Подлунное Княжество

Низложенные князья избрали следующую тактику. Сегодня, встретили они Воедела хлебом-солью, приняли наместничество (тьфу, и произнести такое слово противно), а назавтра, пошла плестись паутина заговоров. Порой доходило до того, что чернь, возмущённых провинций, взбудораженная заговорщиками вплотную подходила к Красограду и осаждала город.

Воедел, конечно мятеж душил, виновных жестоко наказывал, но восстания вспыхивали снова и снова. Князь принялся, было истреблять рода бывших своих коллег под самый корень, но тут возмутились его собственные бояре и советники. Не дело княжескую кровь рекой лить — дурной пример для народа…

Кто-то подкинул Воеделу мысль о заложниках. Почему бы у наместника покорённой провинции не забирать в Красоград старших детей, сына и дочь? В них, как известно вся сила рода. Пусть ребятишки живут в столице, содержание им достойное обеспечить. Воспитание подобающее. Образование. Родители поосмотрительнее будут. Пусть папаша заговоры строит и бунтует, коли головы детей недороги и будущее рода безразлично. Воедел не любил откладывать дела в долгий ящик, и вскоре в лучших комнатах княжеского дворца поселилась первая партия заложников.

Восстания поутихли, а после первых показательных казней и отправленных родителям голов, прекратились вовсе… Старинный обычай сохранялся в Подлунном и до последнего времени, теперь он стал не гарантией лояльности наместников — к чему им, выросшим и воспитанным в Красограде, властвующим над обширными землями, вспоминать прадедовские претензии на княжеское звание. Сейчас каждый ни то, что наместник, даже богатый купец или захудалый боярин, пытались определить своих чад в заложники. Это превратилось в своего рода должность при княжеском дворе, обеспечивающую безбедное существование и хорошее образование, а так же возможность занять приличное место в будущем для юношей и перспективу столичного замужества для девушек.

Злата была из заложников. Каких трудов стоило её отцу — старосте приграничного Мохового поселения устроить девушку в круг избранной молодёжи, приходилось только догадываться. Жизнь заложников сильно изменилась со времён Воедела. Для них отстроили два дворца в разных концах города — после нескольких нежелательных беременностей и последовавших за ними скандальных женитьб пришлось пойти на эту меру. Повара, обслуживающие малолетних шалопаев, могли поспорить в искусстве с княжескими. Самые знаменитые книжники пытались обучать отпрысков провинциальной элиты. О диковинных садах и бассейнах с подогревом, что укрылись за стенами, окружившими дворцы, в Красоградских пивнушках рассказывали легенды. Впрочем, как и о похождениях обитателей дворцов. Когда-то, заложники просыпались и отходили ко сну с одной только мыслью, мыслью — необдуманный поступок далёкой родни может стоить им жизни. Времена изменились. Никому и в голову не могло прийти, что ещё год, и большинство наместников, ослеплённых светом внезапно вспыхнувшей звезды Справедливого, предаст вскормившее их Подлунное. Никто об этом не думал. Никто даже и не хотел думать о чём-то подобном.

Учились заложники без особого рвения. Для чего забивать голову книжной мурой, если деньги и связи родителей обеспечат будущее. Надо жить и развлекаться пока есть возможность, пока молодые… То до чего доходили недоросли обоих полов, одержимые жаждой развлечения, являлось темой сплетен и разговоров, как в грязных пивнушках, так и в боярских светлицах…

Злату не то что бы плохо приняли в среде боярских и купеческих дочерей, нет, по совести сказать, большинство девиц не являлись настолько уж испорченными и глуповато — капризными, как описывала народная молва. Всего лишь ошалевшие от богатства отцов и безделья девчонки, возомнившие себя взрослыми женщинами, и стыдливо упрятавшие вчерашних подруг-кукол на дно сундуков. Они были существами, детская сущность коих, из-за беззаботности жизни и отсутствия цели, оказалась во взрослом теле. Злату встретили с интересом, даже с благожелательностью. Первая тень отчуждения пролегла, когда оказалось, что новенькая прибыла в столицу всего лишь с маленьким сундучком, который (какой ужас!) самолично донесла до своей комнаты… Когда же выяснилось, что эта золотоволосая чужачка с неприлично пухлыми губами, бесстыже зелёными глазами и безобразно вздёрнутым носом всего лишь дочь нищего старосты из какого-то захолустного поселения… Ну о чём тут можно говорить?!

Кто-то начал относиться к Злате с покровительственным сочувствием, кто-то с пренебрежительно-равнодушным высокомерием, кто-то (справедливости ради стоит заметить — немногие) с язвительно-колким презрением… Дикарка из простонародья повела себя дерзко и вызывающе — жалельщицы были отшиты моментально, насмешницы получили достойный отпор, а когда одна, особенно остроумная заложница, лишилась части своей шевелюры, Злату оставили в покое. В вакууме. Впрочем, её это не особо и расстроило. Учёба ей нравилась гораздо больше, чем лежак у бассейна с противной тёплой водой. Общество кухарок и садовников, она предпочитала бесконечному обсуждению дорогих нарядов и будущих женихов.

Старая боярыня, отвечавшая за заложниц, позволила девушке покидать пределы дворца до захода солнца. Простолюдинке, чудом оказавшейся среди благородных детей незачем заботиться о чести и проводить время за непонятными её крестьянскому умишку разговорами. Даже хорошо, что дикарка будет, как можно меньше находиться среди богатых сверстниц. Мало ли какие дурные привычки могут перенять наивные девушки у сумасбродной гордячки, которая (страшно подумать) сама себе рубашки штопает…

Пожилая блюстительница нравственной чистоты заложниц не на шутку бы удивилась, прознай она, как проводит время чудом оказавшаяся в благородной компании крестьянка. Вопреки убеждению боярыни, Злата вовсе не слонялась по торговым рядам, разглядывая дешёвые товары и бижутерию. Не кокетничала напропалую с городскими повесами. И не наблюдала с открытым ртом за многочисленными базарными склоками. Девушка предпочитала всем соблазанам столицы, прогулки по княжескому зверинцу и уединённую скамейку в городском саду.

Появление провинциальной красавицы не прошло незамеченным. И в купеческих слободках, и среди боярских сыновей, и в казармах всадников скоро заговорили о золотоволосой простолюдинке. Кое-кто из тех, о ком грезили красоградские невесты, попытался проложить тропку к сердцу крестьянки. Что происходило на самом деле между девушкой и ухажёрами, можно было только догадываться, однако, вскоре претендентов на благосклонность Златы заметно поубавилось… Они совсем исчезли после прилюдной пощёчины, полученной молодым боярином Иваном, который любил рассказывать, как ему не составило особого труда заполучить поцелуй красавицы, и некоторых подробностей пылких объяснений парней пересказанных девушкой дворцовым кухаркам. Кому, в конце концов, охота стать посмешищем, добиваясь любви строптивой крестьянки?

Ратибор несколько раз встречался со Златой на улицах столицы. Девушка ему понравилась… Но мог ли он, недавно попавший в отряд всадников, рассчитывать на успех там, где опростоволосились те, о чьих похождениях рассказывали легенды. Уж если золотоволосая насмешница сумела ославить их, то ему уж и подавно надо держаться на расстоянии от бойкой на язык заложницы.

Времена наступали тревожные. Разоблачённый Мериддин бежал в Степь, к Справедливому. Самозванный князь из удачливого разбойника, коим раньше пугали непослушных отроков, превращался в реальную силу. Всё чаще и чаще его шайки пересекали границы, грабя селения и уводя пленных. Всё чаще и чаще ветераны поговаривали о скорой войне.

Из Красограда в приграничные крепости то и дело посылались гонцы. Яромир велел доставлять командирам гарнизонов самые свежие данные разведчиков, требовал от наместников собирать ополчение, передавал тайные указы соглядатаям. Всадники почти не покидали сёдел, разъезжая из одного конца Подлунного в другой.

Жарким летним днём, Ратибор возвращался из Поморья. Наместник западной провинции заключил с бурзумцами договор о защите границ. Всадник отвозил боярину приказ князя о немедленной переброске отряда северян к границам Степи. Головорезы Справедливого потеряли всякий страх и обложили приграничные селения данью. Яромир надеялся с помощью наёмников осадить мятежников, а заодно и дать повод для размышлений тамошнему наместнику, который не особо ретиво сражался с бандами самозванца.

Задание провалилось. Нет, приказ Ратибор, конечно же, передал, но вот выполнять его наместник не торопился. Завёл песню о недавно появившихся орингах, о необходимости защищать собственные земли, о непомерной цене, которую запрашивают северяне за службу. Всадник из всего этого нытья уяснил одно — бурзумцы в ближайшее время, скорее всего в Красограде не объявятся. С этим и ехал к князю. С этим, а ещё со своими наблюдениями. Не понравилась Ратибору обстановка в Поморье. Словно в чужом государстве побывал. Народ на форму всадника косится, за спиной шушукается, кое-кто и открыто усмехается. Бояре и купцы, так те вообще без обиняков рассуждают — Красоград, мол, сам по себе, а мы сами по себе. Не пропадём. Всё это на тревожные мысли наталкивает, особенно если учесть разгорающийся на восточных границах мятеж…

Размышления о политике не привели ни к чему кроме головной боли. Стоило ли вообще забивать этим голову? Приказ, в конце концов, выполнен. Ответ наместника и свои наблюдения всадник князю передаст. А там уж пускай Яромир и его советники решают, как быть дальше. Они для того во дворце и собраны.

Избавившись от тяжких дум, Ратибор глянул в небо. Благодать! А высота, какая?! А ширь?! Счастливы птахи неразумные! Знай себе, маши крылышками да посматривай сверху, как люди друг другу глотки грызут! Или кузнечики… Или… Благостные мысли оборвались чем-то непонятным, но удивительно красивым.

Ратибор оглянулся. Завораживающе — грустный звук вплетался в звенящую музыку летнего полудня, разливаясь в воздухе, заполняя пространство… Песня! Всего лишь простая крестьянская песня, которую можно услышать зимним вечером в любой избе, где собрались незамужние девушки… Но каков голос?! Как он сливается с щебетом птиц, гимнами кузнечиков и шёпотом листвы?! Словно сама природа, по какому-то неясному порыву, решила исполнить обозначенную человеческими словами мелодию…

Ратибор слушал грустную историю любви нищего изгоя и насильно выданной замуж крестьянки, позабыв обо всём. По щекам побежали слёзы. Всадник не замечал. Не замечал, что его конь всё ближе и ближе подходит к камню, из-за которого доносятся чарующие звуки.

Опомнился, когда песня вдруг оборвалась. Вздрогнул, возвращаясь к реальности. Ещё пара шагов, и он увидит волшебную певунью, которая наверняка не является человеческим существом. Может, она даже невидима… Может… Конь обошёл занявший обочину дороги валун, и Ратибор увидел Злату. Девушка сидела, склонив голову, не замечая стука копыт.

Ратибор вытер влажные щёки. Ещё не хватало, чтобы насмешница рассказала по всему Красограду о рыдающем над песней всаднике! Но неужто мгновение назад её голос заставил сердце Ратибора сжаться, а глаза наполниться слезами? Разве дерзкая крестьянка способна на что-либо, кроме как осыпать насмешками лучших парней Красограда?

— Привет, — девушка подняла глаза, и всадник не увидел знакомых всем неудачливым ухажёрам насмешливых искорок. Зелёные, напоминающие воду стоячего пруда, глаза Златы полны тоски. Ратибору на какое-то время стало трудно дышать. — Вообще-то сейчас время обеда…

— Я из Поморья возвращаюсь.

— Ааааа, — девушка, потеряла всякий интерес к Ратибору, принявшись плести венок из васильков. — Я уж подумала, что кто-то в вашем дурацком городе отваживается поступить не так, как заведено. Обед пропустить, например…

— Ты красиво поёшь, Злата… — Ратибор чувствовал, что его щёки начинают полыхать ярче заходящего солнца. — Кто бы мог подумать…

— А про что вы вообще думать умеете, кроме одного?! — девушка откинула не доплетенный венок. — Индюки столичные!

Ратибор ощущал себя по-дурацки, словно пришёл на княжеский приём с расстёгнутой ширинкой. Он проклинал себя за то, что выбрал эту дорогу, а потом, увлёкшись песней, попёрся смотреть на певунью. Всадник попятился, спина его упёрлась в морду коня. Вскочить в седло и удрать подальше от ядовитой девчонки, всё равно теперь ославит на всю столицу…

— Я же ничего… — зачем-то принялся лепетать он. — Я же… Просто не верится… — отступать было поздно. Недаром Сиггурд говаривал — своевременный отход не меньшее искусство, чем хорошая атака.

— Слушай, — девушка вскинула голову, её сузившиеся глаза метали изумрудные молнии, — а не пойти ли… — вдруг в её лице что-то переменилось. — Ты тот самый малолетка, который прошёл испытание?

— От малолетки и слышу, — буркнул Ратибор. Минуло уже три года со дня вступления ев княжеский отряд, а пока ничем прославиться не удалось. Не особенно приятно слышать такое от девчонки, коей и самой вряд ли исполнилось восемнадцать.

— Смотри, не особо расслабляйся, — предупредил всадник, намереваясь вскочить в седло. — В Подлунном сейчас небезопасно. Прощай…

— Постой! — в мгновение ока Злата оказалась рядом и схватила его за рукав. Недопустимая вольность конечно, особенно со стороны простолюдинки, оскорбившей его мгновение назад, однако, какой-то части Ратибора захотелось, чтобы рука девушки подольше удерживала его одежду. — Так это ты?

— С утра был я, — несмотря на внутренние протесты, всадник нашёл силы высвободить рукав. — Прощай.

— Как интересно! — собиравшаяся прогнать незваного попутчика девушка, поменяла свои намерения на сто восемьдесят градусов. Злата поймала уздечку коня и двинулась в сторону города. Ратибору ничего не оставалось, как последовать за сумасбродной красавицей. — Тупоголовые заложницы во дворце только о тебе и толкуют, — услышал всадник. — Такое рассказывают…

— Побольше слушай… — слова Златы были для Ратибора новостью. Приятно конечно, когда о тебе толкуют дочери знатных бояр и богатых купцов, однако не о такой славе мечтал он, решившись на испытание.

— Ничего плохого о тебе не говорят, — успокоила его девушка. — Так разное… Ты правда сирота?

— Ну… — Ратибор не понимал куда клонит Злата, решил держаться настороже.

— Свою клячу понукай! — рассердилась непредсказуемая спутница. — Я же с тобой нормально разговариваю!

