По ту сторону черной дыры

Глава 33.

И день настал! «Черная акула», патрулировавшая левобережье Днепра, заметила приближение орды. Верхом на лошадках Пржевальского, Восток катился волною на Запад. Сметая все на своем пути, орда подобно саранче оставляла за собой руины городов, горы трупов и испражнений.

Иссык— хан, уверовав в бездарность своих полководцев, сам вел свое непобедимое войско. Непокорный город должен был пасть, ибо не было силы, способной противостоять сынам степи. Мыслящий иначе да захлебнется в собственной крови!

Но самое смешное случилось позавчера. Вновь объявился черниговский князь Брячислав (именно такое имя он носил с рождения) вместе с семью сотнями ратников. Они поднялись на четырех трофейных галерах вверх по Днепру и Березовой речке. Не сморгнув глазом, Брячислав объявил, что его дружина прибыла помочь братьям-славянам отбиваться от супостата. Норвегов гадливо троекратно облобызался с ренегатом и пригласил его на совещание.

Князь появился в офицерском собрании и объявил удивленным военным:

— Спасибо за науку. Вогнали мне, понимаешь, ума в задние ворота — теперь вот пришел на помощь.

Со всевозможной вежливостью черниговца и его дружину отрядили на один из второстепенных участков обороны, а именно — охрану последних километров шляха перед переправой. Кроме того, уже в тайне, ребятне из роты штабных машин выдали оружие и наказали присматривать за неожиданными союзниками — кабы не ударили с тылу. Норвегов меньше всего доверял подобным «сюрпризам».

Наконец, в один из дней, когда солнце уже клони лось к западу, воспаленные глаза старого хитреца увидали вдалеке водную гладь. Это была Великоречка — последняя преграда на пути к заветной цели. Низменная равнина на другом берегу позволяла стать лагерем на пару дней для отдыха перед решающим броском. Лошадки, чуя воду, понеслись резвее и уже скоро путешественников овеяло долгожданной прохладой. Все эти дни солнце палило немилосердно: немало славных багатуров получили солнечные удары и теперь сидели в повозках с мокрыми тряпками на головах.

Старый хан одним из первых форсировал реку и, взобравшись на высокий холм, принялся до рези в глазах всматриваться в заросли лещины, скрывавшей подступы к лесу. Поднеся ладонь к глазам он минут десять осматривал горизонт, а затем гикнул, пришпорил коня и понесся вниз — к своим. Следом понеслись его верные джигиты.

— Что, старый хрен, много высмотрел! — засмеялся Мурашевич, сидящий на толстом суку и глазеющий в бинокль на форсирование Днепра полчищами аваров.

— Мазохисты! — фыркнул Волков.

— Motherfuckerы! — уточнил Володя, — потомственные.

Они торчали здесь уже более суток. Сотня человек против тридцати тысяч кочевников. Такое могло присниться лишь голливудскому режиссеру в наркотическом бреду. Правда, этой сотне не рекомендовалось класть пальцы в рот, но как говаривал пьяный Мухин: «Толпой и батьку бить не страшно». Вместе с солдатами были монахи, десять иноков в черных рясах. Они беззаботно рыскали по лесу в поисках ягод и первых сыроежек. Их безалаберность сильно раздражала Мурашевича, но Андрей только посмеивался с кипятившегося товарища.

— Брось ты, Вовка. Они так беззаботны, потому что вера в наше «сатанинское» оружие безгранична, — успокаивал он приятеля.

— Еще бы бабочек ловили! — бушевал Володя, — маленькие, черненькие, разбегаются точно вши, аж в глазах рябит!

— А что ты им делать прикажешь?

— Да… хоть пускай кресты свои почистят! Если бы у нас в карантине сержант нашел бы хоть одну такую бляху, то пришлось бы выяснять всему взводу: может человек раздеться за пять секунд или нет.

— Брось. Это ведь нереально!

— Так точно, господин лейтенант! Четыре часа занятий показали, что это действительно невозможно. Эй, монахи! — позвал Мурашевич, — ко мне гурьбой!

Святые люди осторожно приблизились.

— Вот что, ребята, — обратился к ним младший лейтенант, — почистили бы вы свои кресты, что ли… Как-то несолидно. Вы же бойцы белоросской церкви… Вот, к примеру, меня убьют, а ты. Брат Кирилл подойдешь меня отпевать с этакой зеленой растопыркой! Так я предупреждаю: вернусь с того света и оттаскаю тебя за бороду.

