Песня Волчьей луны (СИ)

Глава 6

Арьяна заснула почти сразу. Ирвин снова поцеловал ее в плечо — теплое, чуть влажное — и за окнами негромко зазвенел голосок ночной делевы, крохотной серой птички, которая по поверьям прилетает к истинной паре.

Вот и к ним прилетела.

Забавно, конечно, подумал Ирвин, я лежу рядом со своей истинной и думаю не о ней, а о политике и неслучайных случайностях. Арьяна негромко вздохнула во сне. От нее веяло чуть солоноватым запахом морской воды и цветов — тем запахом, который всегда окутывает пару после страсти. Ирвин улавливал его своей волчьей сутью — он всегда мог точно сказать, кто, когда и с кем нескучно провел время.

“У меня есть истинная, — сказал он себе. — Моя истинная. И теперь я с ней, и я нормален”.

Он вслушался в ту тишину, которая окутывала душу. Ни следа того серебристого волка, который всегда был в нем и готов был вырваться в мир — ему и полнолуния не надо было. Ни следа безумия и горя.

Мать была бы счастлива. В отличие от отца, она всегда верила, что Ирвин встретит истинную и исцелится.

Но он встретил не только Арьяну, и эта встреча заставила его думать о том, что все не так просто. Что-то было не так, и Ирвин должен был понять, что именно.

Мейв часто появлялась при дворе, но все это время старалась не пересекаться с Ирвином. Иногда, запертый в своих покоях, он улавливал тонкую фруктовую ленту ее запаха и знал: Мейв здесь. Сегодня на ней светло-зеленое платье с глубоким вырезом, сегодня она выбрала простенькие духи и нанесла их за ушами, сегодня от темного облака ее кудрей веет дорогим шампунем… У Ирвина бывали дни и даже недели просветления, когда он вел обычную жизнь: читал, гулял в дворцовом парке, даже выбирался в Зеленую слободу — в эти чистые спокойные дни Мейв тоже избегала его.

Однажды она заметила его на лестнице, торопливо развернулась и практически сбежала.

А вот сегодня почему-то подошла. И вела себя не так, как ведут, когда между людьми есть только дружба.

“Мне очень жаль, что я не твоя истинная”.

Ирвин не верил в светскую вежливость и чужие сожаления. Почему, интересно, Мейв заговорила об этом только сейчас? После того, как старательно избегала его несколько лет.

А тут еще и этот Аделард Пиннет. Ирвин, конечно, понимал, что его не воспринимают всерьез — пока еще не воспринимают. Он слишком долго был безумцем в зверином обличье, неудивительно, что Аделард заявился к младшей княгине и предложил свои услуги. Ладно, допустим, он забыл об инстинкте самосохранения, когда сунулся к той, которая принадлежала не просто волку — младшему князю хармиранскому, и думал, что ему за это ничего не будет. Но почему он сделал это настолько стремительно?

Аделард и Мейв. Ирвин чувствовал, что между ними есть какая-то связь.

Та самая, что соединяет марионеток в руках кукольника.

Арьяна негромко вздохнула во сне. Ирвин вытянулся на кровати, закинул руки за голову. У него есть истинная, у него есть своя семья, и в пекло всех интриганов и всех королей — но та безумная легкость, которая окутывала его в волчьем обличье, ушла и не возвращалась.

Он понимал, что Аделард и Мейв появились не просто так. Их подсунули младшим хармиранским князьям… но для чего? Всем известно, что невозможно изменить истинной, так что маневр с Мейв был не оправдан — и для чего совершен вообще?

Ирвин провел руками по лицу. Все вдруг стало ясно.

Он встретил истинную. Исцелился и обрел разум рядом с ней — значит, младшая ветвь хармиранской княжеской фамилии существует по факту, а не просто на бумаге. Значит, Ирвин имеет значение и влияние. Если что-то случится с Киганом, если князь, например, умрет, не оставив законного потомства, как не раз случалось в истории, то тогда Ирвин с полным на то правом займет трон. А потом править будут его дети — он собирался серьезно поработать над этим в ближайшие дни.

Тому кукловоду, который стоял над игровой доской, не нужны были лишние влиятельные фигуры. И он искал способ избавиться от них. Арьяна едва не умерла после тех проклятых сушек — Ирвин едва не отправился за ней. Теперь в игру ввели Мейв — но даже если бы Ирвин раньше любил ее без памяти, он все равно не поддался бы на ее чары и многообещающие взгляды. Теперь у него была истинная.

Впрочем, может быть, кукловод не верил в истинность до конца.

Ирвин выбрался из-под одеяла и подошел к окну. Тонкий серп стареющей луны висел над деревьями — раньше один его вид вызывал тоску. Раньше Ирвин не мог спокойно смотреть на луну — а теперь вот стоит и смотрит, и в душе нет ничего, кроме спокойствия, почти равнодушия.

Волк погрузился в глубину, во тьму. Он никогда не вернется.

Если Киган умрет, не оставив потомства, то трон Хармирана перейдет их дяде по отцу, генералу Гаверну — тот не любил столичную жизнь, жил в Кешевеле, одном из горных городков, и был таким простодушным воякой, которого можно было размещать в книге анекдотов. Ирвин никогда не поверил бы в то, что генералу нужна корона: за все эти годы он ни разу не показал своего стремления к власти. Когда Киган занял престол, то дядя первым присягнул племяннику и сказал: “Помогу во всем, и как генерал, и как родня”.

