Patria o muerte

Глава 14

— Дон Франциско, не все так плохо как кажется. Наоборот — все идет строго по плану, и мы фактически владеем инициативой как ни странно. Взятием форта Итапиру «союзники» поставили себя в крайне невыгодное положение, теперь их объединенная армия разделена на две примерно равные по численности группировки, отрезанные друг от друга Параной. Как видите, они действуют, как положено, вы прекрасно знаете. Ходы в «дебюте» этой партии напрашиваются сами по себе, других попросту нет — президент Митре и генерал Осорио поступают так, как должны были поступать.

— Только с опозданием на месяц, дон Алехандро, — Лопес передернул плечами, он рвался в бой, и приходилось его сдерживать. Генерал был в уже поношенном «камуфляже» — ему сшили новое обмундирование одному из первых, как и стачали берцы с высокими голенищами. В таком же кепи, с бородкой, перетянутый ремнем, который оттягивала кобура с револьвером, он очень напоминал легендарных повстанцев Фиделя, знаменитых «барбудос». Единственное отличие в ленточке парагвайского флага на левом предплечье, да таких же цветов кокарде на шапке. Была попытка придумать каску для защиты головы от шрапнели, но от этой идеи пришлось отказаться из-за недостатка в тонких железных листах — воевать предстояло исключительно на запасах, собственное производство не покрывало и десятой части резко возросших потребностей армии и флота.

Солдатам и офицерам новой униформы не хватало — переодели едва третью часть, все остальным пришлось импровизировать. Перекрашивали красные мундиры, обрезая блестящие пуговицы — расцветка становилась причудливой, в одной роте на множество оттенков. С обувью примерно такое же положение — мастрячили все, что только возможно, на ступню налезает, и нормально. И каждый ремесленник изощрялся, как смог — подразделения щеголяли в шлепанцах и кожаных галошах, в ходу были и полусапожки — босоногое воинство, наконец, обули за короткое время, причем совместными усилиями целого народа — собрали по селениям и семействам все что смогли. Но текстильная промышленность свое возьмет — к концу года армия станет единообразной по обмундированию, Причем первой в мире, которая не только перешла на «защитную» униформу, но и в камуфляж.

— Этот месяц пошел нам на пользу, «хефе» — аргентинцы должны были захватить «Эсмеральду» с грузом винтовок и боеприпасов, как случилось в той действительности, однако сейчас пароход пришел вовремя. Кроме него успели прибыть наши «города» — а вот на них гораздо более ценный груз от «пушечного короля». Надо немного потерпеть, мой генерал — всего пару недель, пока наши комендоры не освоят в полной мере орудия Круппа. И тогда пойдет совсем другой разговор, и мы сами перейдем в наступление. Поверьте, не стоит напрасно лить кровь наших солдат. При немногочисленности нашего населения тут каждый обученный воин необычайно дорог. А человеческие ресурсы не восстановимы за короткое время — сами хорошо знаете, дон Франциско, что потребовалось полвека, чтобы прийти в себя.

Мартинес посмотрел на диктатора — тот засопел от замаскированного упрека. Теперь Лопес действовал совсем не так как раньше, его бросило в противоположную крайность. Знания произвели на него потрясающее воздействие — он стал намного более осторожным, зная, что за год союзников по «альянсу» не сломить, и две-три победы над врагом не склонят фортуну на его сторону. Война затянется, и потребуется вначале вышибить «слабое звено», чтобы обрести надежду на более счастливый для страны исход.

— Знаю, дон Алехандро, но сердце болит, когда вижу вражеские флаги над нашим фортом. Нужно было дать им сражение, а не отступить в «бегстве», пусть притворном, да еще специально бросив пушки.

