По вашему желанию

Вперед ногами

Наша первая ночь в тюрьме оказалась довольно беспокойной.

Проснулась старая привычка: я возжелал умереть. На самом деле это не совсем так.

Но мне очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Когда находишься в камере, то такие мысли нельзя назвать оригинальными.

Примерно к одиннадцати часам Гораций начал храпеть.

Но в данном случае речь идет не просто о храпе: звуки больше напоминали катаклизм, рычанье хищного зверя, заставлявшее дрожать стены камеры, в котором тонули практически все протесты наших соседей.

— Что там происходит? — спросил кто-то.

— Война.

— Ха, это у тебя в голове война, кролик.

Кролик?

Я тут же вспомнил, что члены Всеведущей Федерации тоже находятся в тюрьме.

Интересно, какое дело им ставят в вину? Вероятнее всего что-нибудь с политическим размахом. Трудно сказать, что я испытывал по этому поводу, огорчение или удовлетворение. Во всяком случае, меня распирало от злости на театраломанов за то, что они посеяли семя сомнения в мою душу. Чума на них и на их шефа с головой поросенка, это же надо додуматься до такой шутки! Ладно, раз уж они такие умники, то почему бы не попросить Великого Кукловода переписать некоторые главы книги?

Эпилог: Джон Мун выходит из тюрьмы под громкие аплодисменты иступленной толпы. А Катей Плюрабелль бросается к его ногам.

Вы, конечно, назовете это идиотизмом.

Но на самом деле моя проблема никуда не делась. Я, как ни крути, был пленником, сидящим в тюрьме, и перспектива провести остатки своих дней в обществе севшего на мель кашалота была, мягко говоря, достаточно реальной. Но мне так хотелось хоть немного поспать! Поспать. Поспать.

— ПОСПАТЬ! — в отчаянии закричал я в тот момент, когда колокола прозвонили полночь.

— Чего? — простонал Гораций, просыпаясь и подпрыгивая.

— Эй, здесь есть хоть кто-нибудь, любящий хорошо поспать!

— Иди в отель, — ответили мне из-за стены.

— Патрон? Все в порядке?

Я поднял к потолку большой палец. Успокоившись, здоровенный огр снова принялся храпеть.

Оглушительное рычание становилось невыносимым. С этим надо было кончать. По крайней мере, просто выйти отсюда.

Я подумал о Глоине и Ориеле, сидящих там, в усадьбе. К этому часу барон Мордайкен, возможно, уже решил покончить с ними. Смерть на свободе и бродит где-нибудь среди темных аллей. И на самом деле я даже не знаю, можно ли это назвать хорошей новостью.

Мне так и не удалось уснуть почти всю ночь, мои глаза сомкнулись только за десять минут до того момента, когда всех подняли, чтобы вывести на положенную прогулку. Я был измотан и вышел из камеры пошатываясь, поддерживаемый Горацием, похоже, всю ночь проспавшим как сурок.

Мы направились в умывальню, где нас ожидали чаны с застоявшейся жидкостью.

Охранники, по большей части огры, то и дело выкрикивали противоречивые команды, которые я, во всяком случае, мог разобрать с трудом и за свою рассеянность заработал несколько тычков локтями, но находился в таком сонном состоянии, что едва ли почувствовал их. Гораций энергично потер мне спину и вылил на меня почти целый чан с мутной жидкостью.

— Уф, — сказал я, — это что, суп, который нам вчера давали?

— Он что, тебе очень понравился? — спросил кто-то из заключенных.

Нам выдали нечто вроде полосатых пижам и отобрали все, имеющее хоть малейшее отношение к личным вещам.

— Могу я оставить у себя этот медальон? — спросил какой-то эльф.

Но огры сорвали с него эту штуковину и оставили беднягу стоять с открытым ртом.

Тюремщики Блекайрона, похоже, строго держались заведенных инструкций.

Среди прочих заключенных я заметил таких, которые еще не провели здесь достаточно долгое время: карликов, явно не потерявших нормальной формы, с аккуратно подстриженными бородами.