Что, если все это время он просто притворялся простаком и солдафоном? Нет, вряд ли. Ирвин слишком хорошо знал своего дядю, который в детстве катал его на лошади и втихаря от матери угощал сладостями — генерал Гаверн любил своих племянников, и это была настоящая любовь, а не светская вежливость.

Значит, пока оставалось только думать. Думать и ждать.

— Что это? — удивленно спросила Арьяна.

Мобиль с Бейлин за рулем — телохранительница сказала, что теперь сделает все, чтобы не допустить нового покушения — привез их на окраину города, к голубой капле маленького озера. Ирвин отошел от большого мангала, на котором шашлычник раскладывал свежие порции мяса, и ответил:

— Принцессу ничем не удивить. Но принцесса точно не ела булки с колбасками с уличного лотка.

— Точно, — улыбнулась Арьяна. Еда была упакована в бело-зеленый полосатый пакет — они прошли к скамейке у самой воды, и Арьяна подумала, что давно ей не было так спокойно. Минувшая ночь не только изменила ее тело — она вылепила из ее души что-то совсем другое, непохожее, таинственное.

Лоточник расстарался с начинкой — в булке были две толстые колбаски с гриля, груда овощей и розоватые потеки соуса. Простая уличная еда: Арьяна знала о такой, но никогда не пробовала. Бейлин взяла большую порцию шашлыка и заняла скамью в стороне — достаточно далеко, чтобы не нарушать тихую нежность свидания, и близко для того, чтобы оказаться рядом, если что-то пойдет не так.

Она больше не была официальной телохранительницей принцессы, но все равно вела себя так, словно продолжала работать.

— Ты ешь, ешь, — произнес Ирвин. — А я пока расскажу тебе, о чем думал этой ночью.

Арьяна невольно почувствовала, как к щекам приливает румянец. При мысли о минувшей ночи ее словно погружало в сладкую карамель — теплую, тягучую. В низу живота невольно начинал пульсировать маленький огненный шарик.

Чтобы отвлечься, она откусила от булки — грубоватая с виду, уличная еда оказалось неожиданно вкусной. Ирвин улыбнулся, словно ему нравилось смотреть, как Арьяна ест.

— Пару месяцев назад я перекинулся и смог удрать из дворца, — сказал он. — Носился по окраинам всю ночь, каким-то чудом никого не встретил и никакой живности не загрыз. Потом выполз к этому озеру и обратился. Представляешь, какие у них были лица?

Арьяна обернулась в сторону мангалов. Лоточник переворачивал шампуры со смуглыми ломтями мяса, его помощник наполнял булку начинкой — покупатель с портфелем в руке выглядел нервным, куда-то спешил.

— А потом?

— Потом я приковылял к ним и съел все, что они успели пожарить. Так проголодался, что забыл о том, что терпеть не могу мяса, — ответил Ирвин. — Дикая история, правда?

— Если только чуть-чуть. Сильно они испугались?

— Сильно, — кивнул Ирвин. — Я отдал им несколько своих цепочек, чтобы расплатиться за еду.

Теперь на его костюме не было такого количества серебра, как в день их первой встречи. Сейчас Ирвин был похож не на того, кто одним взглядом заставляет трястись от ужаса, а на обычного человека. Да, в нем были сила и властность, но монстр ушел навсегда. Того волка, которого Арьяна увидела перед генеральным госпиталем, больше не было.

Был лишь человек, который любил ее так горячо, так искренне и так бесконечно нежно.

— Я ведь ничего о тебе не знаю, — сказала Арьяна. — Как ты вообще живешь, что любишь, где учился…

Ирвин рассмеялся.

— Я о тебе тоже, — ответил он и вытер пальцы клетчатой салфеткой. В его булке были только овощи и соус. — Так, где учился… По образованию я юрист, как и Киган. Но он выучился за четыре года, а я за семь. Он ходил в университет святого Халевела, а ко мне приходили преподаватели, когда я мог заниматься. Знаешь, так грустно было: у него там друзья, пирушки, подружки и все такое. У него там жизнь била ключом, а я к ней и подойти не мог.

Арьяна погладила его по руке.

— Теперь все по-другому. Теперь мы оба при деле. Днем надо будет съездить в госпиталь, посмотреть, как там дети, что еще нужно.

Ирвин кивнул.

— Да, поедем, конечно. Хочется надеяться, что все это быстро уляжется.

— Люди все потеряли, — негромко сказала Арьяна. — Виноват мой отец, но до него далеко. Так что обвинять будут меня.

Еда вдруг сделалась безвкусной, словно вылепленной из пластилина. Ирвин осторожно обнял Арьяну за плечи, и от этого прикосновения ей сделалось спокойнее. Теперь они оба были не одни — наверно, только это имело смысл.

— Я никому не дам тебя обидеть, — произнес Ирвин. Все мужчины говорят это своим женщинам, но Арьяна точно знала, что не все держат слово. Просто потому, что говорить и обещать легче, чем потом сделать. Но в Ирвине она не сомневалась.

