Под офис фонда лжесын божий арендовал тренерскую в бывшей детско–спортивной школе. Детишек раскидали по другим школам и начали сдавать помещения коммерсантам. Так как здание было одноэтажным, деревянным и очень старым, то никакого злого чиновничьего умысла в этом решении детской спортивной власти не усматривалось; оно вообще подлежало сносу.
На стене, за спинами лжесына божьего и кассира фонда, висели рапиры и выцветшие вымпела, на полках пылились дешевые кубки. Кассиром был пожилой, неряшливый мужчина с торчащими из ноздрей и ушей толстыми седыми волосками, монотонно бубня, он зачитывал боссу список пожертвованного замороченными гражданами имущества:
— За отчетный период на строительство храма были оприходованы следующие пожертвования: квартир трехкомнатных — одна штука, квартир двухкомнатных — ни одной штуки, квартир однокомнатных — две штуки, гараж кирпичный, утепленный, со смотровой ямой — один штука…
Вдруг на их головы посыпалась труха, завизжали выдираемые из досок гвозди. Буквально за несколько минут в потолке образовалась огромная квадратная дыра, через которую некие кавказцы в мохнатых папахах стали на веревках опускать кровать с неподвижно лежащим человеком.
«Преподобный» побледнел: так как после «осетрового шока» ему пришлось приобщиться к чтению вечной книги, якобы толкуемой им в штате Айова, то сюжет разворачиваемого горцами действа он уже знал!
— Что за самоуправство! — визгливо закричал лжесын божий. — Кто позволил ломать потолок?! Я сейчас в отдел архитектуры горисполкома позвоню! Милицию вызову! Поставлю в известность директора ДЮСШа!
Ловко, словно акробаты, вслед за кроватью спустились и четыре джигита. Падая перед павианом на колени, стали вразнобой, однако очень требовательно, даже агрессивно просить:
— Брат Иисусов, умолаем тэбя снызойты к просьбэ — исцели нашего паарализованного друга.
Патрик О'Грегори метнулся к двери.
— Дэржи Праарока! К стэнэ, в угол его даавай!
«Преподобного» схватили. Он яростно отбивался.
— Праарок мэня уукусыл! — похвастался один из джигитов.
— Счаастливэц! — позавидовали ему остальные.
Павиану закрутили руки за спину и, в полусогнутом состоянии, подвели к больному. Надавили на затылок. Лоб «преподобного» коснулся бедра парализованного. Синюшное лицо того сразу порозовело, он отбросил одеяло и сел.
— Я исцелен! — с благоговением заявил он.
— Не ври, сволочь! — брызжа слюной, прошипел лжесын и злорадно добавил: — А ноги–то все равно прежние!
— Нэ хлюзди, праарок–марок, пожалуста! Ии нооги я чувствую! Ну–ка папробую.
Встал на пол! Неуверенно прошел несколько шагов. И вдруг пустился отплясывать лезгинку. На кончиках пальцев! Друзья тотчас образовали круг. Откуда–то появились инструменты.
На Кавказе есть гора — самая высокая,
А под ней течет Кура — самая глубокая!
Асса!
«Преподобный», зажав уши, бросился из офиса вон.
Уронив голову на стол среди опорожненных водочных бутылок, павиан пьяно рыдал. Повернул голову и заметил, что по стене ползет таракан. Словил, внимательно осмотрел со всех сторон, оторвал лапки. Дотронулся тараканом до лба.
— Тебе говорю, встань и иди в дом свой!.. Ну, падла, глухой что ли! Тебе говорю, встань и иди в дом, то есть в щель свою!..
Шлепает по таракану селединой. Достает еще бутылку, срывает пробку и хлещет прямо из горла. Вновь роняет голову и хрипло, лающе рыдает. Хлопнула дверь. Это Маргарита, с работы.
— Что случилось?
— Парализованного исцелил, — выдавил «преподобный».
— Я же тебе говорила: бросай все, и уедем! — переполошилась она. — В какую–нибудь глухомань, где нас никто не найдет!
— Дура–баба, разве от Бога спрячешься?! Он пока играет со мной, а потом — хлоп! Как я этого таракана. — И вдруг лжесын божий взорвался и завопил дурным голосом: — Змея! Это из–за тебя я братана и мать в тюрьму отправил! Все из–за тебя! Вон из моего дома! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!
И запустил в подругу бутылкой, но промахнулся, залепил в стену. Маргарита развернулась и выскочила из дома, хлопнув дверью.