— Давно ли? — молодой всадник умел ответить колкостью на колкость.

— Извини, — смутилась Злата. — Я тебя не узнала… Думала кто-то из этих… которые ни одной юбки не пропускают… Ты правда рысь задушил?

— Правда, — Ратибор не стал уточнять, что в тот памятный день действовал больше зубами, чем руками.

— По тебе не скажешь… — зелёные глаза оценивающе смерили Ратибора.

— По тебе тоже кое-чего не скажешь, — всаднику стало не слишком уютно под взглядом красавицы.

— Чего же именно? — на пухлых губах Златы появилась та усмешка, после коей многие из парней старались держаться подальше от гордой селянки.

— Ну… Что ты… такая… , — слова пропали из головы Ратибора.

— Какая?

— Грустная, — выпалил всадник и приготовился окунуться в поток насмешек. Надо же сморозить такую чушь!

Насмешек не последовало. Злата остановилась, выпустила уздечку и долго-долго смотрела в глаза Ратибору, словно заметила во всаднике что-то, на что раньше не обращала внимания. Ратибор перестал видеть что-либо, кроме зелёных бездонных озёр. Он погружался в них сознанием, душой, чувствами. Сердце как-то странно защемило. Хотелось одновременно и плакать, и смеяться.

— А ты не думаешь, что мне противно всё время быть весёлой, притворяться весёлой, казаться весёлой? — тихий голос Златы, возвращал всадника в летний полдень из неведомых ранее миров.

— Зачем же тебе притворяться? — Ратибор перевёл дух. На какое-то время он разучился дышать.

— А зачем тебе револьверы? — девушка сейчас выглядела точно так же, как после исполнения околдовавшей всадника песни.

— Ну, ты и сказанула! — вопрос показался Ратибору глупым, он улыбнулся. — Для защиты княжества, конечно… Ну… и… своей. Это моё оружие!

— А у меня своё оружие! — голос Златы стал злым. — Ни для княжества, для себя!

— От кого тебе защищаться?

— Не от кого?! Ты и впрямь малолетка! Знаешь, что предлагали надутые индюки?! Ты вообще знаешь, что могут предлагать столичные ублюдки дочери крестьянина?! Или не дорос ещё?! Я для них всего лишь игрушка! Поиграл и бросил! Вот так-то, малолетка!

— Не может быть… — ещё мгновение назад взобравшийся до самого Вирия Ратибор ощущал себя искупавшимся в выгребной яме. — Тебе? Тебя? Ты же… Ты…

Стихи появились сами собой, и Ратибор не успел опомниться, как выпалил их, в искажённое гневом лицо Златы. Повисла тягостная тишина, изредка нарушаемая пофыркиваением коня. Ратибор проклинал сегодняшний день, проклинал коварного демона, что подбил его выбрать именно эту дорогу, проклинал свой длинный язык и мерзкую привычку рифмовать слова. Надо же додуматься читать посреди поля стихи, которыми после исчезновения Всеведа никто и не интересовался, несчастной девушке уставшей от г домогательств красоградских повес. Уж лучше бы помалкивал! Не зря говорится — нет человека опаснее усердного дурня!

— Это про кого? — Злата смотрела прямо перед собой.

— Про тебя, — развёл руками Ратибор. Чего уж теперь отступать?!

— Ты же меня совсем не знаешь…

— Я слышал, как ты пела. Со мной что-то происходит, когда я смотрю на тебя. Ты просто не можешь быть плохой.

— Спасибо, — одними губами прошептала девушка. — Значит, и это про тебя не врут… Мне ещё никто не писал стихов.

— Хоть каждый день! — улыбнулся Ратибор. Он вдруг почувствовал себя легко и уверенно. — И ещё — теперь каждый, кто подойдёт к тебе с дурными мыслями, или скажет плохое слово, будет иметь дело со мной. Я…

Всадник не успел закончить, Злата оказалась рядом, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щёку. В ту же секунду девушка развернулась и убежала в направлении города, оставив ошалевшего Ратибора посреди пыльной дороги в обществе беспрерывно размахивающего хвостом коня и тучи противно жужжащих оводов.

Если бы кто-то попросил рассказать всадника о тех временах, он скорее всего не поведал бы ничего вразумительного. Далёкое лето безвозвратно ушедшей юности не оставило в памяти Ратибора чётких воспоминаний. Условно его можно было разделить по цветовой гамме: серая дымка ожиданий встреч со Златой и радужно-пьянящая пелена свиданий. Всадник вряд ли бы вспомнил, какие события произошли в княжестве, но мог в точности описать каждую родинку своей суженой, вкус её поцелуев, запах волос и нежность кожи. После Праздника Середины Лета сослуживцы Ратибора начали поговаривать, что молодому всаднику скоро понадобится отдельный домик. Кое-кто язвительно замечал, что пара вполне подходящая — скороспелый вояка и девчонка выскочка. Некоторые советовали Ратибору одуматься и не влезать так рано в ярмо семейной жизни.

Всадник их слушал, но и насмешки, и мудрые советы оставались за пределами понимания. Что могли знать окружающие о его великой любви. Даже не любви, а ЛЮБВИ, той, которой ещё не было на свете, и наверное уже никогда не будет. Так считал Ратибор. С губ его не сходила счастливая улыбка. Слова, обращённые к возлюбленной сами собой складывались в рифмы. Юноше хотелось кричать и петь о своих чувствах. Он жаждал поделиться обретённым счастьем с вечно мрачным и недовольным миром.

Злата тоже сильно изменилась. Не было той дерзкой и готовой по поводу и без повода показать зубы девчонки. Дочь старосты стала приветливой и добродушной. Впервые, она попробовала по-приятельски поболтать со сверстницами-заложницами, и к удивлению обнаружила, что многие из них не настолько уж тупы и чванливы. Неудачливых ухажёров она теперь встречала не ехидной насмешкой, а сдержанным кивком. Те долго смотрели ей вслед и чесали макушки, гадая, какими такими посулами и подарками удалось безусому Ратибору завоевать сердце гордой красавицы. Боярин Иван, щека которого чесалась при каждой встрече с девушкой, утверждал, что волхв Всевед обучил мальчишку тайному слову. Ещё говорили… Мало ли что болтают в красоградских пивнушках и на торговой площади? Все сходились в одном — более красивой пары давно не было в столице. Обсуждали так же сохранится ли любовная страсть в юных сердцах после свадьбы и нескольких лет совместной жизни.

— Время покажет, — философски заявляли те, кто уставал строить предположения.

Время показало… Но совершенно не то, чего ждали многочисленные сплетники. Не то о чём мечтали влюблённые…

Ратибор проклинал дурацкие обычаи — родительское благословение, выкуп невесты у подруг, трёхдневное застолье в отчем доме каждого из вступающих в брак. Зачем нужны эти чёртовы обряды двум любящим сердцам, спрашивал он себя. Из подсознания всплывало затянутое паутиной и покрытое мхом слово — традиция. Всадник возненавидел традиции. Почему человек паривший на крыльях счастья, должен обязательно рухнуть в пучину отчаяния? Судьба… Ратибор отказался подчиняться судьбе. Зачем гибнут ни в чём неповинные люди? Война… Всадник объявил войну войне. Он поклялся мстить — бескомпромиссно и безжалостно. Какая может быть жалость в мире, где его лишили счастья?!

Всё было потом, а тогда, за месяц до Праздника Собранного Урожая, пьяный от счастья Ратибор провожал Злату в Моховое. Родители девушки обо всём знали. Благословение было пусть необходимой, но формальностью. За неделю до праздника всадник с друзьями (Сиггурд согласился исполнять роль отца, рано осиротевшего Ратибора) выедут в сторону Мохового. Трёхдневное застолье в доме невесты, затем Красоград — три дня в казарме… И они принадлежат друг другу! До самой смерти, и даже после, как говорит во время обряда жрец Калаша. Ратибор сгорал от нетерпения, дожидаясь заветного дня.

Сообщение о войне пришло внезапно. В один день армия Справедливого перешла восточную границу почти на всём протяжении. Вчера гонцы наместников сообщали, что нет никакой опасности, а сегодня собранное ими ополчение бежит под натиском мятежников. Подмога из Поморья и других западных провинций, выступившая к столице только с началом осенних дождей, безнадёжно увязла на раскисших дорогах. Справедливый прислал к Яромиру гонца с требованием освободить несправедливо занимаемый им трон.

Гонца посадили на кол; всадники и столичное ополчение готовились выступить навстречу стремительно продвигающемуся войску самозванца… Сиггурд с началом военных действий вытребовал место в отряде. Князь доверил ему подразделение разведки. Северянин взял Ратибора себе в помощники.

Всадник воспринял разгоревшийся конфликт, как досадную помеху отодвинувшую сроки свадьбы. С другой стороны это даже неплохо: отличится в предстоящих битвах, чтобы с гордостью поглядывать на родню невесты, после разгрома Справедливого. В победе Ратибор не сомневался. Да и в чём можно было сомневаться.

Всадник думал об этом, присутствуя на допросе взятого ночью языка. Мятежник отведавший смоченного в соляном растворе кнута и познакомившийся с раскалёнными щипцами, рассказывал обнадёживающие вещи. Наместники, преодолевшие ступор первых дней войны, пытаются наладить оборону городов… Отрадно, что и простой народ сопротивляется банде самозванца. Вон в каком-то селении сотня крестьян, вооружённых кто чем, во главе со старостой, двое суток сдерживали конные отряды бунтовщиков… Молодцы! Жаль конечно, что сгинули, но на то и война… Старосту на дверях дома распяли, живот распороли и оставили умирать. Дочь его, чтобы избежать лап мятежников облилась огненной жидкостью, схватила факел, сама себя сожгла… Храбрая девушка… Её тоже, наверное, кто-то любил…

— … запамятовал я, как та деревня прозывается, — шамкал разбитыми губами мятежник. — Неказистое название такое… Вспомнил! Моховое! Надолго мы там застряли…

Ратибор сперва не понял, почему головы присутствующих в комнате всадников повернулись в его сторону. И от чего они все так странно смотрят? Память автоматически перемотала назад слова мятежника. Моховое… Староста… Дочь… Злата!!!

— Нет! — прошептал Ратибор.

Светильники в комнате, вдруг начали подпрыгивать и кружиться, ноги стали ватными. Всадник опустился на лавку. В мозгу вспыхнула ярко-красная точка, плюющаяся отточенными молниями ярости. Ратибор задыхался. Предметы обрели чёткие очертания… даже слишком чёткие. Мышцы, кости, всё тело налилось нечеловеческой силой, всадник чувствовал, как глаза вылазят из орбит, а во рту закипает слюна.

— Ты врёшь, собака! — прорычал Ратибор, который сейчас больше походил на обезумевшего волкодлака.

В следующее мгновение он вскочил на ноги и, разнося в щепки, попадающиеся на пути лавки и табуретки, кинулся к мятежнику. Всадники, застыв от ужаса, смотрели, как Ратибор всадил кинжал в горло ничего не понимающего разбойника, метнулся к двери, снёс её с петель бросился к конюшне.

Седлать коня, нестись в Моховое, узнать, доказать что проклятый мятежник врал! Провожаемый испуганными взглядами лошадиных глаз, Ратибор искал стойло своего коня. Он метался от стены к стене, не в силах вспомнить место, где стоит быстроногий товарищ…

— Зачем ему было врать? — голос странно знакомый. Ратибор замер на месте, обшаривая невидящими глазами пространство конюшни. Сквозь чёрно-красное пламя ярости ему удалось разглядеть дверной проём и тёмную фигуру. Всадник угрожающе зарычал.

— Она мертва, и ты знаешь, — произнёс постоянно меняющий очертания силуэт. Ратибор хотел броситься на лжеца и разодрать его в клочья, но в это мгновение в мозгу опрокинулось ведро холодной воды. Пламя ярости утихло. Ратибор понял, что говорящий прав. Златы больше нет…

Всадник чувствовал как уходит его сила. Как умирают его желания. Как увядают чувства и мечты. Ноги снова стали ватными. Ратибор упал на колени, упёрся руками в разбросанное по полу сено, поднял утратившее краску лицо к потолочным балкам. Вой, хриплый вой смертельно раненного зверя, вырвался из груди Ратибора… Кони испуганно шарахнулись в стойлах, паническое ржание заглушило крик лишившегося всего всадника.

— Выступаем через три дня, — Сиггурд подошёл к лежащему на полу, когда стих адский гимн скорби. — Отлежись пока дома…

Отлёживаться Ратибор не смог. Он не помнил этих трёх дней. Да и вообще три их прошло или намного больше, пока невменяемый всадник переходил из одной пивнушки в другую, ввязываясь в драки и затевая ссоры, желая нарваться на лезвие ножа или удар кистеня, обретя таким образом успокоения, которого уже не мог получить от хмельного пойла.

Очнулся он в грязной каморке где-то в трущобах Красограда от мощного удара в челюсть.

— Мальчишка! — Сиггурд стоял над поверженным учеником, потирая кулак. — Вместо того, чтобы отдать тебя под трибунал, я изворачиваюсь перед князем и рыскаю по всяким помойкам! Сопляк! Мёртвых не оплакивают — за них мстят!

Ратибор кое-как вскарабкался на скамейку. Сиггурд присел рядом.

— Тяжко? От такого пойла и сдохнуть можно, — он отстегнул с пояса флягу. — Вот, глотни и чтобы к полудню привёл себя в порядок!

Ратибор долго смотрел на флягу, потом в глаза наставнику, внезапно он уткнулся лицом в меховую куртку северянина.

— Она мертва, Сиггурд… — услышал бурзумец прерываемый рыданиями шёпот.

Северянин неуклюже погладил грязные после проведённых в притонах ночей волосы Ратибора.

— Держись, мальчик… Ты только начинаешь жить в этом мире. Ты не успел привыкнуть, что поцелуи Хель здесь вещь более обычная, чем благосклонность Фрейи, — впервые за многие десятки лет голубые глаза Сиггурда стали влажными…

Ратибор сидел на поляне, куда занёс его змей, раздавленный тяжёлыми воспоминаниями. Чёрт возьми, сколько сил и времени понадобилось всаднику, чтобы, нет, не избавиться, а хотя бы приглушить душевную боль, и вот, пожалуйста — один необдуманный поступок озёрной девчонки и всё вернулось. Ратибор не злился на Кувшинку, у него не было сил, но подобно голодному волку его сердце глодало ощущение того, что он до сих пор не наказал главного виновника своих бед. Не будь Мериддина, не выросла бы сила мятежников, не разгорелась бы война, не погибла бы Злата, не распалось бы Подлунное… Хотя… Зачем себя обманывать? Из-за развала княжества юный всадник вряд ли обрёк себя на лишения и опасности, устроив гонки с коварным чародеем, перескакивая из страны в страну, из Мира в Мир. Что значит судьба государства, когда на другой чаше весов жизни близких людей — товарищей по отряду, Сиггурда, Златы… Ратибор не мстил за гибель Подлунного, но смерть отдельных его граждан прощать не собирался. Будь у Мериддина сотня жизней — всадник готов забрать их все, одну за другой, выбирая самые изощрённые и мучительные способы.

