По совместительству экзорцист

ГЛАВА ВТОРАЯ Ноу–хау побега

По тундре, вдоль берега Катырак–озера, силами бригад заключенных велся газопровод. А на самом озере еще одна бригада заготавливала глыбы льда. Из них выпиливали «кирпичи» и прочие заготовки для строящегося в поселке к новогодним гуляниям «ледяного городка». Так как водопровод в поселке замерз, то сюда же, к полынье, приезжали водовозки.

Григориади работал в бригаде сварщиков. На свободе был завмагом, буфетчиком, товароведом и, естественно, предпринимателем. Но когда по зоне собирали специалистов, выдал себя за сварщика высшей квалификации, победителя профессиональных конкурсов «Мастера Золотые руки». Манера такая у Григориади была: лапшу подавать непременно с патокой… Слопали, никому не хотелось связываться.

А в сварные он полез по причине все того же гастрита: тем было положено молоко, которое, правда, давали по большим праздникам или в дни визитов каких–нибудь комиссий. Да и то порошковое или кусковое, то есть замороженное, в виде килограммовых брикетов. Но для Григориади, персонально, молоко все же находили.

Никогда не был сварщиком и Иванов, но по рекомендации опекуна в бригаду были вынуждены принять и его.

Трещали морозы, выли арктические ветры; когда до Нового года оставались считанные недели, план побега у Григориади был готов.

Первым делом кунаки заготовили два обрезка трубы метрового диаметра и длинной в человеческий рост. Утеплили изнутри толем. Этого добра на промучастке было хоть завались. Запасли жратвы, на случай обморожения купили у охраны литр спирта за двадцать баксов.

Теперь оставалось выждать стечение обстоятельств. Во–первых, когда шоферы с водовозок решат съесть ссобойки в теплой бытовке охраны и оставят заправленные машины без присмотра; во–вторых, когда и водители, и зеки, и охрана как следует увлекутся хавкой.

И вот однажды Григориади показалось, будто такой момент наступил. Это случилось двадцать восьмого декабря, когда Григориади был уже готов корректировать план. В мгновение ока они перекатили обрезки на «кирпичный участок», поставили на торцы, направили на них струи воды из брандспойтов и залезли внутрь труб.

Когда водители вернулись, то обнаружили цистерны пустыми. Перед машинами образовались новые глыбы льда. Дурацкие шутки!

Водовозки поехали заправляться по второму разу, а из этих глыб тут же выпилили заготовки, которые вместе с прочими ледяными стройматериалами погрузили и вывезли в поселок, на строительство «ледяного городка». Так как до конца рабочего дня исчезновение Григориади и Иванова никто не заметил, то грузовик проскочил через КПП без досмотра.

Между тем работы по строительству подходили к концу. С высоченной ледяной горки уже можно было кататься. Городок был обнесен крепостной стеной. Его центром, конечно, служили Кремль с часами и гигантская елка.

Ледяные фигуры сказочных персонажей русского фольклора шаловливые ребятишки в меру своих слабых сил успели «прописать». Деду Морозу, в частности, отбили нос. Снегурочке обозначили причинное место. Внутри всех трех пастей Змея Горыновича разбили лампочки. Наконец, превратили Избушку на курьих ножках в туалет на сваях… Дети… детишки…

Строители заканчивали монтаж последних сооружений, электрики развешивали гирлянды, маляры докрашивали Кремль красной масляной краской: битте–дритте, Борис Николаевич.

Вечер последнего дня декабря. Весь городок сиял огнями. Из репродукторов поливала попса: Филя с фанерой, Маша с медведями, Моисеев с Трубачом. Народу было тьма: за ледяной кремлевской стеной собралась добрая половина поселка. Все взрослые, а также некоторые наиболее продвинутые подростки, были уже изрядно под градусом. Благодаря этому чувствовали себя совсем маленькими и, наверно, верили, будто через несколько часов в гости к ним придет Дедушка Мороз да принесет водочки еще.

Большая компания, взявшись за руки, кружилась вокруг елки. Дяди и тети самозабвенно катались с горки. Однако самозабвенность и тех и других была напускной: на самом деле дяди сосредоточенно теть щупали. Что можно нащупать в рукавицах «шубинках» да еще через толстые шубы? Ведь наверняка шестой размер прелестей путали с нулевым?.. Нет ответа. Громкие голоса, взрывы хохота и пиликанье гармошек аккомпанировали этим эротическим играм на свежем арктическом воздухе.

