Подобно Войне за Веру

Глава 30

Тристин извлек свою карточку из считывателя электродороги, поправил берет и двинулся к цели. Пройдя под крышей по камням платформы, он поднялся по широким ступеням главного медцентра Службы на Перлье, чуть далее третьего радиального пути с восточной стороны Камбрии. Ступени обрамляли каменные ящики для растений, ризии и трефилы пышно цвели.

Очутившись внутри, он направился к справочной консоли.

— Лейтенант Десолл, явился для текущего осмотра.

Гражданский техник перед консолью учтиво кивнула.

— Какой у вас осмотр, майор?

— Фархканская программа, — он вежливо рассмеялся. — И майором я еще только мечтаю стать. Я пока лейтенант.

— Понятно. Вы из этих. Позвольте, я проверю. Как ваша фамилия?

— Десолл. Д-Е-С-О-Л-Л.

— А, вот. Поднимитесь на третий этаж и до упора по южному крылу к кабинету доктора Кинкара. Кто-нибудь там скажет вам, куда дальше.

— Спасибо.

— Всего доброго, майор.

Тристин подавил желание снова поправить служащую и повернул к широкому пандусу. По дороге наверх он обогнал двух лейтенантов. Один неловко шагал размеренной походкой человека, перенесшего травму позвоночника. Еще один раненый с Мары? Или из другого места? Прежде чем Тристин достиг конца южного крыла, он поравнялся с техником за новой консолью.

— Сэр? — Темноволосая женщина подняла на него глаза, ожидая, чуть раскосые глаза смотрели скептически.

— Лейтенант Десолл. Явился для текущего осмотра по фархканской программе.

— Следуйте за мной, сэр. — Не говоря больше ни слова, она повернула в боковой коридор и еще дважды свернула за угол, пока они добирались до четырех кабинок. Двери трех были открыты. В каждой стояла диагностическая консоль.

— Уверена, вы знакомы с этим устройством. — Она поглядела на него. — Ваша личная карточка, сэр?

Тристин вручил ей документ. Она провела карточку через сканнер, на консоли мигнул зеленый огонек. Техник вернула удостоверение Тристину.

— Разденьтесь до белья и позвольте консоли сделать измерения и взять образцы. Когда держатели вас отпустят, можете одеться. Пойдете отсюда к гамме три. Это в конце коридора. Посидите и подождите у кабинета доктора Кинкара. Вас вызовут.

— Спасибо, — и Тристин кивнул. Но она уже исчезла. Он разделся, содрогнулся, когда холодная консоль обволокла его, и подождал, пока оборудование не справится с измерениями и анализом проб. В положенный миг он освободился, оделся и направился в конец коридора, где четыре пластиковых стула выстроились у стены близ запертой двери с фамилией Кинкара. Указания, которые получил Тристин, оказались не совсем точны, но он все-таки сюда попал. Он сел на стул из серого пластика и стал ждать. Ждать. Потом встал, начал ходить взад-вперед. И ждать.

Судя по имплантату, он прождал почти час, пока доктор, седоволосая женщина, не явилась с фархканом на буксире. Этот фархкан, как и тот первый на Маре, носил мерцающую серую рабочую спецовку. Красные глаза были посажены среди серо-стальных волос на квадратной физиономии, более длинные и темные волосы покрывали макушку. Это тот самый или все они одинаковы?

— Лейтенант Десолл? Просим нас извинить, но доктор Гере задержался. О, я Изабель Кинкара.

— Я понял, — Тристин кивнул, медленно вдыхая и распознавая в смутно знакомом запахе ароматы незнакомого цветка, мускуса и чистоты.

— Полагаю, мы уже встречались с доктором Гере.

— Это верно.

Тристина вновь поразило ощущение от слов, развернувшихся на его ментальном экране.

Изабель Кинкара повозилась с табличкой на своей двери, затем отступила.

— Я буду рядом, если что понадобится. В соседнем кабинете, том, где табличка «Персонал», подожду майора Грешэма и лейтенанта Охири.

— Спасибо. — Тристин подумал: а за что, собственно, он ее благодарит, — но отмахнулся от праздной мысли и жестом предложил фархкану вступить в кабинет первым. Тот прошел, не сказав ни слова. Тристин включил электричество, хотя из окна, выходившего в сад медцентра, света лилось вполне достаточно. Запирая дверь, Тристин ощутил точно такую же оторванность от остального мира, как и при прошлой встрече с фархканом, но своим усиленным имплантатом он теперь отчетливей ощущал полную блокаду средств связи. Как это удается фархканам? И почему это важно, если они ведут только философские беседы?

