Отданная вампиру

Глава 8. Пробуждение

Я лежу на животе, по-детски подложив сложенные вместе ладони под голову.

Воспоминания и понимание произошедшего приходят медленно, по частям, и только это помогает мне не сойти с ума.

Где я?

Вероятно, там же, где и заснула, а может быть — потеряла сознание после феерического финала своего ночного купания вместе с Вандером. Последнее, что помню и в чём уверена — это то, что прикусила его губу, чувствуя выплескивающееся в меня его горячее желание.

Если Вандер и являлся нежитью, то мужское семя, символизирующее жизнь, у него имелось, более чем — я отчётливо это прочувствовала. И теперь… теперь…

Можно сколько угодно надеяться на то, что всё произошедшее было просто безумно подробным реалистичным сном, но нет. И сейчас, открыв глаза, я обнаружу себя в спальне Вандера, перепачканную в крови собственного так легко утерянного девичества и мужской сперме, а потом надену своё платье со следами присохшей лесной грязи и пойду домой. Даже если мне очень и очень повезёт, и эта ночь не даст свои плоды, всё равно всё раскроется очень быстро. Дабы избежать слухов из-за разрыва помолвки с Аяксом, отец согласится на брак хоть с первым встречным. И этот первый встречный на первое же утро после брачной ночи либо вышвырнет меня прочь, оставив себе приданое в качестве компенсации за обман и бракованную невесту, либо оставит меня, но до конца моих дней будет унижать и оскорблять, напоминая, какую оказал честь. А если ещё и огласке придаст…

Я всё это знала, когда шла за огненным шаром в ночи. Знала, но не удержалась от немыслимого соблазна. И то, что между нами с Вандером произошло, было восхитительным, во всяком случае, для меня. Но это закончилось и больше не повторится, а расплачиваться придётся всю жизнь.

Некстати подумалось об обрыве — не проще ли будет..? Отец погорюет, но мёртвая дочь — лучше, чем дочь порочная, ущербная.

— Не чуди.

Голос Вандера изменился, словно стал полнозвучнее, живее. Пальцы пробежались по спине, точно по клавишам рояля, перебрав позвонки. Остановились на ягодицах, принялись мягко поглаживать.

Я голая. Совсем. Лежу перед мужчиной, о котором мне ничего не известно, кроме имени… Какая там власть! Лежу, не испытывая смущения и стыда.

Может быть, дело в отчаянии. Отчаянии, которого уже через край, а ведь всё ещё впереди.

— Ты права только в одном.

— В чём? — голос мой чуть хрипловатый со сна. Возможно, другая на моём месте принялась бы рыдать, обвинять Вандера во всём, требовать… Но глупо ожидать предложения или хотя бы защиты от того, кто не отражается в зеркале и не выходит из дома до полуночи.

Я и не ожидаю.

— Это было восхитительно.

Вандер — тоже обнажённый — мягко ложится на меня сверху. Я непроизвольно дергаюсь, но он придавливает меня к кровати, успокаивающе шепчет на ухо:

— Тшшш….

— Уже утро?

— Почти.

Его пальцы раздвигают мои ягодицы, скользят вниз, поглаживая, размазывая влагу по натёртой нежной коже. Шойх, я не хочу настолько быть зависимой от того, кого совсем не знаю, с кем у меня не может быть ничего, абсолютно ничего общего. Но я моментально становлюсь влажной, и не в силах удержать чуть приподнимающиеся бёдра.

— Не больно?

Больно… самую малость. Немного щиплет, но — Шойх, какой же стыд! — снова хочется почувствовать его в себе. В последний раз. Разумеется, в последний. Больше я никогда сюда не вернусь. Надо возвращаться в свой мир и платить по долгам.

Или лучше всё-таки в овраг?..

— Балда.

— Не подслушивай мои мысли! — возмущаюсь я, и тут же охаю, чувствуя, как медленно, с усилием, Вандер проталкивается в меня сверху. Замирает, уткнувшись губами в плечо, пока я судорожно втягиваю ртом воздух. Чуть-чуть выходит — и толкается, постепенно наращивая темп, с каждым разом находя всё новые и новые чувствительные точки — или их становится больше? Сначала я инстинктивно сжимаюсь, но потом заставляю себя расслабиться, потому что так получается глубже.

В последний раз…

Пальцы Вандера умудряются проскользнуть под моё тело, ложатся на чувствительный бугорок, соединяющий половые губки, и начинают кружить вокруг, надавливая то слабее, то сильнее, и я не могу сдержать шумных выдохов. И чувствую дыхание Вандера на щеке, такое же рваное.

Проклянет отец? Весь хутор? Весь мир?

Пусть!

Моё тело резонирует в ритме пульсации его горячего твёрдого члена внутри, и я понимаю, что дальше произойдёт. Нельзя…

— Ван-д-дер… Ван-дер! Вандер!

— Чт-то? — шепчет он мне на ухо, одновременно облизывая ухо и кожу шеи под ним.

«Вытащи», –должна я сказать, должна непременно, но вместо этого то ли говорю, то ли выкрикиваю совсем иное:

— Укуси меня.

Он замирает на миг, а потом выходит из меня, вызывая разочарованный стон — до разрядки мне не хватило совсем чуть-чуть. Переворачивает на спину, заглядывает в глаза — и лицо у него шальное, очарованный взгляд чёрных глаз вызывает сладкую оторопь. Я сама раздвигаю ноги под ним — и он входит снова, гораздо легче, толкается с силой, покрывая поцелуями шею, а потом — опять кусает. И одновременно я чувствую горячую струю его семени у себя внутри, сдавливаю его бёдра коленями и, кажется, кричу.