— Да, вчера я это поняла, — ответила она, и взгляд Ирвина обрел неприятную жесткость: он словно снова взял пистолет и поднял его, готовясь стрелять.

— Вчера во дворце я встретил девушку, в некотором смысле свою юношескую любовь, — сказал он, и Арьяну кольнуло раздражением. О таких вещах лучше бы молчать — и в то же время их нельзя скрывать. Вот поди знай, как лучше.

— О, — коротко ответила Арьяна, не желая показывать и говорить большего.

— Мы не общались много лет, — продолжал Ирвин. — Но тут она вдруг оказалась очень мила. Заговорила со мной. Даже призналась, что искренне сожалеет, что не является моей истинной. На мой взгляд, это странно, а все странные вещи меня настораживают.

Арьяна понимающе кивнула. За ней начал ухлестывать Аделард Пиннет. К Ирвину бросилась его юношеская страсть — при мысли об этой девушке в Арьяне поднимался холод.

— Я уверен, что для нас с тобой подготовили какую-то дрянь, — Ирвин бросил салфетку в опустевший пакет и добавил: — Ты должна твердо знать, Арьяна, и не сомневаться. Ты моя истинная. Я люблю тебя и не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Эти слова рассекли весь мир Арьяны на “до” и “после”. Принцессе, конечно, признавались в любви — но никто не делал этого настолько искренне, выплескивая в слова всю душу.

И ей больше всего хотелось ответить на них взаимностью.

После перекуса на берегу озера они отправились в госпиталь — там Арьяна надела врачебный халат в ординаторской и сразу же пошла по палатам: проверить поступивших пациентов, поговорить с новыми сотрудниками. Ирвина взяла в оборот одна из заведующих отделениями: поблагодарила за помощь и добавила:

— И еще по поводу наших коллег с полуострова. Их бы расселить куда-нибудь поскорее, ваэрин. А то вон, — и заведующая кивнула в сторону каталки у стены, на которой, накрывшись простыней, лежал человек. — Пока в коридорах спят.

— Разумеется, — кивнул Ирвин. — Напишите их фамилии и имена, я постараюсь все устроить.

— Спасибо еще раз, ваэрин, — с искренним теплом сказала заведующая, когда Ирвин убрал листок со списком в свою папку с документами. — Мы все очень признательны и вам, и княгине.

— Это наш долг, — ответил Ирвин, мысленно задавшись вопросом: долго ли продлится эта признательность? Беженцы с полуострова постепенно расселяются по стране из пункта приема, им дают подъемные выплаты, но это, конечно, слабо компенсирует все, что они потеряли.

Он вышел из госпиталя, собираясь ехать к Лотару. Сандарин Веккья не появлялась на рабочем месте — то ли в самом деле дура, то ли решила притихнуть и не нарываться.

Нет, она не травила Арьяну теми дурацкими сушками. Здесь был кто-то еще — тот, кто играл с Аделардом и Мейв. Ирвин его чуял — незнакомец был похож на туманную тень: такие поднимаются над старыми кладбищами в тоскливые ноябрьские дни.

— Ирв?

Он обернулся — Мейв шла к нему, держа в руках картонную подставку с двумя стаканчиками чая. Сегодня она выглядела по-деловому сдержанно: темно-серый костюм, маленькая шляпка, туфли без каблука — сейчас Мейв была похожа не на светскую барышню, а на журналистку какой-нибудь прогрессивной газеты.

— Привет, — сказал Ирвин. — Ты как тут оказалась?

— Приехала с господином Оттором в хирургический корпус, — ответила Мейв. — Он привез какие-то коробки, я не знаю точно, что там. Давай выпьем чаю, раз так неожиданно встретились?

Ирвин взял стаканчик, сделал глоток — чай был самый обычный, теплый и крепкий.

— И правда неожиданная встреча, — произнес он. — Не думал, что ты так серьезно занялась благотворительностью.

— Это долг, — Мейв говорила серьезно и спокойно, без того экзальтированного пафоса, который охватывал светских красавиц в трудные минуты. Она действительно хотела помогать, а не просто искать повод для того, чтобы лишний раз мелькнуть в газетных статьях. — Раз я могу что-то делать для людей, то я должна делать. Твоя жена ведь тоже не сидит, сложа руки.

Ирвин кивнул. Отпил еще чаю — по венам будто огонь побежал. Хотелось пить еще. Вдвоем они неспешно двинулись к стоянке мобилей, и это было похоже на неспешное возвращение в прошлое: вот Ирвин и Мейв, еще совсем юные, куда-то идут, болтая о пустяках, и весь мир лежит перед ними, огромный и светлый.

— Вот бы нам подружиться! — с искренним, почти детским теплом промолвила Мейв. — Думаю, у нас с Арьяной много общего. Мы могли бы объединиться — вместе же намного проще действовать, чем поодиночке, правда?

Ирвин кивнул. Не так уж много знакомых было у Арьяны — впрочем, вряд ли она захочет завести трогательную дружбу с девушкой, которую когда-то прочили Ирвину в невесты. Особенно если учесть то, что глубинное волчье чутье не унимается — в голове будто колокольчик звенел: опасность, опасность, здесь что-то не так.