— Мы бы рады, — пробасил инок, — да…

— Нет, ты только глянь на лик Назаретянина! — распалялся Володя, — это же не святый лик, это — морда последнего забулдыги! Я удивляюсь, как тебя еще молнией не пристукнуло за подобное разгильдяйство!

— Мы бы рады почистить, — торопливо вставил попик, — да нечем.

— Как, нечем! — воскликнул Мурашевич, — на!

Парень извлек из кармана головку пасты имени «Горно-обогатительного института» и торжественно протянул ее брату Кириллу.

— Сделаешь из куска войлока «пидарку», тьфу! Натрешь маленькую войлочную тряпочку вот этим камешком, а затем каждый будет тереть свой крест. Чтобы через два часа ваши распятия блестели, как у кота — яйца! Аминь! К выполнению приступить!

Монахи убежали. Мурашевич самодовольно повернулся к приятелю — тот катался по земле беззвучно хохоча. Владимир удивленно уставился на него:

— Тебя что, гадюка укусила?

— Ой, не могу! — прохрипел посиневший Андрей, — тебе нужно дать игумену пару показательных уроков по управлению монастырем, чтобы все в нем блестело, как у кота… саксофон! Ой, не могу! Старший инок Вовка Мурашевич дрочит вверенное ему подразделение!

Мурашевич обхватил руками сосну и сполз рядом. Два друга кудахтали и закатывались со смеху минут пятнадцать, затем обессилевший Волков встал и поднес к глазам бинокль.

— Ну, чего? — спросил тяжело дышавший Володя.

— Чего-чего! Потерпи чуток! Пусть супостат расслабится.

По лугу растекались и вставали биваком все новые сотни и тысячи. Тут и там вырастали шатры, начинали крутиться дымки. Вскоре ветер донес запах готовящейся пищи.

— Вкусно пахнет, черт побери! — облизываясь, пробурчал Мурашевич.

— Гля! — перебил его Андрей, — шатер для хана ставят!

В самом центре луга несколько десятков басурман ставили огромный шатер с позолоченной окантовкой. Чем дальше, тем труднее было наблюдать за людским муравейником — постепенно свободное пространство исчезало, заполняясь телами людей и лошадей, а также арбами, предназначенными для награбленного и, следовательно, пока пустыми. Яблоко, вздумай оно вдруг упасть, на сыру землю не приземлилось бы точно.

— Вроде и пора… — с сомнением сказал Володя, опуская бинокль.

— Что, дерьмо кончилось? — злорадно сказал Волков, когда кочевники по несколько человек стали просачиваться в лес на поиски хвороста.

— Кизяк каюк! — подтвердил приятель.

— Давай, Вовка, готовь группу перехвата, — сказал Андрей, — я ожидаю в спецмашине. Сдюжишь?

— Не дрейфь! — ответил Мурашевич, — помнишь основной вопрос философии?

— «Что первично, материя или сознание»? Помню. Ответа только не знаю.

— Ответ знал один лишь Мухин. Но он в Париже, — Володя сладко потянулся, — хотя его ответ ты должен знать.

— «Смотря сколько выпьешь!» — усмехнулся Андрей, — так у него на десять бед один ответ. Держись, дружище! Для нас с тобой материя всегда на первом месте.

— А для них? — Володя кивнул в сторону располагавшейся на отдых орды.

— А для них, даже еще больше, чем для нас. Сознание для них — пока не открытая категория.

Андрей шел к усилительной установке, расположенной в зарослях волчьего лыка и скрытой от посторонних глаз. Рядом с ней кучковались монахи и яростно чистили свою амуницию. Улыбнувшись, лейтенант залез в кунг и связался с Серегиным.

— Согласовываем время начала операции, — произнес он в микрофон.

— Время «Ч», — поправили на том конце.

— Ну, хоть и «Ч», — согласился Волков, — предлагаю 22.40 по ямало-ненецкому.

— По какому?

— А как это время еще назвать?

— Убедил. 22.40, принято. До связи!

— Роджер! — вспомнил Андрей какой-то боевик. Отключив микрофон, он откинулся на спинку стула.

— Колдун! — позвал он, — ты свои ящики проверил?

Оператор, Коля Повшебный, бодро кивнул головой, едва не задев своим шнобелем за настольную лампу.

— Все в порядке, командир! Как часики.

Дверь распахнулась и ввалился Мурашевич, волоча за собой связанного человека.

— Так скоро? — удивился Андрей.

— А чего нам! — победно усмехнулся Володя, — знакомься: Кунгуз!

— Кунгуз-Чамар! — отозвался пленный.

