По вашему желанию

Расскажите мне о вашем…

Я начал понемногу уставать от своих друзей.

Вауган Ориель продолжал приходить: он притащил мне старую болезненную ласку, рассказывал о своих новых победах на любовном фронте (по две в день? А может, и по три), про своего отца, который грозился кормить его всего лишь еще один год. Но от последнего заявления я потерял всякое терпение: в моей жизни нет никакого смысла, а моя горничная слишком маленькая.

— А эта пресловутая Леонор?

— Ты в курсе дела? О ком это ты говоришь?

— Слушай, старый кабан, если не хочешь, чтобы…

Я терпеливо выслушал, уселся на диван и заговорил быстро и без перерыва, как экзотическая птичка. Послушай, старая потрепанная астматическая выдра, если мне потребуется твое мнение, то тра-та-та-та. Именно так, Ориель. Ты прав, Ориель. К концу нашего разговора я аккуратно подвел его к двери и очень вежливо попросил забыть мой адрес. По крайней мере, на какое-то время. С одним покончено!

Со своей стороны Глоин Мак-Коугх оставался безнадежно влюбленным. Жалким.

Он чахнул, словно смоляной факел. Как пациенту я определил его состояние словом «нормальное». И предложил ему другое решение.

— Уверен, что вот об этом-то ты и не подумал, — сказал я в один прекрасный день, когда был в особенно плохом расположении духа.

— Ты это о чем?

— Тебе стоило бы привести в порядок собственные дела.

Он посмотрел на меня так, словно видел первый раз в жизни. Джон Мун — отвратительный богохульник. Я злобно улыбнулся.

— Ты… ты хочешь, чтобы я вернулся к себе домой?

Я кивнул.

— Быстро соображаешь.

На следующий день карлик исчез.

И теперь, каждый раз, как мы встречаемся с Пруди, она бросает в мою сторону такой взгляд, что мне приходится опускать глаза. Сначала я подумал, что недолгое уединение мне не повредит. Но на самом деле оставаться одному было не слишком-то хорошо, даже совсем нехорошо. Какое-то время ни Глоин, ни Ориель обо мне не вспоминали, и я понял, что избрал ложный путь. Я сожалел, что к ним придрался, сожалел, что так жестко с ними поговорил. Я-то сожалел, но было уже поздно.

Пруди стала откровенно меня ненавидеть. Еду она приготовляла наспех. На мебели скапливалась пыль. Некоторые из моих пациентов начали жаловаться. Мне задавали вопрос, почему я ее держу. Я и сам этого не знал и совершенно растерялся.

А в довершение ко всему еще была Леонор. И Леонор была загадкой. Мои отношения с ней развивались совсем не так, как мне хотелось. Ее посещения оставались регулярными, но при этом она казалась какой-то отдаленной, изменчивой, неуловимой.

Однажды, когда я хотел обнять ее, она отступила и села на диван.

— Джон, — умоляюще сказала Леонор.

— Что?

— Я не уверена, что ты выбрал для этого подходящий момент.

Черт подери, по какому именно критерию надо выбирать «подходящий момент»?

Она постоянно рассказывала мне свои сны: это ощущение потерянности. Я не знала, что сейчас придет ОН.

ОН? Но кто такой ОН? Ее муж? А еще это абсурдное ощущение, что она нереальна.

— Вы шутите? — подмывало меня прошептать ей в ухо. Я хочу вас уверить, что ваши бедра более чем конкретны. Не буду уж ничего говорить о вашей груди. Но дальше решительно не шло, по-настоящему дальше; что мешало мне логически закончить цепочку событий, так это ощущение, что кому-нибудь из моих пациентов, вполне определенной части из них, может срочно понадобиться моя помощь.

Был и еще один пациент, эльф, у которого ушла жена, забрав с собой детей. Он работал в банке. И это его несколько выбило из колеи.

— Каждый раз, когда я прохожу мимо драконов, ну, вы их знаете, да?

Да, я их знал: два монстра с золотистой чешуей, которые охраняли вход в банк «Сити». Два часовых. Уникальные остатки эпохи рево…

— Ну и что же?

— Я боюсь, что они выплюнут в меня огромными языками пламени.

— Понятно.

— И уверен, что это ничего плохого мне не сделает.

Ну вот, по крайней мере, хоть в чем-то он уверен.

Я прописал ему неделю отдыха. Что это значит, я не понимал даже сам: пойти спать в парк. Есть овощи, резать чьи-нибудь глотки. Просто отдыхать, неважно как именно.

Но это еще не все: был целый набор и других неприятностей. Казалось, все безумства Ньюдона назначили мне свидание. Эй, друзья! Все к Джону Муну! Он единственный человек на весь Ньюдон, который еще нуждается в вас!

Например, была еще карлица. Ее проблема заключалась в чисто нервной болезни.

Какую бы, самую маленькую, проблему она ни описала, та сразу же указывает на кризис.

Дрожь, слюна на губах, конвульсии. Впрочем, карлица подтвердила все мои подозрения в тот момент, когда увидела представленный ей счет. Аххахахахеххейхии! — взвыла она и рухнула, забившись в судорогах, прямо на паркет. Так оно и есть, так оно и есть, про себя вздохнул я. Не надо больше никаких доказательств. Я отправил ее в больницу Бетлхума, вложив в руку предписание на строгую изоляцию. Хвала небесам, что маленькая дама не умела читать.

Ну ладно, а еще была моя мать. Эдакая вишенка на пирожном.

Она приходила ко мне, усаживалась, как баронесса, и с кислой миной неодобрения на лице изучала самые дальние уголки моей гостиной, а я стоял перед ней, заложив руки за спину и изображая на лице свою известную улыбку номер двадцать девять. Но мама изучила все мои улыбки до кончиков ногтей, и этот фокус действовал на нее не лучше других.

— Когда ты, наконец-то, соберешься приобрести себе достойный галстук?

Но такое случалось только в моменты пребывания мамы в хорошем настроении.

В остальное время она отпускала убийственные замечания по поводу моей личной жизни: настоящее всепожирающее пламя; досаждала меня как комар, обезумевший от запаха крови.

— Ты уверен, что не увлекаешься мужчинами? Тебя уже давно никто не видел с девушкой. О, ради Трех Матерей, да тебя вообще никто никогда не видел с девушкой.

Мнение было довольно преувеличенным. Слишком преувеличенным. Мы с Катей порвали отношения меньше месяца назад. Но мама получала какое-то нездоровое удовольствие от того, что ломилась в открытые двери.

— Посмотри, — говорила она, — даже твой отец иногда находил себе какие-нибудь развлечения.

— Да, но ты разве не знаешь, каков при этом был результат?

— Хочешь получить пощечину?

— Я пошутил.

Как лечебный сеанс такие встречи могли бы проходить и получше. Она не прекращала приходить ко мне только потому, что была, в общем-то, очень уставшей. А может быть, эти посещения стали для нее чем-то вроде абсурдного светского чаепития в парке Феникс, когда люди проводят три часа сидя за столом, отставив мизинец и сотрясая воздух рассуждениями о нелепой действительности. Все эти бесчисленные статисты ведут себя так, словно махают дубиной.

Когда я провожаю ее до двери, то уже ни о чем не думаю.

— Тебя не слишком затрудняет мне помогать?

— Но я…

— Меня уже начинают утомлять твои приступы маленького маниакального мальчика. Ну, до завтра. Если я еще буду на этом свете.

— Но завтра я…

Она хлопает дверью, не обращая на меня никакого внимания.