— Почему бы и нет? — ответил он вопросом на вопрос. — Сейчас у нас с ней очень много дел, но когда все уляжется, можем встретиться.

— Отлично! — улыбка Мейв сделалась шире. — Как насчет Дня яблочного спасения? Я бы испекла пирог, можно было бы устроить пикник.

Ирвин осушил стаканчик, выбросил в урну. В День яблочного спасения все пекли пироги, делали наливки и готовили сладости из яблок, вспоминая, как Спаситель из одного яблока сделал сотни и накормил всех голодных. Почему бы и правда не устроить совместный праздник?

Почему так болит голова?

Мейв улыбнулась — сейчас она казалась яркой, переполненной жарким солнечным светом, и этот жар расплескивался, проникал под кожу, наполнял собой. Хотелось стряхнуть все наносное, все, что накопилось за эти годы — хотелось протянуть руку, дотронуться до ее щеки, провести подушечкой большого пальца по губам, узнать, наконец, какие они на вкус, эти губы…

“Это не я”, — с ужасом подумал Ирвин. Сознание раздвоилось — он одновременно видел себя, стоящим рядом с Мейв, и огромного серебряного волка, запертого в подземелье. Он был заперт крепко и надежно, он не должен был выбраться — никогда, больше никогда.

Но кто-то принес ключи и вставил их в замки. Осталось повернуть.

— Ты меня отравила, — смог прошептать Ирвин. — Ты…

И больше ничего не смог сказать: язык онемел. Кажется, сама способность говорить отступила — волкам не нужна человеческая речь, волки прекрасно обходятся без нее. Мейв довольно кивнула — провела ладонью по его груди, поймала биение сердца.

— Все хорошо, Ирв, — сказала она, и Ирвин почувствовал, как его подхватывают чужие руки, не позволяя упасть. — Все теперь хорошо. Ты просто поедешь со мной… и все будет так, как надо. Наконец-то будет.

Разобравшись с делами — дел был огромный ворох, но ей все же удалось разгрести некоторую его часть — Арьяна вышла из госпиталя и застыла на ступеньках: усталость словно взяла ее за руку и не позволила сделать шаг. Подошла Бейлин с бумажным стаканом, от которого шел такой крепкий аромат кофе, что волосы начинали шевелиться на затылке; Арьяна приняла стакан и улыбнулась. Вряд ли, конечно, стоило пить кофе прямо сейчас — в госпитале у нее разболелась голова, а в желудке крутился комок тошноты — но устоять она не могла.

— Вот это как раз то, что нужно. Спасибо.

Бейлин улыбнулась в ответ и Арьяна, сделав глоток, подумала: “Она все-таки очень милая девушка”.

— На здоровье, — ответила телохранительница. — Куда теперь?

Арьяна пожала плечами. Она пропустила обед, день склонился к вечеру, и за оградой госпиталя шли офисные клерки в клетчатых костюмчиках — у них закончился рабочий день.

— Куда уехал Ирвин? — спросила Арьяна. Бейлин только плечами пожала.

— Я его не видела. Все это время сидела там, у вашего кабинета, с бумагами.

Бейлин тоже оказалась при деле: Арьяна поручила ей переоформить стопку врачебных карт пациентов с полуострова — переписать шапку с названием госпиталя и вклеить листки с назначениями. Телохранительница выглядела невероятно довольной: ей не нравилось сидеть просто так, без занятия.

— Он, наверно, уехал по делам госпиталя, — предположила Бейлин. — Я видела, как он разговаривал с одной из заведующих. Что будем делать, поедем домой?

— Да, пожалуй, — ответила Арьяна, и в это время над ее правым ухом раздалось звонкое жужжание — прилетел золотой шмель мгновенника. Арьяна протянула ему ладонь, шмель опустился, энергично встрепенулся и с тихим шелестом развернулся листком бумаги.

Почерк был Арьяне незнаком, но она сразу поняла, кто отправил послание.

“Дорогая Арьяна!

Я искренне счастлив, что теперь мы можем общаться. Ты теперь подданная другого государства, король Якоб больше не может отдавать тебе приказы”.

Листок дрогнул в руках. Арьяна сотню, тысячу раз представляла, как напишет письмо своему настоящему отцу и получит от него ответ — и все равно не была к этому готова. Мрамор ступеней качнулся под ногами, словно она вдруг очутилась на палубе корабля и соленый морской ветер ударил ее в лицо предчувствием путешествий, приключений и новых открытий.

— Ваше высочество, — встревоженно окликнула Бейлин. — Все хорошо?

Кажется, прошла тысяча лет, прежде, чем Арьяна смогла ответить.

— Да. Да, все в порядке. Это письмо от моего отца, король запрещал нам переписываться, но теперь можно, — торопливо ответила она.

“Я всегда любил и буду любить твою мать. Ее выдали замуж так, как выдают всех принцесс — по родительской воле, словно куклу. От одного хозяина к другому. Но сердцу нельзя приказать, оно само делает выбор, и иногда этот выбор навсегда. Я всегда искал способ увидеть вас обеих хоть издалека. Надеюсь, однажды мы все встретимся.

