Певец меча

36

Ей было пять лет и она была изумительной. Маленькая, изящная, наивно прекрасная, как хрупкий нетронутый цветок. Любознательная, неуклюжая, искренняя, как и полагается ребенку ее возраста. Девочка быстро догадалась воспользоваться своим обаянием, чтобы сбежать от Дел и вернуться к матери.

Дел даже не попыталась задержать ее. Она не претендовала на привязанность девочки, понимая, что на это у нее не было оснований. Дел не потребовала от нее даже элементарной вежливости к чужому человеку, она просто отпустила Калле к женщине, которую та считала своей матерью, по имени, если не по крови, а сама забилась в угол одного из отделений, оставленного пустым для клинка без имени.

Дел опустилась на колени, расстегнула перевязь с яватмой, молча отложила их в сторону. Потом натянула на ноги пятнистую шкуру и подняла взгляд на меня. Я так погрузился в размышления, что не сообразил сесть и по-прежнему стоял у входа.

Дел подтянула ноги к груди, обхватила руками прикрытые шкурой колени и слабо вздохнула.

– Когда я сбежала от Аджани и его людей, мне некуда было идти. Все мои родственники погибли. Остался Джамайл, но его увели на Юг. Я понимала, что глупо пытаться спасти его без оружия, без подготовки… у меня бы ничего не получилось. Его продали бы в любом случае, а может и меня вместе с ним… И я пошла на Север. В Обитель Мечей.

– Представляю, каково тебе было идти в одиночку.

Дел откинула с лица спутавшиеся волосы.

– Я пришла сюда, когда была на последнем месяце беременности. Но я все обдумала и точно знала, что делать. Я не хотела этого ребенка. Я не могла его любить. Он появился случайно, когда меня насиловал волкоголовый Северянин. Зачем мне нужен был такой ребенок?

Действительно, зачем? В вопросе был смысл. Хотя звучал он до ужаса бездушно.

– Вока позволил мне остаться и согласился оказать помощь, но заявил, что меня никогда не примут как истойя. Я упросила их дождаться рождения ребенка, когда я смогу показать им, чего стою, и они согласились. В середине зимы я родила Калле и как только немного окрепла, показала вока, что я умею держать меч, – она вздохнула. – Не так хорошо, как мне хотелось бы, но достаточно, чтобы убедить их в моих способностях. И они приняли меня.

Мы с Дел провели вместе почти год. До этого она пять лет жила в Стаал-Уста. Первые месяцы она вынашивала ребенка. Значит Дел занималась около четырех с половиной лет.

– Отлично, – сказал я, – за такое короткое время.

Она не сводила с меня глаз.

– Я не могла иначе, – отрезала она. – У меня была цель и я думала только о ней. Результат ты знаешь.

– Месть.

– Спасение, – поправила она, – сначала всегда спасение. Потом месть. Я хочу получить кровный долг у Аджани.

– А вока хочет, чтобы ты заплатила кровный долг Стаал-Уста.

– Снова выбор, – сказала Дел. – Убив Терона, ты дал мне передышку в год, чтобы я могла отдохнуть от мыслей о кровном долге. Я могла забыть о вызове на суд и остаться на Юге, свободной от вока, объявленной клинком без имени, – пальцы беспокойно теребили шкуру. – Но у меня есть имя, мое имя, и я не позволю им его забрать.

– А если его заберет у тебя смерть?

Она медленно покачала головой.

– Меня похоронят в Стаал-Китра с Броном и остальными. Это достойная смерть. Мое имя будет высечено на дольменах и обо мне будут петь песни.

Я скривился.

– Такое, значит, бессмертие.

Дел вздохнула.

– Южанину этого не понять…

– Я понимаю, что такое смерть, – оборвал я ее. – Я понимаю, что такое вечность. Твое имя может жить вечно, но ради этого не обязательно умирать.

Дел перевела разговор на другую тему.

– Здесь есть амнит, – сообщила она. – Ты же без него не можешь. И еда. Стиганд сказал, что мы не пленники. Мы можем делать и говорить что захотим, нельзя только покидать этот дом.

– Стиганд это тот старик?