Или реву.

Неважно.

— Не плачь.

— Я и не плачу.

— Но очень хочешь.

— Да, — неожиданно для самой себя сказала я. — Только слёз отчего-то нет.

— Почему?

— Ты же читал мои мысли.

— Я их не очень хорошо понял.

Кровать у Вандера была роскошная, но мы перебрались в кресло. На себя он накинул бордовый бархатный халат, а меня усадил на колени и прижал к себе, перебирая пальцами мои распущенные волосы. У него великолепное тело — сильное, поджарое, гладкое, будто ожившая мраморная статуя великой древности.

— Расскажи о себе, — попросила я. Сквозь тяжёлые портьеры не проникало ни лучика света, но я нутром чувствовала близость нового дня.

Нового ужасного дня.

— Что рассказать?

— Что угодно. Я же ничего о тебе не знаю.

— Ты знаешь, как меня зовут.

— Этого… недостаточно. Кто ты? Ты же не человек, верно?

— Я был человеком.

— Давно?

— Не так что бы очень.

— Почему ты не можешь выйти отсюда?

— Могу, но лучше этого не делать.

Поддерживать разговор о себе Вандер явно не собирался.

— Чего ты так боишься?

— Я… — как будто он сам не понимает! — Мне надо возвращаться.

— Конечно, надо.

И от этого безапелляционно сказанного слова мне стало физически холодно. А он добивал, но из-за того, что он был кругом прав, становилось ещё более тошно:

— Здесь для тебя не место. Не место для живой девочки. Твоя жизнь там, за пределами этого леса и этого дома, Лария. Среди людей.

— Какая это будет теперь жизнь…

— Не преувеличивай. Ты молода, красива… ты прекрасна. Везде. Ты найдёшь человека, который тебя полюбит и сделает счастливой.

— У нас… — я споткнулась, а потом подумала — может быть, он действительно не знает, не понимает. — У нас девушка, которая была с мужчиной до свадьбы, считается… считается грязной. Муж может выгнать её из дому.

Чёрные брови хозяина чуть-чуть изогнулись.

— Какая глупость. На вашем хуторе всё ещё такие отсталые древние порядки? Но что тебя там держит? Уезжай в город.

— В город, — я хмыкнула. — Да, там было бы проще… в городах к добрачным отношениям относятся куда проще. Да только в город меня не пустят, разве что на ярмарку или большой праздник, но не жить и не работать. Нет соответствующих документов. Последнее время с перемещениями и переездами стало строго. Право жить и работать в городе на законных основаниях можно получить только если закончить учебное заведение, выйти замуж за горожанина, купить дом… или что-нибудь в таком духе. У меня ничего этого нет. Есть отец, который выпорет меня за ослушание… есть жених, который спал с другой женщиной. Возможно, мне придётся всё же выйти за него замуж, чтобы не было слишком громкого скандала, — про себя я думаю, что это вариант. Ухудшать отношения с Аяксом попросту некуда, для чего вовлекать какого-то постороннего мужчину, делать его несчастным из-за опозоренной жены. А Аякса мне не жалко.

— Так ты пришла ко мне только из-за мести?

Я честно обдумала этот простой вопрос. И ответила тоже честно, хотя эта правда мне и не нравилась.

— Не только.

— Вот как? А почему ещё?

— Захотела, — шепнула я ему в шею.

— Чего?

Нет, он однозначно решил меня добить своими неуместными вопросами!

— Тебя. А ты…

Вандер чуть-чуть приподнял меня, чтобы заглянуть в лицо — он всегда так делает перед тем, как поцеловать, возможно, чтобы убедиться в моём согласии. И это так… подкупает.

Мне почти что не в чем его обвинять.

Целоваться с ним было вкусно. Непроизвольно я стала ёрзать на его колене, пытаясь потереться бедром, прижаться покрепче.

— Зачем ты это сделал? Зачем ты… — нет, я не могу сказать этого вслух, слишком стыдно. — А если я…

Но он понял.

— Не бойся. У меня не может быть детей. Я человек — но не настолько.

— Что с тобой произошло? — он молчал, а я продолжала задавать свои глупые вопросы. — Как у тебя получается так легко прокусывать кожу? Почему так быстро затягиваются ранки?

Вместо ответа он взял мой палец и положил себе в рот, прижимая к зубу — и я почувствовала, как зуб удлиняется, вытягивается в острый, точно игла, клык.

Невероятно!

— Тебе действительно это нравится, удивительная безумная девочка, — Вандер поцеловал меня в шею, и я сглотнула, пытаясь не поддаваться сумасшедшему влечению. — Надо же… Тише, тише... не надо. Мне сложно контролировать себя. Я могу не удержаться… и тебе будет плохо. Я и так пробовал тебя слишком много. Надо подождать.

Мне уже плохо, но кровопотеря тут не при чём.

— Не смей ничего с собой делать, поняла?! — очень строго сказал он. — У тебя вся жизнь впереди.

Легко говорить.

— Эти документы… для жизни в городе, их можно купить?

— Можно, наверное. Только денег у меня нет, откуда. Так что… не о чем и говорить.

— Деньги не такая проблема, как тебе кажется.

Мы замолкаем.

Было бы хорошо остаться, страшно выходить отсюда. Вот только…

Хочется пить. И в животе так стыдно урчит от голода.

— Рассвет, — тихо сказал Вандер.