, что с высоты коня казалось, что людское море волнуется и кипит. Люди несли подарки и засахаренные ёлочные веточки, которыми было принято украшать дома в Новогодье. На деревьях, заборах и повозках задорно покачивались разноцветные бумажные шарики.
Те горожане, что побогаче, покупали услуги бытового мага, который помещал в каждый фонарик искорку, что горела до конца праздников и радовала взгляды всех прохожих. Чем ярче светились дома и повозки, тем богаче были их хозяева. И по улочкам Леверетта текли яркие ручейки огоньков, звучали выкрики продавцов, поздравления и задорный смех.
Величественное зрелище, от которого веяло будоражащим настроением и самой хотелось спрыгнуть на землю, чтобы присоединиться к горожанам и окунуться во всеобщее безумие. Купить Тристе тряпичную куклу, голова которой была фарфоровой. А ночью потом тихонечко положить под подушку, будто подарок принесла фея Новогодья.
Или вон те леденцы! На еловой палочке, аромат которой ощущался даже здесь, красовались яркие звёздочки и нежные сердечки. Господин Кустер редко позволял покупать сладости, требуя, чтобы дочь и падчерица довольствовались домашней едой. Мы с Тристой не раз топили сахар, добавляли в него сок свеклы, но всё равно не получалось так красиво и вкусно, как у торговцев с улицы. Рот мгновенно наполнился слюной.
Внезапно господин Хартш подозвал торговца и купил всю коробку, но при этом предупредил, что это не для меня. Я равнодушно бросила, что ненавижу сладкое, но по губам дракона проскользнула улыбка, от которой меня бросило в жар. У меня вырвалось возмущённое:
— Вам будто доставляет удовольствие дразнить меня.
— На это мне нечего возразить, — шепнул он, и у меня по телу побежали мурашки. — Хорошо, выберете для себя самый красивый, но при одном условии.
Я собиралась гордо отказаться, сообщив, что давно выросла из конфетного возраста, но с губ сорвалось жалкое:
— Каком?
— Вы мне поможете, — прижимая меня к себе, хрипловато проговорил он. — Нужно раздать эти сладости работникам таверны. Справитесь?
— Зачем? — искренне удивилась я. — Неужели вам так понравилось там жить, что захотелось отблагодарить Склочную Ви и её подопечных?
Он странно глянул на меня и признался:
— Признаться, вы правы. Вряд ли я когда-нибудь забуду ту ночь и нежданную гостью.
Я вспомнила, как ворвалась к мужчине, попросила отказаться от барышни Кустер, и потупилась.
— Вы покраснели, — заметил мужчина. — Почему? Вам неловко вспоминать, как наговаривали на себя? Или до сих пор злитесь за монетку?
— Не злюсь, — встрепенулась я и, чтобы сменить тему разговора, указала на самый большой леденец. — Хочу этот.
— Угощайтесь, — он смотрел так, будто видел меня насквозь, и это безумно нервировало.
Хотелось отбросить его руку, спрыгнуть с коня и убежать к своей сестрёнке, но я не могла этого сделать. Ведь мы договорились о фиктивном браке, который был не только моим спасением, но и возможностью отобрать у отчима Тристу. Спасти мою бедную сестрёнку, сделать всё возможное, чтобы она избежала горькой судьбы мамы…
И моей.
Я прикусила леденец, надеясь, что жизнь Тристы станет такой же сладкой и младшей сестре никогда не придётся вступать в договорной брак. Я желала ей счастливой жизни, яркой любви не гармоничных отношений. Чтобы она могла так же, как та розовощёкая девушка, что весело хохотала, скатываясь с ледяной горки в объятия молодого человека, откровенно показывать свою любовь. И злиться, как та богато разодетая женщина, что укоряла за что-то статного мужчину, не тревожась, что в ярости сменит ипостась.
Слеза скользнула по моему носу и прокатилась по леденцу, который я посасывала.
— Неужели настолько невкусно? — заметив предательскую каплю, удивился господин Хартш. — Мне продали горькие сладости?
Он обхватил горячими пальцами моё запястье и потянул леденец к себе. Когда граф лизнул сладость, которая только что была в моём рту, я ахнула и, казалось, покраснела до кончиков ушей. Покосилась по сторонам — вдруг видел кто-то из знакомых!
А господин Хартш отстранился и, отпустив мою руку, аккуратно стёр пальцем слезинку с моей щеки. Сказал со всей серьёзностью:
— Сладко. Видимо, вас расстроило что-то другое. Доверьтесь мне, Арлета. Расскажите, почему вдруг заплакали.
Внезапно захотелось выложить ему всё, как на духу. Признаться в том, как тяжело живётся всеми призираемому оборотню, как горько видеть в сестре проблески родового проклятия и понимать, что моей милой Тристе тоже придётся пройти через боль и унижения. Но я не могла себе этого позволить, ведь граф внезапно стал моей надеждой на спасение от жадности и бесконечных укоров отчима.
Я с усилием улыбнулась и прошептала:
— Верно, я солгала. Я обожаю сладости. Этот леденец невероятно вкусный!
— И поэтому вы заплакали? — он прищурился так, будто мог прочитать по моему лицу всё, о чём я на самом деле думаю.
Я запаниковала — а вдруг это правда? Что, если господин Хартш действительно способен на это? Ведь он один из драконов Его Величества, которых боится всё королевство. Снова солгать язык не поворачивался, а сказать правду я не могла.
И тут меня выручил тот, кого некогда спасла я.
— Барышня Кустер! — радостно воскликнул молодой человек, который сидел в богато украшенной повозке рядом с молодой полноватой девушкой. — Как радостно, что мы встретились накануне праздника!