– Да. А другой, самый молодой, Телек, – она улыбнулась, но только на секунду, словно ей не хватило сил сдержать улыбку. – Когда я уходила, он только получил ранг ан-кайдина. Кажется на нем это не отразилось. Он всегда был честным человеком.

– А Стиганд нет?

– Этого я не говорила. Он просто твердый. Требовательный. Его трудно понять, он из старой школы, как Балдур… Балдур был его лучшим другом, – она вздохнула. – Сам Стиганд предложил мне выбор, стать ан-кайдином или танцором меча… Я нанесла ему оскорбление, покинув Стаал-Уста. Он был уверен, что я останусь. А потом я убила Балдура и Стиганд возненавидел меня за это.

Я его понимал. Но ей в этом не признался.

– Телек кажется мне рассудительным.

– Телек хороший человек. Он и его женщина взяли Калле и она растет в настоящей семье.

– Но она не их дочь, – напомнил я. – Калле твоя.

Дел снова спрятала лицо под маской и сквозь эту маску даже я не смог ничего разглядеть.

– Может завтрашний день будет моим последним днем. Зачем говорить Калле, что она может потерять мать, которую никогда не знала? Которой у нее никогда не было.

Дел не ждала от меня ответа, она говорила сама с собой.

Морщины изрезали ее лоб.

– Зачем забирать ребенка у единственных родителей, которых она знала, отдавать чужой женщине и говорить, что девочка должна любить ее как мать?

Я так и не придумал, что ответить.

Дел зарылась пальцами в волосы и откинула их с осунувшегося лица.

– Разве, – срывающимся голосом продолжила она, – могу я принять девочку? Я не гожусь ей в матери.

Делила, подумал я, годилась в матери больше, чем многие женщины. Я видел ее с детьми.

Вот только этого ребенка я боялся. Мне был страшно оттого, кто она. Я чувствовал в ней угрозу.

– Кстати о суде, – сказал я. – На что это будет похоже?

– Конкретно? Не знаю, – Дел пожала плечами и легла на пол. – Выясним утром.

– Я хотел бы знать заранее.

– Имей терпение, Тигр. Мы должны оставаться здесь, пока за нами не придут.

Я нахмурился.

– Мы вообще не можем выйти? А как же…

Она махнула рукой.

– Ночной горшок вон там.

Судя по всему, разговор был окончен, так что я завернулся в шкуры, вытянулся и уснул…

…и увидел во сне дюжины маленьких светловолосых девочек, цеплявшихся за меч Дел. Из-за них она не могла поднять оружие и нанести удар, который еще мог спасти мне жизнь.

Когда нам принесли еду, я проснулся, поел и снова заснул. Северная прогулка брала свою дань – я невероятно устал. Думаю, что и Дел бы в этом созналась – она тоже спала.

Я надеялся, что ее сны были приятнее моих.

Я спал плохо и снова проснулся в середине ночи. Покрутившись с боку на бок, я наконец понял, что свое отоспал. Я поднялся, воспользовался ночным горшком и осмотрел дом.

Трудно было что-то разглядеть, но дверь я обнаружил. Я тихо поднял меч Терона, пробрался по коридору между двумя рядами столбов, открыл дверь и выскользнул из дома. Не издав ни звука.

Ночь была холодной. Грязь и трава под ногами покрылись ледяной коркой. Слабый лунный свет отражался от заснеженных склонов гор, но его едва хватало, чтобы рассмотреть землю под ногами. Я вдохнул холодный воздух и пожалел, что не прихватил с собой шкуру.

Рука опустилась на мое плечо. Я дернулся, шарахнулся, поднял меч и в смутном свете увидел лицо Телека. Мы были одного роста и сложения, но на этом сходство заканчивалось. Его кожа была гораздо светлее, а по возрасту он был старше меня года на два. Очень молодой по сравнению с остальными членами вока.

Он расплел косы и светло-каштановые волосы покрывали плечи и спину. За исключением прически, передо мной стоял тот же человек, которого я видел днем.

На хорошем языке Границы он напомнил мне, что я должен оставаться в доме.

