По ту сторону черной дыры

Глава 23.

Посольский поезд двинулся дальше, а вслед ему глядели флегматичные «человеки» и вяло махали руками. Копируя их, Булдаков вяло высунул в окно переднюю конечность и, совершив ею пару абстрактных движений, проорал:

— Расширяйте дороги! Данке за прием! — Мухин дернул его за рукав.

— Палыч! Они, вообще-то, на французском разговаривают. Правда, местный диалект скорее похож на немецкий, а также изрядно разбавлен саксонским…

— А банту туда не замешался? — спросил офигевший Булдаков.

— Я серьезно, — обиделся Мухин, — здесь такая смесь!

— Лошади у них хорошие, — сказал меняя тему подполковник, — надо было семян на развод попросить.

Водитель прыснул. Мухин отвинтил колпачок с фляжки и неслабо приложился.

— Был бы с нами Малинин, — заметил он, — тот бы им своих оставил. Командир, а что вы им на память там дарили? Надеюсь, не набор солдатских сухарей?

— Хорош, Иваныч! Сухари нам самим нужны, — строго сказал Булдаков, — я им выделил три пары кирзовых сапог, да и то, только ввиду того, что мы их не носим. Норвегов забил ими половину «Урала».

— То-то я удивился, что один из них говорил о каких-то сапогах-скороходах! — рассмеялся Леонид Иванович.

— Хороши скороходы! — захохотал командир, — хотя, признаться, у меня был солдат, который в «кирзачах» стометровку пробегал за одиннадцать с половиной секунд.

— А за сколько этот уникум пробегал стометровку в кроссовках?

— Не успели выяснить. Соревнования были в Ошмянах, так он и мотанул в сторону литовской границы, как только надели на него шиповки. Даже инверсного следа не оставил.

— Случайно, не Шеремет его фамилия?

— Масиедовас. А что?

— Да нет, ничего. Интересно получается, — ответил старший прапорщик, зарываясь в свои мысли.

Подполковник поерзал на сиденье, пытаясь время от времени острить по поводу проплывающего мимо пейзажа, но его никто не слушал. Тогда он остановил машину и пересел к жене в УАЗик.

… И вот на четырнадцатый день пути показались Сент-Кантенские ворота Парижа. Издалека глядя на город — грядущий центр культурной Европы, Булдаков обратился к своим людям:

— Тут нам природой суждено взлететь, или упасть в… Пардон, задумался! В общем, что скажу. Город издалека вид имеет грозный, но не нам его штурмовать. Попытаемся обойтись без кровопролития и прочей ерунды. Где наши верительные грамоты?

— Вот, — протянула ему свиток Светлана. Подполковник долго разворачивал документ, затем минуты три упорно вглядывался в него, после чего побагровел.

— Кто сие рисовал? — прорычал он, нагнетая в систему давление.

— Городов! — заржали все, а вперед вышел смущенный Андриан.

— Чего там, — обиженно засопел он, — Норвегов одобрил. Сказал, что нехер перед франками жопой вилять.

— Ну, если только с такой позиции! — протянул подполковник.

Холст на переднем плане изображал ядерный грибок, в отсветах которого по бокам перемешивались второстепенные планы: тонущий «Титаник», зависший в пике самолет «Люфтваффе», корчащий рожи на электрическом стуле Аль-Капоне и ухмыляющийся Чикатило, держащий в правой руке саквояж, а в левой — окровавленный нож. Внизу, под всем этим великолепием, маркером ядовито-зеленого цвета оформилась запись на французском, извещающая, что податель сего кошмара — человек достойный.

Андриан городов был не столько связистом из группы капитана Селедцова, сколько талантливым подающим надежды художником психоделистом, видевшим мир в багрово-красных тонах собственного воспаленного сознания. Капитан Малинин поэтому поводу говорил так:

— Чем хороши картины Андриана? Тем, что не раздражают с похмелья. Глядя на них чувствуешь, что как ни паршиво тебе, бывает и гораздо хуже.

Это была истинная правда. На картинах Городова нельзя было различить ни сторон горизонта, ни сторон изометрической проекции, в коей они традиционно исполнялись, ни материал используемого холста. Его труды представляли собой законченные композиции со всех ракурсов.

Уже восьмой год Андриан трудился над своим шедевром, получившему название «Мир глазами пчелы», столь же яркому по сюжету как и «Последний день Помпеи». Холст был разбит на неправильные ромбы и «тупоугольники», каждый из который представлял маленький сюрреалистический сюжет. Все еще не законченное, творение следовало за своим создателем на берега Сены.