— Ну, то что ты «чамар» видно и так, — почесал ухо младший лейтенант, — а теперь слушай сюда: этот дядя тебе поручит выполнить одно задание. Если ты не захочешь его выполнить, то я засуну тебя в задницу твоего боевого «горбунка». Уяснил?

— Короче, — сказал Волков, — «кунгуз» ты, или «чамар», или сам дедушка Пак — это не имеет значения. Ты громко, держа перед собой вот эту штуку, скажешь следующее: «Братья! Если не хотите завтра гнить здесь в виде трупов, то немедленно убирайтесь с белоросской земли!» Если они не начнут убираться, то через час мы атакуем.

— Вам нас не одолеть! — убежденно сказал обрин, — у нас есть горящие опилки и черный огонь.

— Чего? — не понял Мурашевич.

— Порох и нефть, — пояснил Андрей, — секрет, очевидно, сперт у китайцев.

— Ага! — улыбался Кунгуз, — теперь вы, сыновья шакала, поняли, что мы сильнее?

— Сильнее мы! — выпятил челюсть колесом Мурашевич, — у нас есть палки грома, железные повозки, стальные птицы, резиновые дубинки и огненная вода! Понял, ирокез хренов! Говори, что велено!

— Коля, врубай! — приказал Володя.

Повшебный включил рубильник и нажал клавишу «Готовность». Послышался тоненький свист конвертеров.

— Когда махну рукой, можешь говорить, — предупредил «Колдун».

— Сначала я, — сказал Волков, забирая к себе микрофон. Николай дал отмашку.

— От Советского Информбюро! — загремел вверху полуторакиловаттный голос, — нашим узкоглазым и кривоногим друзьям! Сейчас перед вами выступит Заслуженный артист республики Кунгуз Чмо! Ему слово.

— Колись, гнида! — зашипел Мурашевич, взял «языка» за ухо и покрутил против часовой стрелки.

— Бля-а! — раздалось в лесу по-аварски. Далее Кунгуз ровным тоном поведал соплеменникам об ультиматуме противника. Закончив свою речь, он повернулся к Андрею.

— Все. Теперь, росичи, они придут и убьют вас.

— Не крякай! — оборвал его лейтенант, — Вовка, одень ему наручники.

Мурашевич уронил пленного на пол и замкнул ему наручниками ногу с рукой, так что тот при всем желании убежать не смог бы, но в носу поковыряться — запросто.

— Вези его, Коля, на базу, — приказал Волков Повшебному. «Колдун», долго не думая, запустил двигатель и, врубив передачу, умчался прочь.

Оглядев притихших монахов, лейтенант задумался.

— Вовка, — с расстановкой произнес он, — возьмешь четверых бойцов и будешь с ними охранять братьев наших меньших. Они — самое ценное, что есть у нас.

— О’кей, босс! — молодцевато гаркнул Мурашевич, — а кто тебя прикрывать будет?

— Крыша у меня что надо, — сказал Андрей и побрел к командирскому БТРу с номером 010 и закрыл за собой люк. Отсюда он, по сценарию, должен был управлять сражением.

Мурашевич же подозвал к себе Шарля де Лавинье, Федорчука, Басова и Демидова и, как мог, разъяснил им суть приказа старшего по званию. Судя по вздыбленным в локтях кулакам, такое поручение мало пришлось по вкусу жаждущим крови воинам, но чуток повозмущавшись, они уселись на траву возле иноков.

— У меня все готово! — сообщил Волков по рации Серегину, — ждем парламентеров.

— Если они будут, — послышался равнодушный голос майора.

— Подождем, — предложил чей-то ответственный голос. Андрей матюгнулся про себя, — «Нихрена себе, самостоятельность! Целых две няньки за дитем неразумным приглядывают».

Пошли минуты. Десять… пятнадцать… пятьдесят. Из вражеского лагеря донеслись дикие крики и пьяное улюлюканье. Волков зло сплюнул на ребристый коврик.

— Ждем еще десять минут, — передал Серегин, — затем начинаем операцию. Ты услышишь.

Минуты тянулись, словно в сочельник. На исходе восьмой Андрей передал «Готовность №1» всем экипажам и расчетам. Казалось, все в лесу застыло в ожидании часа «Х», лишь где-то на лугу оголтелые кочевники шумели в тысячи глоток. Когда на таймере осталось пять секунд, Андрей облегченно вздохнул, и, обращаясь к механику-водителю, произнес:

— Все, худшее позади. Теперь дело за нами.

В ту же секунду со стороны опушки послышался страшный грохот. Как оказалось впоследствии, от неожиданности кто-то из «моджахедов» выронил горящий факел на бочки с порохом, и теперь они глухо взрывались, творя среди войск Иссык-хана сплошные несчастья. С зависшей на четырехсотметровой высоте «Черной акулы» в эфир донесся смех пилота.