– Знаю, – кивнул я. – Но когда мне говорят, что я должен что-то сделать, не указывая при этом причины, я обычно делаю все наоборот. Я так борюсь с несправедливостью.

Он убрал руку с моего плеча.

– Ты думаешь, мы несправедливы, ожидая от тебя уважения к обычаям Стаал-Уста?

– Я хочу видеть Стиганда.

Телек глубоко вздохнул.

– Сейчас? Зачем? Какое у тебя к нему дело?

– Личное дело, Телек. Отведешь меня к нему?

Он мрачно покачал головой.

– Утром начнется суд.

– Поэтому я и хочу поговорить с ним сейчас. Потом у него не будет времени.

– Обычаи требуют…

– Хоть ненадолго забудь обычаи, – попросил я. – Это дело связано с женщиной. Той, которую все вы объявили клинком без имени, хотя для нее слово «честь» значит больше чем для любого на этом острове, – я кивнул на дверь. – Я провел с ней почти год, Телек. Я готов поклясться всем, чем прикажешь, что она не хотела убивать. Ей пришлось. Это была необходимость, а не каприз. И я готов поклясться, что она несет вину с достоинством, как и полагается настоящей ан-истойя, воздавая должное уважение ее школе, ее мечу, ее ан-кайдину. Она не обесчестила никого из живущих здесь. Она не обесчестила Стаал-Уста.

Большая часть его лица скрывалась в тени.

– А если я потребую от тебя клятвы?

– Я готов поклясться.

Его губы слабо изогнулись.

– Ну давай, – ровно сказал он. – Я хочу, чтобы ты поклялся жизнью дочери Делилы, что не будешь мешать суду, а потом подчинишься любому его решению. Независимо оттого, каким оно будет.

Слова вырвались сами:

– Но ведь Калле – твоя дочь.

Взгляд Телека не дрогнул.

– Да, – натянуто согласился он, – и это ты скажешь Дел, если она попросит у тебя совета относительно будущего Калле.

Интересная получалась ситуация: таких договоров я еще не заключал. Я боялся, что Дел останется на острове с девочкой, покончив с нашей бродячей жизнью. Телек боялся того же, но по другой причине.

Поклясться было легко, но я почувствовал себя грязным.

Телек закрыл дверь.

– Я отведу тебя в дом Стиганда.

Старик мне не обрадовался. Он заговорил с Телеком на быстром стаккато Высокогорий. Телек отвечал мягко, спокойно, рассудительно, и в конце концов Стиганд согласился меня выслушать.

Мы уселись на корточки в его отделении. Его женщина спала, завернувшись в шкуры. Из глубин дома доносились храп, стоны наслаждения. Ненадолго заплакал ребенок, потом замолчал. Во сне тявкнула собака. Я бы предпочел беседовать в более уединенном месте, но не считая улицы, такого здесь, кажется, не существовало.

Телек вышел. Стиганд молчал, пока за Северянином не закрылась дверь, а потом жестом предложил мне начать.

Он был стар. Ночью, с распущенными волосами и одеялом, обернутым вокруг плеч, он казался совсем древним. Я рассматривал шрамы на его лице, неправильно сросшийся нос, рот, который с каждым годом терял все больше зубов. Днем, перед Дел, стоял сильный, хотя и не молодой воин. Сейчас, передо мной, сидел старик.

Я глубоко вздохнул.

– Дружба достойна уважения, – спокойно начал я. – Узы, связывающие детей, соратников, кайдинов, истойя надо беречь. Уважать. Они заслуживают глубокого и искреннего почтения.

Бледно-голубые глаза смотрели на меня. Он даже не моргнул. Да, старик был очень несговорчивым.

– Люди, которые много лет живут бок о бок, – продолжил я, – деля успехи и неудачи, становятся ближе, чем рожденные вместе дети. Но один из них должен умереть первым. Один всегда умирает первым, оставляя другого скорбеть.

Старик по-прежнему молчал.

– Его смерть была тяжелой. Но была ли ему нужна другая? Разве не так хотел окончить свой жизненный путь Балдур?

Губы Стиганда раздвинулись.

– Может о такой смерти мечтаю и я, – сказал он.

Я помолчал и кивнул.