Мысль о Мериддине заставила Ратибора встать на ноги — никакой самогипноз и чувство долга не пробуждает такую жажду действий, как сознание того, что коварный враг всё ещё жив и наслаждается жизнью… Всадник был готов к дальнейшему преследованию.

Через сотни три шагов окружающая местность перестала нравиться Ратибору. Змеёнышу было велено отвезти его поближе к людям, но у бестолкового зверюги, который одним взмахом крыльев оставляет за кончиком хвоста сотни вёрст, скорее всего, свои представления о «далеко» и «близко». Места, где оказался всадник, людными не назовёшь. Совсем, даже наоборот…

Пройдя полосу деревьев, Ратибор ступил на мёртвую землю. В прямом смысле этого слова. Валуны причудливой формы и холмы, покрытые коричневой травой, рассыпавшейся в прах при малейшем прикосновении. Изредка попадались скрюченные мумии, которые в прежней жизни назывались кустами и деревьями. И не единой живой души! Даже бесплодная степь казалась теперь Ратибору кишащим жизнью благодатным местом.

Всадник осторожно продвигался вперёд, стараясь различить в шорохе рассыпающейся под сапогами травы, хотя бы жужжание мухи. Тщетно!

За ближайшем холмом что-то зашуршало. Это не походило на звук шагов, скорее всего по мёртвой траве тянули какое-то массивное тело. Всадник скрылся за камнем.

Через пару минут на гребень холма выползла огромная змея. Тело, толщиной с доброе бревно, свернулось кольцами, подставляя солнцу покрытые сине-зелёной чешуёй бока. Змея подняла голову… Ратибор закрыл рот обоими ладонями, чтобы не вскрикнуть. Всадник не знал, чего было больше сейчас в его душе — испуга или изумления. Тело исполинской змеи венчала петушиная голова! Чёрные словно смазанные воском перья, крючковатый клюв, способный расколоть любой доспех, готовый вот-вот лопнуть от прилившей крови алый гребень и ядовито жёлтый круглый глаз.

Ратибор поспешил отвести взгляд. Загадка мёртвой земли разъяснялась — ничто живое — от тонкой травинки до огромного слона — не в силах пережить взгляда василиска. Все, кто в силах унести ноги, бегут из мест, где объявляется чудовище. Говорят ещё, что в мозгу василиска укрыт огромный алмаз. Находились отчаянные головы, дерзнувшие добыть сокровища. Правда, больше их никто не видел.

Ратибор читал о василисках в книгах Всеведа. Рассказы о чудовищах казались интересными, но совершенно неправдоподобными. Бред какой-то: коричневая жаба высиживает яйцо, снесённое чёрным петухом и оттуда, на тридцатый день выходит чудовище, убивающее взглядом. Такую историю, конечно, неплохо рассказывать ненастным вечером в общинной избе, с удовольствием слушая, как охают бабы и взвизгивают девушки, но верить самому в подобное… И вот, пожалуйста, живой василиск собственной персоной!

Ратибор вспоминал слабые стороны зверя, описанные в учёных книгах. Вроде как надо зеркало перед собой держать — василиск себе в глаза глянет и сразу же сдохнет. Только где то зеркало раздобыть?! Можно дождаться, пока чудовище уйдёт… Но кто его знает, когда ему на солнышке нежиться надоест? А вдруг ему сюда, за камень, переползти приспичит? Кто разберёт, что у них, у василисков, на уме? В книгах пишут, что не только взгляд смертельный, но и слюна не лучше. А такой верзила если постарается, то на сотню шагов плюнет! Убеги от него попробуй! Может револьверами попробовать? Про то в книге ничего не сказано… А вдруг, только раззадоришь зверюгу?

Однако нужно что-то делать. Мысленно пожелав занёсшему его в гиблое место змеёнышу сожрать сегодня на обед самую костлявую корову, Ратибор обнажил оружие. Проверил заряды. Приготовился к внезапной атаке. Как говорится: кому повезёт — у того петух снесёт… Ратибор поморщился при мысли о несущихся петухах, глянул на своего противника.

В поведении василиска что-то изменилось. Ещё, мгновение назад, мирно дремавшее на верхушке холма чудовище подняло голову и всматривалось в ту сторону, откуда пришло. Бугры мускул напряглись, из раскрытого клюва то и дело выскакивал раздвоенный язык. Василиск что-то услышал. У всадника появилась надежда, что василиск учуял добычу и может быть удастся избежать схватки, успех которой вызывал большое сомнение.

В эту секунду на холме мелькнуло что-то очень маленькое и очень стремительное. Глаза чудовища вспыхнули, из клюва вылетел комок шипящей пены. Извиваясь всем телом, василиск, прополз мимо камня, за которым укрывался всадник. Следом за чудовищем, чуть ли не хватая его за хвост, мелкими, но очень острыми зубками, неслась ласка.

Изумлённый Ратибор наблюдал, как непримиримые враги скрылись за ближайшем холмом. Раздался чудовищный вой. Судя по всему, отважная ласка весьма чувствительно прихватила отпрыска чёрного петуха. Всадник поспешил уйти подальше от места схватки. Он был всей душой на стороне храброго зверька, но ему не хотелось оставаться здесь, в случае, если на помощь василиску придёт кто-либо из сородичей. В конце концов, ни в каждую же драку ввязываться!

Мёртвая полоса закончилась неожиданно: Ратибор перевалил через очередной холм и перед его глазами раскинулся изумрудный ковёр. Всадник оглянулся — за спиной картина схожая с Миром, когда, по словам жрецов, коварная Экология разрушила цивилизацию Древних. Самым отрадное зрелище, конечно, ленточка дороги, убегающая к горизонту. Зря, выходит, змеёныша ругал…

Дорога, она как река — хочешь, не хочешь, а к людям выведет, рассуждал всадник, устремляясь к полоске, где небо встречалось с землёй. Вот только что за народ здесь обитает? Иной человек пострашнее василиска будет. Василиску, ему от природы выпало зло сеять. Таким уж уродился — ничего не попишешь. Или волк, скажем… Коли родился с клыками, то уж поневоле душегубом прослывёшь. С человеком посложнее будет… То ли посмеялся Творец, создавая подобие своё, то ли перемудрил в чём-то? Однако так вышло, что люди с виду вроде и одинаковые: руки, ноги, голова — два уха, а вглубь коли глянуть: один — беспомощнее ягнёнка, другой — злее любого хищника, третий, вообще, сродни падальщику. Вроде, как и не одни и те же создания. Ещё одно понять непросто: тянется человек к себе подобным — оно и понятно вместе прожить легче. Только чаще как получается? Как на хорошее дело: мост построить, дорогу проложить, вдовам всадников хаты подправить, чуть ли не кнутом сгонять нужно. Зато бока чужаку намять, изгоев выгнать, или порушить что, здесь уж никого звать не надо — сами сбегаются.

Вскоре сомнения Ратибора должны были или подтвердиться, или разлететься в пух и прах — после очередного холма, из-за горизонта вынырнул частокол какого-то поселения. Ограда, заметил Ратибор, хотя и невысокая, но поставлена добротно, из хорошего дерева. По углам сторожевые башенки, внизу ров — ещё один плюс строителям. Мост и ворота широкие, значит городишка торговый — проще будет миновать стражу.

Ступив на мост, Ратибор поморщился — вонь стояла невыносимая. За отсутствием поблизости рек и речушек ров заполнялся городскими стоками. С одной стороны, тем, кто дома или мастерские поблизости от городской стены поставил, удовольствия мало, особенно когда ветер со стороны рва. Зато и осаждающим неудобство — зловонную жижу форсировать, не через реку переправляться — какую угодно заразу подцепишь, это если ещё забыть про мириады пиявок и разных червей, да ещё наверняка дно кольями утыкано или бороны вверх зубьями разложены…

— Куда прёшься, мурло?! — громыхнуло из башни над воротами.

— В город я… — желание пристрелить грубияна нестерпимо, однако Ратибор сдержался. Может здесь обычаи такие?

— Вижу что не из города, дурень! — из бойницы высунулся краснорожий мужик. — Чего ты в городе забыл-то?

— По торговым я делам… — всадник порадовался привычке перед входом в поселения укрывать револьверы под плащом. Обладатели таких вот свекольных физиономий начинают бить копытом при виде другого мужчины с оружием. А вот на смирного и простоватого торговца, наверняка не обратят внимания…

— Чего продавать-то будешь — вошь на аркане?! — заплывшие глазки недоверчиво прощупывали Ратибора. — Где твои товары?

— Товары в городе, — придурковато улыбнулся всадник. — При батюшке. Он Кирея взял с собой, а тот подрался с парнями местными. Я всегда с батюшкой в город прошусь, а он Кирея берёт. А Кирей он такой. Он при батюшке смирный… А как…

— Погоди, — голова исчезла, через минуту бочкоподобный стражник стоял рядом с Ратибором. — Так ты не новойаркский?

— Хуторские мы… Кирей тот завсегда в город с батюшкой, а я сиди и сиди… Кирей потом и дразнится…

— Заткнись ты со своим Киреем. Платить надо за проход.

— Батюшка-то Кирея за драку домой прогнал, — бормотал Ратибор, похваляясь тридцатью двумя зубами. — Меня позвал. Ратка, говорит, хоть и на голову слабоват, да смирный. Кулаки чесать не будет. А я у батюшки коня попрошу, деревянного… Настоящего Кирей отнимет. А…

— Заткнись! — взревел охранник.

Ратибор отступил на пару шагов, изображая испуг, даже рот ладонью прикрыл для достоверности.

— То-то, — громила погладил пузырь живота, пощупал массивную золотую цепь на бычьей шее. — Это, — он указал на ворота, — не хутор, а город Новойарк, чтобы сюда войти надо заплатить. Понимаешь? Есть у тебя деньги?

— Денежку батюшка дал, — Ратибор с идиотской улыбкой принялся шарить по карманам. — Как покос был, он мне говорит — помолчи Ратка. А чего мне молчать? Он, говорит, денежку дам. Я и помолчал. Аж до самого вечера… Вот моя денежка! — всадник сунул под нос стражнику серебряную монетку. — Сверкает!

— Давай сюда и проходи, — глазёнки верзилы сверкнули.

— Моя денежка! — Ратибор, сдерживая смех, зажал монету в кулаке.

Лицо стражника побагровело. Отнять серебро у дурня — плёвое дело. Если бы он только не заорал. Проснётся напарник — дели на двоих. Ещё чего доброго потом Дону стуканёт… Не отмажешься!

— Как хочешь, — верзила неуклюже попытался изобразить равнодушие. — Мне-то и не нужна твоя денежка вовсе. Проку-то от неё… Тьфу!

— Сверкает! — возразил Ратибор.

— Разве что… — толстые губы сложились в благодушную улыбку, верзила воровато оглянулся. — Я бы пропустил тебя — только вот батюшка твой велел монетку у тебя взять. Вчера подходил…

— Зачем? — всадник мысленно обругал себя за слишком уж рассудительный для дурачка вопрос.

— Нууууу… — стражник задрал голову к небу.

— Батюшка хороший, — Ратибор поспешил исправить оплошность. — На!

Серебро растворилось, коснувшись мясистой ладони стражника.

— Вот и молодец! — верзила втолкнул мнимого дурачка в городские ворота. — Теперь иди, ищи батюшку. И молчок обо всём — так батюшка велел.

— Батюшка хороший, — всадник застыл на месте. — А Кирей дразнится…

— Хороший, хороший, — верзила настойчиво толкал его прочь от ворот. — Иди к нему побыстрее. И про монетку никому…

— Никомууууу, — закивал Ратибор, сворачивая за угол ближайшего дома.

Проскочив пару улиц, всадник дал волю чувствам. Он хохотал до тёмных кругов перед глазами. Верзила страшился брать взятку, но всё же перед серебром не устоял. Пусть теперь подрожит до конца смены, ожидая мнимого батюшку, пришедшего заступиться за придурковатого сына!

Насмеявшись вволю, Ратибор огляделся — город, как город. Не столица конечно, но и маленьким не назовёшь. Судя по словам стражника, зовётся Новойарком. Это же, интересно, в каких краях? Хотя, после подземных залов гадать куда занесло — дело бесполезное. Главное след Мериддина схватить!

Рассудив, что самую подробную информацию лучше добывать в пивнушке, всадник отправился на поиски питейного заведения. Четверо встретившихся прохожих, подозрительно оглядев незнакомца, указали дорогу к трактиру с чудным названием «Общепит».

Авангард пивнушки, Ратибор обнаружил за несколько улиц до места расположения вышеуказанного заведения. То и дело по дороге попадались подвыпившие кампании или отдельные горожане. Всадник миновал огромные контейнеры, в которых наряду с позабывшими о природной вражде кошками и собаками копались отвратительного вида побирушки, вышел к двухэтажному бревенчатому дому, на фронтоне коего красовались огромные кривые буквы — «ОБЩЕПИТ».

Веселье начиналось прямо во дворе. Заботливый хозяин уложил на землю по четыре толстых бревна, в центр образовавшихся прямоугольников установил по массивному чурбаку. Почти импровизированные столики заняты гуляками, мало походящих на добропорядочных горожан.

«Долу бы эта идея понравилась, — думал всадник пробираясь между заливающим в себя хмельное народом. — Прибыль-то какая! Хотя и головной боли, наверное, хватает. Ну, как весь этот сброд, перепившись, начнёт буянить? Камня на камне не оставят!»

Ратибор заметил, как с другой стороны двора ко входу направляется человек, разительно отличающийся от пьянствующей массы.

Незнакомец одет в лёгкую кольчугу-безрукавку, из-за спины его выглядывают, перекрещиваясь, приклад самострела и рукоять секиры, у пояса теснилятся метательные ножи.