— Хорошая погода для этого времени года, — заметил я одному из них, когда мы выходили из умывальни.

— Не знаю, о чем вы говорите.

Далее нас привели в некое подобие крепости. Четыре высокие стены и лужайка, покрытая гравием и старательно расчищенная от снега. Я разглядывал остальных арестантов. Зрелище было довольно любопытным: все одеты в полосатые пижамы и сандалии, и продрогли, как воробьи. Большинство охранников следило за нами вполглаза, но оказались еще и такие, которые стояли на зубчатых башнях. Одна только мысль о побеге уже доставляла удовольствие.

— Ну и ну, — сказал Гораций.

— Пошевеливайся, — крикнул сверху тюремщик, — турнир начинается!

Мы, ничего не понимая, переглянулись.

Некоторые заключенные, очевидно уже усвоившие местные порядки, устало пригнулись и приняли на спину своих товарищей.

— Давай, давай, поживее, — вопил охранник, похожий на эльфа, со своего высокого насеста. — Все знаем правила! От участия в турнире освобождает только появившаяся кровь. Кто последний устоит на ногах — победитель.

— А каков приз? — поинтересовался кто-то.

Большинство охранников при этом расхохоталось. Щелчок бича.

На самом деле у нас не было выбора.

Гораций наклонился, и мне оставалось только вскочить ему на спину. Вцепившись в огра, я возвел глаза к небесам. Не знаю, есть ли там кто-нибудь, над облаками, кретин автор или кто-то еще, но если это так, то он там хорошо забавляется. Проклинаю его и готов набить ему морду!

Очень скоро я пришел к выводу, что те, кто не забрался на огров, не имеют никакого шанса. Мы образовали идеальную пару. Гораций крепок как камень, а во мне нет особого веса.

Были разрешены любые пары. Мы для начала одолели нескольких противников, свалив их так, чтобы не причинить никакого вреда, но довольно быстро я заметил, что не все игроки придерживаются такой же тактики. Некоторые, явные старожилы данного заведения, не стеснялись наносить сильные удары ногами, хватать соперников за волосы, носы, уши и прочие выступающие части тела.

Я сильнее обхватил ногами талию своего скакуна, чтобы дать понять ему, что надо двигаться с максимально возможной скоростью. Гораций, по-видимому, понял, что от него требуется. Издав громкое ржанье, он устремился к паре карликов и со всего размаха врезался в них, как пушечное ядро. От такого сильного удара они повалились на землю.

Один из них поднялся на ноги и вытер со лба несколько капелек крови.

— Освобожден! — крикнул ему охранник.

— Хорошая погода для этого времени года, — нагнувшись пониже, сказал я ему, в то время как наш тандем устремился в новую атаку.

— Шел бы ты подальше.

Мы снова вернулись в сражение.

По прошествии нескольких минут вокруг нас расчистилось место, и на площадке осталось только три пары. Все скакуны были ограми. Мы еще только раздумывали, как нам справиться с этой последней фазой турнира, когда наши противники, явно желая поскорее покончить с этим делом, устремились друг на друга. Один из бойцов, эльф, ухватил своего соперника за ворот и начал крутить его, как лассо. Бедняга прекратил свое вращение, только столкнувшись со стеной. Его лоб с глухим стуком ударился о камень, и он больше не двигался.

Совершенно не двигался.

— Освобожден!

Мы смотрели на оставшегося лежать на земле заключенного.

— Пошли! — подгонял нас охранник, торчащий на башне. — Последняя стычка!

Но все понимали — здесь что-то не так. Я постепенно стал догадываться, в чем же дело. Для тюремщиков Блекайрона смерть — всего лишь обычное воспоминание. Именно поэтому они и организовали этот турнир. Никакого риска потерять заключенного.

Никакого риска нарваться на объяснения: все шло как по маслу.

Арестанты начали собираться вокруг распластавшегося на земле бойца.

— Встать! — заорал охранник.

