Пинеслу, купеческая дочь

Глава 16

Я отчаянно скучала в последующие несколько дней. Мои успокоительные настойки помогли Марусе и бортник увез её домой. Заглянула подруга Даша за кремом от веснушек. Расспросив, как пользоваться кремом, поблагодарила и побежала домой, приданое готовить, как сказала она. За помощь в продаже остатков товаров отец выдал им с матерью хорошую шерстяную ткань, и теперь Даша загорелась идеей сшить из неё для себя кафтан на осень.

— Сошью себе новый кафтан. Будет в чём после свадьбы на осеннюю ярмарку поехать, — мечтала подружка.

Отец и дядя Иван были заняты распродажей имущества бывшего старосты, из нашей и соседних деревень то и дело приходили крестьяне выторговать себе по сходной цене то одно, то другое. В один из дней отец сообщил, что решил продать дом с хозяйством в деревне и осенью переехать жить в Шубаш. Чему больше всех обрадовалась мачеха, ходила счастливая и мечтательная, витала вся в облаках. Илчевер забросила все домашние дела, перекинув их на меня. Что меня только обрадовало, а то от тоски волком выть начну скоро.

Глодала меня еще обида на магов, которые на суде объявили, что именно они отыскали и освободили отца. Умом я понимала, что так они подстроили в интересах нашей семьи, но сердце моё выражало обиду. Может, и мне хотелось толику славы?! Из-за несовершеннолетнего возраста меня на суде даже свидетелем не вызвали. А мне хотелось минуты славы! Не получилось. Моё хмурое лицо отец понял по-своему:

— Пинеслу, скоро все утрясём и поедем в Шубаш. А то я вижу, как ты здесь скучаешь. Купим дом, у тебя будет своя комната. Заживём всей семьёй спокойно и счастливо!

Я кивала головой, соглашаясь с ним. Со временем обида не прошла, а притупилась. Загружая себя работой, уставала, и обижаться не было времени.

Мачеха вытащила свои сундуки с нарядами и начала отбирать одежду для города. Половину нарядов Илчевер забраковала, посчитав их непригодной для ношения в городе, и не знала, куда их деть. Предлагала наряды мне, я отказывалась, мачеха была выше меня ростом на целую голову, да и грудь у нее была больше моей. Да и не люблю я наряжаться!

— Что мне с ними делать? В городе такое уже не носят?! — жаловалась мачеха отцу.

— Да продай ты их, дороже выйдет всё это в город перевезти! — сказал отец в сердцах, пожалев жену.

Глаза мачехи загорелись живым зелёным огнём! И наш двор несколько дней напоминал торговый ряд женской одежды! Приходили и уходили женщины не только из нашей деревни, но и из двух соседних деревень, услышав, что щеголиха Илчевер в связи с переездом распродает свои наряды. Большинству селянок её наряды были малы, но отлично подходили для дочек, в качестве приданого.

Женщины приходили одни, с подругами, с дочками, щупали ткани руками, пробовали на зуб, приценивались, торговались, просили сбавить цену, и в итоге уходили с покупками, довольные, что приобрели наряды дочкам — невестам по сходной цене.

— Ай да ты у меня купчиха! Вот куплю магазин в городе и поставлю тебя приказчицей торговать! — смеялся отец над женой, радуясь, что количество сундуков с нарядами уменьшается.

И вот, в один из очередных скучных дней снова раздался тревожный звон колокола.

Народ, отчаянно скучавший от отсутствия новостей, быстро собрался у колодца.

К нашему приходу бабка Анисья уже сидела на старом пне, стуча клюкой. В колокол стучал самый последний пьющий мужик нашей деревни, Филя Одуванчик.

— Умертвий... — изо рта у него время от времени доносился лишь это слово.

Самым приметным деталем в его внешности были редкие жёлтые волосы, покрывавшие его голову пушком, как одуванчик. Одутловатое красное лицо со свежим синяком под глазом выражало страх, изо рта постоянно стекала слюна, которую он периодически вытирал рукавом. В грязной, измазанной землей одежде он производил очень жалостливое впечатление.

Бабка Анисья, устав от звука звонящего колокола, не вытерпела, встала и стукнула клюкой Филю легонько по рукам.