За Андриана вступился Мухин:

— Командир, в конце концов, он ведь не «Запорожцев» скопировал!

— Не учите деда кашлять! — отмахнулся Булдаков, а где гарантия, что этого обдолбанного Людовика не хватит кондратий?

— В тринадцатом веке на Земле у людей были нервы покрепче, — отозвалась Светлана, — любимым развлечением ребятишек, например, было смотреть на публичные казни…

— Надо мою половину, Иваныч, на должность поставить, — сказал Олег Палыч, — не годится, чтобы какие-то гражданские влезали в разговор военных! Назначим, скажем ее, командиром отделения посудомоек с присвоением посмертного звания обер-кондуктора. Чего молчишь? Слыхал ты, чтобы детишек на казни водили? Ребенок, кстати где?

— Я здесь, па! — отчаянно пробасило его чадо с крыши «кунга». Дениска, крепко упершись ногами, глядел в бинокль на город, куда они должны будут въехать буквально через час.

Он походил на Наполеона, ожидающего купчишек с ключами от города-Героя Москвы. Дите было обряжено в камуфляжную форму самого скромного размера, а на правом боку его болталась портупея с кобурой, в которой дремала «берета», которой Дениска владел мастерски.

— Гляди! — предупредил его отец, — свалишься, я тебе трещину в башке зашпаклевывать не буду.

Затем, вспомнив, что хотел сказать людям кое-что ободряющее, продолжал менторским тоном:

— Париж, насколько я слышал, город контрастов. Богатые дворцы, убогие хижины, нарядные дамы и нищие в лохмотьях и башмаках из не шибко ценных пород древесины — вот такая картина откроется нам через какое-то время. Чума, проказа и обжорство вкупе с развратом — это три составляющие картины современного средневековья. Рука врача колоть устанет грязные ягодицы неряшливых обитателей, разносящих на теле своем проклятие рода человеческого. Призываю и приказываю вам не предавать забвению кодекс правил, посвященный личной гигиене. Лишь строгое соблюдение их может гарантировать нам безопасное существование в этом рассаднике заразы.

— Помните! — подполковник сделал эффектную паузу, — вши у дам — вещь такая же обыденная, как глисты у Хулио Иглесиаса. За бархатной внешностью порой скрывается банальная чесотка. Я правильно излагаю, Валерий Иваныч?

Починок профессионально откашлялся.

— Все сказанное вами, командир, правильно и, следовательно, верно. Под правой рукой постоянно должно находиться мыло, а под левой — таблетки от дизентерии. Теперь еще пару слов о наболевшем. Я об утраченных половых связях нашего холостого контингента. Разумеется, все мы мужики и тем из нас, у кого нет жен придется туго. Но учтите: хотя СПИДа пока не изобрели, у местных барышень можно подцепить внушительный букет, избавиться от которого будет мучительно и больно. На первых порах раз в две недели я буду осматривать мужское население на предмет сами знаете чего, не взирая на семейное положение и занимаемую должность, — фельдшер многозначительно глянул на командира.

— Жена Кесаря… — начал напыщенно тот, но Починок только улыбнулся.

— Вас, Олег Палыч, это не касается. Всем известна ваша маниакальная привязанность к супруге, — раздался скромный хохот. Булдаков побагровел.

— Ни хрена не понял: комплимент это, или оскорбление? — Светлана взяла его под руку.

— Зависть, мой хороший, черная зависть.

— Женщин чаша сия минует, — продолжал тем временем Починок, — местные самцы хоть и красивы, но издают запах, способный вылечить даже бешенство матки.

Все заулыбались, вспомнив, как был уязвлен посол, когда его со всей свитой отправили в баню. Волосы его, по определению Ильиничны, пахли лошадиным потом, тело — медвежьим пометом, ноги — перебродившим пивом, а изо рта несло, как из преисподней.

— Вести себя скромно, — напутствовал своих людей Булдаков где-то подслушанной фразой.

Кортеж подкатил к воротам как раз в тот самый момент утра, когда стража закончила пропускать всех желающих попасть в город. Колонна из семнадцати автомобилей замерла, не доезжая метров ста до ворот, а УАЗик с посольским флагом, в котором находились Булдаков и особы к нему приближенные, подкатил к четырем усатым молодцам, которые оторопело взирали на странных посетителей. Судя по лицам гвардейцев, им хотелось убраться куда-нибудь за Сен-Жермен и провести остаток жизни там в скромности и святой убогости.