Между тем по поверхности одного из кирпичей Кремля, вокруг маленькой дыхательной дырочки, разбежались трещинки. Отвалился кусок, и в образовавшееся отверстие пролезла рука в рваной варежке; отломила еще несколько кусков вокруг, и тем самым расширила до таких размеров, что в него смогла пролезть голова. Словно вынырнувший из глубины пловец, Григориади широко разинул рот и стал жадно хватать морозный воздух.

Едва спустился вниз по веревке, как его сразу же втянули в хоровод, который причудливой змейкой струился уже по всему городку.

Когда хоровод распался на фрагменты, Григориади оказался в компании из четырех семейных пар и двух женщин: два румяных яблока на снегу. С виду им было лет под тридцать. И ближайшая к Григориади тут же, пока этого не сделала подруга, проявила инициативу:

— Такой интересный мужчина и один. Почему?

— А вот и не один — с нашим завхозом, — игриво вступил в игру бородач. — Только он затерялся где–то. Мы, знаете ли, прямо из экспедиции. Шли мимо ледяного городка в гостиницу и …

— Ой, как интересно! — Женщина, демонстрируя, до какой степени ей интересно то, что на самом деле нисколечко ее не интересовало (с нашими капризными мужчинами иначе нельзя) даже всплеснула руками. — А что за экспедиция?

— Этнографическая, — очень важно ответил Григориади. — По заданию ЮНЕСКО изучаем быт оленеводов. Вот в честь праздника решили сделать себе несколько выходных.

— А как вас зовут? — поспешила она оформить знакомство.

Григориади старомодно шаркнул ножкой и поклонился:

— Лев Семенович Трубников, профессор бытоведческих наук, декан кафедры вечной мерзлоты Колымского университета.

— А я Тоня, на обогатительной фабрике работаю. Лев Семенович, встречайте–ка Новый год вместе с нами. А то, — добавила она, смутившись, — у нас кавалеров не хватает.

— Сочту за честь, — томно принял приглашение Григориади, готовый прыгать от радости, так как оно пришлось весьма кстати. — Только, знаете ли, за праздничный стол мне придется садиться в рабочей одежде. Словно я не ученый с мировым именем, а какой–нибудь, извиняюсь, зек. Дело в том, что весь мой гардероб находится в пятистах километрах отсюда. В чуме начальника экспедиции Зуфара Петровича Нордена.

— Пустяки, — махнула рукой Тоня. — Скажете, будто у вас маскарадный костюм такой — Узника Гулага.

— Ага, Гулага… Ох уж этот Сталин. Иногда, знаете Тонь, думаю: встреться мне он где–нибудь в темном закоулке…

— Не может быть, Лев Семенович, ведь вы такой интеллигентный. Короче, присоединяйтесь! И завхоза к нам тащите.

— Придется, — вздохнул Григориади. — Ну, ничего, под дверью постоит.

— Как это «под дверью»? — возмутилась, подошедшая Тонина подруга. — У нас же дефицит мужчин.

Григориади отправляется на поиски Иванова. Возвращается к Кремлю и, пытаясь обнаружить «начиненный», обстукивает кирпичи. В башне такового нет. Находит в брюхе Змея Горыныча. Усмехается. Разбивает кирпич подвернувшейся железкой. Показывается торец трубы, из которой торчат подошвы валенок. Ухватившись, Григориади вытаскивает Иванова наружу.

Тот не подает признаков жизни. Неужели замерз? Григориади морщится: этого только не хватало! Пытается нащупать пульс… Вроде есть. Трясет за плечи:

— Максимка, очнись!.. Кунак, открывай глаза, ну!

Иванов с трудом размежевывает веки и нечленораздельно мычит.

Григориади растирает ему руки и лицо снегом, вливает в кунака из баклажки спирт.

— Кровник должен жить, он нужен мне! — бормочет Григориади взволнованно.

Иванов садится на снегу и недоуменно таращится на веселящуюся толпу:

— А чего–то они?

— Новый год встречают. Не врубаешься?.. Ты, наверно, мозги отморозил.

— А, так мы сбежали уже?! — радостно воскликнул Иванов.

— Тише ты, не ори! — испугался Григориади. — Здесь каждый второй на зоне работает. Поднимайся, пойдем с бабами знакомиться. В гости зовут — хоть отогреемся.