— На войне обман и коварство являются таким же инструментом, как и оружие с тактическими приемами. Зато «союзники» теперь полностью уверились в совершенной «неподготовленности» наших войск, а солдат считают «трусами», что сбежали при первом штурме. К тому же наше вооружение они будут считать совершенно никчемным, а это еще больше увеличит самомнение, и что хуже для них — презрение к нам. А мы ведь специально оставили весь хлам, который только и смогли собрать, а они ему радовались как дети. А все гладкоствольные пушки годятся только на переплавку, да украшать музеи — бесцельный и напрасный расход пороха.

Мартинес еще раз посмотрел на расположение войск противника, затем перевел подзорную трубу на мелькающие по возвышенностям красные мундиры — этому батальону специально оставили старую форму, чтобы ввести врага в заблуждение. Как и побросали полевые гладкоствольные пушки и немногие ружья с кремниевыми ударными замками. А потому аргентинцы с бразильцами захватили множество трофеев, но для них совершенно бесполезных. И даже хуже того — «легкие победы» обычно действуют на войска и генералов «опьяняюще», гордыня растет пропорционально этому. А вот она на войне никого до добра не доводила, это прямой путь к поражению. На этих болотах президент Митре положит всю свою «союзную» армию без всякой пользы, главное чтобы у парагвайцев при этом значительных потерь не будет. Сдерживать наступление среди трех узких проходов в болотах можно долго и малыми силами одной легкой пехоты, благо все егерские роты уже получили новое обмундирование с берцами и накидками, и вооружены винтовками «парагвай» — так стали именовать переделки «энфилдов».

— Лучше будет, если мы их выморим здесь — без продовольствия вражеские солдаты или сдадутся в плен, либо вымрут от болезней — места гиблые, тут смерть под каждым кустом сидит.

Алехандро посмотрел в подзорную трубу — лагерь союзных войск, разбитый на берегу у взятого форта впечатлял своими размерами. Многие тысячи палаток, навесов и повозок буквально засыпали все побережье, стиснутое подступающими кустарниками, которые сейчас безжалостно вырубали. Местность самая неблагоприятная для долгого нахождения тут людей — скоро начнется повальная дизентерия, видно как в реке моются и справляют нужду, поят и чистят лошадей, и оттуда же берут воду для котлов — костры горели во множестве. Ведь не менее пятнадцати тысяч солдат сгрудилось — десятка полтора батальонов пехоты и три кавалерийских полка, полсотни пушек, много обозных повозок. Такую прорву людей кормить надобно, и не раз в день, и досыта да и лошадям фураж требуется.

— Хм, посмотрите внимательно, «хефе» — они воду пьют «сырую», не кипятят — понос скоро начнется, причем повальный, и это хорошо. Люди начнут слабеть, терять силы, строй потихоньку станет редеть, потом число заболевших превысит здоровых, и «союзники» сами себя изведут без нашего участия. Главное, выбить у них корабли — после того как исчезнет надежда на эвакуацию, они сами будут просить взять их в плен.

— Вы правы, дон Алехандро — они хлебают воду прямо из реки!

Лопес только покачал головой, хотя пять месяцев тому назад счел бы такое вполне допустимым. Пришлось провести наглядный эксперимент — специально отобрать два десятка абсолютно здоровых солдат, и рассадить их по краям не столь протяженного участка берега. Одни пили и ели все из кипяченой воды и ходили в подготовленное «отхожее» место. Последнее через каждые три дня меняли на другое «сооружение», откапывая яму и ставя будку. А другие вели себя, как «обычно принято», хлебали из реки, и кусты обгаживали. Через три недели эксперимент прекратили в виду наглядности результата — у первой команды ни единой потери, все здоровы и способны воевать, а вот все чины «соперника» за это время превратились в «дристунов», животом «скорбных», многие обессилили, а один несчастный умер. Так что все офицеры и сержанты, как говориться, «прониклись» столь показательным уроком, особенно когда им твердо пообещали за подобные безобразия с подчиненными, последует немедленное разжалование. А если «санитарные» потери превысят боевые, то и расстрел, и неважно, что в чистом поле нет той самой пресловутой стенки, к которой нужно поставить виновника.