Ратибор мог дать голову на отсечение, что и за голенищами сапог незнакомца отнюдь не пусто. Не менее всадник был уверен и в том, что воин готов пустить в ход весь арсенал без малейшего колебания. Не сомневались, судя по всему, и многочисленные гуляки. Орда расступалась перед грозным воином, освобождая путь к дверям пивнушки. Слишком пьяных или слишком медлительных не успевших отойти, незнакомец хватал за шиворот и откидывал в сторону. Хмельное стадо начинало роптать — рука воина опускалась на рукоять ножа. Толпа умолкала…

Ратибор позавидовал незнакомцу: самому то и дело приходилось терпеть толчки и натыкаться на пьяниц. Стиснув зубы, всадник пробирался к воину. Не только желание воспользоваться проложенной дорогой влекло его — незнакомец как две капли воды походил на бурзумца. То же обветренное лицо, те же синие глаза, те же цвета спелой пшеницы рассыпавшиеся по плечам волосы.

Человек похожий на северянина заметил всадника. Он остановился, быстро повернулся в сторону сгрудившихся по правую руку гуляк, не медля ни секунды, выдернул из дышащей перегаром массы трёх синеносых мужичков и откинул их в сторону.

— Не сочти себя обязанным, добрый человек, — василькового цвета глаза скользнули по всаднику. — Я думаю, моя услуга не будет лишней.

— Спасибо, — оказавшись рядом с воином, Ратибор заметил, что тот, хотя и одного с ним роста, но смотрит по-особому, сверху вниз.

— Не стоит, — светловолосый махнул рукой. — С этим сбродом по другому нельзя, — заявил он идущему рядом всаднику. — Заклюют. А ты даже оружие зачем-то спрятал. Наверное, без приглашения Дона в город явился? Уж, не со внешних ли границ?

— С хутора я, — Ратибору не понравилось высокомерие незнакомца и особенно то, что тот заметил укрытые револьверы.

— Пусть будет хутор, — ухмыльнулся воин. — Дело твоё…

— Меня зовут Ратибор, — всаднику стало неловко за обман.

— А я Беовульф, — представился светловолосый, распахивая дверь пивнушки. — Проходи, хуторянин, — на его губах снова появилась усмешка.

Ратибор ничего не ответил, хотя надменный незнакомец уже его раздражал.

— Кошелём особо не тряси, коли он у тебя имеется, — предупредил Беовульф напоследок, и направился в дальний угол пивнушки. Там он без особых церемоний выкинул из-за столика двух пьянчужек, расположился на скамье, всем своим видом показывая, что мест больше нет.

Ратибор предпочёл не подражать новому знакомцу, тот, судя по всему, человек в городе известный и с определённой репутацией, всадник здесь задерживаться, не собирался, авторитет среди гуляк ни к чему. Хотя, Сиггурд любил говаривать, что настоящему мужчине должно любую кампанию под свою дудку заставить плясать. Но здесь ни тот случай… Ратибор размышлял так, пробираясь между тесно расставленными столиками. Дух в помещении стоял тяжёлый. Запахи хмельного пойла, подгоревшего масла, кислой капусты и давно немытых тел слились в единое, с позволения сказать, благоухание, которому под силу свалить человека, чей нос не привык к подобным ароматам.

В тёмном углу, Ратибор разглядел перевёрнутый ящик и чурбачок рядом с ним. Пока за это подобие стола не приземлился зад какого-нибудь пьяницы, всадник поспешил занять уединённое местечко. Оглядеться, выбрать наиболее болтливую и наименее агрессивную ватагу, подсесть к ним, угостить и осторожно начать расспросы. Если Мериддин посещал Новойарк, то память о нём осталась.

— Пиво, медовуха, брага? — отрок подскочил на удивление быстро.

Заказывать чего-нибудь Ратибор не собирался. Серебра не так уж и много. С другой стороны, подозрительно будет выглядеть чужак за пустым столом, в заведении, где льётся рекой хмельное, и стоят горы закусок. И так сидит в тёмном углу белой вороной. Пьянство — дело коллективное. А если не закажет ничего? Хозяин может и скандал устроить.

— Кусок жареного мяса и кувшин пива, — потребовал всадник.

Отрок исчез на несколько секунд, объявился, выставив перед Ратибором деревянную миску со шматком мяса и кривобокий кувшин с шапкой пены. Наблюдая за окружающими, всадник подцепил мясо ножом и, не глядя, попытался откусить кусочек. Зубы Ратибора увязли в чём-то похожем на горелую резину. Выплюнув гадость, которую отрок имел наглость назвать мясом, всадник хотел глотнуть пива, чтобы избавиться от мерзкого привкуса. Ратибор сдул пену, и его чуть не стошнило — на поверхности пива мирно плавали белёсые предметы, кои имеют отношение к продолжению рода мух, но ни коим образом к процессу пивоварения.

— Ты что мне принёс?! — всадник поймал проходящего мимо отрока за рукав.

— Что заказывал, — мальчишка удивлённо смотрел на Ратибора. — Жаркое и пиво.

— Этому жаркому десяток лет! — возмутился всадник. — Зубы сломаешь!

— Всего-то неделя! — обиделся отрок. — И нечего так орать — другие просить начнут, а у нас больше не осталось.

Настроение всадника было испорчено. И чего он забыл в этом притоне?! Походил бы по улицам, послушал разговоры, и то больше бы узнал!

— Я ухожу! — всадник поднялся из-за стола.

— А платить?! — вцепился в одежду отрок.

— За что?! — удивился Ратибор. — За пиво с опарышами?!

— Опарыши бесплатно, — заявил наглый мальчишка. — А вот мясо ты надкусил, теперь за него вдвое меньше брать придётся. Пену сдул. Знаешь, сколько на неё порошка уходит?

Можно конечно двинуть дерзкому отроку по уху и уйти, но Ратибор, во чтобы ни стало, хотел избежать конфликтов.

— Подавись! — он кинул на стол серебряную монету. — Чтобы вам всем сгореть!

— Заходите ещё! — парень услужливо поклонился вслед капризному посетителю.

Кляня на чём белый свет стоит и грязную пивнушку, и наглого отрока, и продающего чёрт знает что хозяина, Ратибор почти добрался до выхода. До двери оставался всего шаг, когда всадник обо что-то споткнулся и полетел на заплёванный пол. Соприкосновение колена с тёмными подгнившими досками вызвало весьма болезненные ощущения, на лбу, задевшем угол стола наливалась внушительных размеров шишка. Потирая ушибленные места, Ратибор поднялся на ноги, и тут же столкнулся лицом к лицу с разъярённым верзилой. Бритоголовый толстяк в цветастой рубахе оскалив рот полный металлических зубов, схватил всадника за шиворот и ткнул носом туда, куда всадник рухнул мгновение назад.

— Ты чего натворил, козёл, — вопил обладатель аккуратно обстриженной бородки. — Ты знаешь, сколько эти сапоги стоят?! Нет, урод, ты попал конкретно!

Ратибор смотрел на носок лакированного, судя по всему недешевого сапога, с едва заметной царапиной и в сердце его закипала ярость. Мало того, за отбросы содрали деньги, теперь ещё какой-то остолоп, выставивший в проход ноги, унижает княжеского всадника. Хватит! Видят боги, он пришёл сюда в надежде раздобыть кое-какие сведения о Мереддине, но раз местные людишки хотят драки — они её получат…

— Лох грёбаный! — продолжал заливаться толстяк. — Тебе за эту царапину век не расплатиться! Я тебя по миру пущу, урод! Ты у ме…

Удар локтем в промежность оборвал крикуна на полуслове. Заплывшее жиром тело сложилось пополам. Ратибор подивился, что в безобразной туше обнаружилась гибкость. Из горла скандалиста уже не вырвалось ничего, кроме писка крысы, прищемившей хвост. Не теряя времени, всадник ребром ладони рубанул по тому месту, где должна находиться шея. Сквозь всколыхнувшийся слой жира, Ратибор услышал хруст позвонка. Он хищно улыбнулся: коли не хотите жить в мире — получите сполна — и со всей силы саданул носком сапога в висок оседающего на пол толстяка. Волны пробежали по сотрясаемому судорогой телу — гуляка, обожавший скандалы затих навсегда. У него сегодня был не очень удачный день…

«Ну почему во всех пивнушках всегда всё одинаково?» — думал всадник, глядя как из-за ближайшего стола поднимаются копии только что убитого невежи. Драка предстояла не шуточная — в этих тушах всё-таки мышц значительно больше чем жира. Ратибор передёрнул плечами, готовый скинуть плащ и выхватить револьверы.

— Тихо! — услышал он спокойный голос. Нависшелобые головы на коротких шеях, медленно, чуть ли не издавая скрип, повернулись в сторону говорившего.

— Он Кита замочил, босс, — с трудом, словно перекатывая камни, заворочался язык одного из амбалов.

— Хорош, начальник охраны! Первый лох его кинул! Поди-ка сюда фраерок, — Ратибор увидел в щёлку между валунообразными тушами, что говорит худощавый смуглый юноша с огромными, чуть ли не девичьими карими глазами. — Я кому говорю?! — холёный палец упёрся в Ратибора. — Иди сюда, покойник!

Всадник понял, что обращаются к нему, горы мускулов расступились, освобождая подходы к юноше. Ратибор глянул на хозяина заплывшего жиром мертвеца. Одежда тёмная, из дорогой ткани, на пальце перстень с алмазом, волосы аккуратно подстрижены, смазаны чем-то приятно пахнущим, перебивающим зловоние царящее в пивнушке. На вид хлипковат, даже странно, что громилы ему подчиняются… Всадник сделал шаг.

— Ловко Кита уделал, — улыбка тронула тонкие губы. — Хотя попал конкретно. Вот это, — он указал на грозно сопящих верзил, — его друзья. Они тебя не простят. Очень мальчики расстраиваются, когда фраера братву мочат… Я вот думаю, может, мне за тебя словечко замолвить? А, фраерок? Тебя как зовут-то?

— Зовуткой, — буркнул Ратибор.

— Хамишь? — уголки губ юноши опустились вниз. — Сам напросился… Кончайте его мальчики.

Ратибор почувствовал как со всех сторон на него надвигаются горообразные тела. Кожей ощутил занесённые кулаки. Начинается…

— Минутку, Майк! — раздался знакомый голос. — Хочешь моего напарника угробить?

Всадник оглянулся и увидел за спинами громил Беовульфа.

— Какие напарники?! — тонкие пальцы юноши барабанили по поверхности стола. — Такого в договоре не было!

— Ну договор я ни с тобой заключал, а с Доном, — на лице светловолосого не дрогнул ни один мускул. — Отец, значит не настолько тебе доверяет, коли подробностей не рассказал…

— Не твоё дело! — Майк прищурился. — Какого хрена он здесь тогда быкует, напарник твой?!

— Быкует? — переспросил Беовульф. — Значит ведёт себя с достоинством, не позволяя себя оскорблять? Так это по-моему переводится? И зачем только Дон на учителей словесности деньги тратил? Паршивому ягнёнку любой корм не в прок…

— Ты пургу не гони! — возбуждённый юноша даже приподнялся из-за стола. — За базар кто отвечать будет?!

— В данном случае — базар, не место торговли, а недоразумение между спорящими сторонами? — уточнил воин. — Вижу что так, — продолжил он опережая возражения Майка. — Тогда лично я никаких недоразумений не наблюдаю. Пёс твой цепной сам на кулак нарвался. Это же надо умудриться — коротенькие ножки на ползала расставить! А если бы не мой товарищ споткнулся, а женщина беременная, или старик подслеповатый?

— Откуда здесь беременные бабы возьмутся?

— Это мелочи, а я рассматриваю вопрос в объёме. Вот и первая оплошка толстяка, а вторая — незачем на незнакомца с кулаками бросаться. В Новойарске-то он может любого пузом раздавит или слюной забрызгает. А паренёк-то мой, с дальнего хутора, во все тонкости не вник ещё. Видит на него мешок с жиром прёт — ну и выбил из него дури маленько. Не виноват же он, что твой начальник охраны целиком из дури состоял. Оную как повыбивали, он и затих… К тому же, Дон по вечерам любит поговорить со мной. О походах, о порядках новойаркских… Вот старик удивиться, когда прознает, что сын его любимый по притонам слоняется, да охрану на людей натравливает. Удивиться старик, клянусь Одином!

— Ладно, — прищур Майка не обещал ничего хорошего ни Ратибору, ни Беовульфу. — Забирай своего напарника, и не попадайтесь мне больше на узкой тропинке.

— Вот это дело! — улыбнулся Беовульф. — Пошли, хуторянин! — он дружески подмигнул всаднику. — Потолкуем, ха-ха, об урожае гороха на этот год… Хуторянин.

— А ты молодец, — похвалил воин, когда они оказались за его столом.

— Я убивать не хотел, — признался Ратибор. — Не рассчитал маленько.

— Я не про гору жира толкую. Он по заслугам получил. Я о том, что ты до последнего момента за оружие не хватался. У тебя под плащом что-нибудь огнестрельное?

— Револьверы.

— Я так примерно и думал. Хорошо, что ты пальбу не учинил… Неплохая у тебя выдержка… для хуторянина.

— Я из Подлунного княжества. Младший командир всадников, — Ратибору очень не нравилась усмешка, с которой Беовульф произносил «хуторянин».

— Вот это на правду больше походит, — рассмеялся светловолосый. — Я его, понимаешь, выручаю, а он небылицы рассказывает. Чувствуешь, как тебе сразу полегчало, какой груз с души свалился?

Ратибор пожал плечами.

— Я тоже считаю, что это всё чушь, — неожиданно согласился Беовульф. — Здесь, кто не врёт, тот долго не живёт. По мне уж лучше тяжесть на душе, чем лёгкость на плечах. Согласен?

Всадник повторил тот же неопределённый жест.

— Вижу, что согласен, — ответил за него светловолосый. — Всадники это какое-то воинское объединение? Скорее всего… разведка… Подлунное… Ничего не слышал о таком. Далеко это? Постой… Наверняка за внешними границами. Как же тебе удалось пройти? По твоему виду не скажешь, что много сражаться пришлось… Как-то тебе заставы удалось миновать — это и ежу понятно… А в наших краях забыл чего? Подзаработать решил? Не возражай! Зачем тебе ещё в эту дыру соваться? Только не говори, что за подвигами! Время героев давно кончилось, сейчас наёмники бал правят…

За время монолога, Ратибор не успел вставить не слова. Беовульф говорил быстро, чётко, не терпящим возражений тоном. Он ставил вопросы и тут же сам на них отвечал, жестом призывая собеседника к молчанию.