Чувствовалось, что он растерялся. Я слез со спины Горация и подошел к неподвижному телу. Никто не попытался меня остановить, даже тюремщики. Когда лежащего перевернули на спину, то увидели, что весь лоб у него в крови. Он не дышал. Я приложил ухо к сердцу пострадавшего арестанта: тишина.

— Он мертв.

— Мертв?

Удивленный шепоток пробежал по нашей маленькой группе.

— Что ты такое несешь? — возмутился охранник, расталкивая собравшихся.

— Посмотрите сами, — предложили ему.

Тюремщик, огромный огр с натренированной походкой, склонился над телом и тяжело вздохнул. У него на поясе висел нож.

Я бросил взгляд в сторону Горация.

Внутри меня заработал какой-то новый механизм.

Нечто неудержимое.

Гораций проследил за моим взглядом и в свою очередь тоже заметил нож.

— Хорошая погода для этого времени года, — сказал я.

— Но в воздухе еще чувствуется прохлада, — ответил голос у меня за спиной.

А мы не одиноки…

Одним прыжком я подскочил к охраннику, выхватил из-за его пояса нож и направил оружие прямо ему в горло. Тот даже не успел сообразить, что происходит. Еще мгновение, и клинок уперся в трахею тюремщика. Несмотря на то что его шея заплыла жиром, я чувствовал, как под лезвием пульсирует вена, и был уверен, что огр все прекрасно понимает.

— Не двигаться! — раздался мой нервный вопль в адрес других охранников, как на площадке, так и на башнях. — Гораций, следи, чтобы остальные заключенные вели себя благоразумно и обыщи нашу добычу.

Огр быстренько обхлопал карманы охранника и вытащил оттуда пару ключей.

— Да понимаешь ли ты, что делаешь? — прорычал один из тюремщиков, приближаясь к нам с поднятой дубиной.

— Смерть вернулась, болван. Еще одно движение, и я прирежу твоего дружка.

Тот испуганно застыл на месте.

— Делайте то, что он говорит, — простонал мой пленник.

— Именно. Хорошо, эти ключи, — сказал я, делая знак в сторону Горация, — что они открывают?

Охранник опустил свою дубину и пожал плечами.

— Откуда мне знать?

— Сядь, — приказал я своему пленнику.

Он подчинился. Мне пришлось продолжать держаться у него за спиной, не снимая ножа с горла.

— А почему это ты ничего не знаешь?

— Это не мои ключи, — ответил охранник. — Это его.

— Скажите, — послышался голос из кучки арестантов, — вы принадлежите к Федерации? Правда?

— Теперь уже поздно выяснять это.

— Вы тот, кто встречался с Великим Кукловодом, да?

Ситуация выскальзывала из моих рук. Я усилил давление клинка и произнес, стараясь, чтобы по голосу не было заметно охватившего меня волнения:

— Хорошо, э-э-э-э, хорошо. Мы все вместе спокойно идем к выходу и…

— Я и так очень спокоен, — встрял огр.

— Патрон, это и есть наш план? — спросил Гораций.

— Ну да, я вас видел вчера вечером. Вы были ежиком, — настаивал кто-то из заключенных.

— Да нет же, дурак. Ежиком был я.

— МОЛЧАТЬ! — Крик души…

Все, похоже, вспомнили о моем существовании. Это, в конце концов, становилось невыносимым.

— Ну ладно, — сказал я, — мы все сейчас идем к выходу. И при любом подозрительном жесте мне придется перерезать горло этой жирной свинье.

— Жирной чего?

— Он блефует! — закричал охранник с башни. — Смерть — ничто. Смотрите!

Мы подняли головы. Тот, кто произнес эти слова, был эльфом. В данный момент он уже перешагнул, через ограду, за которой находился, и приготовился прыгать.

— На вашем месте я бы не стал делать этого. — Мое предупреждение, похоже, не возымело результата.

— Может быть, — согласился эльф, продолжая готовиться к прыжку. — Только вот ты не на моем месте.

Раскинув руки, он шагнул в пустоту.

