По шумама и горама (1942)

Глава 3 Остаться должен только один

К жилью мы вышли к восьми утра.

Позади остался обледенелый подъем в горы и нереальная картина — ночь, темнота, адский холод, пар от людей и лошадей, костры, избитая сотнями ног и копыт тропа… Воздух, вымороженный до полной прозрачности, создавал иллюзию близости слабеньких огней Илиджи, Райловаца и Сараево, дрожавших в десяти километрах. И прошли мы совсем рядом с памятными мне по первой Боснии олимпийской горнолыжной трассой и трамплином. Вот лет через сорок их тут и построят. Или не построят, смотря сколько я нахреновертить успею.

Уж не знаю как там Александр Васильевич, но мы со своим «переходом Суворова через Альпы» справились. Никто больше даже в воду не сверзился, это только нам так повезло, чему свидетельством шорох и скрип заледеневшей одежды. Той, в которой мы в ручье фигуряли — скинуть-то ее при переодевании скинули, но тут же и бросили, не до нее было, а когда спохватились, ткань задубела. Примерно как у Доцента с компанией в «Джентльменах удачи», только вместо цемента лед. Стоящую колом одежку прицепили ко вьюкам и рюкзакам, вот она и громыхала при каждом шаге, пока влага не вымерзла.

Большой затык случился только один раз, на крутом подъеме, покрытом льдом. Черногорцы первого батальона со своим командиром-горнострелком взобрались наверх, скинули веревки, пока застрявшие внизу рубили лед топорами и любым подходящим инструментом, разгружали вьючных лошадей и волокли снарягу вверх на своих двоих. А потом еще и втаскивали лошадей. Коча, командиры и комиссары метались вдоль колонны и следили, чтобы никто не устроился отдыхать в снегу — сядешь, пригреешься, задремлешь и конец тебе, замерз насмерть.

Очень помогли шипы, кошки и несколько ледорубов, потом штаб приказал двигаться перекатом — через два часа марша головной батальон уступает место следующему в колонне и встает на отдых. Разжигает костры за перепадами высот, чтобы из долины не сильно видели, обогревается у них стоя (Не садиться! Замерзнешь!). Когда бригада проходит мимо, отдохнувший батальон присоединяется, но уже замыкающим. Так понемногу и шли, и грелись — все, кроме нас, мы безвылазно прикрывали хвост.

И в дома деревеньки Велико Поле ввалились на рассвете как деды-морозы, в снегу, заледеневшие сверху донизу. Десять часов непрерывного марша в прикрытии без отдыха измотали роту, даже некого было послать связным в батальон перед нами и я приказал остановиться хотя бы на час. Дальше все крутилось само — выставили сменяемые каждые пятнадцать минут посты, повесили одежду греться у очагов, кое-кого в тепле мгновенно вырубило.

— Сколько же вас еще? — спросили два бородатых мужика, постарше и помоложе.

— Все кончились, яране, мы последние.

Старший недоверчиво хмыкнул, второй пустился рассказывать о пережитом, видимо, не нам первым:

— Сидим мы, значит, вечеряем, вдруг — люди! Человек двадцать! С оружием! Командир наш…

— Какой командир?

— Да потпоручник, — брякнул второй, не обращая внимания на нахмуренные брови старшего.

— А вы что, четники?

— Бывшие, — прогудел первый в бороду.

— Это как?

— Да так, — влез младший, не удержав язык, — потпоручник приказал ваших разоружить, да кто же знал, что следом целый батальон идет, а за ним другой и третий!

— И что?

— Так нас и разоружили! — меленько захихикал второй.

— Были мы с винтовками, были четниками, — степенно объяснил первый. — А как винтовки отобрали, так перестали быть.

— А если вам снова винтовки дать?

Старший поперхнулся и поспешил уйти от опасной темы:

— А ты что такой любопытный, дечко?

— Так я командир ударной роты, мне обстановку знать надо.

— Врешь! Не бывает таких молодых командиров!

Ну, медаль за Плевлю я показывать не стал, да и нет пока такой медали, пояснил бывшим, что в новые времена всегда молодежь вверх идет. А я вообще вундеркинд, год за два, а если с переносом, то и за три.