— … заставы ты прошёл, — продолжал тем временем Беовульф, — стражу на воротах тоже как-то проскочил, но в регистрационном приказе не бывал, потому, как тебе не выдали вот такую бляху, — воин показал на медный кружочек, приколотый к отвороту рубахи (Ратибор сперва принял его за амулет), — В принципе, ты чужак, незаконно проникший в вотчину Дона. Чуешь, чем это пахнет? Вижу, что пока нет. Объясняю: пусть ты будешь трижды наездником…

— Всадником, — поправил Ратибор.

— Неважно, — отмахнулся светловолосый. — Но если бы ты вынул револьверы, на тебя накинулся бы весь кабак. Это я ещё не учитываю того, что Майк — младший сын Дона. Из этого какой вывод? В нехорошую историю ты попал, парень. А если взглянуть пристальнее, то и я вместе с тобой. Потому мы принимаем следующее решение — ты мне рассказываешь всё, честно и без утайки, как и водится между сообщниками. Согласен? Вижу что согласен — другого выхода у тебя нет… Предупреждаю, если ты только подумаешь об обмане — я сразу же ухожу, а уж ты продолжай с Майком, то, что этот юноша называет базаром. Его громил ты наверняка одолеешь, но вот когда пьяная орда ринется защищать отпрыска всеми обожаемого Дона… Тяжеловато тебе придётся.

По наступившей тишине и внимательному взгляду голубых глаз, Ратибор понял — пришёл его черёд говорить. Он постарался, как можно короче описать Беовульфу историю своих приключений. В конце концов, всадник не совершил ничего постыдного, чтобы таиться от человека уже два раза приходившего на выручку.

— Как ни странно, я тебе верю, — подытожил Беовульф, когда Ратибор закончил рассказ. — Приврать-то ты, конечно, приврал… Не спорь! Всяк истину под себя искажает. Правда, всегда такова, какой мы её видим… Но в основном… Гм… В основном я тебе верю. Твои бы способности, да по нужной дороге. Долго ты ещё собираешься гоняться за Мериддином.

— Пока не найду.

— А что дальше?

— Отомщу!

— Допустим. А дальше?

— Там видно будет…

— Чушь. Детский лепет. Надо заранее знать, что ты будешь делать с тем, что желаешь приобрести. Ты жаждешь смерти чародея? Понимаю и всячески приветствую. Ты не знаешь, для чего она тебе нужна. Я смеюсь над тобой!

— Он сгубил моих близких. Уничтожил Родину.

— Глупость! Пора взрослеть, Ратибор. Песни скальдов и красивые саги хороши зимним вечером у тёплого очага и под добрый ковш пива. Каждый мальчишка понимает после первого же похода, что война не романтические бредни, а способ наживы и утверждения своего превосходства над всеми. И над врагами, и над соотечественниками. Боевая слава — красивая упаковка, позволяющая продать подороже свой меч. Оставим скальдам скорбь о возлюбленной и тоску по Родине — поговорим как воины. Что ты получаешь, убивая чародея?

Ратибор снова пожал плечами.

— Я так и знал, — кивнул сам себе Беовульф. — Бессмысленная трата времени и сил. Предлагаю тебе действительно пойти в мои напарники. Мне нужен человек прикрывающий спину, тебе — проводник по здешним местам. В накладе никто не остаётся.

— Я не могу…

— Я так и знал, — Беовульф не огорчился и не обрадовался. — Ты ещё не отказался от идеи изменить Мир в одиночку. Прискорбно, но ничего не поделаешь. Все мы через это прошли…

— Позволь один вопрос.

— Только не о том, где я прячу свои сокровища.

— Нет. Почему ты дважды выручил меня?

— У меня есть свой кодекс — если один против многих, то я на его стороне. Ты сейчас подумал, что это благородство и бескорыстие? Не спорь, вижу, что подумал. Всё гораздо проще — это мой каприз с одной стороны, боевая слава — с другой. К тому же очень приятно окунуть носом в навоз любимого сыночка Дона.

— Кто такой этот Дон? Князь?

— Значит так, — Беовульф, прищурив один глаз, что-то подсчитал в уме. — Одно из правил моего кодекса гласит следующее — принялся выручать, не бросай на полдороги. У меня есть немного времени. Я тебе коротко расскажу о месте, куда ты попал, потом выведу из города. Договорились?

— Спасибо.

— Вот только не надо слёз благодарности и трогательных объятий. Скажем так — я на время позволяю себе быть таким, каким меня представляют скальды. Слушай! — он схватил за ухо проходящего мимо отрока. — Пива моему напарнику из дубовой бочки, что в подвале, а не из помойного ведра. Ясно?!

— Ясно, — пропищал отрок.

— Здесь отличное пиво подают, — сообщил Беовульф.

— Уже в курсе… — усмехнулся Ратибор.

— Ты о фирменной бурде? Я видел, как у тебя физиономия скривилась, когда пену сдул. Я ещё гадал — решишься отхлебнуть или нет? Не волнуйся, мне эту гадость не подсунут.

— Такие помои и свинья пробовать откажется.

— А вот они не отказываются, — светловолосый бросил взгляд на забитый народом зал, — даже в долг просят. Они и протухшую мочу лакать будут, лишь бы мозги задурить. Быдло!

— Ну не все же…

— Все, — отрезал Беовульф. — Все до единого! Ненавижу двуногих скотов! Я вот всё гадаю, как это случается, что прекрасные девушки превращаются в похотливых бабёнок, а благородные юноши либо в пьяниц, либо в рабов кошеля?

— Ну не… — попытался возразить Ратибор.

— Все до единого! Не спорь! Поживёшь с моё — убедишься! Человек — самое мерзкое животное!

— И ты?

— И я. Только мерзость моя попривлекательнее выглядит. Снаружи… нутро такое же гнилое, стремления те же — мягче спать, слаще жрать, кошель потуже набить, да побольше девок в постель затащить. И ты таким же станешь! А не станешь — значит, дурак ты прекраснодушный и больше ничего!

— Но можно…

— Нельзя! Ты вот за чародеем сломя голову несёшься, думаешь — какой я благородный мститель! А поближе глянем — за девчонку мстишь! За невесту свою! И всё! Так чем ты от наёмника Беовульфа отличаешься?! Я, может, в твои годы от трона конунга отказался, в бой с чудовищами рвался! Хотел добро творить! Кому это добро нужно? Им?! — воин окинул взглядом пьянствующих горожан. — Не был я в твоём Подлунном, но уверен народец там точно такой же! Он везде одинаков! И за них ты мстишь?! За скот в человеческом обличье?! От зла их хочешь избавить?! Да для этого каждому из них надо глотку перерезать, потому что основное зло в них самих, а не в каком-то дряхлом колдуне! Ты ему спасибо сказать должен! Погоди спорить! Верю, девчонка твоя красивой была. Верю, было у вас какое-то чувство, которое скальды любовью зовут, а я дурью! Так и скажи спасибо Мериддину, что в тебе всё это сохранилось! Молчи, говорю! Я ещё не закончил. Поживи ты подольше при дворе, и узнал бы, как государственные дела стряпаются, как должности получаются, как неугодные рты закрываются… Ты тогда вряд ли бы скорбел о гибели княжества! А с девчонкой знаешь, как вышло бы? Может, и счастливы вы были бы… пару месяцев. А потом? Потом у одних соседей — мясо в щах жирнее, у других — дом богаче, у той купчихи — сундук с платьями больше, а у этой боярыни — шкатулка с драгоценностями объёмистее. Ты бы сперва терпел, старался бы как-то урезонить, потом бы рукой махнул, начал бы приворовывать, мародёрствовать, лишь бы твоя красавица не ныла да до тела своего тебя бы допускала… А время-то идёт. Это я ещё помалкиваю о таком варианте, что тебя пристукнули бы в каком походе, или ещё хуже — покалечили. Дослужился ты до десятников — силы в тебе ещё много. Глядишь на свою красавицу, а она уже расползлась как квашня, рожа морщинистая, нос багровый, потому как от безделья к бражке пристрастилась. Вместо страстно горящих глаз — водянистые зенки, сводившая с ума грудь свисла до самого пояса, вечно мокрые под мышками рубахи, вечный запах пота и вечное нытьё об отданной тебе молодости. Где же прежняя любовь? Теперь ты ненавидишь сварливую бабу, когда-то приведённую т в дом. Мечтаешь от неё избавиться. Сам идешь к колдуну…

— Замолчи!!! — Ратибор саданул кулаком по стулу. — Заткнись! Не доводи до греха!

Отрок, принесший пиво, выронил кувшин. Беовульф ловко подхватил посудину. Поставил на стол.

— Чего уставился?! — прикрикнул он на мальчишку. — У нас разговор серьёзный. Пошёл прочь!

— Я пойду, — Ратибор встал из-за стола. — Спасибо за выручку, — он одарил Беовульфа холодным взглядом. — За науку…

— Сиди! — нога светловолосого дёрнулась под столом, край скамьи ударил всадника пониже колен, сам того не хотя он оказался за столом. — Видишь, какая неприятная штука — правда? Конечно, мне надо бы посочувствовать тебе, восхититься твоими квестами, охаять чародея… ты меня сразу бы другом обозвал. Пили бы мы с тобой до утра, а потом бы разошлись в разные стороны. Я бы так и поступил, если бы не взялся тебе помочь. Тебя когда драться учили, пряниками угощали и учёными разговорами занимали?

— Больше пинками награждали, — всадник пригубил пиво, немного успокоился.

— Зато ты вон, какого верзилу уложить сумел, — Беовульф кивнул в сторону стола, где недавно пировал покойный Кит. — Значит, пинки пошли на пользу. Я тебя сейчас тоже драке обучаю. Только не кулачной…

— Ты чем-то похож на Сиггурда, — признался всадник.

— Мы, северяне, народ суровый. Жизнь заставляет… Не о том сейчас речь. Я говорил не для того, чтобы тебя обидеть, а чтобы ты уяснил — иногда лучше потерять, чем получить желаемое. Поймёшь, когда чародея к праотцам отправишь… Чем больше у человека иллюзий, тем дольше не становится он человеком. Если считать за род людской всё это быдло, — Беовульф третий раз за время разговора обратил взгляд на гуляк. — Ну, по тебе видно — ты ещё не скоро к нашей кампании присоединишься. Я, может, даже и завидую тебе. Представляешь, в окрестностях василиск объявился: так вместо того, чтобы выйти на бой с чудищем, эти уроды целыми днями пьянствуют, чтобы не страшно было, когда василиск до города доползёт… Хотят сдохнуть и сами того не заметить.

— А ты?

— Что я? Мне за сражение с чудовищем никто не платил! Я сегодня в Новойарке, завтра ещё где-нибудь. Мне на его судьбу глубоко наплевать.

— Я видел василиска. Его ласка прогнала.

— Жаль. Одним гадюшником бы меньше стало. Всё бы воздух на время очистился. Ладно, хватит о приятном. Пора полезным заняться. Время поджимает. Тебе до захода надо город покинуть. Слушай и не перебивай.

Начну с того, что я бывший конунг датов. Наслушался саг да песен и решил, что только так жить и должно. Налоги с карлов и ремесленников снизил, откупную для рабов, вообще смешной сделал, хотел даже свеонский обычай ввести, чтобы по отцу вольность переходила, а не по матери. Коли поход воинский — старался избежать грабежей и насилия, только откупом ограничивался. Дружинники у меня за спиной посмеивались, кое-кто к другим конунгам лыжи навострил. Я же по наивности мечтал, что смогу народ убедить в преимуществах справедливого и благородного жития. По той же причине ринулся во владения соседнего конунга. В тех краях лютовало чудовище Грендель, с ним-то я и решил сразиться. О моей победе все скальды поют. Неужто не слыхал? Значит, услышишь ещё…

Конунг в мою честь пир закатил. Да во время застолья шепнул, что мол, зря я Гренделя порешил, надо было помять бока чудовищу да и отступиться. Грендель тот пользы больше приносил конунгу, чем вреда. Простолюдинов напуганных чудовищем легче в узде держать, налоги увеличивать, вроде как на вооружение и усиление дружины.

Не успел я возмутиться, как прибегает перепуганный стражник с вестью, что великанша-ведьма — мать Гренделя — к стенам замка подошла, хочет за сына поквитаться. Я за меч и к воротам. Успел краем уха услышать, как конунг следом за мной отряд посылает с приказом — не должен молодой конунг датов живым вернуться. Одолеет, мол, ведьма — такова воля богов, победит Беовульф — сами знаете, что делать…

Бой был тяжёлым. Великанша утащила меня в свою пещеру. Там я всё-таки изловчился и прикончил отродье… Помнил, однако, что на выходе меня ждёт… Можно конечно и конунговых холуёв к праотцам отправить, и самого негодяя уму разуму поучить. Да только не стал я этого делать… Словно пелена с глаз упала… Вспомнил я и смешки за спиной, и красноречивые жесты простолюдинов, коим я пытался жизнь облегчить и понял, что в этом мире гораздо нужнее живое чудовище Грендель, чем наивный герой Беовульф. От героев хлопот слишком много… Переждал я пару недель в той пещере. Чтобы народ не сунулся, я выл страшным голосом, мечом о щит стучал… Пошли слухи о том, как я прикончил ведьму, но и сам умер от полученных ран, и теперь, мол, каждую ночь наши призраки сходятся в вечном бою. Конунг-предатель оплакивал своего молодого друга, устроил поминальный пир, заодно новый налог ввёл — на воздвижение погребального камня на месте гибели героя. Герои — когда мёртвые — не меньшую пользу приносят, чем живые чудовища.

Я же забрал сокровища, что ведьма со своим отпрыском скопили, и безлунной ночью отправился к границе своих владений. Конунгом датов уже стал мой дядя. Он, конечно, скорбел по безвременно усопшему племяннику, но при этом не забыл разослать во все концы вооружённых людей, которые хватали и заковывали в цепи любого, кто хотя бы немного походил на меня. К тому же он успел совершить успешный набег, где позволил дружине хватать всё, что приглянётся. Моего воскрешения никто не желал…

Я узнал истинную сущность рода человеческого и посвятил себя его частичному уничтожению. Естественно за хорошую плату. Не буду описывать цепь событий, что привела меня в здешние края, перейдём непосредственно к ним самим. Ты слыхал о Девяти Мирах?

— Знакомый волхв говорил, что их значительно больше.