— Бонжур! — пропел Олег Палыч голосом Папанова и щелкнул по носу одного из стеклянноглазых, — мсье, же не манж па сис жур! Мухин, быстро переведи мне, что я сказал!

— Командир, — сказал старший прапорщик, мы же не христарадничать сюда явились! Вы сказали, что голодны.

— Пайка, ням! — затряс головой подполковник, произнося извечную солдатскую фразу.

— Олег Палыч, прошу вас, не дурачьтесь! — умоляюще прогудел Мухин, — гляньте, двое уже обмочились!

Обратившись к стражникам на их родном языке, он принялся им что-то объяснять. Те, вытаращив глаза, глядели то на дьявола (Булдакова), то на его свиту.

— Не верят они тебе, Иваныч! — сплюнул подполковник. Затем он достал военный билет и раскрыл его на первой странице. Ткнув страже под нос свое фото, Олег Палыч заговорил «на французском», как его понимают в Калуге:

— Ксива, битте! Моя ест посол Великая Белая Русь до вашего пана Людовика, да сказится его имя! Поехали, Иваныч! — сказал он Мухину, видя, что его старания пропадают даром, — нечего с этими болванами разговаривать. По машинам!

— Куда? — спросил его водитель.

— В Лувр! — буркнул раздосадованный подполковник. Автомобиль не тронулся с места. Командир вопросительно глянул на водителя. Им оказался старший прапорщик Мухин.

— Это не машина времени, — пояснил тот, — Лувр был построен для Марии Медичи, если не ошибаюсь, в шестнадцатом веке. И пока у нас не было причин для восхищения инженерной мыслью данного мирка!

— Тогда поехали к хижине короля!

— А это куда?

— Иваныч, любой советский город состоит из площади Ленина, проспекта имени Ленина и улицы Маяковского! Точно так и все остальное — дуй в центр! Там и живет этот Людовик: между ГУМом и Мавзолеем Калигулы.

Вереница автомобилей потянулась по улицам города, пугая собак и редких прохожих. По бокам улочек тянулись сточные канавы, в которых что-то или кто-то копошился. Путешественников обдало ароматами городской свалки.

— Вот что-то похожее, — сказал Олег Палыч, когда командорская машина выпрыгнула на мощеную желтым камнем площадь. Справа возвышалось высокое здание, чем-то напоминающее Дворец Съездов, правда, без серпастого флага над куполом, — здесь, по-моему, рождаются и плодятся короли.

Мухин лихо осадил у парадного. Живчик-командир мигом выбрался из УАЗика.

— А запах! — сморщил он свой белорусский шнобель-картошку.

— Побрызгаем! — произнес невесть как оказавшийся рядом Починок, — отсутствие канализации — не есть хорошо!

— Народу маловато для пышного приема, — заметила командирская супруга, разглядывая пустую площадь.

— Мухин и семь человек за мной! — распорядился Булдаков, — остальным охранять машины! Никуда не отлучаться даже в случае нужды! Насколько я понимаю, здесь ее справляют где придется.

Где— то вдалеке зазвучал колокол, приглашая добрых католиков на обедню. Под его перезвон Булдаков и компания ввалились во дворец.

Ни толп придворных, о которых так весело писал старый добрый Дюма-отец, ни встречающих, ни даже дворецкого в парадной ливрее. В углу передней залы за столиком на трех причудливо изогнутых ножках сидел маленький худой человечек и трапезничал. Из огромной суповой миски торчала мозговая кость, в которую человечек временами заглядывал. Он громко чавкал и сопел, облизывая жирные пальцы. Ему аккомпанировали бубенцы головного убора радостным перезвоном.

— Говеет, сволочь! — зло сказал Олег Палыч, — насколько я понял, это не Людовик. Что это за чучело?

— Людовик на охоте, — сообщило чучело, вкусно облизав пальцы.

«Если он захочет поздороваться за руку с нами», — подумал Мухин, — «я его кончу».

— Позвольте представиться! — продолжал человечек, — придворный шут — Жак.

У присутствующих отвалились челюсти.

— Гля-ка! — пробормотал подполковник, — по-нашему разговаривает!

— Десять лет в плену у князя Святослава, — кивнул Жак.

— Семьсот болтов за смену! — кивнул Мухин, — скажи-ка нам, дружище, когда прибудет их Величество?

— К вечеру! — ответил шут злобненько хихикая, — у этих дебилов жратва кончится, и они на ужин прискачут как миленькие! За десять лет знаменитый охотник Людовик лишь однажды подстрелил зверя из королевского арбалета, освященного самим Ромейским Владыкой. Зверь при детальном рассмотрении оказался собственной борзой короля. В придачу ко всему, охотники заблудились. Пришлось собачку скушать, дабы с голоду не опухнуть.