Послушать про наши подвиги из первых уст приперлось еще несколько экс-четников, но больше по-крестьянски завидовали полученным с «городских» ништякам. Постарался вправить им мозги сколько можно — не время сейчас между собой собачится. Вот выгоним оккупантов, тогда и разберемся. А сейчас каждая наша ссора на радость врагу.

Слушали, кивали, скрипели мозгами, внешне соглашались, но кое-кто не поверил.

Едва от Велика Поля отошли, едва стало ясно, что за нами никого больше нет, нашлись два дурачка нам в спину стрелять. Ну реально дурачки — и промазали, и куда они вдвоем против роты? Ребята мои молодцы, при первом же выстреле попадали в снег, а после второго Небош ответил и заработал еще две зарубки на приклад.

До точки сбора, Трново, к штабу Калиновичского отряда, дотопали к вечеру. Местные партизаны уже нагляделись на бойцов Первой бригады, но, невзирая на холодрыгу, все равно вылезли встретить ударную роту. Ну и мы не могли ударить в грязь лицом, прошли с форсом, на площадь, где нас дожидался Коча:

— Друже команданте бригады! Ударная рота марш закончила. Отставших, пропавших и обмороженных нет. Утраченного снаряжения нет.

— Молодцы, до утра отдыхайте, с утра в штаб.

— Есть!

Я повернулся к своим: рожи с мороза красные, глаза веселые, еще бы, поход окончен, впереди тепло и еда.

— Слыхали? Вы молодцы!

— Все девойки наши? — не преминула поддеть Альбина.

Чтобы нам дали отдохнуть, так хрен. Прошли? Прекрасно. Переночевали? Отлично. Согрелись? Очень хорошо, вот вам новая задача. От самого Верховного штаба.

— Нашелся штаб?

— Нашелся, ближе к границе с Черногорией, в Фоче. И роту твою туда требует.

И опять нам бить ноги — война, тем более маневренная, тем более партизанская, это не пиф-паф-пиу-пиу, это марши, марши, марши… Добрались до Фочи только для того, чтобы поздоровкаться с Иво, Леко и Милованом и получить приказ идти в Горажде, четников разоружать. Нормальный такой приказ, письменный, только удивительно, что в нем ни одного слова о расстрелах. Только рано я порадовался, на словах прямо сказали не церемониться и огонь открывать на поражение при малейшем сомнении.

— Может, не надо так резко? Разоружим и все, большинство ведь простые крестьяне…

— Эти твои простые крестьяне уже успели несколько сотен бошняков убить, села мусульманские жгли и грабили. На-ко вот, ознакомься, — Милован порылся в полевой сумке и сунул мне свернутый вчетверо листок с потрепанными краями.

Так… Командование четницких отрядов, Горский штаб, 20 декабря… Командующему в Черногории и Санджаке… наш любимый король борется за свободу нашего народа… наши союзники Америка, Англия, Россия, Китай и другие демократические силы… Ладно, это бла-бла-бла, переходим к содержательной части.

Создать великую Югославию и в ней великую Сербию, этнически чистую в границах Сербии, Черногории, Боснии-Герцеговины, Срема, Баната и Бачки… а ничего так, губа не дура… Очистка территории государства от всех национальных меньшинств и ненациональных элементов… ого! Интересно, какими методами? Ага, вот: очистить Санджак от мусульманского и Боснию от мусульманского и хорватского населения… То есть как минимум депортации. А, нет… в части расстрелов мусульман и арнаутов… Никаких минимумов.

А, ну как же без этого: «не может быть никакого сотрудничества с коммунистическими партизанами, потому что они борются против династии и за осуществление социальной революции, а мы солдаты и борцы за Короля, Отечество и свободный народ». Подпись — Дража Михайлович.

Твою же ж мать… Все, как под копирку. Национально однородная, два поцелуя королю в задницу и геноцид. Или это во мне XXI век говорит, хоть немножечко, но более гуманный? Ну, в котором, конечно, соседей еще массово режут, но это уже ай-ай-ай, а не обычное дело.

— Лихо закручено, Союзники России, но против коммунистов, за свободу и демократию, но с этническими чистками, — вернул я отпечатанную на машинке страничку. — А это не может быть лажей, фальшивкой?

