Противотанкист. Книга 5. Партизаны

Глава 16

Пока мы с помощью Пашкиных людей оборудовали огневые позиции для двух орудий на флангах траншеи, я наслушался рассказов выживших партизан о бое в лагере и смог представить всю картину, развернувшейся трагедии.

Боевые действия немцы начали на рассвете, шквальным миномётным огнём по территории партизанского лагеря, под прикрытием которого выкатили на прямую наводку свои орудия и принялись разрушать дзоты, а также уничтожать огневые точки. В споре снаряда и дерева победили снаряды, так что в конце концов, укрепленные деревом и землёй позиции пулемётов по углам были разрушены, хотя на это и потребовалось довольно продолжительное время. Пока немецкие канониры и оцепление из полицаев отвлекали на себя внимание по периметру оврагов, основные силы егерей подходили со стороны «заколдованного леса». Быстро, при помощи приданных сапёров и «добровольцев» из местных жителей преодолев ложное минное поле, гансы дошли до настоящего. Так как впереди прочёсывающих лес подразделений, шли, конвоируемые полицаями, крестьяне, согнанные с окрестных деревень, то от первых подрывов егеря не пострадали, зато определили, где начинается «поле чудес». Разминировать полностью всё минное поле не хватало ни времени, не ресурсов, поэтому сделали два широких прохода на флангах. Сначала обстреляв местность из миномётов, а потом пустив вперёд мирных граждан, в основном стариков, женщин, детей, на некотором расстоянии от которых двигалась цепь полицаев, а следом, уже на значительном удалении, егеря. И если слева этот метод сработал на сто процентов, партизаны не решились привести в действие фугас, и люди гибли в основном от подрыва на противопехотных минах. То справа бомбу рванули, так что накрыло всех, и правых, и виноватых, почему и наступление на этом фланге развивалось медленнее. Тут уже пришлось потрудиться немецким пионерам, разминировав проход до конца. И хотя полицаям не повезло, их практически полностью уничтожили ружейно-пулемётным огнём, зато немцы преодолели минное поле и подобрались к рубежу перехода в атаку практически без потерь. Потери начались, когда они пошли в атаку, так что егерям пришлось несколько раз откатываться на исходные и возобновлять штурм после коротких миномётных налётов. Но таяли и ряды защитников, хотя Малыш и направил в передовую траншею всех кого смог найти, возглавив оборону этого рубежа, оставив за себя Машу, этого оказалось недостаточно. Так что в конце концов, немцы захватили траншею и прорвались на своём левом фланге, а вот справа им не дали этого сделать. Ну и опорный пункт в центре продолжал держаться, несмотря на то, что его жестоко обстреливали как из ротных так и из батальонных миномётов. И даже когда разрывом восьмисантиметровой мины покорёжило пулемёт и заклинило башенку наверху дзота, его защитники не сдались, а продолжали отбиваться гранатами. А вскоре на выручку подоспел наш отряд, и противнику стало не до партизан.

— Ты куда бегал? — спросил я у Лёхи, когда он присоединился к нам.

— Фугас рванули. — Просто ответил он. — А что, нельзя было?

— Да нет. Вовремя. Только предупреждать же надо.

— Дык, я сам не знал, получится — нет. С Петрухой разговорились, вот он меня и надоумил.

— Это сапёр который?

— Ага, он самый. Я знал, где спрятаны провода и подрывная машинка, а он, как это всё подсоединяется и работает. У нас ведь фугасы не только из фланговых дзотов рвануть можно было. Резервная цепь от всех ловушек и в центральный выведена. Подрывная машинка в каждом дзоте. Вот только знали про это не все.

— И кто знал?

— Только самые надёжные и проверенные в бою люди. Я знал.

— Понятно. Защита от дурака или юного очумельца.

— От кого? — не сразу сообразил Лёха, услыхав новое слово.

— От дурака. — Включаю мозг уже я, пытаясь придумать отмазку.

— Это то понятно. А кто такой очумелец?