Эскадра сейчас в море Чевелли у архипелага Навеани. Если тебе и твоему мужу потребуется хоть какая-то помощь, то отправь мгновенник, я смогу прибыть через сутки.

Отправил тебе обычной почтой небольшую посылку. Скоро приедет”.

Арьяна сложила мгновенник и, только убрав его в одно из отделений сумки, поняла, что плачет. Бейлин протянула ей носовой платок, поддержала под руку; Арьяна промокнула слезы, и телохранительница сказала:

— Если хотите поговорить про это, то я очень хорошо умею слушать.

Они неторопливо побрели в сторону стоянки мобилей. Арьяна улыбнулась.

— Хочу, но я не знаю, как обо всем этом говорить. Это пока… очень трудно. Я написала своему настоящему отцу, и он ответил. Он любит меня и мою мать. Пишет, что прибудет через сутки, если понадобится.

— Это же хорошо! — ободряюще произнесла Бейлин. — Помощь серьезного человека всегда пригодится. А вот король Якоб… как он к вам относился? Любил или шпынял?

Арьяна неопределенно пожала плечами. У короля были королевские заботы. Принцессы приходили к нему утром, чтобы пожелать хорошего дня, и вечером, чтобы пожелать доброй ночи. Обмен поклонами, ничего не значащие вопросы о самочувствии и настроении — вот, в общем-то, и все их общение. Король Якоб относился одинаково ровно и к Арьяне, и к Кейди, он не выделял одну из своих дочерей и не унижал другую, но тепла и участия от него не видели ни старшая сестра, ни младшая.

— Он не показывал своей любви, — ответила Арьяна. — Но и обиды я от него не видела. Так что…

Она не договорила. От ворот госпиталя к ним побежал долговязый парень в синем мундире, и Бейлин напряглась всем телом, как только увидела его, словно это был ее враг. Напряжение передалось Арьяне — она вдруг ощутила дуновение ледяного ветра в спину: пронизывающий, жестокий, такой непонятный в самый разгар лета, он выстудил ее внутренности и почти парализовал.

Что-то случилось. Что-то очень плохое.

— Ваше высочество… — выдохнул парень в форме, подбежав к ним. Остановился, выравнивая дыхание — его бледное осунувшееся лицо было по-детски изумленным, словно он никак не мог поверить в то, что произошло. — Меня послал канцлер. Вам надо срочно прибыть во дворец.

Наверно, он вот так бежал сюда от самого дворца — парень сделал еще несколько вдохов и выдохов, и по его щеке вдруг пробежала слеза.

— Князь, — проговорил он. — Князь Киган ранен. Пожалуйста, ваше высочество, скорее.

“Где я”.

Мысль была липкой и вялой — кажется, Ирвин чувствовал, как она движется в мозгу отвратительной сонной гусеницей. Он смог открыть глаза — увидел высокий потолок, на фреске совет богинь выбирал прекраснейшую.

Тело было чужим — таким, как после возвращения из волчьего облика в человеческий. Но ведь он не оборачивался — он нашел свою истинную, он больше никогда не будет волком.

Он дернул головой, пытаясь стряхнуть мерзкое оцепенение. Затылок утонул в мягкой подушке, от этого ощущения ожило тело: Ирвин понял, что лежит в постели, что кто-то снял с него одежду, и морок сделался отчетливым и ярким. Не было никакой истинной, не было избавления от монстра — он снова обратился, где-то провел ночь, и вот его принесли и уложили в кровать, и сейчас придет слуга с лекарствами…

Нет. После обращения Ирвина никогда не привязывали за руки к столбикам кровати.

На какой-то миг ему сделалось страшно — Ирвин пытался вспомнить, что произошло, и не мог. Память подсовывала ему лицо Арьяны возле озера, заведующую в госпитале, которая протягивала список врачей с полуострова, а потом в ней расплывалась черная дыра с лохматыми краями.

— Ирв? Ты очнулся?

Он повернул голову на голос. Мейв вошла в высокие белые двери, и сейчас на ней не было ничего, кроме полупрозрачного халата, который скорее показывал ее тело, чем скрывал — такие носили девушки в Зеленой слободе, и Ирвин подумал, что все это сон или бред. Светская барышня никогда не наденет такую тряпку — это просто немыслимо.

— Мейв? — хрипло выдохнул он. — Что случилось?

Девушка улыбнулась — одновременно невинно и очень порочно. Прошла к кровати, поднялась на нее, провела ладонью по обнаженной груди Ирвина — таким жестом, словно имела на это полное право, словно никогда не шарахалась от него в ужасе, словно…

Безумие. В голове застучали десятки молоточков, их звон складывался в слова: нет, нет, нет, у меня есть моя истинная. Я предпочту умереть, чем предать ее.

— Случилось то, что мы наконец-то сможем сделать то, что всегда хотели, — голос Мейв звучал в его голове призрачным шелестом дождя над заброшенным домом. — Ты же всегда хотел меня, Ирв, правда?

— Нет, — прошептал Ирвин. В горле сгустился ком, не давая говорить, но он все же смог выплюнуть самые важные слова: — У меня есть истинная.

Мейв рассмеялась — звонким невесомым смехом молодой девушки, у которой все и всегда так, как она хочет. На какой-то миг тяжелая подавляющая волна накрыла Ирвина, приказывая подчиниться чужой воле. Нет у него никакой истинной, нет и никогда не было. Он чудовище, он урод, недостойный такого чуда.