Шут прекратил свою трескотню и допил из миски юшку.

— Вы, наверное, послы? — осведомился он.

— Ну! — буркнул разочарованный Булдаков, и что с того?

— Грамота посольская есть? — поинтересовался Жак. Ему подали пергамент, — дивно! Я повешу это в королевской опочивальне! Вот обмочится королева!

— Куда грамоту забираешь! — воскликнул Мухин, когда шут засунул свиток себе за пояс.

— Спокойно, — сложил пальцы щепотью паяц, — этот балбес все равно читать не умеет. Я у него и за писаря, и за глашатая, и за переводчика.

Подполковник деловито потер руки.

— Отлично, мосье Жак! Где прикажете разместить людей и лошадей?

— Коней — на конюшню, а людей — на постоялый двор. В крайнем случае, можно и здесь: Людовик потеснится. Только, щур, принцесс не щупать!

— Жак, ты нас не понял, — покачал головой Булдаков, — выйдем на чистый воздух, поглядишь на наших лошадок и все поймешь.

Организованной толпой все вышли на крыльцо. Шута при виде всей этой ПМК передернуло, и он застыл на одном месте.

— Это все само приехало? — ошарашено выдавил он из себя, — до нас, конечно, доносились какие-то дьявольские слухи, но я думал это выдумки!

— А кто, по-твоему, сюда все это притащил? — с издевкой спросил Мухин.

Шут снял свой колпак и вытер им вспотевшую рожу. Затем попытался что-то сказать. Но изо рта лишь пару раз капнуло слюной.

— Еще один брат Юрген на мою голову! — вздохнул Олег Палыч, — слышь, как там тебя, Жак, нам бы какой особняк заброшенный под посольство выделили… В крайнем случае, подойдет и дом с привидениями Мы ведь Ghostbusters по жизни!

На лице паяца появилась гримаса озарения.

— Есть! — воскликнул он, — как я сам не догадался!

— Сжился с ролью! — буркнул Мухин, в то время как Жак продолжал вопить:

— Дом маркиза де Женуа! Совершенно пустой, за исключением слуг, разумеется.

— А где сам хозяин? — поинтересовался Булдаков.

— Позавчера сожгли на костре вместе со всем семейством по подозрению в черной магии. Подозревал, естественно, синьор Торкемада. Парижане славно повеселились.

— Мне всегда казалось, — встряла Светлана, — что Томас Торквемада жил века на три позднее… Хотя, в этом мире все по-другому…

— Странные у вас способы проведения досуга, — направил разговор в нужное русло командир, — ладно, поехали покажешь нам хижину покойного маркиза.

Шута впихнули в автомобиль, и колонна покатила вниз, к особняку стоящему в отдалении от всех, на небольшом холме, отчего он возвышался над подавляющим большинством зданий. Слева и справа стояли дома поскромнее, но все равно похожие на небольшие крепости. Каждый из них был обнесен забором в два человеческих роста, а ворота весили, наверное, не менее трех тонн каждая створка. Мухину показалось, будто он увидел парочку человеческих черепов на стене одного из домов. Наконец, кортеж остановился.

— Что, братец, Жак! — обратился к шуту Олег Палыч, — вылезай, покажи ты нам хоромы сии.

«Братец Жак» мутным взглядом глянул на открывшего ему дверцу Мухина.

— Уже? — тоскливо спросил он. Нерешительно двигая онемевшими членами, шут вылез из УАЗика, оставив после себя мокрое пятно на сиденье. От пятна подымался парок.

— Фи! — брезгливо поморщился Мухин, — ты же грамотный, я бы даже сказал, передовой образец могучего французского народа, и такой карамболь отчудил!

— Дурак я придворный, — пояснил Жак с опаской нюхая воздух, а затем облегченно сказал:

— С детства недержание. Как разволнуюсь, так получите!

Подполковник обошел автомобиль, заглянул в салон и, обернувшись к Жаку, добродушно заметил:

— Бывает! Я когда первый раз затяжным прыгал и парашют не раскрылся… — шут ничего не понял. Мухин вопросительно глянул на командира, — проснулся, и такая же фигня приключилась. Ну что, идем?

— Идем, — кивнул паяц, и бубенчики на его шляпе согласно звякнули. Он подошел к воротам и, упершись в них, приоткрыл одну створку. Когда утих скрип петель, раздался восхищенный голос Леонида Ивановича.