– Но и ей нужна была его смерть, Стиганд. Чтобы отомстить за убийство всех ее родственников. За брата, проданного работорговцам. За потерю невинности в руках Северянина, который забыл о чести уже давно, чтобы наслаждаться жестокостью.

– Мы приютили ее, – сказал Стиганд. – Мы обучили ее мастерству. Мы даже оказали ей честь, предложив то, что не предлагали еще ни одной женщине.

– Вы не оказали ей честь. Вы предложили ей то, чего она заслуживала.

– Она отреклась от Стаал-Уста.

– У нее были другие обязательства.

– Она напоила меч кровью одного из нас…

– И теперь Балдур никогда не умрет.

Он так изумился, что открыл рот.

Я кивнул.

– Может вы и похоронили его тело в Стаал-Китра, но дух его живет в ее мече. Его учение живет в мече. Мудрость Балдура не исчезла, его мастерство не забыто. Он обучает ее каждый день.

– Знаешь, Южанин…

– Я видел, как она танцует.

– Ты не разбираешься в наших ритуалах…

– Я танцевал с ней.

Стиганд хмуро посмотрел на меня.

– И это дает тебе право судить? Что я о тебе знаю?

– Наверное ничего, – согласился я. – На Юге я хорошо известен… но сейчас мы на Севере. В Стаал-Уста. Я здесь ничто, просто пустое имя. Но может ты оценишь мое мастерство, если я скажу, что это я убил Терона.

Сморщенные веки дрогнули. Старик был полон внимания.

– Его послали, чтобы он предложил ей выбор.

– Он так и сказал, но он не хотел, чтобы она возвращалась. Он хотел танцевать с ней, – я пожал плечами. – Дел уступила. Но убил его я.

– У тебя есть доказательства?

В полутьме я протянул ему меч.

– Я не знаю ее имя, – сказал я старику, – но это яватма Терона. Будь он жив, отдал бы он мне ее? Лишилась бы она силы?

Я положил меч на колени. Старик не сводил с него глаз. Под его пристальным взором я коснулся рукояти и клинка, доказывая, что яватма не может сопротивляться мне.

Стиганд потянулся к мечу. Я увидел старческие пятна на его руке, натянутые под кожей сухожилия, вспухшие суставы. Он коснулся пальцами рун.

– Тебе наверняка было больно, – продолжил я, – снова увидеть женщину, которая забрала жизнь твоего друга, но дай мне только шанс и я увезу ее отсюда.

Такого он не ожидал. Стиганд убрал руку с клинка и посмотрел на меня.

– Увезешь ее из Стаал-Уста?

– Если вы оставите ей жизнь.

Он медленно покачал головой.

– Я решаю не один. Вока состоит из десяти человек.

– Но ты у них главный. По традиции они считаются с твоим мнением, я вижу это по Телеку. Ты мог бы склонить их к нужному решению.

Стиганд яростно прошипел что-то на Высокогорном.

– Знаешь ли ты, – выдавил он как только смог снова перейти на язык Границы, – знаешь ли ты, что я мог бы убить тебя за это? Как ты мог просить о таком?

– Обстоятельства вынуждают.

– Тогда скажи, какие именно обстоятельства? – потребовал он. – Что значит женщина для такого мужчины как ты? Южанина, для которого женщина это вещь?

Я едва сдержался.

– Она для меня тоже, чем Балдур был для тебя. Я почитаю ее так же, как она почитала его.

Стиганд сплюнул рядом с моим коленом.

– Ты не знаешь, что такое честь. Потому что если бы знал, не пришел бы сюда в надежде склонить меня на свою сторону, слепить справедливость по своему желанию. Что может быть тебе известно о чести?

– Мне многое известно о круге, – ответил я, – о танце мечей. Если хочешь, я поклянусь ими. Может тогда ты поверишь, что я говорю правду.

В его глазах заблестели слезы.

– Он был моим другом.

Я сглотнул комок в горле.

– У нас на Юге есть поговорка о кошках. Пустынных кошках, рожденных в Пендже. Животных, с которыми не стоит связываться. Мы говорим: песчаный тигр всегда ходит один.

