* * *

Погоня привела их в знакомые места. Дан постоял около нагретой солнцем высоченной стены, оставшейся от очень давних времен, когда город осаждали сонмы нечисти, в изобилии плодившейся в окрестных лесах, потрогал теплый неровный камень, полюбовался на чахлые цветочки в пыли и подумал, что на этот раз он одет куда более удачно. И штаны закатывать не надо, потому что на ногах не светлые льняные брюки и дорогущие летние туфли, а высокие и легкие сапоги, в которых даже в жару не тяжело, и заправленные в них тонкие черные штаны. Аль понимающе молчал рядом. Они прошлись вдоль этой стены, ведя в поводу лошадей. Солнце начало клониться к закату (еще одно воспоминание), когда они встретили усатейшего стражника в воротах. Мода не изменилась. Вот еще войти в тускло освещенную комнатку внутри стены и встретить там регистратора Муна… Но Мун давно умер в окружении внуков… Стражник попался понятливый, резво смекнувший, что пропыленные и основательно вооруженные мужчины не просто так носят одежду одного цвета, да и сторожевой дракон у них не вместо собачки, и регистратора вызвал.

– Дан, – охнул совершенно незнакомый пожилой мужчина. – Мне не мерещится? Ты вернулся? – После коротенькой паузы он спохватился и поклонился. – Честь для нас, что вы вернулись, сударь. Позволено мне будет узнать имя вашего спутника?

– Алир Риенис, – без всякого своего высокомерия назвался Аль. – А вы, сударь, очевидно, сын регистратора Муна Стамиса?

– Ну да, – обрадовался тот, – младший сын. Тим Стамис.

– Ой черт, – только и сказал Дан, – Тим, я тебя не узнал. Как Мая, дети?

Ох как хорошо-то, что имя жены всплыло откуда-то… Регистратор просиял, и Дану стало тошно. Да, пришелец карьеру сделал, но демократичный остался, до народа снисходил, честь-то какая, помнит тех, кто к нему, никчемушнику, отнесся хорошо по доброте душевной.

– Да все просто замечательно, Мая здорова, дети хорошо устроены, дочка замужем за начальником стражи, она такая красавица выросла, сударь…

– Да какой я тебе сударь, – мягко произнес Дан, – ты ж помнишь, как меня зовут, так что давай без этого… В гости-то нас пригласишь? Живешь в отцовом доме, или там Фаик с семьей?

– А вы… то есть вы оба туда и приходите. Фаик-то тоже будет страшно рад вас видеть… обоих.

Шарик обиженно клекотнул, и Дан погладил шершавую башку.

– Дракона-то можно с собой взять? Он у нас умница.

– Дык… то есть да, конечно. Ох, Дан, и правда, радость-то какая…

Направляясь к гостинице (разумеется, дорогой), Дан все размышлял, что за радость видеть человека, из-за которого благородные убили твою сестру…

– Знаешь, Аль, – вдруг сказал он, – а не станем мы останавливаться в гостинице. Мы пойдем к Литам. Там и поймем, хотят нас видеть или нет.

– Дурак ты, – вздохнул эльф, – да ты им сейчас вместо сына, неужели не понимаешь…

Дан пожал плечами. Вместо? Нет, тут другое «вместо». Их сын умер вместо Дана. Но с Алем спорить он не стал, брел, то есть, конечно, степенно вышагивал по знакомым улицам, улыбался, заметив знак короны на трактире – ведь, кажется, именно здесь он получал суп, котлеты и компот на свои четыре сотки в день и пытался выяснить, захаживают ли сюда иные пришельцы. И так за все годы пребывания на Траитии так ни одного собрата по несчастью (или счастью?) не встретил. Наверное, если бы хотел встретить, то сказал бы Нируту и уж тот-то точно отыскал… Только зачем?

Безошибочно угадав, Аль постучал бронзовым молотком в дверь.

Конечно, мама Лит не изменилась. Что такое тридцать лет для вампирши.