— Хороший двор!

Двор и вправду был хорош. Вымощенный брусчаткой, он имел около гектара полезной площади. Полезной, с точки зрения гостей, разумеется. Периметр двора был обнесен каменной оградой. По центру размещалось четырехэтажное здание сработанное из серого камня, а за зданием виднелись дворовые постройки: конюшни, амбар и прочая полезная архитектура.

— Утварь из дома соседи растащить не успели, — по ходу дела тараторил шут, — помешали слуги, и то что обстановка не была освящена Его преосвященством.

Жак глянул на голые деревья.

— Скоро Рождество Христово. Вы ведь празднуете Рождество, насколько помню…

— И по новому стилю, и по старому, — заверил его Булдаков, — а что прикажете делать со слугами! Много их там?

— Ну… — задумался паяц, — четыре горничные, четыре лакея, главный дворецкий, мажордом, три кухарки, судомойка, пять конюхов, повитуха, птичница, скотник, сокольничий да два истопника. Хотите, можете их вышвырнуть.

— В таком случае что с ними будет? — спросила Светлана.

— Кто помоложе наймутся к другим господам, а остальные подадутся в гильдию профессиональных попрошаек. Станут, значит, нищими, — равнодушно сказал Жак, тряся гульфиком, чтобы тот поскорее высох. От этого двусмысленного жеста Светлана отчего-то зарделась и наступила мужу на ногу.

— Да я ничего! — не въехав в ситуацию поспешил успокоить ее тот, — пущай остаются. Я же не зверь какой… Будут за порядком следить, есть готовить, турнепс полоть, ТО делать. Пойдем, приятель, представимся слугам, дабы не дали деру раньше времени.

Подполковник, его супруга, старший прапорщик Мухин и два бойца поприличней вошли в парадное. В гостиной шут дернул шнур колокольчика. Тугой мелодичный звон отразился от стен и утих где-то под потолком. Вскоре по лестнице к ним спустился седой представительный мужчина в черном, выправкой смахивающий на метрдотеля.

Он чопорно поклонился и что-то сказал. В ответ Жак разразился целой тирадой. Человек еще раз поклонился и дернул за шнур три раза.

— Вызвал всех слуг, — пояснил Мухин.

— Я маленький, — засопел подполковник, — метр семьдесят всего… Понимаю, что многого не понимаю!

Тут в гостиную принялись спускаться слуги, и он замолчал.

Жак представил персоналу нового владельца дома и довел до их сведения, что никого выгонять не будут. Затем говорил Олег Палыч, а шут переводил.

— Условия мои просты, — вещал Булдаков, — дом должен быть в порядке, двор в образцовом порядке, а рот — на замке. Вы должны быть всегда опрятными и чистыми. Я вас кормлю и одеваю, плюс плачу две серебряные монеты в месяц. Уи?

Лица слуг повеселели. Что ни говори, а жалование было весьма приличным.

— Те из вас, кого удовлетворяют мои требования, будут обязаны изучить наш язык и, — он замялся, не зная, как объяснить сущность прививок, — и потом кое-что еще по мелочевке. Кто желает остаться?

Остались все, кроме двух парней-истопников, которые решили попытать счастья у других хозяев, ввиду полного отсутствия лингвистических способностей.

— Вот и чудненько! — потер руки Олег Палыч, — много слуг нам не нужно. Пойду распоряжусь насчет парковки.

В ворота уже въезжали «Уралы». Подполковник подождал, пока заедет последний автомобиль и разместится в глубине двора, а затем обратился к паяцу, сопровождавшему его, подобно Каштанке.

— Ну что, мосье Жак! Денек отдохнем после поездки, а затем и к королю вашему заявиться не грех. Завтра к вечеру Его Величеству будет удобно принять нас, как ты считаешь?

— Куда он денется? — хмыкнул Жак и чихнул, — запах от ваших телег почище, чем от лошадок!

— Запах цивилизации! — поддакнул подошедший Починок.

— Я завтра утром подойду, чтобы договориться насчет церемонии, — сказал шут, — а засим позвольте откланяться — время в путь. Вам свечей прислать?

— Я сам могу вам свечей прислать! — буркнул Акиш Иванович, доставая из кармана упаковку «Бетиола» от геморроя.

— Доктор! — одернул его подполковник, — ну что вы, право! Не обращай внимания, Жак. Тебя подбросить до дворца?

— Спасибо! — торопливо ответил шут, — я сам дойду. Здесь недалеко.