Гере уселся на стул за столом, Тристин занял пластиковое сиденье перед ним.

— Вы поблагодарили доктора, потому что вам хотелось поддержать ее, пусть это и была форма лжи.

— А вы не позволяете себе такие незначительные отклонения от правды?

— Нет, если отклонения предполагают неправду. Я признаю, что я вор, но я не лжец. — За словами последовал намек на веселье. Тристин кивнул, не особенно удивленный, что беседа опять коснулась воровства. Фархкан казался настойчивым, и это беспокоило Тристина.

— Вы недавно думали о воровстве, лейтенант?

— Не думал, пока не осознал, что буду говорить с вами. По крайней мере, не думал недавно. Я думал об этом после нашей прошлой беседы.

— Каков ваш вывод?

Тристин поджал губы.

— Я подозреваю, что воровство в более широком смысле слова должно иметь место у всех мыслящих видов, по крайней мере, если они стремятся уцелеть.

— Интересная мысль. Возможно… мне следовало бы об этом основательней подумать. А как насчет вас? Вы вор?

Тристин не ответил. Гере тревожил его. В некоторых отношениях он ощущался как чужак, в других слишком по-человечески.

— Я расстроил вас. Почему?

— Вы одновременно чуждый и слишком знакомый.

— Это правда. Вам не нравится лгать, верно?

— Не нравится, — признал Тристин.

— Вы знаете, почему не любите лжи?

— Не вполне. Разве что, при этом чувствуешь неловкость.

— Итак. Вы живете в обществе, которое требует воровства, и отказываетесь признать, что вы вор. Вы живете в обществе, которое поощряет ложь, но избегаете ее. Разве если кто-то живет в обществе, где воровство необходимо, но отказывается признать это, то он не лжет? Вы не лжец?

— Я пытаюсь не быть им.

— Вы вор?

— Я думал, мы согласились, что разум по природе своей требует некоего рода воровства.

— Не помню, чтобы мы согласились, точнее, ваша нынешняя трактовка прозвучала иначе, чем предыдущая формулировка, после которой мы прервали собеседование. Вы вор?

— Я не вполне понимаю, что вы называете воровством, — медленно произнес Тристин.

— Отложим это на миг. Есть старое изречение: Сила творит Благо.

— Не припоминаю, — Тристин промолчал и облизал губы. — Сила это Право?

— Есть разница между благом и правом?

— Не убежден, что люди думают, будто Благо это всегда Право.

— Как вы это объясните?

— Многие люди чувствуют: то, во что они верят, есть благо. Бедный всегда скажет, что все должны быть богаты, но Великая Погибель показала, что у любого мира есть предел. Никому не дано право разрушать экологию любого мира… — Тристин умолк, осознав, что ему неловко говорить о разрушении экологии, когда планетоформирование Хелконьи — разрушение одной экологии для замены ее другой. И даже в его понимании это воровство.

— Вы опять расстроены.

Тристин ничего не сказал. Что бы он ни добавил, будет только хуже.

— Думаю, этого достаточно, лейтенант. И попросил бы, чтобы вы еще подумали о воровстве. И о том, абсолютно ли любое благо. — Гере встал.

— Конечно, нет.

— Тогда почему вы, люди, пытаетесь навязать такие абсолюты другим, даже применяя силу? И почему вы настойчиво отказываетесь идентифицировать себя в понятиях абсолютов, а сами между тем пытаетесь убедить других, чтобы они приняли эти абсолюты.

— Мы люди.

— Это хорошо? — Гере вышел из-за стола.

Тристин почувствовал, как коммуникационный экран, или что там еще было, исчез. Гере кивнул. Наконец Тристин повернулся, чтобы отворить дверь и обратиться к доктору Кинкаре, желая уйти, но зная, что вопросы, которые поднял фархкан, не забудутся. Во всяком случае, еще некоторое время. И это его тоже беспокоило.

Позднее, выходя из медцентра, он пытался избавиться от чувства, будто увяз в паутине из слов. Он все еще не понимал, чего хотят фархканы. Может, так и не поймет. Они могут внешне быть грубым подобием людей, но это не означает, что они думают по-человечески. А они, ясное дело, чего-то хотят. Вопрос, чего. И Тристин даже не знал, как подступиться к поиску ответа. И надо ли. И найдется ли у него время. Он чувствовал, что скоро у него останется одна задача — уцелеть, чего бы это ни стоило.

Ультина говорила что-то о жизни в настоящем, возможно, ему следует попытаться жить в нем хотя бы сейчас, пока Салья, их родители и он снова вместе. Он шагал к станции электродороги, и в голове его клубились мысли.