– Аль! – обрадовалась она. – Мальчик мой! Какой же ты умница, что решил зайти…

Она вдруг замолчала и медленно повернулась в сторону Дана. Красноватые глаза засветились, как угольки костра, и погасли. Она молча обняла Дана и долго-долго не отпускала. Прохожие начали превращаться в зевак. Не так уж часто доводилось полюбоваться, как лекарша-вампирша обнимает эльфа и человека, как родных.

В дверях появился и папа Лит, и сцена повторилась: радость в глазах при виде Аля, медленные поворот в сторону Дана и продолжительные, но более крепкие объятия. И уже потом они прошли в дом. С Шариком вместе, конечно.

– Я думал, ты так и побоишься с нами встретиться, – сообщил папа. – Ну а нам навязываться не хотелось. Но раз уж ты здесь, то скажу. Это твой дом, Дан. Пока мы оба живы. Мы всегда рады тебе. Ты даже не представляешь, как рады. Аль, к тебе это, разумеется, относится в той же степени. Я говорил специально для Дана, потому что ты, как мне кажется, и так понимаешь.

Аль улыбнулся так, как он улыбался только Квадре. Он и правда понимал. А Дану и сейчас тошно было смотреть в терракотовые глаза Литов. И радостно. Необычайно радостно, и только уже умывшись с дороги, переодевшись и оказавшись за накрытым столом, Дан понял, что это радость Гая. Нет, ведь даже Лиар видел синие нити, идущие от Дана, и Дан понимал, что эти нити тянутся именно сюда, в дом вампиров, которые приняли его как родного и которые любили его, хотя все уверяют, что вампиры любить не способны. Мама Лит усердно кормила дорогих гостей, Шарик тоже хрумкал свою морковку, и уже потом, когда они напились отличного кофе (Аль – из большой кружки, с огромным количеством молока и сахара, Дан – черного), Литы переглянулись.

– Значит, это все-таки случилось, – констатировала мама Лит, и Дан сразу понял, о чем она. – Мы ждали этого.

– Это и должно было произойти, да? – поинтересовался Аль. – Такое уже случалось?

– И не раз. Наша история хранит довольно много таких случаев. Человек, приобретающий свойства вампира, вампир, не нуждающийся в крови.

– А я ведь не об этом, – сказал Аль. Тактичность ему не была свойственна ни в каком виде. – Гай с ним. Он, правда, в это не верит все еще, ну так он все еще чужак.

– Гай со мной, – возразил Дан, – и всегда был со мной.

– Единение произошло? – строго спросил папа у Аля, и тот строго ответил:

– Да.

Дан обреченно промолчал. Ну о чем тут спорить, если… если что? Поверил? В единение? В то, что заливающие сердце теплые чувства не ему принадлежат, а Гаю? Потому что он, конечно, любил его родителей, но не так, чтобы едва не таять от нежности. А вот Гай – мог. Он был очень привязан к семье, что и не удивительно, такие родители – редкость. Не просто папа-мама, но единственные друзья.

Литы смотрели на него и чего-то ждали.

– Ну, – выдавил он, – вы же знаете, какой я. Мне трудно в это поверить. Но у меня и правда раны залечиваются впятеро быстрее, чем раньше, и даже шрамов не остается. И клеймо это ваше я вижу теперь.

– Разве я об этом? – тихо проговорил Аль. – Ну скажи ты, Дан.

Дан вздохнул еще раз и сказал:

– Я не знаю, то ли у меня раздвоение сознания, то ли… то ли и правда единение. Мне кажется, что Гай и правда здесь. И то, что я сейчас чувствую, – это его чувства.

Литы посмеялись.

– Нет, малыш, – серьезно возразил папа. – Это твои чувства. Ты просто благодарен нам… за Гая. Ну и привязан к нам, это ты и раньше понимал. Но Гай – с тобой. Но ты доминирующая личность, и потому все чувства – твои. Мы тридцать лет ждали, случится ли то, что должно случиться, но такого… такого даже предполагать боялись. Он снится тебе?