— Ты просто придумал себе эту сказку, Ирв, — с искренним сочувствием сказала Мейв, и ее теплая маленькая рука скользнула от его живота и ниже. Пальцы охватили, сжали с плотной ласковой силой. — Ты просто решил помочь своему брату в той сложной ситуации, и это правильно.

Халат соскользнул с ее плеч — белых, наполненных теплым золотистым свечением, словно высеченных из долийского мрамора. Качнулась грудь с темными сосками. Талию можно было охватить двумя руками, а бедра были широкими, с такими бедрами хорошо рожать детей — кажется, так однажды сказал Лотар, Ирвин уже не помнил, по какому поводу.

Его затошнило. Ком в горле ощетинился иглами. Ирвин дернулся, пытаясь стряхнуть с себя Мейв, и не смог — тело было вялым и слабым, тело было чужим, и от этой беспомощности хотелось заорать, но он смог лишь просипеть:

— Уйди, ведьма.

Мейв снова рассмеялась, словно он забавлял этими жалкими попытками избавиться от нее. Переместилась по кровати ниже — Ирвин ощутил опаляющее прикосновение кольца ее губ, сперва расслабленно-нежного, потом сильного, почти грубого.

— Истинная. У меня есть истинная. И я никогда…

У него не было сил. Яд в чае лишил его возможности сопротивляться — Ирвин зажмурился и сказал себе: “Я не вещь. Я никогда не был ей и не буду. И раз уж я обрел свое чудо, то не позволю ему уйти”.

Волк в темной глубине его души поднял голову. Сверкнул янтарными глазами. Ирвин вспомнил Арьяну — вот она улыбается, держа в руках уличную еду, вот осторожно гладит девильяна, вот встает и поднимает крошечное смешное оружие.

Он не мог поддаться на темные чары. И не собирался быть марионеткой в чужих руках.

Лучше уж звериное безумие, чем предательство.

Волк шевельнулся — Ирвин протянул к нему руку и беззвучно приказал: вернись. Вернись, у нас есть дело.

Мейв кокетливо погрозила ему указательным пальцем — несмотря на все ее усилия, Ирвин так и не был готов для любовной схватки. Снова истинность — ты можешь любить только свою пару. Неприятный сюрприз, правда?

— Я что-то такое предвидела, — призналась Мейв и взяла с прикроватного столика серебристый футляр, в каких хранят шприцы. — На этот случай нам с тобой поможет фармакология. Для нее теперь…

Ирвин наконец-то сбросил с себя человеческий облик. Ему стало так легко, что голова закружилась — ушел яд из крови, схлынуло наваждение, он снова был собой, он снова владел всем миром.

Кажется, Мейв завизжала. Волк ударил ее лапой — по животу и бедрам пролегли глубокие царапины, и Ирвин рассмеялся: ничего, до свадьбы заживет. Он вернулся к своей тьме, он не предал Арьяну, он остался свободным от дикого черного морока.

Перед волком лежал летний вечер — мир пах водой и травой, и песня Волчьей луны легла в уши, словно материнский ласковый голос: вот он зовет к себе, под бескрайнюю синеву неба, к свободе, к той власти, которую не дадут ни короли, ни боги.

Ирвин еще раз толкнул визжащую женщину лапой и бросился прочь.

Дворец был наполнен шумом и суматохой.

Возле парадного входа толпились журналисты: когда мобиль Арьяны и Бейлин остановился у ступеней, и дворцовый охранник открыл дверцу, мужчины с блокнотами и карандашами бросились к ним, сбивая друг друга с ног.

— Ваше высочество, вы уже знаете о состоянии князя?

— Ваше высочество, как по-вашему, почему в князя стреляли?

— Это как-то связано с аннексией Валианского полуострова?

— Как это связано с аннексией Валианского полуострова?

Бейлин вышла из мобиля и двинулась вперед, прорубая толпу, словно северный ледокол айсберги. Арьяна пошла за ней, стараясь ни на кого не смотреть. Хлопнул дагерротипический аппарат где-то в стороне. Кто-то попытался схватить Арьяну за руку; не оборачиваясь, Бейлин вроде бы небрежно махнула в сторону нападавшего, и он заскулил и попятился, прижимая к груди ушибленное запястье.

За ними закрылись дворцовые двери, и один шум сменился другим — здесь царила деловитая тревожная суета. Помощники и слуги быстрым шагом шли по коридорам, часовые на лестничных пролетах были облачены в черную форму, суетливые служанки выскакивали из одних дверей и исчезали в других, и Арьяне показалось, что вся эта суета просто ради того, чтобы что-то делать. Чтобы не сидеть неподвижно, пока где-то там в своих покоях умирает князь Киган.

На втором этаже их встретил Лотар — канцлер посмотрел на Арьяну очень пристальным, пронизывающим взглядом и спросил:

— Ваше высочество, вам знакомо имя Габриэля Ваньяцци?

— Никогда не слышала о таком, — честно ответила Арьяна, и взгляд Лотара смягчился: теперь это снова был заботливый дедушка, который искренне переживал о внуках. — Кто это?