— Может быть. Меня, по правде сказать, сие мало интересует. Качества дерьма не улучшается от его количества… Впрочем, надо признать, что и не ухудшается. Дерьмо оно и есть дерьмо… Так вот, места вроде этого — приграничная зона меж Мирами. Попасть сюда трудно, выбраться почти невозможно. Сюда из граничащих Миров чего только не попадает, перемешивается между собой и получаются всякие василиски, грифоны, единороги и прочие чудеса. Я думаю и приятель мой давний — Грендель — со своей мамашей из этих мест.

— Ты же говоришь — выбраться невозможно, — напомнил Ратибор.

— Почти, — уточнил Беовульф. — К тому же они хоть и необычные, но всё же животные, а зверю лазеечку завсегда проще найти, чем человеку.

— А люди как сюда попали?

— Так же как ты.

— Я на змее прилетел, — признался всадник.

Беовульф удивлённо посмотрел на собеседника, вдруг расхохотался:

— Ай да хуторянин! Признаюсь, утёр мне нос! Я-то думал, что ты, гоняясь за Мериддином, прослышал о драконе, что огненным дыханием посевы жжет или о похотливом кентавре, который купающихся девок да пасущихся кобыл бесчестит, и решил чудовищ к порядку призвать, заблудился, выпал из внешнего Мира. Я ещё и удивлялся — как это тебе заставы удалось обойти?! Ты вместо того, чтобы голову дракону рубить, под седло его! Ловко! Не завидую я тому чародею!

— Мне озёрница помогла, — смутился всадник. — Мы вроде как помолвлены…

— Опоньки! — от избытка чувств Беовульф хрястнул дном деревянной кружки по столу. — Он ещё наяду соблазнил! И помалкивает! Ягнёнком прикидывается! Ай да хват!

— Случайно всё вышло, — Ратибору не нравилось внимание сидящих за соседними столами. — И не было у нас ничего. Отобедали вместе и всё.

— А вот об этом помалкивай, — внезапно посерьёзнел Беовульф. — Ты думаешь, я зря разорался. Ты мой напарник — это раз. О похождениях твоих кто-то что-то услышал, чего не понял — то придумает, драку твою с Китом видали. Перед тобой теперь этот сброд хвостиком вилять будет. Пока слабинку не покажешь. Тогда сразу разорвут. Не знаю как в ваших кабаках, но здесь порядок такой: в кармане у тебя грош — говори, что дома сундук золота, забеременела дворовая девка, тверди, что от тебя, налетел спьяну на дверной косяк, набил шишку, рассказывай, что с сотней разбойников сцепился. Станешь своим парнем.

— Я здесь задерживаться не собираюсь.

— А в других кабаках думаешь по иному? Хочешь след чародея найти — умей разговор поддерживать, который мужским называется… Ладно, отвлёкся я, слушай дальше. Я ведь не зря про змея тебя спросил… Чудовища здешние нет-нет да оказываются во внешнем мире. Ну, там с перепугу да по дурости начинают бедокурить — скотину изводить, девок похищать… Естественно, слухи о злодеяниях быстро по земле расходятся. Тут-то и собираются беспутные герои, вроде нас с тобой, мечтают извести супостатов. Некоторые из таких далей приходят… Подумать страшно. Зачем только неизвестно? Они, видите ли, защиту границ и обустройство государства за подвиг не считают! Им надо во что бы то ни стало дракону голову снести или великану зубы повышибать!

Ну, соберётся этих героев тьма, а чудовище-то одно, да и то, по правде сказать, трусливое — прячется от оравы вояк до последнего… Однако, рано или поздно, но кто-нибудь зверюгу выслеживает, потом давай повсюду о своём подвиге трубить. Остальным-то что прикажешь делать? Стыдно уходить, не солоно хлебавши. Вот и начинают туда-сюда рыскать — искать приключений на свою голову. А приграничье, надо сказать, место особое — один шажок неверный и всё, застрял меж мирами… Так здесь и объявились люди. Освободили пленниц, коих драконы в пещерах держали… Вот тоже чудное животное; ворона, например, всякие сверкающие штучки в гнездо тащит, а этот девок зачем-то умыкает. Набьёт полную пещеру, привалит камнем и позабудет… Ну герои девок тех освободили, переженились, сперва каждая семья, каждый род сам по себе был, потом объединялись, роднились… Вот так и появилось меж Мирами несколько городков, кои сами жители форпостами зовут…

— Они все потомки героев? — теперь Ратибор обвёл взглядом пьяную толпу.

— А по-твоему герои из другого мяса сделаны или иначе своих жён любят? — усмехнулся Беовульф. — И на доброй яблоне гнилые плоды бывают. Это же всего-навсего люди… Материал паршивый!

— А сам-то ты?

— Я здесь недавно… Десяток лет. Плодиться и размножаться не собираюсь, если ты об этом. Сейчас меня Дон нанял… Его последнее время очень уж начал доставать Горбун с соседнего форпоста…

— Так ты…

— Наёмный убийца и вообще человек для щекотливых поручений.

— Ты ещё меня в напарники звал! — возмутился Ратибор.

— За умного человека принял, — развёл руками Беовульф. — Вижу, ошибся… Сюда, по-видимому, никто, кроме героев не попадает.

— Я пойду.

— Погоди, — Беовульф бросил на стол золотую монету и последовал за всадником. — Я же тебя обещал вывести.

— Как-нибудь сам…

— Как-нибудь дома осталось, парень. Здесь меня слушай, если конечно в живых хочешь остаться и чародея своего пристукнуть.

— Что же тебе за корысть такая в этом?

— Мне никакой, а вот тому пареньку, который с Гренделем бился, есть какая-то. Такая, что я и сам не понимаю…

… знаю, как вы, служилые, к нашему ремеслу относитесь, — продолжал светловолосый, когда они отошли подальше от кабака. — Тати поганые. Псы продажные. В чём-то вы и правы… Но сам посуди, кто такие Дон и Горбун.

— Князья, наверное? — предположил Ратибор.

— Князья! — рассмеялся Беовульф. — Только не коронованные! Майка видал? Копия папаши. Только дури ещё много в парне! Дон — торговец! А знаешь, что продаёт? Дружбу! Свою дружбу! Приди к нему простолюдин с горем — Дон не откажет. Купцы его расположение ценят. А те, кто не хочет со стариком дружить, вечно в беду попадают — то лавка сгорит, то грабёж случится… Чиновники опять же в очередь к Дону выстраиваются… Он никому не отказывает, со всеми дружит… И цена его дружбы не особо великая — маленькая услуга в нужный момент… Понимаешь, о чём я? И Горбун такой же! Так почему же мне каждого из этих упырей не пристукнуть?! Да ещё на их собственные денежки!

— Тебе виднее…

— Вот именно. Только не обо мне сейчас разговор. Ты не думай, что я в твои силы не верю… Ты парнишка ловкий… Я другого опасаюсь… Здесь у нас из разных Миров много чего намешано, но на единственное строгий запрет — на огнестрельное оружие. Я и побоялся, коли Майк тебе отомстить вздумает, ты за револьверы ухватишься…

— Неужто ты думаешь…

— Вот именно про это я и не думал.

— Или считаешь…

— Конечно, не считаю.

— Тогда почему…

— Потому что Майк жалит наверняка! Увидит твои револьверы, из кожи вылезет — себе такие же добудет. Вооружит своих приятелей. Мальчишка давно мечтает Дона на покой отправить…

— Ты вроде о том же самом недавно толковал, — напомнил Ратибор.

— О том, да не о том. Дону давно пора в лучший мир отбыть, но не таким способом. Нужно, чтобы между его родом и приятелями Горбуна война разгорелась. Это раз. Теперь об оружие. Если плюющиеся огнём палки попадут в лапы местного сброда — случится катастрофа. Потому, между здешними воинами заключён негласный договор — не использовать оружие других Миров. Пьяная поножовщина тоже зрелище малоприятное, но всё же гораздо лучшее, чем трусливое стадо с огнестрельным оружием в руках…

— Чёрт возьми! — восхитился Ратибор. — Как у вас тут всё сложно организовано и продумано! А на первый взгляд — полный бардак!

— Любое государство — тщательно спланированный бардак, парень. Уж поверь бывшему конунгу.

— Стоять! — увлечённый разговором всадник не заметил, как они оказались в безлюдном переулке. Беовульф выдернул из земли куст по виду не отличающийся от прочих и указал Ратибору на темнеющий в земле провал. — Тебе сюда. Выйдешь прямо за городской стеной.

— Спасибо…

— Только целоваться не лезь.

— Может…

— И мне с тобой? Староват я уже, парень для бескорыстных подвигов. Понял бы это раньше — здесь бы не застрял. Всё! Лезь, и словно не было тебя! Морлоков опасайся! Да! Чуть не забыл! Слыхал я о Святилище, попробуй там своего чародея поискать… Удачи, сынок!

— Спасибо, Беовульф! Прощай, Сиггурд! — последнее он произнёс вполголоса.

Ратибору казалось, что он уже во второй раз оставляет своего наставника в месте, где тому суждено погибнуть. Хотя, сам северянин ни раз говаривал: жизнь — болезнь опасная, чаще всего смертью заканчивается. Пусть удача сопутствует светловолосому наёмнику во всём, что бы он ни задумал, такие о плохом никогда не думают… От нахлынувших чувств у Ратибора выступили слёзы. Чёрт возьми! Слишком часто они заявляют о себе в последнее время! Ни зря Беовульф, как мальчишку, довёл до самого подземного хода! Он бы и сюда полез, коли не занят бы был! Стыдно, господин всадник! Расклеился! Действительно, чуть целоваться не полез!

Из потока самобичевания Ратибора вырвала рука, покрытая белёсой шерстью, возникшая перед самым носом всадника. Памятуя, о словах Беовульфа про огнестрельное оружие, Ратибор, схватил волосатую пятерню, что есть силы, саданул о колено, тут же, упав на землю, заехал носком сапога туда, где примерно находилось лицо, скрывающегося в темноте обладателя слишком уж игривых ручек. Хруст костей и верещание, которое никак нельзя было назвать выражением восторга, сообщили о том, что удары достигли цели.

— Пролетарии всех стран соединяйтесь! — из темноты возникло обезьяноподобное существо. — Вы поведёте нас наверх!

— А жениться не надо? — всадник помнил опыт общения с озёрницей.

— Если вам это нужно, то, пожалуйста, — заявило похожее на человека создание. — Веками мы прозябаем под землёй, создавая материальные ценности! Вы победили начальника штаба! Теперь вы поведёте нас наверх! Позвольте представиться… Робеспьер! Вы выведете нас наружу! Истинных хозяев этой земли! Мы установим свой порядок! И жрать, жрать всех безволосых! К вам это естественно не относиться! Но мясо безволосых! Жрать, всех жрать! Веди нас, новый Дантон!

— Ты, наверное, морлок? — Ратибор вспомнил предупреждение Беовульфа.

— Мы люди! — завизжало существо. — Единственные! Достойные существования! Наверху скоты! Мы создали всё! Мы, и больше никто! Веди нас наверх! Мы хотим мясо безволосых! Мясо! Мясо!

Из темноты послышалось урчание сотни согласных с Робеспьером желудков… Ратибор выхватил револьверы… Похожие на обезьян морлоки, корчились от боли и скакали перед ним (Робеспьер моментально пропал), Ратибор всаживал одну за другой свинцовые градины в существ, которые мешали ему пройти…

Морлоки (не братья ли волкодлаков часом?) отступили. Ратибор шёл вперёд. Он встретил закат солнца, выйдя из подземного хода.

Ратибор быстро нашёл лесок, в коем можно отдохнуть после всего пережитого. Как хотелось отоспаться! Как хотелось угомонить воспоминания! Всё бы так и было… Всё! Если бы… Нет! Прав был Беовульф, рассказывая о дурости героев! Устроившись под деревом, погружаясь в сон, всадник услышал стон. Какой к чертям собачим стон?! Крестьянин, распрягаюший повозку, принял бы этот звук за порыв ветра, наёмник, подрядившийся убить Горбуна (Ратибор усмехнулся) за крик потревоженной птицы, купец бы вообще, убрался подальше от подозрительных звуков (может ватажники друг другу знаки передают), всадник решил посмотреть… Решил? Получай! Рядом со сгоревшей повозкой Лады лежала девушка.

В машине три обугленных тела. Ратибор сделал шаг в сторону почерневшего каркаса. На всадника ринулась, захлёбывающаяся лаем короткохвостая чёрная собака с рыжими подпалинами. Ратибор вынул револьверы…

Собака глянула на всадника загноившимися от слёз глазами, села перед повозкой и завыла. Через секунду, сметая мощным грудью, закопчённые стёкла и обуглившийся металл, она ринулась в машину, облизывая трупы сгоревших. Её широкий розовый язык мелькал в воздухе с такой скоростью, словно от интенсивности её действий, зависит воскрешение обгоревших костей и обуглившейся плоти.

Ратибор отвернулся. Не хотелось смотреть на страдания верного животного. А ещё… Ещё… Ещё, собака напомнила ему одного давнего знакомого… Чего греха таить? Самого себя увидел всадник в свихнувшемся от горя животном!

Надо оказать помощь девушке, чей стон привлёк его к месту трагедии. Ратибор склонился над бесчувственным телом. В другое время и в другом месте всадник наверняка бы обратил внимание на эту представительницу прекрасного пола. Поэты — народ странный. Что, скажите на милость, может быть особого в слегка вздёрнутом носе, приподнятых скулах, разметавшихся тёмных волосах и чуть приоткрытых губах? В конце концов, такого добра и в комплекте, и по отдельности, полным полно в каждом из Миров, если они, конечно, населены человеческими существами. У Ратибора же перехватило дыхание. Он забыл и о сгоревшей повозке, и об огромной собаке (обезумевшее животное могло бросить бесплодные попытки воскрешения хозяев и наброситься на чужака) и даже Мериддина… Всадник смотрел на округлое лицо, которое, по его мнению, не могли обезобразить ни крупный кровоподтек на щеке, ни уже подсохшая царапина на лбу.

Девушка открыла глаза, чёрные до умопомрачения и немного зауженные, как у некоторых степнячек. Секунду в них стояло ничего непонимание, проснувшегося человека. Через мгновение глаза незнакомки наполнились ужасом, она завизжала.

Ратибор отпрянул в сторону. Реакция девушки подействовала, как ведро холодной воды. Всадник невольно дотронулся до лица. Уж не превратился ли он в волкодлака или какого-нибудь морлока. Недельная щетина скребанула по загрубевшей ладони — последний раз брился ещё на болотах. Однако щетина же причина ужаса… Кувшинка и похуже увидала… Не испугалась. Чудной народ — женщины! По идее, должна радоваться… Жива-здорова… Визжит, словно у неё сундучок с румянами да с краской для бровей отнимают. На какой кобыле теперь к ней подъезжать прикажете? А когда без чувств лежала такой прекрасной казалась… Прямо богиня!