— Очумелец или очумельцы — это такие юные техники с очень умелыми ручками, которые им не мешало бы оторвать, чтобы они не совали их куда не надо. Если сократить, то получаются очумелые ручки или очумельцы. — Все, кто прислушивался к нашему разговору, выпали в осадок, держась за животы от смеха. А я перекрестился про себя, допустив очередной ляп.

Потом стало не до смеха. Нашли Малыша, Машу и остальных партизан, разобрав завалы в окопах и обрушившихся землянках. Живым оказался только Емельян, он как обычно кидался гранатами, засев в одном из отнорков опорного пункта, пока ему не прилетело в ответ. Малыша контузило и слегка поцарапало осколками гранат, а после очередного обстрела ещё и присыпало мешаниной из земли и снега. Маше пуля попала в грудь, прямо в сердце, когда она бежала из своего блиндажа к опорному пункту. Зачем она это сделала, непонятно, хотя, скорее всего сердце подсказало, что с её любимым случилось несчастье, оно же и перестало биться. Емеля её и нашёл, когда, немного очухавшись, пошёл прямо к своему жилищу. Поняв, что любимую уже не вернуть, на руках отнёс её в только одному ему понятное место, сам выкопал могилу и похоронил. Помощи он не просил, а добровольных помощников, кивком поблагодарив за принесённый шанцевый инструмент, молча послал подальше. Тем и одного взгляда хватило, чтобы понять, что они лишние на этой поляне.

Остальных погибших хоронили в братской могиле, на месте одной из землянок, разобрав, обрушившийся жердяной потолок и выровняв дно, убрав всё лишнее. Комиссару я настоятельно порекомендовал, чтобы при всех погибших были импровизированные смертные медальоны (гильза от разобранного патрона с запиской), кто этот человек, из какого партизанского отряда и когда погиб. Отдельный список со всеми двухсотыми вложили в гильзу от сорокапятимиллиметрового снаряда, заклепали и захоронили в просторной братской могиле. Комиссар сказал пару слов, и после троекратного траурного салюта, люди разошлись по своим местам.

Вернулась разведгруппа из дивизии, и её командир передал, что как только захватят опорный пункт противника в деревне Порядино, то сразу вышлют помощь отряду. Также у него был приказ для старшего лейтенанта Дерзкого, поэтому отправили группу по следам разведроты, выделив им сани с полным бэка гранат и патронов на всю роту. После чего засобирались в поход уже мы.

— Ну что, Леонид Матвеевич, будем прощаться? — подхожу я к комиссару, через час после ухода разведчиков.

— А вы куда это собрались? — озадаченно спросил он.

— Вперёд, на запад. Будем громить тылы противника, помогая наступать нашей армии.

— А мы? А как же наш отряд? — ещё не врубаясь в ситуацию, начал задавать вопросы комиссар.

— А вы дождётесь, когда Красная армия освободит эту территорию от фашистских захватчиков и продолжите жить и работать на благо родины.

— Но мы хотим воевать, уважаемый товарищ лейтенант Доможиров. — Рассеянно начал комиссар. — После сегодняшних боёв люди поверили в свои силы, и поняли как можно бить врага. Я поговорил с некоторыми товарищами и они…

— Хорошо, Леонид Матвеевич. — Перебил я лесника, пока он не присел на своего любимого конька. — Соберите всех, кто хотел бы продолжить бить врага, но уже в составе нового отряда. Учтите, я возьму только добровольцев. Балласт мне не нужен. Десяти минут вам хватит?

— Я постараюсь. — Неуверенно начал комиссар.

— Через пятнадцать минут построение на плацу. Время пошло. — Демонстративно смотрю я на часы.

Через четверть часа подхожу в условленное место, где собрались почти все, кто остался от партизанского отряда. Встаю лицом к строю и жду доклада. Ищу глазами комиссара и, увидев его, стоящим на правом фланге, молча киваю головой.

— Равняйсь! Смирно! — Командует Леонид Матвеевич и подходит ко мне с докладом.

