Пешки Хаоса

Глава 24

ГИЦИЛЛА осторожно подкралась к обломкам летающей машины.

Самолет снижался под таким углом, что мог бы совершить безопасную посадку, если бы земля была более подходящей для посадки. Тот, кто им управлял — или не совсем управлял — смог избежать наиболее густых зарослей, но как только колеса шасси коснулись земли, их шины лопнули. Одно колесо оторвалось, и левое крыло пропахало землю. Корпус машины резко развернуло, и крыло разломилось. После этого от удара раскололся сам корпус, и начал разваливаться, его части посыпались в разные стороны.

Сначала Гицилла сомневалась, что кто-то внутри летающей машины мог остаться в живых после такого крушения — но когда шум и грохот затих, она услышала несколько приглушенных голосов. Кто-то только кашлял — падение самолета подняло тучи пыли — но другие жаловались или звали на помощь.

Гицилла не сомневалась, что Сатораэль не зря сказал ей следить за небом — и вот перед ней была причина этого — но учитывая, что демон был необычно разговорчив, пока она сидела на его плече, она удивилась, что он не сказал ей, что следует предпринять, когда ожидаемое событие произойдет.

Летающая машина была, несомненно, имперского производства, значит, люди в ней, раненые при крушении, были, скорее всего, солдатами. Таким образом, едва ли она здесь для того, чтобы оказать им помощь. Значит она здесь затем, чтобы пережившие крушение пережили его ненадолго?

Это казалось наиболее вероятным предположением — и вполне соответствовало ее собственным намерениям, поэтому она взяла нож наизготовку, подкрадываясь к первому из фрагментов разломившейся машины.

Это была средняя часть фюзеляжа самолета, от которой отломились и носовая часть и хвост. Гицилла слышала голос лишь одного человека, раздававшийся оттуда, и этот голос прерывисто звал на помощь — прерывисто, потому что постоянно прерывался приступами мучительного кашля.

Когда Гицилла заглянула за разорванный край борта корпуса, металл которого разодрало ударом с такой легкостью, словно это была плохо сделанная ткань, она увидела не одного, а двух человек, распростертых на бортовой части отсека, которая теперь стала полом. Оба они были еще живы, но ни один из них не мог подняться; они переломали конечности или получили сильные ушибы.

Гицилла двигалась быстро, едва обратив внимание, что только один из этих двоих одет в военную форму, а другой носил что-то вроде одеяния священника. Она мгновенно с легкостью перерезала им глотки, надеясь, что никто не обратит внимания на то, что призывы о помощи внезапно прекратились, если кто-то вообще их слышал.

Она затаилась в похожей на трубу секции корпуса, пытаясь предположить, где могут быть остальные выжившие. Вероятно, управление летающей машиной размещалось в носовой части, и там должен был находиться как минимум один человек. Когда машина начала падать, другие, вероятно, побежали в носовую часть, чтобы узнать, что происходит. Вполне возможно, их всех раздавило, но кто-то мог и выжить. Гицилле показалось более разумным обыскать сначала хвостовую часть.

И, приняв это решение, она быстро начала действовать.

Пригнувшись, она бросилась к хвостовой секции корпуса, обежав по пути несколько более мелких обломков. Она слышала голос, доносившийся оттуда, еще прежде чем войти в среднюю часть, но сейчас голос замолчал, и Гицилла приближалась к хвосту самолета очень осторожно.

Так как открытый конец хвостовой части был развернут в сторону от лунного света, внутри было темно, а вокруг еще клубились облака пыли, поднявшейся после падения самолета. Но даже так Гицилле понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять, что внутри остался только один живой; тело второго, плотного человека, одетого в гражданское, лежало в такой искривленной позе, что было очевидно — его позвоночник сломан.

С другой стороны, выживший, казалось, был почти невредим. Вероятно, он получил ушибы, но его конечности были достаточно целы, судя по тому, что он смог подойти к своему мертвому спутнику и склонился над ним.

Гицилла изо всех сил старалась двигаться бесшумно, но все же, вероятно, произвела какой-то шум, и выживший повернулся в ее сторону, когда она была еще в пяти или шести шагах. Он был безоружен, и если бы Гицилла двигалась достаточно быстро, она, вероятно, успела бы ударить его ножом в горло или грудь, прежде чем он смог бы что-то предпринять — но что-то заставило ее остановиться.