И сам спохватился, Тито же писал про «решительно избавляться», чем Дража-то лучше? Да и Милован добавил:

— Эта инструкция есть почти у каждого командира или команданта четников. Даже если это шарена лажа, даже если ее написал не Михайлович, а кто-то из четницких воевод, они ей следуют.

Ну да, по делам их узнаете их.

Честно говоря, идти никуда не хотелось. Пять дней на морозе, а тут, в штабе, тепло, светло и сухо, хрен бы с ними, с четниками, подождут недельку. Но у штаба, как обычно, великие планы — разоружить Первый, Второй и Третий ударный отряды четников, а также Златарский, Рогатицкий, Вышеградский, Чайничский отряды. Ага, остаться должен только один, все чужие отряды в округе ликвидировать, так что мотаться нам по этим долинам и взгорьям как минимум до марта. Хорошо хоть Калиновичский и Фочанский отряды уже разоружены и распущены.

Прикинул объем задачи и пришел к неутешительному выводу — сдохнем.

И вцепился в штабных.

— Это ж три недели сплошных маршей километров по сорок-пятьдесят каждый день! Давайте машины, без них не выдюжим.

Грузовиков под такую масштабную задачу у штаба, разумеется, не нашлось.

— Может, лошадей наберем?

— Не, вы нас в пролетарскую бригаду запихнули, а верхом ездить умение совсем не пролетарское.

— Попридержи язык, Владо, — шикнул Иво. — Давай расчеты, передам Арсо, пусть он решит.

Ладно, тут попроще — военное образование все-таки, понимает человек, что в таком темпе к марту никакой роты не будет. Но согласился штаб только из соображений скрытности:

— А как вы хотите? Мы пока подойдем, нас засекут и успеют выстроить оборону. Или разбегутся и попрячутся. А на машинах мы вжух и на месте!

И понеслось.

Боевая работа — довольно унылое занятие, что бы там не показывали в фильмах. Идешь, в лучшем случае едешь, лежишь, снова идешь, окружаешь, изредка пальнешь раз-другой…

Выбрасывали нас километрах в пяти от места, дальше вперед уходила разведка, подтягивались взвода, по сигналу снимали часовых, если они вообще были и броском к очередному «горскому штабу». Дальше по обстановке — или командиры сами своих строили и приказывали сдать оружие, или приходилось отлавливать.

Поначалу шло тихо, то ли мы все хорошо делали, то ли четники плохо, но даже стрельбы особо не случилось — так, нескольких активных придурков грохнули, как в Верхе Поле.

За нами приезжала комиссия, занималась она созданием органов власти, народно-освободительных комитетов, и следствием. Тех, кто виновен в убийствах и грабежах, винтила особая команда, она же и приговоры исполняла — я сразу и наотрез от такой чести отказался, как бы не остервенеть от своей же крови. Немцев бить надо, немцев!

И при каждой возможности старался непричастных отмазать, если их сгоряча замели. Мои посмеивались поначалу, а потом к нам все больше и больше народу приходило — кто просто оружие сдать, а кто и в партизаны вступить.

Так что «сны за спасение» мне чуть ли не каждую ночь показывали. Например, баню мою на даче, построенную почти целиком собственными руками, бревнышко к бревнышку, кирпичик к кирпичику. Сны это круто, только прежняя фишка никуда не делась — деталей сколько угодно, вплоть до запаха березовых или дубовых веников, от настоящей жизни в XXI веке и не отличить — но стоит только потянуться включить ноут или за книгой, мгновенно выбрасывает в явь. Хрен там инфу, заблокирован сервис. А то бы я тут такого начудил!

Новости узнавали между выездами — немцы свернули наступление, причем озренский партизанский отряд отступил в полном порядке, часть тамошних четников перешла к партизанами и все вместе действует вокруг Жепче. Вторая пролетарская взяла Чайниче, расширив территорию «Фочанской республики». Итальянцы так и не сподобились поддержать немцев, не их погодка — холода градусов до двадцати пяти держались до середины февраля, потом полегчало.

Двадцать шесть Объединенных Наций подписали свою Декларацию, строго по принципу «куда конь с телегой, туда и рак с клешней». И если с «Большой четверкой» или британскими доминионами вопросов нет, то компашку разношерстных правительств в изгнании и прочих Гондурасов нагнали чисто для массовки.