— Студент с полуострова, — Лотар пошел вместе с ними в сторону княжеских покоев, и Арьяна подумала, что если студент жив, то его сейчас наверняка пытают. — Его высочество сегодня выступал на вручении дипломов в Техническом университете. Негодяй проник туда.

— Как себя чувствует князь? — спросила Арьяна.

— Ваньяцци выстрелил трижды, два раза попал. Государь уже вне опасности, но ему нужно отдохнуть, — они остановились возле офицеров княжеской охраны, которые застыли возле дверей в покои Кигана, и Лотар, нахмурившись, добавил: — Впрочем, вы обязательно должны зайти. Где Ирвин?

— Я не знаю, — ответила Арьяна, и холод снова шевельнулся в груди. В Кигана стреляли. Ирвин пропал. Они все рухнули во что-то очень плохое.

“Странные вещи меня настораживают”, — сказал Ирвин, когда они сидели на берегу озера. Вот они, странные вещи. Странные и страшные.

“Я должна увидеть его живым, — подумала Арьяна. Тревога становилась все сильнее — ворочалась в животе, комкалась тошнотой, поднималась грозой у горизонта. — С Ирвином все должно быть в порядке”.

Он один из немногих людей, на которых она могла опереться. Он один из близких в чужой стране. Но сейчас это было неважно. Совсем неважно. Арьяна боялась за Ирвина просто потому, что он жил на свете. Они поженились, они провели эту ночь вместе.

Они не говорили о любви. Но это, возможно, как раз и была любовь.

Лотар толкнул дверь в княжеские покои — Арьяна и Бейлин потянулись за ним. Комнаты были наполнены сумрачной тишиной: ее едва разгоняли маленькие лампы. Арьяна увидела какие-то картины в позолоченных лампах, брошенную газету на письменном столе — наверно, князь читал ее утром, за чашкой кофе. Потом они прошли в спальню, и первым, кого увидела Арьяна, была Шейла — стоя на коленях возле огромной княжеской кровати, она держала Кигана за руку.

На этом ложе они занимались любовью и зачинали сыновей, подумала Арьяна. И вот он ранен и может быть, скоро умрет.

Кто-то вздохнул справа, возле окна. Сыновья Кигана были сейчас похожи не на волчат, а на испуганных растрепанных птенцов — они застыли в кресле, обхватив друг друга руками и не сводя глаз с отца. Киган был в сознании — одеяло прикрывало его до пояса, на груди была плотная повязка с проступающими кровавыми пятнами. Услышав чужие шаги, Киган повернул голову в сторону дверей и едва уловимо улыбнулся.

— Арьяна, — почти слышно прошелестел незнакомый голос, и только по движению губ Арьяна поняла, что это заговорил Киган. — Проходи.

Шейла обернулась к ней — в темных глазах была такая ненависть, словно это именно Арьяна трижды выстрелила в князя. Наверняка считала, что это король Якоб организовал покушение — должно быть, поэтому канцлер спросил, знает ли Арьяна студента Ваньяцци и следил, выскользнет ли правда на ее лицо.

— Как вы себя чувствуете, государь? — спросила она, сделав шаг к ложу. Всего один небольшой шаг.

— Это было неожиданно, — признался Киган. — Теперь, наверно, придется ходить везде с охраной.

— Чем я могу вам помочь? — с искренним сочувствием поинтересовалась Арьяна, и Шейла выпустила руку князя и поднялась от кровати.

— Лучше не суйся. Я говорила тебе: убирайся в свой Варандан, — гнев в ее негромком голосе обжигал, словно ветер из пустыни. Лотар среагировал моментально: встал между Арьяной и Шейлой и произнес:

— Ну прекратите вы, ее высочество здесь вообще не при чем!

— Как только она появилась, у нас сразу начались проблемы, — прошипела Шейла, не сводя с Арьяны глаз — жестоких, голодных. Она точно знала, кто именно виноват во всех их бедах, начиная с сонной чумы и заканчивая покушением. Киган шевельнулся на кровати и по-прежнему тихо, но очень отчетливо проговорил:

— Шейла, если ты не прекратишь, то я вышлю тебя из столицы. Нашей семье нужно единство, а не ссоры.

Шейла обернулась к нему — ясно было, что сдаваться она не собиралась.

— Она тоже твоя семья? После того, что ее отец сделал с нашей страной?

— Выйди немедленно, — распорядился князь, и Шейла словно бы на миг превратилась в воздушный шар, из которого выпустили воздух. — Арьяна, где мой брат?

— Я не знаю, — ответила Арьяна. Лотар бросил взгляд в окно и вдруг качнулся назад, словно там, в дворцовом парке, было что-то невыразимое. То, на что у него едва хватало сил смотреть.

— Господь милосердный… — выдохнул он. — Вы только взгляните туда!

Земля обжигала лапы. В воздухе сгущались запахи — такие разные, такие плотные. Казалось, их можно пить.

Вечерний ветер обдувал голову — когда он прикасался к шерсти, Ирвину становилось пусть немного, но легче.

Выбежав в заросший сад и бросив взгляд назад, он принюхался и примерно понял, где находится: Сады Саавери. Здесь столичная знать проводила лето на дачах, которые ничем не уступали дворцам. Надо же, у Мейв здесь тоже был дом.