Она не знала, что именно заставило ее остановиться, пока не увидела выражение его глаз: что-то вроде узнавания, знания не только того, чем она была, но и кем была — и не только того, кем она стала недавно, но и того, кем была всегда.

Этот человек был Сновидцем Мудрости. Он видел ее раньше, в своих видениях.

И она вдруг поняла, что тоже видела его. Этот факт уже ускользнул из ее памяти, но когда она увидела этого человека, то вспомнила.

До сих пор Гицилла не подозревала, что у Империума могут быть свои Сновидцы Мудрости, и даже сейчас она с трудом могла поверить в это. Ей говорили, что калазендранцы ненавидят все в жителях Гульзакандры, особенно их связь с мирами за пределами этого мира.

Поэтому ее первым предположением было, что это, вероятно, пленник, которого везли против его воли.

И она подумала, не за этим ли послал ее сюда Сатораэль? Неужели она здесь для того, чтобы спасти, а не чтобы убивать?

— Кто ты? — спросила она тихим и напряженным голосом.

В ответ человек уставился на нее с нараставшим ужасом.

— Ведьма! — произнес он наконец, голосом куда более напряженным, чем у нее. — Адское отродье! Чудовище!

Гицилла поняла, что ее первое предположение было ошибочным. Очевидно, у Империума все же были свои Сновидцы Мудрости, которые, вероятно, считали своих «коллег» из Гульзакандры злом — но еще оставалась крупица сомнения. Он узнал ее, и она узнала его. Они видели друг друга в своих видениях, и их судьбы были связаны. Разумеется, он понимал это так же, как и она. Или…?

Гицилла знала, насколько она изменилась с тех пор, как к ней впервые прикоснулся Сосуд Сатораэля, и знала, что даже ее земляки, деревенские жители, среди которых она выросла, пришли бы в ужас, увидев, как жутко она мутировала. Они бы тоже могли назвать ее чудовищем, хотя не ведьмой и не адским отродьем — вероятно, это были калазендранские оскорбления. И поэтому она еще не знала, что делать дальше. Ей все еще казалось, что этот Сновидец — именно этот — может быть зачем-то нужен Сатораэлю, и поэтому его стоит оставить в живых.

В любом случае, он был безоружен и не пытался схватить оружие с трупа человека со сломанной спиной.

— Как тебя зовут? — спросила Гицилла. Она знала, что имена заключали в себе власть. Если он скажет ей свое имя, возможно, она сможет обладать какой-то властью над ним, как Гавалон над порабощенными колдунами. Возможно, именно так их судьбы связаны?

Но он не собирался говорить ей — и она медлила слишком долго.

Она ощутила, как что-то холодное и металлическое прикоснулось к ее шее. Голос совсем рядом с ее ухом прошептал:

— Брось нож!

Она подумала о том, чтобы резко повернувшись, попытаться выбить оружие из руки противника и вонзить нож ему в живот, но знала, что он разнесет ей голову, если она не подчинится.

Она бросила нож, но осталась настороже, готовясь схватить его снова, как только представится возможность.

Повернувшись, она увидела человека, поймавшего ее. Как и Сновидец Мудрости и его мертвый спутник, он не был одет в военную форму. Как и еще один человек, стоявший позади него, вытирая кровь с пореза на лице.

Человек, направивший на нее пистолет, был одет, как показалось Гицилле, в необычно строгом стиле, вероятно, он был поборником дисциплины и истинным защитником порядка. Но был, однако, в его глазах странный блеск, в котором Гицилла узнала что-то вроде родственного духа. Возможно, этот человек тоже был затронут, если не Сатораэлем, то чем-то подобным. В его духовной броне была трещина: некая одержимость, оставлявшая пространство для замыслов и уловок ее бога, словно червь в бутоне.

Но Гицилла понимала, что это ни в коем случае не делало его менее опасным. В действительности, скорее наоборот.

— Застрели это чудовище! — потребовал человек с раной на лице. — Я не знаю, что оно такое, но ради Императора, Раган, убей эту тварь! Мои охранники все мертвы или искалечены, Моберг и вокс-связист тоже. Мы не можем рисковать. Убей тварь!

