По вашему желанию

«Не сошла ли с ума Ее величество?»

В статье рассказывалось о той идее, которая пришла в голову королеве по поводу празднования ее юбилея. Она просто-напросто хотела…

— Ради всех Трех Матерей, — воскликнул я, обращаясь к Пруди, — думаете, это шутка?

— Вы про тот ужас, который она хочет совершить над Колумбинским лесом? Не знаю. У нее был вполне серьезный вид.

— Совершенно повернутый, хотите сказать! Тут говорится, что работы по вырубке Колумбинского леса начнутся сегодня утром. Понимаете, Пруди?

— Ох.

— Что «ох»?

— Вы не должны так говорить о Ее величестве, мсье Мун.

— Почему же не должен? Да это просто старая коза. Нет, скорее, старая корова.

Корова, точно… монументально. Да ее надо показывать в музее, в клетке, понятно?

Щеки Пруди стали напоминать пионы. Моя горничная искренне и глубоко уважала Ее величество — результат слишком консервативного воспитания, чувство любви и ответственности, уважение прошлого и все такое прочее.

— Понятия не имею, как только ей могло прийти в голову вырубить часть Колумбинского леса, — возмутился я, вставая, — Клянусь святой кровью Трех Матерей, надо сходить взглянуть на это.

Я взял пальто и направился к двери.

Пруди засеменила вслед, держа в руках мои перчатки и шляпу.

— И что вы хотите, чтобы я с этим делал? — Мой палец указал на шляпу.

— Я думала… Так как на улице совсем не жарко…

— Фьють!

— Ну, возьмите хотя бы перчатки.

— Ладно.

Я вышел на улицу. Она закрыла за мной дверь.

Мне пришло в голову прогуляться по опушке Колумбинского леса, чтобы хоть немножечко прийти в себя. Неужели королева действительно начнет эти работы? Такое казалось невозможным. Я подумал о феях, обитавших в старом лесу. Обо всех их шествиях в сопровождении светлячков и леших, которые проживают под сенью деревьев и чей хрустальный смех намекает на берега невидимых рек. Совершенно определенно, люди не могут совершить подобного преступления — влюбленные Ньюдона, близлежащие жители, которые каждый день прогуливаются вдоль высокой ограды, скользя взглядом по тенистой зеленой листве — неужели они допустят, чтобы все это исчезло навсегда? Таинственные заросли, мирное переплетение ветвей вековых деревьев, покрытых снегом, тишина, легкие шаги маленьких человечков… Этот лес, он же из тех редких вещей в этом мире, которые стоят хоть каких-то трудов.

От меня до Колумбинского леса довольно недалеко, но пройти даже небольшое расстояние, предаваясь размышлениям, оказалось совсем не просто. Я свернул на маленькие, мокрые и пустынные улочки, но все их занесло снегом и пробираться по ним было почти невозможно. Тогда я повернул на широкие главные улицы города, полные дам, эльфов и карликов, ботаников, фермеров подземных шампиньонов или рабочих по уходу за деревьями, богатых финансистов, которые бежали за… ба… да про них самих-то даже забыли, своими ценными служащими, прижатыми к земле высокими черными шляпами, и уличных артистов, гоблинов, терявшихся в серых тонах, и нищих огров, с глупыми улыбками несущих свои обрубки.

Как ни странно, вспомнилась Катей. Когда мы расстались, то именно в Колумбинском лесу она и оказалась потеряна для меня, исчезнув под сенью темных деревьев, и я иногда представляю себе, что лес тем или иным способом похитил ее. Если это так, то я не хочу забирать Катей оттуда. Действительно не хочу. Почему же получается, что в мою голову постоянно лезут мысли о ней? И! почему теперь мне кажется, что поцелуй Леонор был лишен внутренней сущности? А ведь тогда я чувствовал, что она вложила в него всю свою душу.