От революционного восторга к…

Глава 15

Глава пятнадцатая.

Май одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

«Человек, в своей жизни командовавший, от силы секретарем, супругой и своими детьми, снедаемый безумной мечтой оставить свой след в истории государства Российского, подписывает документ, в результате реализации которого Российская армия превратится в загородный клуб по интересам. Играя с огнем бездумного внедрения демократии во всех сферах общественной жизни, господин Керенский забывает, что след в истории оставил не только Прометей, но и безумный Герострат»

«По информации нашего специального корреспондента, в центральной части города обострилось положение с уличной преступностью. Ввиду того, что почти половина милиционеров, вслед за своим бывшим начальником господином Котовым, подала прошение об отставке, на улицах практически не встретишь патрулей народной милиции, а заявления о многочисленных кражах и грабежах просто не принимают — штаб народной милиции на набережной реки Мойки в одну ночь прекратил свое существование, превратившись в клуб одной из политических партий. Господин Котов на вопрос корреспондента о правомерности таких действий ответил — цитата: 'С чем я в милицию пришел, с тем и ушел, ничего лишнего не прихватил. Через два дня наша газета опубликует развернутое интервью с бывшим начальником народной милиции.»

Каюсь, и статья, подвергающая жесткой критике нынешнего военного министра, и реклама меня любимого, поданная в форме критики, вышли из-под моего пера — газета «Речь» исправно публиковала мои творения, а публика — без лишней скромности прямо об этом заявляю, принимала их благосклонно.

А время продолжало истекать, как песок меж пальцев, и дней оставалось совсем немного.

Сейчас Керенский, в сопровождении представителей союзников, зорко следящих за подготовкой Россией июньского наступления, главной целью которого является ослабление германского давления на Западный фронт, на котором «без перемен», объезжает войска Юго-Западного фронта, чтобы поднять боевой дух солдат, не желающих воевать. Вся страна ждет повторения успеха прошлого года, когда генерал Брусилов нанес поражение войскам Австро-Венгрии, но вот только, если в столице каждый дворник знает о примерных сроках начала наступления, очень глупо рассчитывать, что Германского командование находиться в неведении относительно планов наступления русских. А, с учетом, отточенного до совершенства, возможности немцев перебрасывать войска с Запада на Восток и наоборот — я не знаю, на что надеются многомудрые генералы в Ставке. На революционный восторг трудящихся и солдатских масс? Да, этот восторг просто зашкаливает, превысив все мыслимые пределы. Керенский, как Петрушка, скачет вдоль линии фронта, устраивая митинг в каждом полку, иначе полк, по решению полкового комитета отказывается принимать участие в наступлении. А за плечом Керенского свою роль отрабатывает генерал Брусилов, назначенный военным министром главнокомандующим, как более демократический генерал.

Столичная пресса воет от восторга, каждый день придумывая новые восхваления Александру Федоровичу — гений революции, лучезарный сын великой Родины, истинно народный герой, первый сын и гордость России. Безусловно, мои слабые попытки клюнуть Отца нации сейчас выглядят смешно и нелепо, но вода камень точит, да и недолго осталась этому артисту срывать аплодисменты публики — всего чуть больше месяца. Стоит только революционному трибуну покинуть расположение части, солдаты которой только что носили Керенского на руках и кричали «Ура!», как войска охватывает апатия и уныние. Хорошим примером является инцидент с французской военной миссией, прибывшей на фронт, чтобы убедится в боеготовности русских войск. Во время выдвижения к передовому батальона, французских агитаторов за продолжение войны обстреляли из русских окопов.

В начале июля наступление армии захлебнется, войска побегут, теряя отбитую у австрияков территорию, вооружение и имущества, а количество военнопленных в десятки раз превысит количество убитых и раненных.

И это будет окончательным финишем. После неудачного наступления последует череда поражений, Корниловский переворот, всеобщая апатия и уныние, чем и воспользуются большевики и их союзники из числа военных, так как очень трудно представить, что Ленин, призывавший своих сторонников, в годы первой русской революции, нападать на правительственные войска, вооруженные пулеметами и артиллерией, посредством палок, ножниц и прочей утвари, смог разработать блестящую операцию по молниеносному захвату власти в стране. В любом случае, Октябрьский переворот может служить примером того, как надо делать, в том числе и для меня.

А пока мне остается выстраивать отношения с верхушкой партии меньшевиков, расширению партийной базы и подготовки к выборам в Учредительное собрание, так как я прекрасно отдаю себе отчет, что сорвать летнее наступление Русской Армии, превратившейся в катастрофу, не в моих силах.

Эти мысли промелькнули в моей голове в очередной раз, пока я слушал двух типов из городского управления народной милиции, что с утра прибыли на Набережную реки Фонтанки выселять меня и мой районный комитет РСДРП.

— И все-таки, господа, я не понял, на каком основании вы требуете, чтобы партийный клуб покинул данное здание?

— У нас приказ, подписанный начальником городской милиции…

— И какое отношение городская милиции имеет к этому зданию? У вас есть хоть какой-то документ, подтверждающий право собственности городской милиции на этот дворец, или, может быть, договор с собственником, по которому он передал вам это здание?