— Это она, — задумчиво произнес человек с пистолетом. — Она мутант, но еще очень молода, несмотря на то, что такая высокая — она почти ребенок.

— Чем бы это существо ни было, оно опасно. Если это не из-за тебя и твоего безумного псайкера упал самолет, то наверное, из-за нее. Убей ее!

— Мы не знаем, из-за нее или нет, — ответил человек по имени Раган, с неким подобием призрачной улыбки. — Даже если и так, она может быть полезной. Ты можешь говорить, отродье? Ты понимаешь мой язык?

— Конечно, я могу говорить, — презрительно ответила Гицилла. — Какой еще язык я могла бы знать?

— Губернатор Мелькарт прав? — имел глупость спросить человек с пистолетом. — Это ты сбила самолет? Тебя стоит застрелить, прежде чем ты уничтожишь нас своей магией?

Гицилле на секунду хотелось сказать, что это она сбила самолет, но все же она решила, что разумнее было бы не казаться слишком опасной, вопреки ее пугающему внешнему виду. Человек с пистолетом еще два дня назад был бы выше ее более чем на фут, но теперь она была выше на фут. Она была очень тонкой и худой, но и он тоже. Он не стал убивать ее по какой-то причине. Похоже, он действительно думал, что она может принести пользу. А так как падение летающей машины вызвала не она, значит, это мог сделать он, как, вероятно, подозревал его спутник? Если так, может быть, он тоже пешка Сатораэля, хотя, возможно, и не подозревает об этом?

— Я пришла посмотреть, не смогу ли чем-то помочь, — сказала она, надеясь, что они не видели, как она добила раненых в средней части корпуса.

— Чушь, — сказал человек, которого Раган назвал губернатором. — Ты же видишь, что она мутант. Раган. Это работа инквизитора — очищать мир от таких как она.

По крайней мере, как подумала Гицилла, он перестал называть ее «оно».

— Зачем ты спрашивала его имя? — спросил инквизитор.

— Она ведьма, — сказал Сновидец Мудрости, стоявший теперь позади нее. — Губернатор прав, сэр. Она опасна. Она псайкер, куда более сильный, чем я.

— Псайкер, — повторил человек с пистолетом, словно в этом было все дело. — Так я и думал.

Гицилла поняла, что он боится ее не меньше, чем оба его охваченных ужасом спутника — возможно, даже больше — но его страху противостояло что-то еще.

И это что-то было не храбростью, если суждение Гициллы о столь чуждом существе могло быть верным, но отчаянием.

— Пристрели ее, — снова потребовал губернатор. — Почему ты ее не убьешь?

— Посмотри на небо, Орлок Мелькарт, — сказал инквизитор. — Две луны светят ярко, как всегда, но звезды видны во множестве. Скажите, ваше превосходительство, что вы видите?

Человек, к которому он обращался, не ответил, но другой прошел мимо нее на открытое пространство и, запрокинув голову, посмотрел в зенит.

— Они стоят неподвижно! — воскликнул имперский Сновидец. — Варп-шторм прекратился! Я смогу сейчас… наверняка смогу! Я установлю контакт с Имперским Флотом!

— Думаю, ты сможешь, — сказал человек с пистолетом. — Несомненно, мы должны попытаться — и, может быть, они ответят на наш призыв о помощи. Однако я думаю, не обратят ли они на нас больше внимания, и не отнесутся ли к нашему призыву более серьезно, если услышат больше, чем один мысленный голос?

— Не будь идиотом, Раган, — сказал губернатор. — Эта тварь тебе не поможет. Она же мутант, и скорее вызовет сюда колдунов и демонов.

— Они не придут — сейчас, когда перед ними армия Фульбры, им не до того. Конечно, она не поможет, сир — по крайней мере, добровольно. Но насколько она сможет контролировать свои силы, когда окажется под действием наркотика? И насколько она сможет ими управлять, если ввести ей усиленную дозу? Псайкеры, действующие вместе, обычно теряются, даже если они близкие души в том, что касается верности Инквизиции и Императору — но даже растерянность и смятение могут принести пользу. Если мы сможем послать зов о помощи флоту, это прекрасно — но если вместе с ним будет звучать крик ярости и агонии, разве это не подчеркнет наилучшим образом всю срочность и серьезность нашей ситуации?

— Ты с ума сошел, — сказал Орлок Мелькарт.