— Прут к реке! — наконец фыркнул он.

— Активирую противопехотки! — донесся голос оперативного.

Секунд через пятнадцать снова рвануло. Это сработал второй радиус.

— Наблюдаю взрывы на левом берегу! — сообщили с вертолета. Громыхнуло в третий раз.

Андрей неожиданно зевнул.

— Внимание «Градам». Залп! — произнес он в микрофон.

С методичностью лучших стрел Зевса в ночную мглу стали уходить реактивные снаряды, оставляя за собой пышные светящиеся хвосты.

— Боекомплект выпущен, — доложил старший группы.

— БТРы, на исходную! — приказал Волков.

Пятерка бронетранспортеров выползла из лесу и расположилась в виде полукруга. И вовремя — из пекла взрывов вырвались несколько сотен всадников, которые сломя голову ринулись к лесу, полагая, что там будут в безопасности.

Безопасных мест в тот вечер не было. Стаей голодных гиен заорали «газонокосилки», и от прорвавшегося отряда в считанные мгновения не осталось даже воспоминания. Лошади, более живучие чем люди, носились с бешеными глазами, храпя от испуга и топча тех, кто имел несчастие валяться на земле.

Оставшиеся в живых спешились и, отбросили в сторону оружие. Встав на колени, они всем своим видом демонстрировали покорность судьбе, которая в этот вечер повернулась к ним, мягко говоря, не самым лучшим своим местом. Над головами проревело звено Ми-24, устремившихся в погоню за удравшими на левый берег. Вскоре левобережье стало похоже на иллюстрацию к сборнику произведений старины Алигьери.

Видя сей карамболь, оставшиеся на правом берегу кочевники тоже побросали оружие. Их буцефалы, задрав хвосты, носились по лугу. Где ухватив травки, где наложив кучу, они, очевидно, проклинали тот час, когда первый из узкоглазых придумал седло и поводья.

Волков объезжал луг на своем БТРе. Андрей сидел за гашеткой «газонокосилки», по пояс высунувшись из люка. Опасаясь, что может стать жертвой шальной стрелы, он приказал держать скорость порядка сорока километров в час. Его мертвенно бледное лицо покрылось испариной. Везде насколько хватало глаза валялись трупы, трупы и только трупы. Изредка попадались кучки сдававшихся в плен аваров. Андрей грозил им кулаком и кричал в мегафон:

— К лесу, поганцы, к лесу! — его понимали и поднявшись плелись к опушке.

Никто не пытался удрать, ибо стало ясно, что счастливая звезда Иссык-хана закатилась туда, где никто не хотел бы очутиться.

— Андрей! — вдруг раздался в наушниках голос Мурашевича, — нас атакуют! Жми на помощь!

— К Мурашевичу, быстро! — скомандовал Волков, чувствуя, как холодеет внизу живота.

Он попытался связаться с экипажами других БТРов, бывшими не в пример ближе, но бесполезно. Никогда не подводившая в мирных условиях Р-123, отказалась работать в условиях боевых.

— Самый полный! — заорал лейтенант, предчувствуя беду.

Просачивающиеся тонкими ручейками группы аваров со страхом наблюдали, как по полю на скорости 90 километров в час мчится БТР, перепрыгивая на полном ходу через небольшие овраги, встречающиеся на пути, и лишь немного сбавляя темп на поворотах. Довгалев выжимал из своей машины все возможное и невозможное. Выбравшись на дорогу, БТР припустил еще быстрее. Форсированный лично Гавриловым движок позволял стрелке спидометра доходить до отметки 120.

Встречающиеся на его пути пленные, ослепленные фарами, едва успевали отскакивать. Пару раз Андрею показалось, что кое-кто отскочить не успел. Детям Востока казалось, будто бог Возмездия спешит на свое кровавое пиршество.

Увы, если боги и не опаздывают, то Андрей, даже и не претендовавший на такое громкое имя, прибыл позднее, чем требовалось. С ходу врубившись в зад атакующим, БТР разбросал всадников и лошадей в разные стороны.

— За мной! — заорал лейтенант страшным голосом и выпрыгнул из машины.

Все девять человек экипажа мгновенно рассыпались по поляне. Андрей пустив ракету и увидел, что Басов и Демидов яростно отбиваются от наседающих врагов. Рядом с ними, плечом к плечу дрались два монаха: брат Серафим и брат Георгий. Кресты на их рясах сбились набок, волосы растрепались, а АКСу в их руках делали обоих братьев похожими на хипарей, вставших на тропу войны. Брат Георгий оборвал полы своей рясы, чтобы не путалась под ногами, и его волосатые ноги вызывающе прыгали по утоптанной земле.

