пгт. Кедровый,
бывший КП 36 РД РВСН,
18 июня, четверг, 04:20.
Радиационный фон: 80-272 мкР/ч.
Город замер под тяжелыми, похожими на слежавшуюся вату облаками. Грязно-серое лоскутное одеяло улиц и кварталов, подернутое дымкой тлеющих пожарищ, растянулось вдоль русла некогда могучей сибирской реки. Сейчас река успокоилась, тревожно притихла, покачивая на черной глади перевернутые баржи и теплоходы, медленно огибая перекрученные, изломанные пролеты рухнувших мостов. Частокол почерневших от пожаров многоэтажек вытянулся вдоль набережных, молчаливый и угрюмый. Исчезли в месиве из бетона и арматуры трубы городских ТЭЦ и заводов, на улицах и проспектах застыли в пробках выгоревшие автомобили и автобусы. Тишина. Тишина нависла над миллионным мегаполисом, заполнила просторные залы торговых центров, опустевшие квартиры и развороченные кабинеты. Казалось, ничто в мире не способно нарушить такую тишину, мир сам стал тишиной. Где-то капает вода из перебитых труб. Осыпается бетонное крошево, тяжело ухая, проседают этажи и перекрытия. Ветер, щедро сдобренный продуктами распада, гуляет в разбитых окнах и заваленных сумками и бытовой техникой подъездах. Медленно, лениво проваливается крыша недавно отстроенной ледовой арены. Неважно. Тишине, ставшей реквиемом для умирающего города, это не помешает. Я стою на крыше высокого здания. Оплавленный, спекшийся гудрон под ногами застыл причудливыми лужами, почерневшая, завалившаяся на бок антенна сотовой связи поскрипывает на ветру. Река совсем близко, от нее лохмотьями поднимается желтоватый туман. В тумане исчезает забитый брошенными автомобилями въезд на Коммунальный мост, исчезают силуэт острова Отдыха на другом берегу. Кажется, это крыша «Енисейского речного пароходства». А как я сюда попал? Знать бы. Хочется закурить, но пошевелиться я не могу. Внезапно появляется ощущение чьего-то присутствия за спиной. Кто-то там есть, это точно, но тревоги почему-то не испытываю. Проходит минута, другая и вдруг звучит тихий, спокойный голос:
– Спрашивай.
– Что дальше? – Одними губами шепчу я. – Что будет дальше?
– Поживем – увидим.
– Доживем – узнаем, – зачем-то отвечаю в тон голосу.
– Выживем – учтем.
Я подскочил и со всей силы вписался лбом в закрепленный над столом светильник. Отлетев обратно в кресло, схватился за повязку на голове и ошарашенно огляделся по сторонам. Сон! Еще и такой реалистичный! Мне сны вообще редко снятся, или просто не запоминаю их. Как же я умудрился заснуть? Загадочный «Гранит-26» все бубнил и бубнил, а я, как ни пытался, так и не смог до него докричаться. Видимо, под монотонное бормотание радиостанции и вырубился. Потерев ладонью заспанные глаза, я решил немного размяться, покурить и вернуться на радиоузел. «Гранит-26» определенно заслуживал внимания по двум причинам: во-первых, его выход в эфир никак не связан с сиянием в небе. Радиостанция вела себя совершенно нормально, сигнал проходил четко, да и голос был только один. Значит, передатчик там достаточно мощный. А во-вторых, если вспомнить, что Железногорск еще называют Красноярском-26, а подземный комбинат упрятан под гранитной скалой…
Глаза отчаянно слипались, и я периодически клевал носом, однако после предыдущего сна желание засыпать отсутствовало. Панорамы всякие страшные, вопросы непонятные за спиной. Ну на фиг такие сны. Приходилось бодриться сигаретами и безвкусным растворимым кофе из сухих пайков. Когда радиостанция наконец снова поймала сигнал, я был готов.
– Всем, кто меня слышит, я – «Гранит-26», я – «Гранит-26», проверка связи!.. Всем, кто работает на данной волне, я «Гранит-26»…
Какие люди! Я с хрустом вдавил на тангенте кнопку передачи, молясь всем богам, что в этот раз собеседник меня услышит и скороговоркой выпалил:
– «Гранит-26», слышу вас хорошо, прием!
Долгие несколько секунд эфир хранил гробовое молчание, даже треск помех, кажется, прекратился. А потом динамики будто взорвались.
– Вас слышу отлично, прием! Я – «Гранит-26», подтвердите связь и назовите себя!..