— Датан Смелго-о-о-о-о-т! — проорал охранник.

Он шмякнулся о землю. Легкая судорога пробежала по его телу, и на этом все кончилось.

Стоящие рядом со мной заключенные медленно начали аплодировать.

Хлоп, хлоп, хлоп.

— Еще добровольцы есть? — спросил я.

— Ради Святой крови Трех Матерей, — взмолился огр, к горлу которого все еще был приставлен нож. — Делайте то, что он вам говорит. Вы что, не видите, что это маг?

Еще одна неплохая идея.

— Вот именно, разве не видно, что я маг?

— Джон Винсент Мун!

Все повернули головы в сторону, откуда быстро приближался звук торопливых шагов.

— Джон Винсент Мун, на выход!

— Что?

Огр-тюремщик, воспользовавшись моментом, нанес мне локтем отменный удар в челюсть, и я покатился по снегу. Гораций набросился на него, и они сцепились в схватке.

В моей руке оставался бесполезный теперь нож.

На яркий свет вышел директор тюрьмы. Это был человечек маленького роста с седой бородой и цилиндром.

— Кто из вас Джон Мун?

Я встал, не выпуская ножа.

Директор смотрел на потасовку вытаращенными глазами.

— Но что здесь происходит?

— Ну… — начал я и бросил нож на землю.

Вот и началось. У меня опять отобрали владение ситуацией.

Не спеша поднялся Гораций. Встал на ноги и оглушенный охранник. Остальные заключенные образовали вокруг него могучую кучку.

— Гус Рубблин из службы Ее Величества.

— И что дальше?

— Он хочет вас видеть. На выходе. Вы что, глухой?

Гус Рубблин, подумал я. Опять у них какая-нибудь гадость случилась?

— Но что здесь такое происходит? — спросил директор, приближаясь к нам. — Вы все еще продолжаете драться?

Постепенно к нам начали приближаться остальные тюремщики, держа наготове свои дубинки. Заключенные медленно разошлись. Мы с Горацием остались в одиночестве.

— Хорошая погода для этого времени года, — сказал я.

— Вы так считаете? — ответил директор и сильно пнул ногой безжизненное тело огра. — Ну ладно, а этот? Что он тут делает? И почему не в форме?

— Это Дублдей, мсье.

— Дублдей?

— Охранник.

— А-а-а.

— Не шевелиться! — выкрикнул другой охранник и храбро зашел мне за спину. — Мсье, этот человек пытался поднять бунт и…

— Оставьте, — покачал головой директор, — он должен идти на выход. Впрочем, подождите: вы будете настолько добры, что проводите его туда.

— Но, мсье директор…

— А-а-а, еще и этот? — воскликнул маленький человечек с седой бородой и указал на распластавшегося на земле эльфа. — А он что тут делает?

Я закрыл глаза. У меня появилось такое ощущение, что мне выпало быть пешкой на шахматной доске, пешкой, которой суждено проиграть. Хоп! — и Джон Мун в тюрьме. А потом вот решили, что его лучше выпустить. Или, впрочем, может быть, просто захотели запутать все так, чтобы никто ничего не мог понять. А что вы, ребята, думаете по этому поводу?

Великий Кукловод, говорите! Да не надо никакого Великого Кукловода, чтобы понять, что я всего лишь Петрушка из балагана. Не вмешивайтесь: мне очень хочется, чтобы этот Петрушка сам сказал пару слов. И плевать на поросячью голову.

Мы с директором пошли на выход.

Я бросил взгляд через плечо. Гораций провожал меня взглядом и печально улыбался.

— Может быть, надо снова ввести систему с ядром на цепи, — сказал за моей спиной директор, — она себя не так уж и плохо показала.

— Меня ведут на беседу с Великим Кукловодом? — поинтересовался я у охранника.

Но тот даже не удосужился взглянуть на какого-то Джона В. Муна.

— Бедный старик, бедный старик, — бормотал он. — Мне тебя жаль. Мне очень тебя жаль.