Ратибор поскрёб затылок… За спиной отрывисто забрехала собака. Нашёл себе головную боль! Вывел же умный человек на дорогу… Нет! Надо было сюда влезать! Теперь вот как с визжащей девкой да с захлёбывающейся лаем собакой управляться? И не бросишь ведь их! Может собака и не пропадёт… Хотя девчонка…

Ратибор глянул на незнакомку. Слава богам, наконец-то успокоилась. Сверлила его настороженным взглядом. Кефрийки, например, при виде мышонка готовы на небо запрыгнуть, а в бою (когда вместе волкодлаков громили) поверженным врагам уши отрезают… Да и в Подлунном тоже — бабы только кажутся слабыми… На самом деле, иногда такое творят… Хотя бы Злата…

Всадник вздрогнул — раньше, он любую женщину сравнивал с погибшей невестой… Здесь же образ возлюбленной, только сейчас всплыл в памяти. Да и то — какой-то… едва различимый… Уж не ведьма ли черноволосая незнакомка? Ратибор присмотрелся к девушке — смахивает на знатную кефрийку… Вязаная рубаха (такие одевают под кольчугу — почему-то белая: шагу не сделаешь — замараешь)… Хотя чего с женщины взять… Может и додумалась в дальний поход штаны одеть, но хлипкие какие-то, узенькие — того гляди по шву разойдутся, матерчатые (у кефриек хватает ума в кожаные облачаться, как и все нормальные воины)… Может какая-нибудь местная кефрийка? Неопытная?

Ратибор принялся вспоминать известные обычаи женской империи.

— Окей Оби! — всадник не знал смысла фразы (кстати, амазонки тоже), но воительницы считали её главным обращением к верховной богине, заботящейся всегда и обо всех.

— Придурок! — девушка извлекла из кармана, казавшихся второй кожей штанов коробочку с крошечным зеркальцем. Принялась изучать своё лицо.

— Ужас какой! — таков был итог длительных исследований. — Ты гаишник?! Что с этими уродами?! Сразу говорю: мало того, что аварию устроили — ещё ко мне приставали! Я вообще здесь случайно… Ничего подписывать не буду! — она снова глянула в зеркальце. — У вас здесь хоть кто-нибудь с пудрой есть? Хотя откуда в ментовке… Мне домой надо!

— Здесь три обугленных трупа и собака… — Ратибор очухался от первого напора и начал злиться. — Можешь у неё пудру спросить!

— Карма? — переспросила девушка, тут же из сгоревшей повозки с грохотом вылетела огромная собака.

В два прыжка она оказалась перед девушкой, обрубок хвоста заметался как стрелка запущенного на адской скорости метронома, заставляя повторять свои движения весь зад животного от грудной клетки до рыжей подпалины, похожей на мишень. Пару раз розовый, лопатообразный язык прошёлся по обретающим краску щекам незнакомки. Через секунду крупная голова с вислыми ушами и рыжими бровями повернулась в сторону Ратибора. Короткошерстный нос подернулся злыми морщинами, губы скривились, обнажая белоснежные клыки. Из широкой груди, которой под силу расшибать ворота, вырвалось глухое рычание. Всадник многозначительно покачал револьвером. Презрительно гавкнув, собака метнулась в повозку, расположившись в ногах у одного из обгоревших мертвецом.

— Карма! — снова позвала девушка. Собака в ответ заскулила.

— Шабат мёртвый? — незнакомка посмотрела на Ратибора.

— То, что от него осталось, и голодный изгой в кашу не положит, — подтвердил всадник.

— И…

— Все до единого.

— Туда и дорога! — губы изогнулись в злобной ухмылке. — Уроды! Ты ведь не из милиции? — девушка внимательно посмотрела на Ратибора. — Вроде на байкера похож… Где твой мотоцикл? Что это вообще за место? Слушай, давай сматываться, пока менты не нагрянули! Я расплачусь… но только деньгами! У меня даже баксы есть! Не вздумай приставать! Чего тормозишь?! Уносим ноги!

— Уйти-то можно, — согласился Ратибор. — А собака? Сдохнет… или на василиска наткнётся.

— Карму жалко, — кивнула незнакомка. — А ты её сможешь на мотоцикл усадить?

— Зачем её куда-то усаживать. Погодим маленько. Собака наплачется — приманим к себе… Доведу вас до нужного места.

— Чего ждать? Ну, вообще, как хочешь! Где здесь поблизости цивилизация?

— Новойарк рядом… Но я туда только подземный ход знаю… Там морлоки. Я многих перебил…

— Меня ваши разборки не касаются! Автобусы там ходят?

— Не знаю, — признался Ратибор. — Я там и дня не пробыл.

— Так ты не местный! — возмутилась девушка. — Тоже заблудился?! Откуда ты свалился на мою голову!

— Я младший командир отряда всадников!

— Лицо попроще сделай! — незнакомка отвернулась и принялась вполголоса рассуждать с собой. — От групповухи бог спас, в аварии выжила, на ментов не нарвалась, теперь какой-то лох на мою голову и дурацкая собака! Везёт! — она глянула на Ратибора. — Калиновск хоть далеко?!

Всадник пожал плечами в ответ.

— Прекрасно! Эти идиоты спьяну могли куда угодно завернуть… Называется — добралась до дома побыстрее. Лучше бы лишний час автобус подождала! Ты хоть что-нибудь знаешь?

— Я не из этого Мира… Иду по следу…

— А надо бы по дороге! — перебила девушка. — Ты меня хоть можешь проводить до этого самого Нов… Ново…

— Новойарка, — подсказал Ратибор. — Проводить могу… Только Беовульф предупреждал, что там небезопасно.

— Меня ваши разборки не касаются. Мне бы только на автобус сесть, и гуд бай.

— Сомневаюсь, что там есть нечто подобное…

— Автобусы не ходят?

— И автобусы, и то второе, которое бай.

— Тоже мне остряк! — вздёрнутый нос поморщился. — Что за деревня твой Новойарк?

— Я здесь тоже впервые, — напомнил Ратибор. — Хотя Новойарк деревней не назовёшь. Средний такой городок. Там может даже сотня жителей.

— Всё с вами ясно. Ты хоть с какой стороны сюда притопал?

Ратибор повертел головой.

— Точно сказать не могу, — признался он. — Под землёй сложно ориентироваться. А до этого на змее летел. Замёрз в облаках… Не до сторон было.

— Ты чего под кайфом? — взгляд девушки стал подозрительным. — Какие облака… Ой, что это?! — её глаза расширились. — Мамочка!!!

Всадник быстро развернулся. Воздух вокруг повозки сгустился. Возникало ощущение, что обгоревший каркас с мёртвыми людьми и живой собакой погрузился в воду. Ратибор чётко видел расходящиеся волны. Крупная рябь покрыла всё: землю, траву, облака… Обугленные останки потеряли чёткие очертания и стали прозрачными. Через секунду всё прекратилось. Повозка исчезла со всем содержимым. На мгновение всадник смог различить ненавистную фигуру в чёрном балахоне. Даже услышал ехидный смешок… Ратибор кинулся к исчезающей повозке, но наткнулся лишь на едва примятую траву.

Что всё это могло означать?! Галлюцинация?! Сумасшествие?! Шутки очередной озёрницы?! Ратибор давал голову на отсечение, что всё было реальным и собака, и трупы, и повозка. А девушка?! Её уж никак не назовёшь фантомом! Кстати, о девушках… Всадник повернулся в сторону незнакомки. Из груди вырвался вздох облегчения. Хоть она не пропала. А то можно и вправду себя полоумным счесть. Может у них, меж Мирами, такие фокусы дело привычное, навроде дождика, но чужестранцев всё же предупреждать надо.

Всадник подошёл к незнакомке. Та застыла на месте с округлившимися глазами и открытым ртом. Нет, видать, подобные исчезновения в здешних краях явление редкое. Но зачем же так расстраиваться?

— Ворона влетит, — Ратибор слегка коснулся подбородка девушки. Та глянула на него пустыми глазами.

— Рот, говорю, не надо открытым держать, — объяснил всадник. — Ворона, конечно, не поместиться, а вот муха вполне заскочить может. А мы не знаем, где она перед этим сидела.

Девушка сомкнула губы, в её взгляде появилось осмысленное выражение.

— Где машина? — прошептала она. — Где Карма?

— Почему вода мокрая? Зачем пятна на Луне? Я-то откуда знаю? Я здесь ещё и дня не прожил. Это у тебя надо спрашивать — куда покойники пропали!

— Зачем ты это сделал? Что тебе от меня нужно? — девушка зарыдала и опустилась на землю. А может сначала села, а потом уже заплакала? Ратибор не помнил точной последовательности. Почуяв надвигающиеся слёзы, всадник запаниковал. Легче выдержать трёхдневное сражение или переход через пустыню, чем пережить женский плач. Неожиданный, как осенний дождь и неразборчивый, как драчливый пьяница, он одновременно и раздражал, и заставлял чувствовать себя беспомощным. Решившую уронить слезу представительницу прекрасного пола трудно успокоить. Да что там трудно! Невозможно! Поверженная горем женщина, заранее отмеряла время, посвящённое слёзопролитию, и никакие силы не могли сократить его ни на секунду. После ритуала омовения горя и простолюдинка, и боярыня быстро успокаивались и рассказывали о причине (чаще всего смехотворной) слёз. Ратибор это прекрасно знал, но всё равно чувствовал себя неловко рядом с плачущей девушкой.

— Ну не надо, — он осторожно дотронулся до тёмных волос, положил ладонь на вздрагивающее плечо. — Ну, мало ли что здесь у вас меж Мирами происходит. Я вон василиска как перепугался. Стыдно и вспомнить. Беовульф говорил, ещё и не такие чудовища попадаются… Что же, теперь из-за каждого так убиваться? И делов-то — повозка пропала! Разбитая к тому же… Тьфу! Может, ты тех троих жалеешь или собаку? Так их слезами не вернёшь. Ну, успокаивайся, — он откинул волосы с заплаканного лица. — Всё в порядке? — Ратибору казалось, что он улыбается ободряюще.

Девушка имела на этот счёт особое мнение. Улыбка всадника мигом прекратила поток слёз и зажгла ненависть в чёрных глазах.

— Ты меня за дуру держишь?! — Ратибору показалось, что ногти на тонких пальцах стали длиннее, а белоснежные зубы заострились. — Хватит нести всякий бред!!! — незнакомка всё более и более походила на разъярённую кошку. — Что вам всем от меня нужно?! — Ратибор невольно попятился. — Ты такой же урод, как и эти! — девушка махнула в сторону, где ещё недавно находилась разбитая повозка. — Тоже трахнуть меня захотел?! Извращенец!

Ратибор поскрёб щетину на подбородке. Трахнуть, конечно, сильно сказано, ещё пришибёшь ненароком, а вот оплеуху отвесить, для успокоения, это в самый раз.

— Трахнулись пока вы со своими друзьями, — он старался говорить спокойно и примиряюще. — Судя по вашей повозке, обо что-то крепкое… Я же с женщинами не дерусь. Так что…

Девушка на секунду замолчала. Щёки её стали пунцовыми.

— Ты… — она задохнулась от возмущения. — Ты… ещё… Смеёшься!!!

Ратибор опомниться не успел, как незнакомка метнулась в его сторону. В последнее мгновение он успел прикрыть ладонями лицо — чиркнет ногтями, и останешься кривым. Он почувствовал, как по его груди что-то забарабанило, вроде как град начался. Кулачками молотит, — догадался всадник…

— Зря стараешься, — предупредил он. — У меня плащ из дублёной кожи. Не каждая стрела возьмёт. Только руки поотшибаешь зазря.

— Урод! — удары прекратились. Ратибор осторожно убрал ладони от лица — так и есть, снова слёзы.

— Опять — двадцать пять… , — всадник старался держать приличное расстояние — в случае нового приступа агрессии надо успеть прикрыть лицо. — То плачет, то дерётся. Ты нормально разговаривать умеешь?

— Посмотри, что ты наделал! — девушка вытерла слёзы и протянула в его сторону руку. Ратибор присмотрелся: один из покрашенных чем-то бордовым и сверкающим ногтей стал гораздо короче остальных.

— Ерунда какая! — облегчённо вздохнул всадник. — Новый вырастет.

— А я пока как дура с разными ногтями похожу? — всхлипнула незнакомка.

— Обгрызи остальные, — посоветовал Ратибор. Увидев, что щёки девушки снова багровеют, быстро поправился. — Лучше обрежь… Я тебе и ножик дам. Чик-чик — и всё готово.

— Ты, правда, идиот или только притворяешься? Ты знаешь, сколько хороший маникюр стоит?

— И маникюр дело наживное, — всадник понятия не имел о чём идёт речь. Видать о чём-то ценном и необходимом. — Главное, что ты жива-здорова осталась после того, как вы на своей повозке так неаккуратно трахнулись, — Ратибор старался всеми силами удержать наступившее затишье.

— Разве это жизнь, когда и пудры не осталось? — скорбный вздох вырвался из её груди. — И не говори глупостей! Я с ними не трахалась! Они, конечно, приставали, но… Вообщем, я отбивалась… Потом авария… Ясно?

— Ясно, — согласился всадник. — Они без тебя трахнулись.

Девушка с минуту смотрела на него каким-то странным взглядом, потом рассмеялась.

— Они извращенцы, конечно, но не до такой же степени, — говорила она сквозь смех. — А ты всё-таки не идиот. Ты, наверное, от цирка отстал? — она поморщилась и тронула синяк на щеке. — На меня, наверное, страшно смотреть?

— Змей, на котором я прилетел, гораздо страшнее, — успокоил её Ратибор.

— Ты можешь серьёзно разговаривать? — из кармана снова появилась коробочка с зеркалом. — Как я среди людей покажусь? — вздохнула она, глянув на отражение. — Скажи, мы хоть ещё в Московской области? — обратилась она к Ратибору, не отрываясь от зеркальца.

— Московская — это рядом с Москвой? — уточнил Ратибор.

— Но не с Калугой же!

— Москва… Я встречал по дороге князя Серебряного. Он как раз в Москву направлялся… С войны. Он ещё меня с собой звал.

— Ты по-русски понимаешь? — девушка убрала коробочку и внимательно смотрела на всадника. — Может, хватит прикалываться? Я уже наелась твоих шуточек… Можешь нормальным языком объяснить — где мы находимся? Только без змеев, войн и князей… Пожалуйста.