Мейв не была в нем одна — на ее крик в сад выбежала чуть ли не дюжина мужчин в форме без знаков отличия. У одного из них, белобрысого пузана, было ружье: на него-то Ирвин и бросился, надеясь, что пузан не успеет выстрелить.

Так и случилось — пузан растерялся, замешкался. Видно, был не готов к тому, что волк вырвется в сад. Ирвин сбил его с ног — ружье улетело куда-то в траву.

Мейв, кричавшая в доме, поперхнулась криком. Наверно, она смотрела из окна — Ирвин не стал оглядываться. Перемахнув через живую изгородь, он бросился бежать.

Соседний сад был заброшенным. Дом в его глубине когда-то был изысканно-воздушным — теперь по колоннам вился плющ, статуя в опустевшей чаше фонтана потеряла руку, а краска на стенах облупилась. Ирвин нырнул в кусты и, найдя в изгороди приличных размеров дыру, выскользнул в проулок.

Откуда-то доносилась музыка. Дачники отдыхали — лето даже со всеми проблемами остается летом. Ирвин прибавил ходу; за воротами одного из домов стояла девочка с куклой в руках — увидела бегущего волка и застыла с раскрытым ртом.

Интересно, бросились ли люди Мейв в погоню? Ладно, неважно. Сейчас надо было добраться до города и найти Арьяну — прикосновение к истинной способно было загнать безумие обратно во тьму. Ирвин выдержал искушение, он не предал свою жену. Да, для этого он превратился в чудовище, но оно того стоило.

На соседней даче большая компания играла в крикет. Кто-то из женщин завизжал, мужчина выронил молоток. Ирвин решил, что надо побыстрее уйти от людей — он и так успел привлечь ненужное внимание.

Бежать. Бежать. Песня Волчьей луны звучала в его ушах, и теперь это был целый оркестр, торжествующий и славный. Это было нестерпимо, это была огромная цена, но Ирвин не испытывал ничего, кроме радости, от того, что уплатил ее.

Скоро он встретится с Арьяной. Скоро все снова будет хорошо.

Сады Саавери остались позади. Ирвин побежал среди бескрайних лугов — он отлично знал эти места и часто бывал здесь в волчьем облике. Все здесь было знакомо — и высокие стебли травы, и птичьи гнезда в ее глубине, и норы сусликов. Мир пах зеленью, землей и подземными ручьями, и в мире не было ничего, кроме песни Волчьей луны, свободы и силы.

Луна влекла Ирвина за собой сквозь вечер — прочь от Мейв и ее отравленных чар, прочь! Луна звала его к истинной, и Ирвин не хотел тратить время даром.

Он очнулся, когда понял: луга давно остались позади. Ирвин шел по дворцовому парку — он опомнился, когда кто-то из дворцовой челяди взвизгнул рядом и бросился прочь. Ирвин чувствовал сотни взглядов из всех окон — окна княжеских покоев были наполнены тревожным мутным светом, и Ирвин вдруг понял всей внезапно вздыбившейся волчьей шкурой, что случилась беда.

С его братом беда. Волчье чутье улавливало тончайшую струйку запаха крови — кто-то стрелял в князя, Ирвин знал, что такой запах бывает только у огнестрельных ранений.

Арьяна тоже была там, в княжеских покоях. Ирвин вдруг увидел ее перед собой, словно наяву, и видение вытряхнуло его в человеческий облик и уронило на камни дорожки.

Некоторое время Ирвин лежал на земле, выравнивая дыхание. Потом поднялся — земля качнулась под ногами, и он вдруг представил, насколько дико сейчас выглядит.

Впрочем, пустяки. Неважно.

Дворцовые слуги сориентировались сразу же — Ирвин слишком мало времени провел с истинной, чтобы протокол, подписанный старым князем по его поводу, был отменен. Чужие руки набросили на плечи тонкий плащ сразу же, как только он вошел во дворец; Ирвин кивнул, благодаря, и почти бегом бросился в покои брата.

Он пришел как раз в тот момент, когда Арьяна и Шейла вдвоем пытались уложить Кигана — Ирвин с нескрываемой болью увидел, что брат действительно был ранен, и кровь проступала через широкую повязку на его груди и животе. Он хотел встать и куда-то идти, женщины не позволяли — Ирвин никогда бы не подумал, что Арьяна и Шейла смогут выступить вот так, единым фронтом.

— Киган! — Ирвин шагнул к брату, сел рядом, обнял; Арьяна отступила, и он каким-то краем сознания отметил, каким глубоким страданием было искажено ее лицо. А брат был горячим и каким-то одеревеневшим; обострившимся волчьим чутьем Ирвин улавливал удары и переливы боли в его теле.

— В тебя стреляли? — спросил он, отстранившись. Киган кивнул — заглянул в глаза так, словно хотел удостовериться, что это именно его младший брат, а не чудовище. Ирвин слишком хорошо знал этот взгляд.

— Да, — ответил князь. — А ты снова обратился.

Ирвину захотелось закрыть глаза — но он не мог позволить себе такую слабость.

— Да, государь, — ответил он. — И вы должны знать, что против нас обоих существует заговор.