Японцам упал в руки Сингапур. Ну как упал, обе стороны исчерпали ресурсы до донышка и выдохлись, но англичане успели капитулировать до того, как японцы решили отвести войска.

В России… в СССР наступление под Москвой тоже остановилось. В сводках Совинформбюро снова туман, фронт стоит, конфигурация неясна, Калинин наш, Ржев и Вязьма у немцев. Одно радует — не рискнули немцы 342-ю дивизию на восток отправить, слишком крепко мы им задницу прижгли.

Тем более, у них сейчас новая игрушка появилась — Роммель остановил англичан у Эль-Агейлы и, насколько я знаю, вскоре погонит к Эль-Аламейну. Косвенно это подтверждает и усиление охраны железнодорожных путей — из Германии снабжение идет через югославские порты. И там, у мостов и тоннелей, стоят блокпосты Русской Охранной Группы, в которую и я мог бы загреметь, не выскочив так удачно из кадетского корпуса в Бела Цркве.

А мы затеяли строить баню. После очередного выезда я вдруг осознал, что если и дальше мыться методом сухого отколупывания, то до вшей рукой подать. Горячей воды в Фоче на всех точно не хватит, а плескаться зимой в ледяной купели — слуга покорный, мне на весь организм всего одну простату выдали. Да и сон тот очень кстати пришелся: нашли бесхозный амбарчик, утеплили, сложили каменку, ничего выдающегося.

Зато мой комсостав сразу «русский хамам» оценил, стоило их разок через парилку прогнать. Правда, следом за мной в снег прыгать не стали, поостереглись. Но в целом проект признали удачным, да и одежду там выжаривать можно, так что составили график и гоняли бойцов за дровами, водой и паром. Даже девиц наших сподобили, хотя они поначалу наотрез отказывались. Но я научил париться Марко и подсказал ему как-нибудь ночью прихватить с собой Живку. Ну дальше она научила Альбину и остальных.

И очень вовремя — есть уже в отрядах вспышки тифа. Но каково подсознание, а? Напрямую информацию во сне запрашивать нельзя, а вот косвенно подкидывет, то про марш в мороз, то про баню…

А времени как следует обдумать, почему так, не хватает — только я привалился к бревнам предбанничка в мечтах о пиве, как снова дернули под светлы очи Верховного штаба. На этот раз, правда, в лице главного партизанского врача Исидора Папо. Он, наверное, час пытал меня о русской бане, записывал, очень заинтересовался армейскими вошебойками, потом назначил вторую встречу, на которую собрался вызвать еще пару интересантов. Похоже, наш санитарно-гигиенический почин уйдет в массы.

Вышел от Папо — угодил в руки Арсо, а у него идея-фикс обучать командиров. Тем более, по сведениям из Хорватии, тамошний Главный штаб устроил в Кордуне курс для офицеров. Всего месяц, но ведь первый, обскакли Верховный штаб! Вот Йованович и тряс меня, как бы в Фоче устроить школу, пользуясь нашими наработками из Ужице.

— И швец, и жнец, и на дуде игрец, — отбивался я от начальника штаба. — У меня рота и ежедневные операции, Папо вот тоже припахать хочет, куда мне еще школу?

Но ответ я получил ожидаемый — «надо, товарищ!» и «никто, кроме нас».

Ага, это у коммунистов пулемет снова застрочит, даже без патронов. А я беспартийный, не надо меня идеологией грузить.

Кстати, об идеологии, вырвался от Йовановича и чуть не налетел на Верховного команданта товарища Тито под ручку с главным идеологом партии Моше Пияде. Иосип Францевич прищурился на меня недобро, а Пияде даже не обратил внимания, продолжал втолковывать что-то про комитеты.

Он из немногих «ровесников» Тито — лет пятьдесят, усы-щеточка, очочки круглые. И росточку невеликого, у Тито где-то метр семьдесят, так Моша на полголовы ниже, а Иво он вообще по плечо. Шнобель острый, глазки хитрые — я его «крысиком» окрестил, особенно после того, как Бранко мне в порыве откровенности кое-что рассказал.