Гицилла не ожидала, что будет в чем-то согласна с имперским губернатором, но тут он был прав.

— Нет, — сказал имперский Сновидец. — Пожалуйста, сэр, нет! Вы не понимаете. Это уничтожит меня. Сэр, она разорвет мой разум так же легко, как разрушился этот самолет. Не надо. Убейте ее, сэр! Пожалуйста, убейте ее!

Гицилла внезапно поняла, словно с запозданием вспомнив некий обычный факт, каким-то образом ускользнувший из ее памяти, почему Сатораэль говорил ей следить за небом, и что именно она должна была сделать.

Человек, которого губернатор называл Раган, сейчас достаточно расслабился, чтобы Гицилла смогла увернуться от него, если он попытается стрелять — и она не сомневалась, что успеет схватить нож и выпотрошить его прежде чем он сделает второй выстрел. Инквизитор или нет, он явно не представлял, с чем имеет дело. Страх и ужас, который должен был подсказать ему, что делать, теперь сменился растерянностью. Сейчас не он, а Гицилла контролировала ситуацию — или, точнее, ее контролировал Сатораэль, управляя посредством плоти, несшей его метку.

— Он прав, — тихо сказала Гицилла. — Если ты хочешь, чтобы я и он вошли в видение вместе, мне не нужно знать его имя, чтобы войти в его кошмары и разорвать его на части. Не имеет значения, услышат его предсмертный вопль на космических кораблях или нет: они все равно не придут. Но если вы позволите мне уйти, у вас будет шанс дожить до старости — в Калазендре, если сможете найти путь обратно.

— Мы легко можем вернуться обратно, — заявил губернатор. — Войска Фульбры недалеко, и когда бой начнется по-настоящему, они выиграют его за пару часов. Мы вернемся вместе с победоносной армией, хотя и не так быстро, как я рассчитывал. Пристрели ее, Раган. Просто пристрели ее.

— Пожалуйста, — прошептал псайкер.

— Все, чего ты хотел, Орлок Мелькарт, — сказал человек по имени Раган, — лишь быть правителем Сигматуса. Тебе было плевать, как идет война против Хаоса, и ты бы предпочел, чтобы мы никогда не установили контакт с Имперским Флотом, ведь тогда бы тебе пришлось разделить свою власть с теми, кто достоин обладать ею. Но час Империума грядет — не той тусклой тени, которую ты называешь Империумом, но Истинного Империума; Империума всего человечества. Великий Империум узнает о том, что происходит здесь, и что происходило последние два столетия. Командиры кораблей будут знать, что было сделано, и что нет, и что должно быть сделано. Я никогда не был более уверен в своей правоте, чем сейчас. Слава Императору Великолепному!

Эта речь, хотя по-своему волнующая, дала Мелькарту время привести в исполнение свой план. Он присел, как будто для того, чтобы проверить кожу на своих сапогах, но к его ноге была пристегнута кобура, и в ней был пистолет, далеко не такой большой, как оружие инквизитора, но на таком расстоянии это не имело значения.

Но едва Мелькарт выхватил свой стаб-пистолет, инквизитор повернулся и выстрелил в него.

Теперь Гицилле точно хватило бы времени подобрать нож, и она вполне могла убить и Сновидца и инквизитора, но она не двигалась.

Орлок Мелькарт успел лишь ошеломленно посмотреть вниз, на рану в своем животе, прежде чем упасть. Он тяжело опустился в сидячее положение, и секунду или две казалось, что он сможет выстрелить из своего оружия — но ранение, хотя и не убило его сразу, было слишком болезненным.

Хотя стабган был легким, рука губернатора опустилась под его тяжестью, и Мелькарт упал на бок. Какой-то рефлекс заставил его подтянуть колени к груди, и он лежал почти в позе зародыша. Его левая рука вцепилась в рану, словно пытаясь остановить кровотечение, а правая упрямо сжимала в кулаке маленький пистолет.

— А теперь, — сказал инквизитор, несомненно, думая, что обладает той властью, которую только что пытался продемонстрировать, — посмотрим, что можно сделать для того, чтобы исправить катастрофическую ситуацию в этом мире, охваченном скверной и безумием. Даже если это будет означать Экстерминатус, мы все равно исполним наш долг перед Императором и человечеством!