Нападающие, увидев что добыча ускользает от них, делали отчаянные попытки исправить положение. Но несколько гранат, разорвавшихся между них, заставили переосмыслить статус-кво. Отбросив в сторону луки и сабли, они пали ниц перед победителями и запросили пощады.

Волков подошел к самому здоровому из них и от души двинул в зубы. Плюнув на поверженное тело он крикнул:

— Демид, Вовка где? — Саша вжал голову в плечи и пробормотал:

— Там, за елочками… Его первого… — не дослушав, лейтенант бросился в заросли пушистых елей. Было темно и он едва не споткнулся о что-то мягкое.

— Шьорт! — застонало тело.

— Шарль, что с Володей? — в истерике закричал Андрей.

— Его больше нет, — глухо ответил француз, — они с Федорчуком мертвый. И я почти тоже…

Взошла луна и осветила лежащие тела. Волков со стоном опустился возле погибшего друга.

— Брат! — позвал он, — как же так, братишка!

Никто ему не ответил. За елками его люди сгоняли в кучу пленных и треножили их. Довгалев вызывал по рации базу.

— Я ведь живой, Вовка! — с надрывом повторил парень, — что я скажу Дуне?

При свете луны он увидел, что из горла приятеля торчит стрела. Мертвый Ваня Федорчук глядел в черное небо широко раскрытыми глазами. Голова его была почти отделена от туловища, а из правого глаза торчало обломанное древко.

— Гады! — заплакал от злости Андрей, — какие гады!

Сзади раздался шорох. Лейтенант мгновенно вскочил и передернул затвор. Из лесу выехали прямо на него шестеро кочевников. Один из них скорчил гримасу.

— Росич попался. Очень смелый поступок — бить безоружного пленного. А вот будет ли он таким же смелым в честном бою?

По лицу Андрея мелькнула отрешенная улыбка.

— Честно? — переспросил он.

— Честный бой, — подтвердил обрин.

— Вы шестеро против меня?

— Честный бой! — улыбался противник. Андрей засмеялся и, поставив переводчик на автоматический огонь, плавно нажал на курок. Когда магазин опустел, он горько сказал:

— Что вы знаете о чести, собаки?

На шум прибежали солдаты. Лейтенант вставил новый рожок и вызвал оперативного.

— Время — два часа тридцать пять минут. Операция закончена. Иваныч, командир дома, наверное, как ты считаешь?

— Командир рядом, Андрюха, даю ему трубку.

— Как дела? — осведомился Норвегов.

— Товарищ полковник, ваше приказание выполнено! — бесцветным голосом отрапортовал Волков, — противник отброшен за Днепр, о потерях с их стороны говорить пока не предоставляется возможным. Наши потери: двое убитых и один тяжело раненый.

— Кто? — выдохнул командир.

— Младший лейтенант Мурашевич и боец Федорчук.

— Боже! Кто ранен?

— Шарль…

— Едрит! Что ж ты его оставил в таком месте?

— По логике, это было самое безопасное место. Я их всех здесь оставил охранять монахов…

— Андрей, черт побери! На войне нет логики!

— Теперь знаю, товарищ полковник. Готов понести наказание…

— Я тебе понесу! Где вы там? Сейчас я прилечу!

— Я пущу красную ракету.

— Жди, чертяка!

Пока Волков беседовал с командиром, а затем командовал бойцами сгоняющих пленных, занялся рассвет. Ко времени прибытия вертолетов необходимость в сигнальных ракетах отпала — можно было разглядеть время на циферблате его часов.

Обстоятельный Норвегов пригнал два МИ-12, два Ми-26 и один МИ-8. «Восьмерка» приземлилась первой, оттуда выпрыгнул сам Константин Константинович и, придерживая рукой фуражку, пригнувшись побежал к бронетронспортерам, кольцом окружившим сдавшихся в плен. За ним следом старались остальные: Семиверстов, Рябинушкин, Серегин, Горошин и Львов с двумя санитарами. Последними вышли пятеро бойцов в при полном боекомплекте. Горомыко, следующий замыкающим, волок за собой Кунгуза.

Андрей шагнул вперед с намерением доложить, но Константин Константинович прервал его:

— Отставить! Ну и делов вы тут понаделывали!

Лейтенант глянул по сторонам. Внизу раскинулся луг, весь в воронках, наполовину скрытый предрассветным туманом и дымом догоравших костров. На деревьях висело несколько трупов. И всюду, куда не упадет глаз — кровь: кое-где черные пятна на земле, где-то вместе с содержимым животов, на бортах БТРов алая роса.

