— Ты… ты не просил прощения, — произнесла я, понимая, что не могу простить такое!
Психологи говорили, что прощать — полезная штука. Я посылала лучи прощения всем. Но что-то помогало мало. Люди борзели, наглели и садились мне на голову.
— Прости меня, пожалуйста, — обреченным голосом прошептал Аскель, снова целуя мои руки и снова прижимая их к своему лицу.
Ком в горле не проглатывался.
— Нет, — прошептала я, глядя ему в глаза. — Нет, Аскель… Я не могу тебя простить… Пока что не могу…
— Ты просто слишком близко воспринимаешь все к сердцу, — прошептал Аскель, снова целуя мои руки.
— Ты что? Линейкой измерял, насколько близко или далеко я все принимаю? — начиная злиться, спросила я. Мне вдруг захотелось выдернуть руку из его руки. Я услышала, как скользит рука будущего мужа позади меня по спинке кресла. — Нет, Аскель. Я не прощу. Такие вещи не прощаются. Ну, или не сразу.
— Я буду сидеть здесь, пока ты меня не простишь, — прошептал он, горячо обжигая руку дыханием.
— Я сказала, что я тебя не прощу, — произнесла я тверже. — Есть вещи, которые нельзя простить! Я попросила убежища в этом доме, попросила защиты… И вместо этого…
— Но я же извинился, — произнес Аскель.
— Извинений мало! — в отчаянии от того, что меня не понимают, произнесла я. — Понимаешь, никакие слова не способны стереть из памяти вчерашний ужас! Если бы так все просто было! Разорванное платье, страх, боль, отчаяние…
Что-то красноречие меня покинуло.
— А потом слово — ластик “извини”, и все снова хорошо. Ты так это видишь? — произнесла я, выдергивая руку из его руки. Аскель пытался удержать ее, но я подобрала ее к себе и вцепилась в подол халата. — Аскель, словно “извини” не может стереть страх, боль, отвращение. Не может.
— Что я могу сделать, чтобы ты меня простила? — прошептал Аскель.
— Покинуть этот дом, — прошептала я.
— Дом я покинуть не могу. Семья Кронхаймов всегда жила вместе в одном поместье. И это указано в завещании отца, — произнес Аскель, покачав головой. — Чтобы мы с братом продолжили семейную традицию. Тот, кто уедет или не выполнит условия завещания — лишиться всего. Он потеряет титул, доступ к семейным деньгам и родовой магии.
Я обернулась на Розена.
— Это правда. Завещание скреплено магией, поэтому мы не имеем права его нарушать, — произнес Розен, скрипнув зубами.
Я слышала про такие завещания. Обычно их оставляли скандальные тетушки “многокотовного” возраста, дабы их пушистая армия не оставалась без присмотра, а уж тем более на улице по велению алчной и бессердечной родни. Буквально месяц назад в газетах гремела статья про то, как отчаявшаяся дама переписала все на комнатную собачку, чтобы ее непутевый сын не выгнал собаку из дома. В итоге получилось, что владельцем всего состояния и огромного особняка на улице Дубов является песель Адамант, которого кто-то умудрился украсть. И теперь сын мадам остался без средств к существованию и ищет всеми силами своего кормильца. Так же упоминался факт неоднократных укусов в области спины со стороны Адаманта, когда его подопечный приходил домой навеселе или приводил компанию кутил. Но я не думала, что здесь все так серьезно…
— Я сделаю все, чтобы ты меня простила, — прошептал Аскель. — Я пойду на все…
— Можешь пока пойти на хрен! — выругался Розен. Я облокотилась на спинку, чтобы чувствовать его руку. — Аскель. Я так понимаю, разум вообще потерял право голоса в твоей голове. Тебе придется постараться, чтобы выглядеть нормальным в ее глазах. И в моих тоже. Так что, дверь там.
Аскель вздохнул, встал с колен и направился к двери. Когда дверь за ним закрылась, я почувствовала, как обессиленно сползаю по креслу.
— Это правда, что ты был против нашей свадьбы? — спросила я, глядя на Розена.