– Да, конечно… То есть вы имеете в виду, разговариваем ли мы? Один раз – да. А остальное – сны. Но иногда я… я его слышу. Мне кажется.

– Иногда – потому что ты сильный, – рассудительно начала мама. – Ты всегда доминировал… и не спорь, я знала своего сына, и если он счел тебя Первым, значит, ты Первый и есть. Подожди, не перебивай. Ты подавляешь его, и ничего страшного, он и не будет пытаться изменить ситуацию. И именно потому, что ты боишься раздвоения сознания, боишься не справиться с ним, считаешь болезнью. Ничего. Ты вот что мне скажи… ты чувствуешь его?

– Иногда. Мне кажется. Тетя Кира, Гай… Гай – это было лучшее в моей жизни. Прости, Аль. – Эльф пожал плечами: опять ты за свое, дурак, сколько можно об одном и том же. – Я и без всякого единения его чувствовал. Видел все время за спиной Алира.

Вампирша заплакала. Дан собрался было вскочить и кинуться утешать, да вовремя понял, что плачет она не от горя. Аль, сидевший с ней рядом, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Папа Лит покачал головой.

– Тебе трудно нас понять, Дан. Думаю, что и Аль не поймет. И это естественно. У нас иная психология, иная мораль, иные знания о мире. То, что для тебя сказка, а для Аля магия, для нас наука. Вы слились, собственно, еще при жизни Гая, иначе этого не случилось бы. Вы были Квадрой, причем самой настоящей.

– Начинали быть, – поправил Аль.

– Тебе-то откуда знать, мальчик? – удивился папа. – Тебе властитель сказал? А он откуда знает? Только один властитель есть, который помнит, что такое Квадра и какой она должна быть. Наверное, найдется и несколько эльфов. И уж поверь, достаточно вампиров, которые прекрасно помнят времена Квадр. Вы были Квадрой. И вы, мальчики, так же тесно слиты, как были слиты с Гаем. То, что у вас сейчас…

– Это мы знаем. То есть что мы не Квадра, – нетерпеливо перебил Аль. – Вы хотите сказать, что нас видел кто-то из тех…

– Гаркель, – сказал Дан. Или сказал Гай. Скорее, Гай. Потому что Дан не знал, видел ли их Гаркель и тем более не знал, сколько же лет Гаркелю. По улыбкам вампиров он понял, что не ошибся. – Значит, Гай и был со мной?

– Ты же это чувствовал, – удивился Аль. – И получается, что… что сейчас – это даже не единение, а что-то большее?

– Да, большее. Когда-то у эльфов было… даже не знаю, как сказать. Религия? верования? убежденность? Скорее, убежденность, исходя из которой они и жили. Считалось, что умирает только тело, а сознание остается живым и какое-то время еще остается в нашем мире. Порой ему удается найти новое тело, это не просто, потому что должна быть совместимость. Ну а если не удается, то рано или поздно сознание…

– Растворяется, – подхватил Аль. – Почему – было. И есть. Правда, уже не убежденность, а скорее… суеверия. Традиции, на них основанные. После той резни у нас не очень хорошо с верованиями.

– Потому что слишком много сознаний растворилось, – кивнул папа. – Тебе об этом не говорили? Несмотря на то что ты первый за столько лет мощный маг?

Аль невнятно что-то пробормотал и смутился, снова вспомнив свои юношеские неудачи, свою неспособность достучаться до магии. Теперь уже мама Лит поцеловала его в щеку.

– Так вот, – обыденным голосом продолжил папа, – собственно, так оно и есть. Это вполне доказанный факт, нашими учеными сомнениям не подвергаемый. Происходит такое не так уж и редко, но чаще с теми, кто особенно близок. Иногда это супружеская пара, иногда братья или друзья. Крайне редко единение бывает межрасовым. Но вот между людьми и вампирами бывает не просто единение сознаний, но и полное единение. На биологическом уровне. Ты не веришь в нашу науку, Дан, Гай говорил об этом…

– Верю, – возразил Дан. – И если вы так уверены, значит, так оно и есть.