— Ну, постараюсь… — Ратибор мысленно корректировал историю своих приключений. — Хотя, без князей не получиться… Да и без войн тоже.

— Ладно, давай с войнами, — вздохнула девушка. — Только покороче… — она глянула на запястье левой руки. Ратибор успел заметить прибор, которой считался в Подлунном величайшей ценностью — часы Древних. Видать, не из простой семьи эта красавица…

— Часы рехнулись, — покачала головой незнакомка. — Стрелки крутятся, как сумасшедшие…

Ратибору очень хотелось глянуть поближе на реликвию, которая ещё оказывается и работает, однако всадник сдержал любопытство. Такое пристальное внимание к чужому имуществу, особенно к столь ценному считалось в Подлунном неприемлемым. Набрав в грудь побольше воздуха, всадник принялся рассказывать…

… и я услышал твой стон, — закончил Ратибор. Памятуя об обещании, он называл змея драконом, князя — знатным героем, ну а себя — не особо известным, так сказать, начинающим. По крайней мере, он пытался припомнить, каждое имя или прозвище, услышанное от Беовульфа. Умолкнув, Ратибор глянул на девушку. Та почему-то отодвинулась на десяток шагов. Заметив, что всадник смотрит в её сторону, она поспешно приклеила на свои губы неестественную улыбку. Ратибору это не понравилось.

— Ты мне не веришь? — спросил он.

— Ну что ты? — улыбка стала ещё шире и ещё искусственнее. — Верю каждому слову! Ты только не волнуйся! Хорошо? Я про тебя никому не скажу… Это место ведь называется Белыми Столбами? Ты мне только покажи, где большой дом, в котором тебя держали? Такие чародеи в белых халатах? Покажи и я пойду… А ты дальше… На драконе… Договорились? А я про тебя молчок!

— Какие столбы? Какой дом? Какие чародеи в белых халатах? Ты, наверное, головой ударилась, — Ратибор шагнул в сторону девушки.

— Не подходи! — взвизгнула та, отпрыгнув.

Ратибор застыл на месте, ничего не понимая.

— Вот и хорошо! — снова дурацкая улыбка, снова непонятный тон. — Ты молодец! Ты драконов победил! Только стой на месте. Хорошо? Вот и молодец! И не волнуйся! Не хочешь показывать не надо. Тогда покажи, где дорога… Такая, с машинами… Хорошо?

— Ну, откуда я знаю?! — возмутился Ратибор. — Я же не местный! Ты чем слушала?! Я думал — ты поможешь. Беовульф говорил, про Святилище… , — догадка озарила мозг всадника. — Слушай, ты точно головой ударилась и у тебя временное помутнение. Так бывает. Я тебе сейчас одно снадобье дам…

Всадник достал из мешка баклажку.

— Не подходи! — попытка помочь была встречена диким криком.

Рехнулась девка! Ратибор застыл на месте. Вдали послышался топот и треск ломаемых чьим-то мощным телом кустов.

— Помогите! — завопила девушка. — Здесь сумасшедший! Маньяк!

Ратибор оглянулся. Где она злодеев увидела? Поляна-то пустая… Чёрт возьми — она его за полоумного приняла!

Треск сучьев раздался рядом, из зарослей буквально вывалилась рослая фигура.

— По… , — девушка не успела сделать и шага, когда разглядела своего спасителя. Перед ней возвышался светловолосый гигант в кольчуге и с огромным мечом в руках.

— А ты времени зря не теряешь, селянин! — хохотнул пришелец. — Уже с добычей!

— Беовульф! — Ратибор был ошарашен не меньше незнакомки. — Она не… Ты откуда?!

— Поганые дела, парень! Пока ты тут наложниц захватываешь, в городе крупная буча случилась. За нашими головами теперь только ленивый не охотится!

— Она не на… За нашими головами? Кто?

— Новый Дон. Майк — паршивец — не забыл трёпки в пивнушке. Побежал отцу на меня жаловаться. Старик послал его в одно место, что уже за всеми Мирами расположено. Сопляк папашу и пристукнул. Мало того, он и к нам своих людей приставил, за каждым шагом следили… Мальчишка, как Дона к праотцам отправил, крик поднял. Мол, наёмник Беовульф и его напарник в кожаном плаще убили всеобщего благодетеля по приказу Горбатого. Плач вселенский устроил, истерику такую, что во всех Мирах слышно. А чего ещё пьяной черни надо? Охота на людей — отличная забава, особенно, когда брагу бесплатно раздают и за добычу щедро платят… Я до темна в укромном месте схоронился. Потом сразу из города… На тебя, кстати, морлоки тоже бооольшой зуб имеют. Майк с ними, оказывается, давно сговаривался… Они теперь наружу вылезли и какую-то чудную машину для рубки голов сооружают… Так что утоляй быстрее похоть, селянин, и делаем ноги. Я пока за дальним кустиком дух маленько переведу.

— Я её не для… Спас вроде… Фу, ты меня прямо обухом по голове!

— Здорово ты её спасал! Синяк в полморды! Ладно, дело твоё! Уходим!

— А она?

— И сам не желаешь, и врагу оставлять не хочешь. Тактика хорошая, но не в данном случае. Вот если бы колодец… Зачем тебе лишняя обуза? Ещё спасёшь!

— У неё вроде с головой что-то…

— А у тебя?! У тебя хоть маленько мозгов осталось?! Настоящий герой! Ладно, уговорил! — Беовульф подошёл к застывшей от страха и удивления девушке, одним взмахом закинул её на плечо и ринулся в заросли.

— Не отставай, герой! — услышал Ратибор сквозь треск кустов. — Иначе брошу твою наложницу и тебя потащу. До неё мне дела никакого, а тебя я пивом угощал… Жаль деньги на ветер выбрасывать! Вот если бы денёк ещё прошёл — чёрт с тобой! Пусть бы тебя в ту машину засовывали. А так я не согласен!

Благодаря ворчанию Беовульфа, всадник не заплутал в колючих зарослях. Северянин не утруждал себя выбором дороги — шёл напролом, топча кустарник, ветви коего словно были усеяны рыболовными крючками, перескакивая завалы и откидывая в сторону не очень крупные валуны. Разрушений не меньше, чем от василиска, мелькнуло у Ратибора. Всадник безнадёжно отстал от взявшего приличную скорость товарища. Слышал только голос. Впрочем, даже если бы северянин вздумал помолчать, на оставленной им просеке не заблудился бы и слепец.

Когда Ратибор выскочил на свободное пространство, то увидел сидящего около двух коней Беовульфа и стоящую неподалёку девушку. Она сейчас более походила на каменное изваяние, а не на живого человека.

— Ты там, в носу ковырялся или занозу вытаскивал? — поинтересовался Беовульф.

— Места незнакомые…

— Так по незнакомым должен в два раза быстрее бегать. Мало ли что здесь водится.

— А под ноги смотреть?

— Чего под них смотреть? Затоптать кого боишься? Так нечего на пути попадаться! Я про другое спросить хочу. Ты зачем убогую-то поколотил, — северянин кивнул в сторону девушки. — Ладно бы я… Но ты-то в герои метишь. Как-то несолидно получается. Герой, а глухонемой синяк поставил и лоб разбил… Чудно. Может, спёрла у тебя чего?

— Всё не так! — запротестовал всадник. — Она на повозке с друзьями обо что-то трахнулась. Вернее она говорила, парни без неё трахнулись.

— Она разве разговаривает?! — удивился северянин.

— Ещё как! Она нормальной была. Потом с ней что-то случилось. Наверное, всё-таки головой ударилась. Такое бывает — поначалу ничего, а потом сказывается.

— Бывает, — согласился Беовульф. — Я как-то бражки выпил. Хорошей показалась. Через три дня увидал, откуда её разливают, так чуть все внутренности не выблевал.

— Ну, вот видишь!

— А зачем ты её с собой взял. Тут на каждом форпосту такого добра навалом. С нормальной головой. Всё-таки на что-то рассчитываешь.

— Мне кажется, она из знатной семьи. Одета, как кефрийка, часы…

— Выкуп затребовать хочешь?

— Почему у тебя всё ради похоти и денег?!

— А ради чего ещё? Ради еды? Я её жрать не буду! Может у вас в Подлунном и принято вот так — человечину… Нет, я лучше корочку погрызу.

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — послышался женский голос. — Кино снимают? Или «Скрытую камеру»?

— И вправду заговорила! — всплеснул руками Беовульф. — Все претензии к нему, — он кивнул на Ратибора. — Я с тебя ничего не снимал.

— Я всё поняла! Вы свихнувшиеся толкиенисты!

— Она меня полоумным обозвала, — сообщил всадник. — Перед самым твоим появлением.

— У женщин всегда так, — согласился Беовульф. — Вокруг одни дураки, только она умная. Как её зовут, кстати?

Ратибор пожал плечами.

— Ну, ты даёшь! Спасаешь неизвестно кого, с собой берёшь! А у меня, между прочим, меч немалых денег стоит. Из тебя настоящий герой получится!

Ратибор глянул на огромную рукоять, высунувшуюся из-за спины Беовульфа. Такой меч и полсотне девчонок будет не под силу приподнять, не то что куда-то унести. Хотя, в чём-то северянин и прав — ни себя не назвал, ни её об имени не спросил… Вот почему за ненормального приняли, хорошо ещё разбойником не окрестила.

— Светой меня зовут! Если это так важно! — заявила незнакомка. — И мне ваши дурацкие мечи даром не нужны! Пожалуйста, — её тон сменился, — прекратите на время вашу игру и проводите меня до ближайшего жилья.

— Игру? — Беовульф удивлённо завертел головой. — Где ты кости увидела? Видать действительно ударилась. Заговариваешься. Погоди скандалить, — он заметил, что девушка открывает рот. — Я тебе, слава богам, не муж, и уж тем более не герой. Меня полоумным обзывать не за что. А насчёт жилья… Ближайший город Новойарк, а нам туда нельзя. Конечно, голова для странствующих рыцарей и для наёмников — орган не особо важный, но я со своей как-то свыкся… Ратибор думаю тоже.

— Ладно, не провожайте. Дорогу хоть покажите.

— Тебе нельзя туда одной! — запротестовал Ратибор.

— Тебя не спрашивают! — огрызнулась девушка.

Всадник хотел, было сказать о беззаботных девицах, которые недавно трахнулись обо что-то головой и сами того не помнят, но инициативу перехватил Беовульф.

— Тихо! — северянин гаркнул так, что кони вздрогнули. — Устроили тут непонятно что! Лошадей перепугали! — он глянул на Ратибора. — Действительно не наложница. Хм. Тут дело похуже. Позже любезничать будете. Может ещё раз ей по лбу съездить?

— Не трогал я её! Сколько раз повторять?!

— Ещё бы ты меня тронул!

— И я когда-то влюблялся с первого взгляда, — северянин закатил глаза. — Теперь слушайте меня, — через мгновение он вернулся на землю и попросту закрыл рты спорящих огромными ладонями. — Тебе, красавица, туда и вправду нельзя.

Света промычала что-то протестующее.

— И тебе того же самого, — вежливо пожелал Беовульф. — Сейчас за стенами форпоста такое творится, уж поверь на слово. На хуторе тебя можно было бы оставить. Только селяне такие проходимцы… Ратибор знает — он к ним однажды в родственники напрашивался. Так вот: только мы с этим героем скроемся за поворотом — хозяин хутора потребует платы. Ты девка видная, думаю, догадываешься, чем расплачиваться придётся. Когда ты ему надоешь — он тебя просто-напросто продаст. Понимаешь?

Он убрал ладонь с её губ, давая возможность ответить.

— Что за бред вы несёте?! — возмутилась девушка.

— Не бред, а суровые условия реальности, девочка.

— Глупости! Нет, в газетах пишут про такое! Но это редкость!

— Редкость, красавица, простофили вроде Ратибора. Ты его дурачком обзываешь, а он тебе помогать рвётся и даже имени не спрашивает. А так, человек — зверушка подлая. Нет, если не веришь — можешь проверить. Тебя никто силой не держит.

— Ну, хорошо, — нехотя согласилась девушка. — Пусть вы правы. Но что мне делать? Я домой хочу!

— Ты можешь объяснить в какой стороне твой дом? — Ратибор высвободился от ладони Беовульфа и влез в разговор.

— Откуда я знаю! — вспылила Света. — Эти уроды меня изнасиловать хотели, а не окрестности показывали! Я от троих бугаёв отбивалась, а не на дорожные указатели смотрела! Помню несколько поворотов. Потом Шабат на меня навалился. Тут же удар, вспышка и… твоя небритая физиономия.

— Зато не разбитая, — буркнул Ратибор. Известие о том, что погибшие пытались овладеть девушкой, подняло в его душе волну ярости. Он готов был убить их во второй раз. И не так легко, как это сделали боги! А она тоже хороша! Зачем в повозку садилась?! Теперь ещё и обзывается. — И не с обломанными ногтями, — в сердцах добавил всадник.

— Так значит?! — прищурилась девушка.

— Так! — Ратибор хотел приплести ещё и дорогой маникюр, но только не знал, с чем эту штуку едят и куда приставляют.

— Сломал мне ноготь и ещё смеёшься?!

— Ха-ха!

Беовульф схватил обоих за шиворот и тряхнул.

— В следующий раз в речку брошу, — пообещал он лязгнувшим зубами молодым людям. — У нас, между прочим, молодой Дон со своими головорезами на хвосте сидит. А эти ребята не просто ногти пообломают — с мясом повыдёргивают! Я вам одну лошадь на двоих выделяю — ругайтесь, сколько влезет. Марш в седло!

Света, поджав губы, отошла в сторону.

— Ну, и приобрёл ты головную боль, парень, — покачал головой северянин. — И зачем она тебе нужна?

— Минуту назад, ты, кстати, на себе тащил, — напомнил Ратибор.

— Не может быть!

— Боги — свидетели!

— Ну, это мне шлея под хвост попала, — Беовульф почесал макушку. — Такое случается.

— Часто?

— Не очень… Раза по три на день… Порой сотворишь чего-нибудь такое, а потом сам не знаешь зачем. Ладно, надо уходить отсюда. По дороге и выясним — куда твою красавицу доставлять.

— Она такая же моя, как и твоя! — рассердился всадник.

— Твоя, приятель! Как пить дать, твоя! — рассмеялся северянин. — Аж, сердце в умилении заходится, когда вы любезничать начинаете.

— Пустырник пей, чтобы сердце не заходилось! — буркнул Ратибор.