— Хватит стучать! В ушах уже стучит у меня! Говори, давай! Что за умертвия ты видел?!

Отдернув руку, Филя оглянулся, набрав в грудь воздуха, вымолвил:

— Умертвий в малиннике завелся! Бродит там, хрипит.

— Врёшь! Тебе спьяну все померещилось! — не сдавалась бабка Анисья, любившая поспорить.

Вперёд выступил новый староста и потребовал выложить всё, что видел Филя в малиннике. Дело было так, как обычно, Филька наловил рыбок в Вуле и выменял её у бабки Ефимьи на бутыль самогонки. Распив с дружками бутыль в малиннике за деревней, до дома не дошёл, устал, там же и заснул. А разбудил его умертвий, проходивший мимо, пыхтел, хрипел.

— Филя, а умертвия ты видел? Или только хрипы слышал? — язвительно спросила бабка Анисья.

Глаза Анисьи широко раскрылись от недоверия, поднимая и так высоко расположенные густые, красиво очерченные, то ли сажей, то ли углём, брови ещё выше. Рот непроизвольно приоткрылся и стал виден гнилой корешок верхнего резца. Анисья лишь покачала головой из стороны в сторону. Веры в слова Фили у неё не было. Было дело, Филя уже обманывал её. Унюхав, что Анисья гонит самогонку, прибежал и с порога начал кричать, что бабкина коза завязла на илистом берегу реки Вылы. Встревоженная старуха побежала спасать козу, забыв запереть погреб, чем Одуванчик и воспользовался, умыкнув бутыль лучшей самогонки.

— Кожа лоскутьями свешивается с лица умертвия, дюже вонюч. Не заметил меня, я под кустом спрятался, — закончил свой рассказ Филька.

Анисья не могла оставаться в стороне от такого дела, как поимка умертвия. Спина и ноги не болели, тьфу-тьфу-тьфу, все благодаря мазям и натираниям Пинеслу, хорошая знахарка будет! Дай ей, бог Ирих, здоровья! Вооружившись клюкой, Анисья поскакала за мужчинами во главе старостой Иваном Демидовичем и Филей. Вооруженные вилами и топорами, охотничьими ружьями и луками, мужчины шли к малиннику, густо разросшемуся на берегу Вулы. Староста, вспомнив военную молодость, расставил крестьян по краю малинника. По его взмаху руки, мужики, крепче ухватившись за оружие, залезли в малинник, попутно срывая крупные спелые ягоды и отправляя их в рот. Анисья, помогая себе клюкой раздвигать густо разросшиеся стебли малины в сторону, прорывалась вперёд, желавшая впервые в своей долгой жизни увидеть живого умертвия. Зорким взглядом она осматривала малинник, остро жалея, что не прихватила с собой корзинку. Малины, спелой и крупной, было очень много. Пара воробьёв лакомилась спелой ягодой.

— Вот умертвия поймаем, и сразу вернусь малину собирать, а то воробьи всю ягоду испортят, — размечталась Анисья.

Недалеко от неё Филя чавкал полным ртом, позабыв об умертвии.

— Вперёд смотри! Не малину кушать пришёл! — со злостью прошептала Анисья Филе.

Вдруг у Фили рот раскрылся и прожеванные ягоды вывалились изо рта вперемешку с красной слюной, подняв вперед правую руку, он замычал. Анисья повернула голову и увидела бурый мохнатый зад с коротким хвостом...

Умная женщина, быстро смекнув, подвернув длинную юбку, бросив клюку, которая только мешала в длинном забеге до деревни, прыжками, как лесной зверь, сквозь малинник напролом побежала домой. Сердце гулко стучало, разгоняя кровь по всему телу.

— Выжить! Не быть последней! — промелькнуло в голове.

— Медведица! — закричал где-то сзади Филя, только сейчас опомнившись от испуга.

Сзади затрещало, то ли Филя, то ли медведица.

Я с мачехой и другими женщинами ждала на околице возвращения охотников. Было боязно, но страшно интересно. Женщины сплетничали о своём, о женском. И тут повеяло холодным ветром, маленький смерч поднял пыль и мусор, завертел, закружил, и опал на землю.

— Ведьма идёт, госпожа Алиса, — зашептались сплетницы.

— Помолодела как... Никак жизненные силы у кого забрала? — послышалось среди женщин.