– Подтверждаю! – Хрипло крикнул я, даже не заметив, как в зубах появилась сигарета. В коридоре уже гулко бухали ботинки товарищей, которых я наверняка разбудил своими воплями. – Говорит прапорщик Савельев, войсковая часть…
Представившись по форме, я тупо уставился на радиостанцию, дожидаясь ответа.
– Что тут у тебя? – Поинтересовалась Саша, вбежавшая в каморку первой. Вид у девушки был крайне заспанный. Товарищи толкались у нее за спиной и тихо матерились.
– Железногорск, кажется, – пожал я плечами и нервно затянулся сигаретой.
– Кажется, или Железногорск? – Заинтересовалась девушка и уселась на соседний, свободный стул.
– Да погоди, – отмахнулся я. В этот момент динамики снова ожили.
– Савельев, слушайте и запоминайте, времени мало, связь пропадает! При наличии возможности рекомендую вам и вашим людям, если они имеются, прорываться к Железногорску! Вас встр…тят… окажут необходимую п…мощь! Я вношу… в списки фам…лию… через правый берег – не рек…менд…ю..
Связь действительно стала быстро ухудшаться. Эфир затрещал помехами, голос «Гранита-26» вдруг зазвучал далеким и будто приглушенным.
– Ч…з лев…..ак поняли меня?!
– «Гранит-26», двигаться через левый берег, не через правый?! – Торопливо уточнил я, но ответа не последовало. Динамики сухо щелкнули, и на радиоузле повисла звенящая тишина.
– И что все это значит? – тихо спросил Щукин.
– Охренеть… – выдохнул Алан.
Макс притащил на радиоузел пару вскрытых сухих пайков и бутылку виски. Как он сам признался – из личных запасов. С трудом уместившись в маленькой комнатушке, мы принялись обсуждать полученную от «Гранита-26» информацию и перспективы добраться до Железногорска. В том, что дела там получше, чем у нас, я не сомневался. Если бы дела были не очень – вряд ли они стали бы выходить в эфир по всем частотам и приглашать в гости. Впрочем, чего можно было ожидать от объекта, изначально рассчитанного на прямое попадание ядерной боеголовки? Сосредоточенно пережевывая безвкусную гречку из консервной банки, я пытался прикинуть, как нам попасть в Железногорск с левого берега.
– Конечно, можем попробовать доехать до тоннеля. Того, что под Енисеем, – отставив в сторону пустую банку, предложил я. – Но его еще задолго до удара подтапливало постоянно, воду откачивали без остановки.
– Думаешь, затопило уже? – Спросил Макс.
– Скорее всего, – я пожал плечами и отхлебнул из чай из эмалированной кружки. Кофе в обозримом пространстве закончился. – Сомневаюсь, что кто-то специально его сейчас сухим держит, это же по сути – лазейка. Черный ход для желающих попасть на территорию закрытого города.
– Ну, мы и по реке можем, – ухмыльнулся Алан. – Тем более опыт судовождения имеется.
– Ты катеру двигатель грохнул, судоводитель, – покачал я головой. – А вообще, сомневаюсь, что пригодные плавсредства удастся поблизости найти.
– Так деревни ж по пути, – сказал Щукин, распаковывая пачку галет. – В деревнях и моторку раздобыть можно. Даже если на веслах – вообще пофиг! Нам делов – реку переплыть!
– А еще в деревнях можно местных найти, – скептически заметила Саша. – Вряд ли они обрадуются, увидев как наша банда лодку упереть пытается.
– Резонно, – кивнул я. – Может подождем, пока этот «Гранит-26» снова на связь выйдет?
– Давайте, – согласился Алан. – Устроим дежурства на радиоузле, а когда связь появится – выясним все, что нужно.
– Главное – момент не пролюбить, – мрачно сказал Макс. – Не думаю, что Железногорск часто на связь выходит.
Я наспех накидал на первом попавшемся листке график дежурств, стараясь учесть все пожелания и возмущения товарищей. То ли составитель графиков из меня оказался так себе, то ли ребята безжалостно схитрили, но первые три часа дежурства достались мне. Бонусом к уже просиженным перед радиостанцией штанам. Не обращая внимания на мои слабые попытки восстановить справедливость, товарищи покинули радиоузел, и я снова остался в гордом одиночестве. Поковырял ногтем засохшую гречку, прилипшую к корпусу радиостанции. Зевнул. Залпом допил чай. Подумал, что неплохо было бы закурить и снова, неожиданно для себя, задремал.
Наслаждался сном я недолго, минут двадцать от силы. Когда радиостанция в очередной раз подала признаки жизни я, не задумываясь, схватил тангенту.