Тоня жила в большой комнате покосившегося бревенчатого барака, все убожество которого скрашивалось весело гудевшей, источавшей жар голландкой. В подобных условиях — с печным отоплением, «удобствами» на свежем шестидесятиградусном воздухе и без водопровода — жило, кстати, большинство северян, чей труд способствовал созданию миллиардных состояний российских олигархов.

Обстановка убогая, радовала взор лишь пышная елочка, привезенная сюда черт знает откуда, украшенная вырезанными из фольги и салфеток снежинками.

Тахта, вдоль стены косилась секция с дешевыми безделушками на полках, в углу на четырех хлипких растопыренных ножках стоял похожий на чернобыльского циклопа–теленка телевизор. По ОлигархТиВи беззвучно плескалась дурацкая новогодняя программа: пропала певичка, которая вот–вот должна была выступать, и администратор упорно, — можно было подумать, что та вульгарная, пере… всем беловоротничковым Останкино, много лет разевавшая пасть под фонограмму лахудра, с пудовым крестом на дряблой шее и в мини на жирной заднице, была и впрямь незаменима, — плутая в попсе, искал.

Все прочее пространство было занято раздвинутым столом, который был плотно заставлен выпивкой и закусками.

А что на Севере пьют? Спирт–батюшку. Однако для дам-с его закрасили растворимым кофе и, учитывая праздник, разлили в иностранные из–под вина бутылки. На спирту же были сделаны и несколько представленных на праздничном столе эксклюзивных домашних ликеров, наипервейшим из которых был морошковым, а вторым — под названием Виагра — из яичного порошка. Было и шампанское. Правда, всего бутылка — дефицит.

А чем на Севере закусывают? По будням пельменями. По праздникам, в принципе, тоже, но мясо к ним стараются приберечь отборное, например, оленью филейку. Плюс грибы, разнообразные соленья и, конечно же, блюда рыбные. На праздничный стол ставится и струганина, то есть наструганное тоненькими ломтиками мороженое мясо. Никто ее не любит — ну гадость ведь, если разобраться, струганина эта. Однако мужчины, поддав, любят выставлять себя этакими Тарзанами. Нормально, короче, закусывают. И пить можно было даже Виагру.

Гости уселись тесно, плечом к плечу, иногда вылезая танцевать под кассетник. Григориади и Иванов, отогревшись, жадно набросились на еду, без церемоний сами себе подливали разведенного спирта, выпивали и опять подкладывали в тарелки.

В дверь постучали. Еще одна семейная пара. Е-мое, мужик был в армейском полушубке! И вроде даже «со знакомой мордою лица»! Григориади чуть не подавился. Когда пара распаковалась, беглецов за столом уже не было — сидели под ним.

На карачках выбрались в прихожую, схватили чьи–то шубы и убрались вон. При этом Григориади успел пошарить по карманам и забрать несколько бумажников.

В поселке еще работали универмаг и универсам. Григориади, спрятав конец бороды за ворот украденной волчьей шубы, обежал оба эти торговые заведения. И вот на лыжах, с набитыми рюкзаками за плечами они выбрались за черту поселка. Перед ними расстилалась залитая серебристым светом луны бесконечная тундра. В небе полоскалось полярное сияние.

— Сколько до железной дороги? — подавленно спросил Иванов.

— Тысяча двести.

— И мы их должны пройти?!

— Нет, нам сейчас хозяин такси подаст, — насмешливо ответил Григориади. — Должны! Причем на своих двоих. И не по большаку — он уже перекрыт, небось, — а прямиком через тундру… Становись на лыжи и попилили!

— Елки зеленые, да далеко ли мы по такому морозу уйдем? Сколько градусов?

Григориади сдвинул шарф, которым было обмотано лицо, и плюнул на рукавицу — плевок сразу же превратился в льдинку.

— Около пятидесяти… Но на днях спадет. Не бойся, в движении еще ни один человек не замерз. А поспать нам удастся не скоро: нужно от поселка уйти как можно дальше.

— Ой! — испуганно вскрикнул Иванов, когда в оставшемся уже далеко за спиной поселке затрещали выстрелы. В небо взвилась ракета.

— С Новым годом! — сразу же успокоил его Григориади.

— И вас, Григорий Константинович, с наступлением Миллениума.

— Чего–чего? Какого еще элениума?

— Ну, двухтысячного года.