— Кто? — кивнул головой на повешенных Семиверстов.

— Я, товарищ полковник! — отозвался Демидов, — арестуете?

— Это он в целях профилактики и воспитания, — заступился за приятеля Андрей, — самых буйных.

— Что-то буйных маловато! — хмыкнул полковник.

— Они все быстро присмирели. Легенда о нашей мягкотелости слегка развеялась.

— Мягкотелости? — переспросил Семиверстов, наблюдая в бинокль левобережье, — хотелось бы надеяться, что мы не переборщили…

— Переборщили! — взвизгнул Горошин, — может, пойдем и извинимся?!?

— Хватит! — перебил их Норвегов, — вон идет игумен — спросите у него.

Отец Афанасий шел к ним в сопровождении нескольких монахов. Белые одеяния его развевал поднявшийся ветерок; чело его было спокойно и величаво. Он подошел к толпе пленных и посмотрел на них с тихой скорбью.

— Ужели, — спросил он, — ужели, была необходимость в гибели стольких людей, чтобы вы, наконец, оставили в покое нашу землю?

К нему подошел Горошин.

— Святой отец, не удивлюсь если через несколько зим они снова пожалуют сюда. По рожам вижу — упрямцы.

— Рядом стоящий Кунгуз хрюкнул от страха.

— Не знаю, как остальные, а я больше сюда не ездец… не ездок!. Если меня, конечно, не вздернут рядом с этими беднягами.

— Разрешите наш спор, отче, — попросил Семиверстов, — не слишком ли мы были жестоки?

Игумен возвел очи горе.

— Кто я такой, чтобы судить победителей, защитников земли моей? Бог с вами, сынки!

Горошин повернулся к Кунгузу.

— А ты как считаешь?

— Что? — переспросил тот.

— Не слишком ли мы жестоки?

— А что я должен ответить, чтобы мне сохранили жизнь?

— Уведите его на гауптвахту! — приказал Норвегов, — еще бы у трупов поинтересовались.

— Трупы-то точно молчать будут, — засмеялся Андрей.

— Ты уверен? — раздался сзади хриплый голос. Все обернулись. Перед ними стоял волхв — дед Анастасии.

— Здравствуйте, дедушка! — приветливо сказал лейтенант.

— Поздорову, внучки! — хмыкнул старик, — так что, желаете поспрашивать мертвых?

Полковник осмотрел своих людей. Затем запустил руку за пазуху и вытащил на свет божий свой нательный крест. Скептически его осмотрев, спрятал обратно.

— Давайте, — согласился он.

— Пойдем, — предложил волхв. Он направился к импровизированной виселице, шагая большими, широкими шагами. Подойдя к одному из воинов Батыя, что теперь раскачивался на длинной пеньковой веревке, старик коснулся его своим посохом и громко спросил:

— Кто хочет его спрашивать? Можно задать один, только один вопрос.

— Норвегов шагнул вперед и, неожиданно для всех и самого себя, сказал:

— Какое твое последнее желание?

К всеобщему удивлению, покойник приоткрыл мертвые глаза и прохрипел:

— Погребальный костер!

— Во, бля! — удивленно воскликнул Семиверстов. Волхв обратился к полковнику:

— А почему вы не спросили его о хане? — Константин Константинович лишь пожал плечами.

— Я ведь не каждый день с мертвецами разговариваю. Можно ведь и у других спросить…

— Неможно… День — не самое подходящее время для общения с царством мертвых, а ночью вы вряд ли согласитесь с ними общаться… Отвратительная публика: запросто уволочь к себе могут. Я однажды так заговорился, что едва выбрался обратно.

К ним присоединился Львов. Скептически посмотрев на повешенных, он сплюнул.

— Как раненые? — спросил его командир.

— Шарль мертв. Разрыв печени… Я не волшебник… — Семиверстов закрыл лицо руками.

— Черт! — пробормотал он, — снова проблемы. Дочери я сам позвоню… Не уберег, скажет…

Норвегов пожал ему руку.

— Держись, дружище. Хороший был парень. Сообщить в Париж родственникам нужно…

— А может, не нужно? Еще скажут, чтобы хоронили на родине…

— Не скажут… Леоныч, что с остальными? — Львов передернул плечами.

— Остальные вне опасности. Брат Серафим сломал лодыжку, наступив на труп лошади, а брат Георгий обжег об дуло ладонь. До свадьбы заживет.

— Хм! — сказал громко игумен.