Коммунисты ребята принципиальные, порой до превращения в свою полную противоположность, как их доктрина и учит. Вот упертый марксист Пияде, сидючи лет в югославской тюрьме, ничего лучшего не придумал, как подписать от имени КПЮ соглашение о сотрудничестве… с усташами. Ну а что — коммунисты против королевской власти и сербской гегемонии, так и усташи тоже, чем не союзник? Бранко прям выплевывал слова, когда рассказывал, да и я тоже офигел, надо же все-таки хоть какую-то острастку иметь! Понятное дело, что тогда, лет тринадцать назад, усташи еще геноцидом отличиться не успели, но доктрина-то у них с тех пор ни хрена не изменилась, откровенные ведь нацики!

Но умный, не отнять, настоящая еврейская голова, Лука вообще ему в рот смотрит. Сейчас вот Пияде сообразил, что военных инструкций и директив Верховный штаб наплодил изрядно, а вот насчет организации невоенной жизни высказаться не удосужился. И по слухам пишет «Задачи и устройство народно-освободительных комитетов», а также наставление по их работе, включая судебную практику.

Но это все теория, а нам четников разоружать надо, конвейер, ети его.

С ним мы и влетели, на шестом или седьмом выезде, в Чадовине под Рогатицей.

После выгрузки из машин два взвода шли пехом по снегу, я очередной раз матерился, вспоминая о лыжах, спускаясь с некругого склона. Красное морозное солнце играло с нами, скрываясь за пепельными облаками и такие же пепельные дымки тянулись вверх из труб.

В этот раз мы решили действовать вечером и остановились примерно в километре, проползли вперед с командирами, чтобы получше разглядеть деревню.

Вокруг домов и построек чернели на снегу сады, сливовые или яблоневые, порой скрежетал ворот колодца, в двух или трех местах тюкали топоры — хозяева кололи дрова. В ближней к нам загон на самом краю деревни намело сугробов и я вздрогнул, когда один из них зашевелился.

Засада?

— Ну-ка, у тебя глаза острее, — передал бинокль Марко.

Да, биноклей на всю роту у нас целых два, и это роскошно, в других и ни одного бывает.

Марко вгляделся и хихикнул:

— Овцы.

И точно — белоснежные овцы.

Дождавшись заката, мы осторожно двинулись вперед по тропинке, вдоль которой тут и там торчали плетни, и вскоре уже входили в крайний дом.

— Добро вече! — поздоровался Бранко, которому я отдал инициативу разговора. — Есть в деревне кто?

— Бог весть. Мы по домам сидим, — сдержанно ответил хозяин, настороженно пересчитав нас глазами, — подворье большое, дел много, иной раз по неделе не выходим.

Ага, не шалим, никого не трогаем, мирно починяем примус. Так я и поверил.

— Командант в деревне?

— Какой еще командант? Мало нам начальников…

— Стари, не юли. Кто командует четниками?

— А, четниками… Майоры, наверно, да полковники…

— Штаб где?

— А то сам не знаешь. Найдешь лучший дом в деревне, на каменном фундаменте, там и штаб.

Быстро обыскав подворье и не найдя ни спрятавшихся мужчин, ни оружия, осторожно двинулись дальше. Ни патрулей, ни молодежи не встретили — только женщины и старики время от времени попадались во дворах, но сразу уходили либо в дома, либо в свои занятия, нарочито не обращая на нас внимания. Разве что две тетки зыркнули неприязненно вслед.

— А ну стой! — вполголоса скомандовал Марко, сигая через плетень.

За ним прыгнули еще двое и вот они уже поймали и подтащили к ограде тщедушного деда:

— Чего прятался?

— Не прятался, ей-богу, не прятался! — вздрогнул и побледнел крестьянин. — Чего мне прятаться?

— Ну, раз так, идем с нами, — свел брови над переносицей Бранко.

То ли от этих бровей, то ли от нашего грозного вида, ноги у старика почти подогнулись, глаза его забегали и через секунду налились слезами. А может, оттого, что Бранко не стал слушать его просьбы отпустить, а потащил за собой.

— Вон, где окна горят, там штаб, — показал дед пальцем, вывернулся из рук бойца и затрусил за угол.

Мы разошлись по сторонам улочки, напряженно прислушиваясь к звукам из домов.