…Они еще долго сидели за столом, изрядно выпили, включая и Аля, и конечно, Аля развезло, он тщетно пытался свести глаза в одну точку, и папа Лит увел его спать, и Дан был уверен, что вампир непременно поставит рядом с эльфом какую-нибудь микстуру, хорошо снимающую похмелье именно у эльфов. «В какой комнате тебе постелить?» – тихо спросила мама, и Дан так же тихо ответил: «В его».

Не спалось. Комната совершенно не изменилась с того дня, когда Дан видел ее в последний раз, только толстой кошки не хватало. Дан заглянул в шкаф и щелкнул по пуговичному носу потертого игрушечного лисенка. Наверное, в его комнате три его домашние старушки ничего не меняли. Пыль вытирали, пол мыль, мебель привычно мазали вонючей полиролью, а окна мыли холодной водой и потом протирали газетами, чтоб не оставалось разводов, вещи в шкафу проветривали. И плакали. Может, по очереди, а может и все вместе. И Тяпа скулила, потому что даже запаха Дана уже не хватало. А потом умерла. И бабушка. Мама. Тетя Даша. Никого. Это не самое плохое – что у него никого не осталось там. Самое плохое – что они без него остались, без любимца, без единственной своей радости, света в окошке.

В конце концов алкоголь сговорился с усталостью, и на пару они навалились на Дана основательно, и он уснул, успел поперевспоминать все, что связано было с этой комнатой, вот с тем диваном с высоченной спинкой, вот с этим местом на ковре, где Дан, впавший в жуткую депрессию вследствие выпоротой задницы, почти с восторгом подставлял шею вампиру Гаю, вспомнил пронзительную боль от укуса и последующую эйфорию, вот на этой кровати лежал превращенный в жареный кусок мяса Гай, когда Дан пришел с ним попрощаться, даже не рассчитывая, что увидит когда-то еще…

И Гай приснился. Неудивительно, раз Дан о нем думал. «Ага, – кивнул Гай, – нравится думать, что это всего лишь сны, – думай. Тебе так спокойнее. А я вот и не знал, что такое единение – научно доказанный факт. Молод был, образования не хватало, да и во многие секреты посвящены немногие вампиры… Каламбурами заговорил. Гаркель видел нас. Он сказал мне, что мы истинная Квадра. Похоже, тогда же это поняли и властители. Флайт. Только он мог помнить, что такое Квадра. Будешь спрашивать? Ну да, я тебя знаю, будешь. Зачем? Изменить все равно нельзя, а властителям ты и правда не доверяешь… и даже не веришь. Теперь я знаю точно, а раньше считал таким… эпатажем. Извини. И спасибо, что… Дан, не только у тебя мои глаза, но и я вижу твоими. Спасибо, что дал мне посмотреть на маму и папу. И дал им почувствовать меня. И вообще, спи, у тебя дел полно. К которым вполне можно привлечь вампиров. Намек понял?»

Утром Дан встал с уверенностью, что теперь-то они главного убийцу поймают, потому что он намерен попросить о помощи Литов, и они помогут вовсе не потому, что Дан выполняет задание властителя. Просто так помогут. Потому что его любят. И уж для них будет нетрудно узнать, где прячется этот деятель.

Аль вышел к завтраку, немножко помятый, немножко виноватый, но ничуть не похожий на обычного похмельного себя, смущенно поблагодарил за лекарство, и папа Лит пообещал дать рецепт – средство сложно в приготовлении, но лекарем для этого быть не надо, Дан справится. Даже спьяну. И подмигнул. Настроение у него было хорошее. Дан, не чинясь, рассказал вампирам о проблеме.

– Найдем, – спокойно бросил папа Лит, – завтра-послезавтра. День – не наше время. А может, проще будет, если мы вам его просто доставим? Надеюсь, вы уже перестали корчить из себя больших героев и принимаете помощь?

Аль фыркнул в свою кружку с кофе и забрызгался, чем очень развеселил всех.


Загрузка...