— Простите, святой отец, — извинился медик, — невольно вырвалось.

— Один черт, они не монахи! — выругался отец Афанасий, — забирайте их себе. Мне уже поперек горла их просьбы отпустить в войско.

Волхв тем временем приобнял Андрея за плечи и увлек с прогуляться. Заметив это, Норвегов чертыхнулся.

— Мысли этот дед читает, что ли? Три минуты голову ломаю, куда бы сынка отослать, и он тут же его уводит!

— Может и читает, — согласился Львов, — волхвы — загадка для науки. Вы о чем-то хотели поговорить?

Командир рукой поманил к себе офицеров и, глядя вслед Волкову, произнес:

— Сынка-то я хотел в звании повысить, господа военные. Вы как, не против старлея Волкова? — начальник штаба покосился на коллег.

— Не знаю, как кто, — сказал он, — а я не против капитана Волкова. Старлей — это несерьезно. Вроде ефрейтора, после рядового.

Полковник широко улыбнулся. Если его заместитель «за», то остальные возбухать не должны. По крайней мере, открыто.

— Спасибо, коллеги! Смотрю, даже замполит не против, а, господин майор.

— Господа все в Париже! — начал было Горошин, но вспомнив, что именно там в данный момент находится Булдаков — его извечный оппонент, стушевался.

— Вот вы все считаете меня занудой и сволочью, но я скажу так: парень — молодец! Будь моя воля, я бы представил его к ордену Славы Первой степени. Двадцать три тысячи убитых — это результат! Жаль, что не двести тридцать!

— Двести тридцать тысяч — это Бобруйск! — жестко произнес Семиверстов, — или Мелитополь. Но никак не Жмеринка, откуда вы, господин хороший, родом. Мы, бля, здесь новую Хиросиму учинили, а этот лишь ладошки потирает!

Горошин насупился.

— Мы — люди военные. Жестокость у нас в крови.

— Лично у меня в крови гемоглобин, — задумчиво произнес полковник, — умеете вы, господин подполковник, с цифрами работать — прямо жуть берет. Однако, время грузиться! А вон, кстати, и «Громозеки» подъехали — сейчас курган будет!

— А как же погребальный костер? — спросил Львов.

— Обойдутся. Хватит им и кургана. Солярку тратить жаль на костерок.

Тем временем пленные закончили погрузку трофеев в вертолеты и снова сбились в кучу, изредка бросая по сторонам испуганно-настороженные взгляды. Полсотни победителей лениво поглядывали на них и эта картина настолько казалась нереальной, что самые храбрые из обров задумали напасть на ненавистных росичей и смять их численностью. Сотник Рахим, отчаянно смелый джигит, наклонился к своему другу Тимуру и принялся что-то жарко шептать на ухо, недвусмысленно сунув руку за пазуху. Но, на его беду, это не осталось незамеченным. Бдительный Демидов положил руку на приклад автомата и качнул стволом.

— Эй ты! Татарская рожа! — позвал он Рахима. Сотник вопросительно глянул на него.

— Сюда иди, слоняра! — прикрикнул Саша. Татарин, чуя свой приговор, молниеносно извлек из складки халата кривой кинжал и с диким воплем вонзил его себе в грудь.

— Камикадзе хренов! — передернуло Александра, — ты тоже харакири сделаешь?

Тимур пожал плечами и присел на корточки.

— На кол хочешь? — рассмеялся Демид, — обрин с воплем подскочил.

— Забавляетесь, товарищ сержант? — парень повернул голову. Перед ним стоял начальник штаба.

— Никак нет, товарищ полковник! Никак нет!

— Чего ты, Саша, аж два раза никакнул?

— Ну, во-первых, я — рядовой, а во-вторых, не забавляюсь. Черти косоглазые шептаться больно подозрительно начали… Я хотел проверить в чем дело, а вон тот нож выхватил — и себе в грудак… Дивный народ!

— Короче, сержант! Именно, сержант. Раз ты уж возомнил себя «зеленым беретом», то слушай задачу: С тобой останется два БТРа и «Громозеки». Похоронишь эту падаль — и ПТУРСом на Базу. А мы отбываем. Не сдрейфишь, справишься?

— Так точно, товарищ полковник! — пролаял Демид, — этих — на лошадей, и пусть уматывают? Или, виноват, положить рядом с усопшими?

Семиверстов покрутил пальцем у виска.

— Заставь дурака богу молиться, так херово всему храму будет. Я тебя назначу к замполиту в подчинение — так зарождалось СС. Удачи!