— Оружие наизготовку, — шепнула мне чуйка и я повторил ее шепот остальным.

Словно услышав это, нам ответил пулемет.

— В укрытие! — гаркнул я, выстрелив в направлении вспышек и рухнул в сугроб.

На соседней улочке Глиша крикнул «Вперед!», раздался дробный топот, звяканье и хлопки плохо пригнанной амуниции по спинам. Ничего, выберемся, они у меня попрыгают.

Скрипнула одна дверь, другая, в домах заполошно гасили свет, а мы прорвались к штабу.

— Здесь ударная рота! Сдавайтесь! — крикнул Бранко.

— Четники не сдаются! — ответил ему хриплый голос из дома. — Смерть коммунистам!

Загрохотал пулемет Глиши, ему ответил другой, потом в дело включились еще два наших… Небош, устраиваясь в канаве, спокойно выбирал цель.

Я оглянулся на Марко — он сжимал беретту и смотрел, как бы рвануться вперед, пришлось показать ему кулак, чтобы без команды не высовывался. Справа затрещал плетень и мы дали залп не целясь — в той стороне раздались ругань, стоны и предсмертные хрипы.

Над головами просвистела очередь, но захлебнулась после точного выстрела Небоша. Но хуже, что пальба началась и за спинами — похоже, нас брали в клещи.

— Бранко, выбей ворота! Оттуда нас не видно, проскочим! Гранатометчики, готовьте тромблоны!

Справа выронил «бреду» и ткнулся носом в сугроб боец, снег под ним порозовел и напитался красным. Я бросил винтовку, перекатился к пулемету и ужом проскользнул под стену, от которой просматривался переулок. Высадил туда очередь от вольного и не ошибся — матерные крики сменились топотом убегающих ног.

Пока треть наших прикрывала тыл, Бранко сумел выбить ворота и мы выскочили прямо к штабу, обрушив шквал огня на окна. Свет в штабе погас, несколько человек пытались выбраться через заднее крыльцо, но нарвались на очередь Глиши, и удрали только двое.

Четники бешено давили со стороны околицы и рвались к штабу, но попадали между нами и группой Глиши или прямо под пулеметы, но и у нас уже были убитые.

— Эй, покойнички, сдавайтесь! Последний раз предлагаю!

— Да здравствует король! — проорали из дома. — Зубами рвать буду!

— Если останутся, — мрачно ответил я. — Гранатометчики, огонь!

Бахнули тромблоны, в доме одна за другой взорвались три или четыре гранаты. Марко с еще двумя парнями метнулся прямо под стены и закинул внутрь несколько «итальянок»…

Пулемет заткнулся.

Услышав это, откатились и четники, напиравшие от околицы.

Выставив вперед стволы, мы вошли в пороховую и дымную черноту замолчавшего дома. Бранко подсветил фонариком — по всему залитому кровью полу лежали несколько бородачей. Перешагивая через трупы, мы добрались до двери в хозяйскую комнату и услышали сдавленные рыдания — семья спряталась под кроватью и уцелела чудом.

Бой кончился.

Всю ночь мы прочесывали деревню, собирали убитых, свозили оружие, но до утра больше никто не стрелял. Чету можно считать уничтоженной — сорок четников убито, восемьдесят два разоружено, еще несколько десятков, судя по следам, удрали в сторону Рогатицы. А мы заплатили за самоуверенность смертью пятерых товарищей — расслабились, решили, что справимся и двумя взводами.

Утром, навьюченные оружием, еле дошли до грузовиков и отправились в Фочу. Лука, видя мое состояние, попытался отвлечь и рассказывал об истории края. Я слушал вполуха, только удивился, что тут сохранились построенные еще при римлянах мосты.

Так и доехали, а в Фоче меня по сложившемуся обыкновению сразу же вызвали в штаб.

— Тут такое дело, — пряча глаза начал Арсо. — В соответствии с директивой об отказе от фронтальных действий штурм городов не предвидится, решено роту расформировать.

Я только раскрыл рот, чтобы протестовать, как следом в комнатку начальника штаба вошел знакомый еще по Крупани командир охранников:

— Сдайте оружие.

— С чего вдруг? — обалдел я.

— Вы арестованы и завтра предстанете перед трибуналом.