— Товарищ лейтенант, партизанский отряд построен. Заместитель командира отряда — комиссар Иванов.

— Вольно! — Подаю я общую команду.

— Вольно! — Дублирует её комиссар, встав рядом со мной и повернувшись лицом к строю. После чего обращаюсь к бойцам с небольшой речью.

— Товарищи партизаны, партизанки и бойцы Красной армии. Наш отряд особого назначения скоро продолжит свой рейд по тылам врага. Не скрою, в боях с противником мы понесли потери, и нам нужны проверенные надёжные люди, за каждого из вас поручился комиссар партизанского отряда, но мне нужны только добровольцы. Неволить никого не буду, скоро здесь будет наша армия и военнообязанные продолжат воевать в её рядах, остальные трудиться и приближать победу в тылу. Поэтому через пять минут желающие попасть в наш отряд особого назначения, могут подойти к штабному блиндажу. Манны небесной никому не обещаю, но бить врага будем крепко, дисциплина тоже будет железной. Вопросы есть?

— А что будет с нашим партизанским отрядом? — раздался выкрик из строя.

— Да, что будет дальше с нами? — посыпались в разнобой вопросы других партизан.

— На это вам лучше всего ответит ваш комиссар, а я жду тех, кто хочет бить врага. — Отмахиваю я воинское приветствие и, развернувшись кругом, иду к блиндажу командира отряда.

Спустившись, по присыпанным свежей землёй со следами крови ступенькам, в приямок, открываю дверь и вхожу внутрь пропахшего порохом дзота. В некогда аккуратно прибранном жилище, царит бардак, да и «тепло» тут почти также, как на улице, но хотя бы ветра нет. Стол отставлен в сторону, а пол под окном-амбразурой завален гильзами и пустыми пулемётными лентами и коробками из-под них. Валяется тут и несколько запасных стволов к пулемёту. Расставив всё по своим местам, присаживаюсь к столу, положив на него листок чистой бумаги и карандаш из планшетки лейтенанта. Нужно записать воинскую или гражданскую специальность будущих осназовцев, чтобы хотя бы вчерне сформировать взвод с отделением тяжёлого оружия. На что-то большее людей так и так не хватит. Да и ни к чему мне большой отряд. Воевать будем не числом, а уменьем, дезорганизуя работу в тылу противника. Сейчас там и так бардак, а мы ещё подсыплем горящих угольков за шиворот немецкому орднунгу.

Первым в блиндаж входит комиссар, поэтому указав ему на место рядом с собой, зову следующего. Буквально следом за ним врывается Малыш, с перевязанной головой, перемазанный в крови и глине, с всклокоченной бородой и нездоровым блеском в глазах.

— Ну, что, судить меня будете? Вот он я, весь перед вами, так что можете хоть сейчас к стенке поставить… — С надрывом в голосе начал он. Поднимаюсь со своего места и прерываю его причитания.

— Я тебе не судья, а уж тем более не палач, красноармеец Емельян Малышкин. И если ты не размазня, а настоящий солдат, то ты сейчас выйдешь, приведёшь себя в порядок, вернёшься и доложишь по всей форме! Хлюпики и сопляки мне не нужны.

— Но, что мне делать, Коля? Я же их там, на поляне, двоих похоронил. — Со слезами в глазах спросил он.

— Воевать Емеля. А в твоём случае мстить. Война ещё не скоро кончится. А пока вы назначаетесь командиром пулемётного отделения, боец Малышкин. Так что марш отсюда! Через полчаса уходим.

— А мы куда? И зачем?.. — Как-то сразу подобрался Малыш.

— Воевать. Громить тылы противника. Чего ты замер? Кругом! Шагом марш! — Емеля уходит, а мы продолжаем формировать отряд. Может быть в другой обстановке мы бы и поговорили по душам, выпили. Но сейчас тризну справлять некогда, пока светло, нужно много чего успеть.