Вместе с демидовскими молодцами осталась дружина Брячислава — присматривать за узкоглазыми. Сам князь вместе с монахами отправился на Базу — делить трофеи. На вертолете князь лететь категорически отказался. Весь день его дружина глядела в оба по обе стороны шляха, но перехватить несколько кочевников удалось только к вечеру. Их с перепугу отправили на тот свет и принялись ждать остальных. Больше враг на «нашу» территорию не прорывался. Затем проехавший в «Уазике» Малинин дал им команду «отставить», и они резво побежали в сторону поля боя.

Зрелище, открывшееся им глазам, было невыносимым по своей жути. Дружинники со страхом смотрели на растерзанных врагов, на забрызганную кровью флору, на носящиеся по лугу БТРы. Возвращаясь на базу, пролетело звено Ми-24. Черниговцы пали ниц и долго не вставали, не смотря на уговоры доброй половины штабных офицеров. Затем кое-как храбрый князь поднялся и долго пил из протянутой сердобольным Норвеговым фляжки портвейн. Мало-помалу встало на ноги и остальное воинство.

Дав прощальный залп из автоматов и погрузив тела погибших товарищей, наземный контингент отправился на запад, домой. Следом взлетели вертолеты. Демидов проводил их взглядом и зевнул. Бессонная ночь давала знать о себе.

— Эй вы, черти узкоглазые! — заорал он на аваров, — а ну, пошевеливайтесь! Александр Демидов торопится на пир по случаю Победы.

… Уже смеркалось, когда на том берегу Днепра блеснула задница последней аварской лошадки. Остатки побежденного войска торопились в родные степи.

Солдаты загрузились в БТРы и, сопровождая ритуальные «Кировцы», отправились домой. Набирающая силу мурава поднялась, и о жестоком сражении напоминал лишь огромный курган, на боку которого Саша Демидов выложил камнями надпись:

Собакам — собачья смерть!

— Андрюшенька, миленький, живой! — плакала от радости на плече парня Анастасия.

Поздним вечером она встречала колонну на КПП. По лицу жены он понял, что о гибели Мурашевича здесь уже известно.

— Дуне уже сказали? Проклятие! Как мне ей в глаза теперь смотреть!

— А мне! — рыдала Настя, — как мне жалко ее! Что дальше будет?

— Жить будем, — буркнул Волков, чувствующий себя препаршиво, — пить будем.

По стародавнему обычаю пировали три дня. Князя Брячислава предупредили, помятуя о визите тевтонцев, о недопустимости фривольного обращения с женской половиной населения. Князь целовал крест и лично давал нюхать жилистый кулак наиболее «продвинутым» в этом смысле ратникам. Тем было не до баб, так как получив обещанную десятую часть добычи (сумму достаточную для безбедной жизни и роскошных похорон) прикидывали планы на будущее. Вино пили с оглядкой, сжимая в руках тяжеленные мошны, туго набитые монетами.

На прощание князь намекнул Норвегову, что в случае чего — только свистни. Такой богатой добычи его дружина никогда не имела, и он не против скорейшего повторения.

М и д т р о

— Проклятая бешеная собака! Трусливый шакал! Сын хорька!

Схватив родственника за грудки, Иссык-хан просипел ему прямо в лицо:

— Почему ты меня не предупредил, что нам нету хода на эту трижды проклятую землю? — Ахмет-хан, пуская пузыри, вяло отбрехивался.

— Я-то предупреждал, Каган, да только ты и слушать не захотел…

— Молчи, собака! Не смей со мной спорить! — полководец бросил свою жертву на пол и принялся пинать ее ногами. Но Ахмет-хан вдруг резко подхватился и впечатал свой кулак в физиономию Верховного хана. Иссык улетел метров на пять и больно ушибся спиной о дерево.

Из носу его потекла юшка, и он принялся причитать:

— Что я скажу на Курултае? От отборнейшего войска насилу три тьмы осталось! Да и те разбежались. Да кола такого не найдется, чтобы меня на него посадить!

— Смерть на колу не из приятных, — нахмурился Ахмет-хан, — я бы на вашем месте, бек, пока не начались степи…

Утром жалкие остатки некогда могучего воинства наблюдали тело своего вождя, раскачивающееся в ветвях могучего дуба.

— Пусть болтается, старый шакал, — распорядился Ахмет-хан, — все равно, тело до Орды нам не довезти — на струпья изойдет.

Когда войско ушло, Иссык-хан вылез из хитро приспособленной петли и осторожно, чтобы не сломать себе шею, спустился на грешную Землю. Растирая распухшее от пчелиных укусов лицо, он пробормотал фразу года:

— Великим ханом я уже был, таперича пойдем в бортники!