— Э-э-э… — мужчина, с виду чиновник, зачем-то переодетый в полувоенную форму синего цвета, с белой нарукавной повязкой на одной руке и золотистым угольником — на другой.

— Вы не подчиняетесь требованиям властей? — вкрадчиво интересуется второй милиционер, одетый точно также, только лицо у него сухое, костистое, а глаза злые — настоящая контра, видимо, бывший офицер.

— Законным подчиняюсь, незаконным нет. А чтобы не было вопросов о незаконности этого распоряжения… — я сую переданный мне приказ в стол: — Я его обжалую в суде. Не задерживаю вас, господа, вас повесткой вызовут…

— Да ты вообще кто такой? Ха…- не выдерживает офицер, наверное, контуженный, и лезет ко мне, через широкий стол, явно с недобрыми намерениями, но на нем виснет «чиновник», а из-под стола возникает оскаленная морда Трефа.

Я сидел за столом и, с любопытством смотрел, как бьется в руках «чиновника» «офицер». Рукопашной схватки с «контуженным» милиционером я не боялся — пока сильных рукопашников в России не было, а против пистолета у меня был Треф, который после того как пьяные солдаты напали на него и его хозяина, люто ненавидел направленное в его сторону оружие.

На шум, в кабинет ворвались мои заместители, а незваные гости поспешили покинуть помещение, пообещав скорую встречу.

— Что случилось, Петр Степанович?

— Да, милиция приказала в двадцать четыре часа выметаться отсюда…

— И куда мы поедем? Мы же не успеем все вывезти?

— Ну вот и я тоже самое подумал и поэтому отказался съезжать. Велел им для предметного разговора документы на недвижимое имущество принести. Так, господа, не расходимся, рассаживаетесь. Раз собрались, хочу коротенькое совещание провести. Итак, у меня сегодня три вопроса — первое, мне нужны несколько железнодорожных вагонов. Второе — мне нужен аэроплан, возможно бу, и третье — кто что-то знает о бомбометах. Если никто лично не разбирается в поставленных вопросах, прошу поискать людей — специалистов в этих вопросах.

— Запросы у вас, господин капитан. А зачем нам аэроплан и вагоны?

— То есть относительно бомбометов вопросов ни у кого нет. Это радует. — я преувеличенно-радостно потер руки: — а вагоны и аэроплан нам нужны исключительно для агитации и пропаганды нашей партии.

Июнь 1917 года.

— Вы, уважаемый Соломон Ааронович, скажите, как на духу — какими вы видите политические перспективы нашей страны? — я отпил глоток холодного пива из высокого бокала и откинулся на гнутую спинку стула, ожидая ответа собеседника.

Да, вот такого мне пилота нашли мои товарищи — соответствующей национальности. Господин прапорщик Соломон Ааронович Кац, только прапорщик пехоты. Господин Кац еще до войны закончил в Гатчине частную воздухоплавательную школу «Гамаюн» и получил свидетельство пилота, только с началом мировой войны добровольца Каца в авиацию, несмотря на дикую нехватку летного состава, призвать отказались, по причине ареста в девятьсот седьмом году за революционную пропаганду. В результате чего Кац обиделся и решил не служить, но царские военкомы отловили его ровно через год, и по причине наличия у еврейского мальчика среднего образования отправили его в школу прапорщиков. В шестнадцатом году Соломон Ааронович успел поучаствовать в Брусиловском прорыве, получил несколько шариков шрапнели, которые лишили его одного уха и двух пальцев и длинного шрама на спине, после чего молодой офицер оказался в тылу, где и прибился к своим землякам в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.

— Я, Петр Степанович, оцениваю текущее положение страны, как медленное сползание в дерьмо и никакого выхода из него я не вижу.

— Согласен с вами, но я выход вижу и пытаюсь найти выход из этой ситуации. Если вам интересно, то хочу предложить вам искать выход вместе.

— Прошу прощения, но на каких условиях я должен искать этот выход? Я, видите ли, в последнее время несколько стеснен в средствах, а у меня семья — сестра и мать престарелая…

Я задумался о том, что могу пообещать этому нужному для меня специалисту.

В принципе, финансовые дела моей… сейчас, наверное, можно сказать, организации, шли не шатко, ни валко. Механические мастерские работали в две смены, штампуя автоматы, кирасы и шлемы. Сто двадцать человек работали по восемь часов, шесть дней в неделю. Десять инженеров и студентов на контрактах работали над проектом миномета и соответствующих зарядов к ним, так как изученные мной современные бомбометы, в основном мортирного типа, меня не устраивали. Кроме того, перед проектным бюро мастерских стояла задача разработать средство противодействия боевым кораблям Балтийского флота, так как я был уверен, что в решающей схватке за власть большевики выбросят на игровое поле эту козырную карту. Если я верно помню уроки истории, в распоряжении Ленина, в дни Октябрьского переворота, Центробалт направил двадцать пять боевых и вспомогательных кораблей и пятнадцать тысяч моряков. Правда, по доброй традиции, мореманы вновь опоздали, поэтому штурм Зимнего был перенесен на седьмое ноября, но, в любом случае, это могучая сила. Успокаивает только одно — мне не нужно оружие, поражающие бронированные цели на расстоянии двадцать километров, ведь «Аврора» и линкор «Заря свободы» находились от берега, практически, на пистолетной дистанции.