Кто-то охнула. На неё сердито зашикали.

С другого края деревни появилась ведьма, одетая непривычно для деревни в чёрные рубашку и штаны, чёрные волосы её развевались, широко размахивая руками она подошла к нам, крылышки носа гневно вздрагивали.

— Куда мужчины ушли? — обведя нас гневным взглядом, спросила ведьма.

— Умертвия ловить, в малиннике он, Филя видел, — наперебой начали отвечать женщины, кланяясь.

— Нет там никакого умертвия. Медведица с медвежатами малиной там лакомится. Как бы беды не было, — указав рукой в сторону реки, сказала ведьма.

Мы все повернули голову указанную сторону. Впереди, высоко задрав длинную юбку, бежала бабка Анисья, где-то потерявшая свою знаменитую клюку. Бежала она скачками, перепрыгивая кочки. За ней, далеко отстав, мелко семенил ножками Филька Одуванчик. Крупная медведица догоняла его.

— Филька! Сейчас медведица задерёт его! — охнула какая-то женщина.

— Спасайтесь! Люди! Госпожа ведьма, спасайте нас! — вторили ей женщины, при этом не спешившие разбегаться.

И тут ведьма, выступив вперёд, начала плести двумя руками заговор. Красный шар выбросился из её рук и своими нитями оплел медведицу, и частично, Фильку. Медведица замерла в беге, Филька с визгом упал на землю. Анисья бодро добежала до нас и спряталась за спину ведьмы, пот крупными каплями стекал по её лицу, волосы растрепались, где то она потеряла свой платок, впалая грудь бурно вздымалась.

— Живая! Живая! Госпожа ведьма, вы спасли меня! — заверещала она.

Ведьма благосклонно кивнула. Победным взглядом бабка обвела женский круг, выпрямила спину, выставила вперёд впалую грудь, будет что рассказать! Из леса выбежали охотники и ещё два медвежонка... Медвежата подбежали к замершей медведице и стали тыкаться носиками в шерсть. Филя, упираясь на руки, полз к нам и просил помощи, помощи не дождался, все обходили его.

— Помогите! Помогите мне, люди добрые! — плакал Филя, размазывая слёзы и сопли по лицу, протягивая руки женщинам. Но спасённый Филя уже стал неинтересным селянкам.

Уступив ведьме дорогу, мы гурьбой пошли за ней к медведице. Всем было жутко интересно посмотреть на медведицу, сраженную заклинанием неподвижности, частично под это заклятие попали и ноги Фили.

— Не ной, ползи домой, через час все пройдёт, — сказала ведьма, едва взглянув на Филю.

Филя замолк, испугавшись взгляда ведьмы, уполз домой, виляя тощим задом, оставляя узкую борозду на пыльной деревенской дороге. Крупная лохматая медведица замерла в беге, подняв лапу. Народ окружил медведицу и плачущими медвежатами. Всем захотелось потрогать медведицу. Самые ушлые начали выдергивать медвежью шерсть для каких-то своих дел.

— Идите домой, охота закончена. Умертвия здесь нет, это медведица с медвежатами лакомилась малиной, — объяснила ведьма.

— Госпожа Алиса, а нельзя ли отогнать медведицу от малинника навсегда? Мы с бабоньками за малиной хотели идти. Малина дюже как уродилась в этом году, — появившись из-за спины ведьмы, вопросительно посмотрела Анисья на ведьму.

— Так и быть. Четверть сбора малины мне принесёте. А сейчас я буду медведицу отгонять. Уходите, — велела ведьма.

Мы согласно покивали головами и дружным шагом пошли в деревню. Только на краю деревни мы осмелились посмотреть, как ведьма, плетя кружево нового заклинания, оживила медведицу и взмахом руки отправила её в лес, но не в малинник, а чуть вправее, в другую сторону. Зачарованная медведица, неуверенно ступая лапами на кочки, направилась в сторону леса, медвежата рысью затрусили за ней.

Отец, вернувшись домой, похвалил нас, что ума хватило в лес не ходить, как бабке Анисье. Мы с мачехой, размахивая руками, рассказали историю, что видели своими глазами.

— Ну будет, будет вам! В город переедем, там жить спокойнее будет, ни умертвий, ни медведей там нет, — посмеивался отец.