– Здесь Савельев. «Гранит-26», вы на связи?
– Прикинь, Стасян… она работает! Мужик? Мужик, слышишь меня?..
Вот это поворот. Вместо Железногорска на связь вышел… кто? Кто это вообще?!
– Говорит прапорщик Савельев. Назовите себя, – стараясь придать сонному голосу как можно более грозные интонации, сказал я.
– Охренеть, Стас!.. Блин, там Савельев какой-то! Извините, товарищ прапорщик, а вы нас хорошо слышите? Где вы?! Нам тут… помощь нужна, вроде как. Главное – я Стасу говорю, давай объедем, а он – «Газель» пройдет, пройдет… Колом встали! А тут еще жена его и девушка моя…
– Погоди, погоди! Не части! – осадил я неизвестного. – Успокойся, и скажи толком, где ты? Что случилось? Зовут тебя как?!
– Писец.
– Полный, – согласился я. – Случилось-то что?
– На даче мы. Почти на даче, точнее. В Еловой. Тут дорогу у моста размыло, стоим. Выехать не можем. Я Саня, кстати.
– И давно ты там, Саня? – Поинтересовался я.
– С самого начала. Приехали нужник поправить, ну и так… по мелочи. Шашлыки, гитара. Застряли на самом въезде. А потом… – собеседник немного помолчал, словно собирался с мыслями. – А потом началось все.
– Ладно, ладно. Все нормально. Рация-то у тебя откуда, Саня?
– Да тут вояк куча была пару дней назад. Техника всякая, «сроки» бегали, кипиш по поселку наводили. Потом в поезд погрузились и свалили куда-то.
– В поезд? – переспросил я. – Подожди, так ведь контактная сеть…
– Да им пофигу было! Там поезд… тепловоз, короче. Три тепловоза. Ну, вроде обычный пассажирский, но с вагонами-холодильниками. И платформы еще сзади грузовые прицеплены.
– Чего? – Я действительно охренел. Мысль о том, что далеко не все боевые железнодорожные ракетные комплексы распилили после подписания договора о сокращении наступательных вооружений, появилась в моей голове еще после странных переговоров, пойманных во время первой вспышки сияния местным радистом. Но сейчас, когда незнакомый Саня вот так напрямую заявил о том, что видел подходящий под описание поезд, сомнения пропали окончательно.
– Что слышали, товарищ прапорщик, – Саня на секунду замялся и продолжил. – Они несколько машин оставили. Я с одного КУНГа рацию подрезал. Дерьмо старое, в армии на такой работал. Вот сижу, срочную службу вспоминаю. Вообще, Стасян думает «Газель» вытащить грузовиком армейским, если завести сможет. Вас где искать, если что?
– В Кедровом, – немного подумав, ответил я. – Как выберетесь – выйди на связь, уточню.
– Добре, понял! Спасибо вам огромное!..
С одной стороны, немного напрягал тот факт, что я взял и вот так запросто выдал свое местоположение. Однако желание помочь людям, попавшим в беду, победило паранойю. Да и Кедровый не такой уж маленький, запарятся искать, если что. Верю я в хорошее, в людей верю. Может, пора уже прекращать?
Саня вышел на связь чуть меньше чем через час и с не самыми добрыми новостями.
– Товарищ прапорщик, тут дело такое… – протрещали динамики радиостанции. – «Газель» мы вытащили, но вояки после себя «бетонку» рванули. Наша машина не пройдет, вообще никак. Да и никакая не пройдет.
– Етить, – выдохнул я. – Ждите, сейчас подумаю.
Вот это уже проблема. Дело в том, что дорожные бетонные плиты, ведущие к любому военному объекту на постсоветском пространстве, применялись далеко не в целях экономии или удобства прокладки дорог. По задумке авторов этого простого, но гениального инженерного решения, в случае нападения вероятного противника на Советский Союз, плиты в короткие сроки раскидывались в разные стороны либо друг на друга, делая практически невозможным подъезд к воинским частям и другим стратегическим объектам. Это значит, что пехота противника оставалась как минимум без транспорта и огневой поддержки легкой бронетехники. Учитывая страсть советских военачальников к масштабному строительству в глухой тайге, достаточно умный ход. Который сейчас стал для нас серьезной проблемой. Точнее, для Сани с товарищами и для меня, как согласившегося ему помогать.