Я вспомнил, что я не один и мой собеседник недоуменно смотрит на меня, ожидая ответа на свой вопрос.

— Прошу прощения, Соломон Ааронович, задумался. По условиям службы — паек, оклад денежного содержания, примерно соответствующий вашему тыловому жалованию, как прапорщика. Пенсионные выплаты родным в случае вышей гибели в размере десяти годовых окладов, пенсия или трудоустройство в случае увечья.

— Судя по этим щедрым условиям, дело, на которое вы меня рекрутируете очень опасное…

— Да бросьте, господин прапорщик. Сейчас в России просто жить очень опасно. А так — работа, как работа.

Я знал, о чем говорю. Деньги сейчас вообще не играли особой роли. Как подтверждение галопирующей инфляции, Временное правительство пустило в оборот зеленоватые купюры, номиналом в тысячу рублей, украшенные в середине свастикой. А в конце лета будут запущены в печать знаменитые «керенки» — блеклые маленькие фантики, на деньги даже не похожие.

Поэтому сейчас я мог обещать нужным мне людям любые денежные выплаты, так как скоро деньги потеряют свою традиционную экономическую роль, как меры стоимости и средства обращения, а на первое место выйдут материальные ресурсы, продовольствие, и, как не грустно, вооруженная сила, которую я сейчас стараюсь приумножить.

После того, как центральная часть столицы лишилась почти тысячи милиционеров, а те, что остались на службе, не могли использовать ни автоматы, ни кирасы, ни шлемы, так как, все перечисленное было моим личным имуществом, переданным отделу милиции в краткосрочную аренду, жители богатых кварталов пережили несколько неприятных дней. Бандиты, хулиганы всех мастей и солдаты- запасники, почуяв, что власть на улицах переменилась, рванули в центр, наверстывать неполученную прибыль. Остатки милиции заперлась в своих отделениях и охраняла сама себя, единственными островками стабильности были коммерческие заведения, охраняемые суровыми мужиками с нашивками на суконных куртках «Охрана 'Справедливая Россия». А на каждом углу, как повод задуматься, висели красные листы объявлений «Охрана жилых кварталов. Работаем с домовыми комитетами. Цены умеренные, согласно прайса». Устав от грабежей и разбойных нападений, а также незаконных обысков, делегации от домов и, даже, жилых кварталов, потянулись в договорной отдел бригады охраны по совпадению, в одном здании с нашим партийным клубом.

— И что я должен сделать на этих райских условиях?

— Пока найти самолет, который вы сможете собрать, разобрать, взлететь и совершить посадку.

— Нет, это даже не смешно. Где я возьму самолет? Это страшный дефицит!

— Соломон Ааронович, не смешите мои тапочки! В городе десяток авиационных заводов, и я не поверю, что такой умный молодой человек, как вы не найдет для моего исстрадавшегося сердца маленький самолетик с крылышками — мне «Илья Муромец» не нужен.

— И когда приступить?

— Немедленно и срок вам на выполнения поручения — неделя, после чего эта затея потеряет всякий смысл, и я буду искать иные варианты.

— Хорошо, я вас понял.

— Ну что-ж… — я встал и бросил на столик купюру в двадцать пять рублей с портретом Александра Третьего: — Жду от вас добрых вестей, а мне пора к нашим партийным боссам.

— Господа и товарищи, стесняюсь, но все же спрошу вас — вы выборы в Учредительное собрание выигрывать собираетесь?

Снова каюсь, на заседание меньшевистской ячейки (наверно так будет правильно) я проник явочным порядком, прикрываясь беспримерной бытовой наглостью жителя СССР конца двадцатого века и оскаленной мордой жутковатого Трефа, который, как выяснилось, кроме оружия, направленного в его сторону, не любит еще и людей, чинящих препятствие мне куда-то войти.

Господа из центрального комитета (не знаю, как правильно, устав партии меньшевиков мне изучать никто не давал) партии РСДРП (а этот бренд эти бородатые ребята безуспешно делят с большевиками), увидев клыкастую морду Трефа, опасливо поджали ноги под длинный стол, за которым они сидели в ряд, заняв одну сторону. Я человек не гордый — уложив Трефа на «место» в дальнем углу зала, я сел за стол, напротив этих партийных деятелей и вежливо поприветствовал присутствующих.

— Это кто такой? — даже не поздоровавшись, заорал какой-то нервный тип, кажется Чхеидзе.

— Может быть представите меня? — я нашел глазами моего, единственного в этой комнате, знакомца — Дана Федора Ильича.

— Это, господа, тот самый авантюрист, о котором я вам рассказывал в конце мая… — почему-то вильну в сторону глазами бывший военный доктор.