Через полчаса мы конечно никуда не вышли. Пока формировали отряд, потом грузили боекомплект, утрясали хозяйственные вопросы, отправляли раненых и детей с женщинами в медсанбат и т.д. и т.п. Так что вышли уже после ужина, когда волчье солнце поменялось местами с дневным светилом. Благо заблудиться я не боялся, проводников из местных хватало.

Обойдя левый овраг, движемся на юго-запад, пересекая рокадные дороги и оставляя на них сюрпризы. В основном противотанковые немецкие теллермины. Крестьянская лошадка с санями подорвётся навряд ли, а вот грузовики или бронетехника должны. Сидеть в засаде и ждать, кто это будет, времени нет, поэтому ограничиваемся пока мелкими пакостями. Когда зайдём дальше в тыл неприятеля, перейдём к крупным неприятностям на коммуникациях противника. А в перспективе я хотел устроить небольшую «рельсовую войну» на железной дороге между Вязьмой и Смоленском. Ну и пути подвоза по грунтовым дорогам также не мешало бы перекрыть или хотя бы создать там пробки, взрывая мосты и узости в болотистых местах, которых в этой местности до хрена и больше. Конечно, сил одного нашего отряда на всё это не хватит, но я надеялся на помощь других партизанских отрядов, которых здесь тоже немало.

Пройдя четыре километра до дороги Тишинка — Лучны, переправляемся по льду через небольшую речушку и поворачиваем на северо-запад. Отмотав по лесу ещё столько же, останавливаемся на днёвку возле очередного оврага. Как людям, так и лошадям требуется отдых, разведку также не мешало бы выслать в ближайшие населённые пункты, посмотреть, чем дышит противник, а потом подёргать его за усы, наступить на фаберже или прищемить хвост. До партизанской захоронки ещё далеко, но там в основном оружие и боеприпасы, а вот продуктов там почти нет, так что будем заниматься экспроприацией по пути следования. Сено, солома, овёс нам тоже не помешают, чтобы лошади работали, а не сдыхали, их надо кормить. Людям также необходимо горячее, а главное калорийное питание, а то от мёрзлой картошки только воротнички стоять могут. Поэтому любой немецкий обоз для нас первостепенная цель, хоть фуражиры, хоть мясники. Мясники, конечно, вкуснее, но и другие заготовители подойдут.

В отряде набралось сорок человек, плюс три комсомолки и четыре подростка-сироты, сомнительной боевой ценности, хотя не факт. От этих отмороженных пионеров пользы бывает зачастую больше, чем от некоторых романтиков или берегущих свои жизни, взрослых мужиков. Потому я их и взял в отряд, так как выжить сироте на разорённой войной территории проблематично, а через три года их и так бы призвали в армию. Пашка, конечно, повозмущался, когда ему в разведвзвод свалилось такое счастье, но взял молодое пополнение, так как выбора больше не было, и в нагрузку пришлось уступить ему нашего снайпера, хотя скорее подростки шли в нагрузку к якуту. Всех спецов я отжал в отделение тяжёлого оружия, едва наскребя по пять человек в расчёт каждого из орудий, они же при надобности стреляли и из двух миномётов или трёх единых немецких пулемётов на станках. Мужиков, владеющих топором и хоть частично имеющих представление о минировании, отдали на обучение «чокнутому профессору», три девицы и старый фельдшер, составили санитарное отделение, а за неимением раненых, отвечали пока за питание личного состава. При штабе остались я, комиссар, начальник связи, он же единственный связист и беспроводной телеграф. Хотя при острой необходимости в качестве связного можно было привлечь как санитарку, так и «казачка из засланных».

Я рассчитывал пополнить отряд в ходе рейда на запад, ну не может такого быть, чтобы в деревнях не нашлось людей, не имеющих претензий к немецко-фашистским захватчикам и оккупационному новому порядку. Возможно удастся и кого-то из пленных освободить, в лагере они наверняка уже испытали всю «прелесть» заключения, причём на своей шкуре.