Мой план был прост, а значит накладки практически исключались. Если на выезде из Кедрового не сворачивать на трассу, а проехать прямо на территорию придорожной забегаловки, можно обнаружить неприметную дорогу, уходящую в лес. Эта дорога немного петляет по тайге до бывшей базы хранения элементов БЖРК, а потом выходит в район станции Кача, до которой Сане и его друзьям ехать минут пятнадцать. Связавшись по радиостанции и обговорив заранее все возможные моменты, мы условились, что через два часа Саня должен подъехать на своей «Газели» к тому месту, где военные подорвали дорогу. Я к этому времени приезжаю туда же, но, с другой стороны. Ребята со своими пожитками пересаживаются ко мне, мы возвращаемся в Кедровый и думаем, как дальше жить эту жизнь.
Времени на сборы ушло немного. Разгрузочный жилет, рюкзак, автомат, химзащита, респиратор. В рюкзаке – медицина, пара аварийных рационов, фонарь, бутылка с чистой водой. По подсумкам «разгрузки» распихал запасные магазины, дозиметр, еще одну аптечку, полевой монокль, складной нож. На всякий случай сунул туда же паспорт, служебное удостоверение сотрудника МЧС и выданные майором военкоматовские бумажки. Еще прихватил портативную радиостанцию и "Макаров" с дополнительным магазином. Все, готово.
– Ужасно, Диман. «Мечта оккупанта», блин, – заключил Щукин, критически осмотрев меня со всех сторон. После того, как я кратко ввел Макса в курс дела, убедить его остаться в бомбоубежище оказалось непросто. Однако, в ходе тихого, но оживленного спора, здравый смысл взял верх – товарищ должен был приглядеть за Сашей, которую я не стал пока будить, ну и вообще не допустить разграбления объекта всякими неизвестными лицами. В том, что товарищ приглядит и не допустит – я не сомневался ни капли.
– Вы там это, булки берегите, – ехидно посоветовал Макс, закрывая за мной гермодверь.
– Сам береги, – отмахнулся я. – Все, условный стук помнишь?
Товарищ кивнул.
– Ну… тогда я пошел.
– Удачи, Диман. Давайте там без фигни.
По моим подсчетам, на осуществление всей затеи должны уйти максимум часа два. Ну, три, с учетом непредвиденных обстоятельств. Ехать я решил на полицейской «Газели», которую заблаговременно начал готовить к выезду Алан. Довольно проходимая машина, неприхотливая, да и выбор невелик. Оказавшись на поверхности, первым делом проверил радиационный фон. На экране «Нейвы»[20] высветилась цифра 272 мкР/ч, а я нервно поправил маску респиратора. Ладно, бывает. Не смертельно. «Газель», кстати, немного «почище» – лобовое стекло – 198 мкР/ч, водительская дверь – 142 мкР/ч. Я забрался на переднее пассажирское сиденье, умостив рюкзак с автоматом в ногах. В салоне автомобиля фон оказался вообще приятней всяких ожиданий – всего 92 мкР/ч!
– Да тут в пределах нормы, – скривился Алан, нервно барабаня пальцами по рулю. – Я проверял же.
– Дворники включи, – посоветовал я. – Фары-то до блеска натер, а через «лобовуху» не видать ничего.
Товарищ молча потянул на себя ручку включения дворников. Толстый слой пыли и пепла медленно уполз вслед за щетками сначала в одну сторону, потом в другую.
Вспомнив, про «флешку» в магнитоле разбитого «Форестера», я подумал, что реквизировать ее – не самая плохая идея. К тому же, «Форестер» стоит рядышком, под навесом.
– Ну-ка, обожди минуту, – попросил я Алана и снова выбрался на улицу. Дозиметр моментально отреагировал участившимся треском.
Мне повезло – «флешка» никуда не вылетела во время аварии и обнаружилась на своем законном месте. Притащив ее в «Газель», воткнул в магнитолу и тыкнул кнопку – «Перемешать треки». Пусть играет, что попадется. Первую заигравшую песню я узнал сразу, хотя слов и не помнил. Что-то про бабочек, которые сдохли в животе. Приятный голос девочки, исполнявшей песню и прогревшийся салон «Газели» явно воздействовали на меня благотворно. Сигарету в зубы, музыку погромче и вперед – помогать неизвестному Сане и его товарищам. Время приключений, мать их!
– Диман, я переключу? – Попросил Алан. – Вот этот русский рок ваш вообще не понимаю, под него руля в березу дать хочется!
– Оставь, – отмахнулся я. – Играет, да играет.
Под колесами застучали стыки бетонных плит, вдоль дороги растянулась мрачная и непроглядная тайга. «Бетонка» в свете фар привычно побежала в горизонт, сливаясь на пределе видимости с темно-серой небесной хмарью. Ну, поехали. Надеюсь, проблем не возникнет.