Стиганд смотрел на меня. Я продолжил:

– Но одна кошка устала от одиночества. Песчаный Тигр нашел напарника… по мечу, по постели, по жизни. А вы можете приговорить ее к смерти. Неужели ты думаешь, что я буду спокойно смотреть на это? – я наклонился вперед. – Старик, я буду уважать ваши обычаи до определенной черты, потому что они стоят этого… до определенной черты. Но если ты приговоришь женщину к смерти, я буду мстить. Это будет месть Песчаного Тигра.

Его подбородок задрожал.

– Ты угрожаешь старику.

– Нет, – я покачал головой. – Я говорю с воином, Стиганд, с ан-кайдином. С человеком, которого я уважаю, потому что на моем языке ты – шодо. Мастер меча. Тот, кто обучает других кругу и красоте танца.

Стиганд взглянул на меч.

– Он не твой.

Я поднял яватму с бедер и положил ее на шкуры.

– Тогда я с радостью отдам его. Он принадлежит Стаал-Китра.

Старик нахмурился, провел языком по зубам и кинул быстрый взгляд на спящую женщину.

Он глубоко вздохнул.

– Тяжело терять друга.

– Еще тяжелее терять напарника.

– Иди, – сказал Стиганд.

Я начал подниматься, но задержался.

– Могу я получить ответ?

– Утром, – отрезал он.

Я забеспокоился. Кроме него в вока еще девять человек. Без заверений этого…

– Шодо…

– Ан-кайдин, – поправил он. – Я сказал тебе уйти.

Аиды. Больше делать нечего.

Я поднялся. Посмотрел вниз, на яватму, которую так долго носил. Потом мысленно попрощался с ней и повернулся, чтобы уйти.

– Южанин…

Я обернулся. Стиганд странно смотрел на меня.

– Сколько тебе лет?

Вопрос застал меня врасплох.

– Всего? Не знаю. Тридцать четыре, может тридцать пять… Я вырос без родителей.

– Сколько занимаешься танцами?

Я пожал плечами.

– Восемнадцать лет, плюс-минус несколько дней. Не зная мой возраст, трудно сказать, когда я начал.

Наши взгляды встретились.

– Балдур и я родились в один день в одной деревне. С рождения мы были друзьями. Это была прочная связь, и мы ее глубоко почитали.

Я только кивнул.

– Я живу с этой женщиной более пятидесяти лет. Эту связь я тоже почитаю.

Растерявшись, я нахмурился.

– Это мой ответ, – холодно сообщил Стиганд. – Теперь иди.

Я молча вышел. Хотел бы я знать, что он имел в виду.

Я пошел обратно к отделению, которое занимали мы с Дел в доме Телека, но до Дел я не дошел. Я задержался, чтобы посмотреть на самого Телека, спящего в углу с женщиной и дочерью, которую родила Дел.

Чтобы было теплее, они лежали под шкурами вместе. Девочка спала между взрослыми, плотно прижавшись к ним, но одна рука выбралась из-под шкур и одеял. Одна маленькая тонкая рука с изящной кистью и тонкими пальцами. Глядя на нее, я задумался, будет ли эта рука держать когда-нибудь меч, как делает это ее мать. Войдет ли девочка когда-нибудь в круг.

Светлые мягкие волосы запутались в мохнатой шкуре, покрывавшей тюфяк, на котором она лежала. Большая часть лица была скрыта, но я видел рот – рот Дел… Нежная впадинка на подбородке… может от Аджани? Изгиб щеки. И ресницы…

Я отвернулся и пошел в наше отделение, чтобы присоединиться к Дел. Ее глаза были открыты и смотрели на меня. В них блестели слезы. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Я хотел сказать ей, что это не имеет значения, что я понимаю, каково ей было вспоминать о брошенном ребенке. Я даже припомнил нашу короткую дискуссию о матерях, отцах и детях, рождавшихся у танцоров мечей, задумчивую меланхолию Дел, отчаяние в ее голосе. Я хотел сказать, что теперь все понял и ни в чем ее не виню.

Но едва я лег рядом, Дел отвернулась к деревянной стене.

Остаток ночи я уже не мог заснуть. Дел, я знал, тоже.