— Через неделю мы атакуем неприятельскую эскадру, как только диспозиция окончательно прояснится. Эти пароходы никакой роли не сыграют, как только мы выбьем фрегаты и корветы. Перетопим как щенят в тазике, если флаги не спустят. А там пройдемся по Паране гребнем — любое встреченное судно априори считается враждебным. Да, риск есть, и немалый — в лучшем случае мы потеряем половину «миноносцев», но победа того стоит, мой генерал. Хотя мы будем всего на полпути к ней…

— Почему ты так считаешь, дон Алехандро?

— Мы не сможем выйти из Параны, хефе. У бразильцев войдут в строй броненосцы, а у нас их нет. И внезапности торпедной атаки уже не будет — выставят дозорные катера, которые начнут топить наши «пироги». Тягомотина начнется — против мониторов самым опасным оружием могут стать исключительно мины, включая и заграждения, и те, что «прицепят» к бортам «боевые пловцы». Но сейчас о том нам не стоит думать, хотя мысли следует все время держать в голове.

Мартинес усмехнулся, губы искривились — как никто другой моряк прекрасно понимал, насколько опасны броненосцы в реке. И пока они есть у императора, война будет продолжаться — мониторы вроде последней надежды державы, или припасенных шулером в рукаве тузов. Слишком велик бразильский флот — полсотни вооруженных пароходов, от фрегатов и корветов до канонерских лодок, и две с половиной сотни орудий на палубах. Это много, чудовищно много — в парагвайской флотилии осталось меньше десятка пригодных к бою кораблей, все остальные пароходы используются исключительно транспортами. И орудий меньше полусотни, из них бомбических пушек всего полудюжина, на трех речных корветах установленных. Два морских шлюпа, каждый в девятьсот тонн водоизмещения, сейчас в Асунсьоне вооружают пушками в тридцать-сорок фунтов, это все, что осталось из «серьезных» стволов. Гладкоствольные орудия уже не отливают в «Ла-Росаде», в виду их ненужности, нарезные пушки изготовить не в состоянии из-за технологических трудностей — тут нужна хорошая сталь. И теперь на заводе занимаются исключительно боеприпасами, особенно требуются снаряды к четырехфунтовым пушкам Круппа, привезенного из Пруссии БК попросту не хватит. Потому с легким сердцем можно было пожертвовать частью старых орудий, «подарив» их неприятелю, хотя «жаба душила» — лучше было бы пустить их на переплавку.

— Я очень на тебя надеюсь, Алехандро, — голос Лопеса заметно дрогнул, диктатор впервые перешел на «ты», сдавив ему локоть пальцами. И говорил негромко, чуть склонив голову.

— Если кто и сможет одолеть «Тройственный альянс» так это только ты, никому больше такое не по силам. Ты всего полгода как здесь, и уже многое изменилось, и в лучшую для нас сторону, это заметно. Надеюсь, что добьешься победы, верю в это всем сердцем — тебя сам господь послал мне, протащив через «задницу дьявола». Ты знаешь, как воевать надлежит, и что для этого нужно сделать. А если для победы потребуется истребить всех банкиров и латифундистов, как ты говоришь — «превратить войну империалистическую в революционную» — только скажи. И мы поднимем народ — аргентинцы этого только и ждут, да и приход испанской эскадры в наши воды многих взбудоражил — на западном побережье тоже начинается большая война. Мы накануне больших перемен, Алехандро.

От слов диктатора Мартинес замер, у него впервые появилась мысль о том, что Лопес начинает склоняться к идеям «Боливарианского союза»…

Речной порт в Асунсьоне имел всю необходимую инфраструктуру, и со зданием таможни — при Лопесах столица быстро отстраивалась, превращаясь в приличный по европейским меркам город, пусть и провинциально выглядевший…