Острова капитана Блада

Глава 1

Проснулся я в постели. Было тепло, уютно, мягко, и не ощущалось никакого неудобства. Вообще. Ни сушняка, ни головной боли. Я открыл глаза, пытаясь понять, где нахожусь, и тут меня словно затянуло в какой-то водоворот. Черная воронка засасывала меня все глубже и глубже, но я сопротивлялся, как мог. Во мне что-то взрывалось, перемешивалось, и когда я очнулся снова, то почувствовал, что уже не один.

Сложно объяснить это странное состояние. Такое ощущение, что мое сознание расслоилось, и теперь существует два совершенно разных комплекта воспоминаний о моем прошлом. Помимо меня самого, Петра Бранева, главного редактора провинциального телевизионного канала, существовал еще и некий Питер О'Брайен, наполовину ирландец, который был уверен, что сейчас на дворе 1685 год, а он — почтенный бакалавр медицины, окончивший дублинский колледж.

Человек с более тонкой и ранимой душевной организацией двинулся бы сразу. Да я удивлен, что сам не двинулся. Видимо, запас прочности у моей психики даже больше, чем я предполагал. Скорее всего, это оказала свое благотворное влияние моя работа на телевидении, где я много чего навидался. Но, даже несмотря на это, принять факт, что дурацкий ритуал все-таки подействовал, хоть и не так, как задумывалось, было неимоверно сложно. Похоже, я попал. Причем по полной попал. В чужой дом, в чужое время и, кажется, в чужое тело. Но хуже всего — я совершенно не представляю, что случилось с моим собственным телом, можно ли вернуться обратно и что мне теперь делать.

Несмотря на прилагаемые усилия, у меня никак не получалось примириться с мыслью о попадании в другой мир. Чем больше я об этом думал, тем больший мандраж меня охватывал. Это было какое-то дикое, животное чувство ужаса, которое я никак не мог контролировать. До сих пор я никогда не падал в обмороки. Да и вообще считал это чисто женской привычкой. Однако от осознания чудовищности произошедшего я все-таки отключился. И прийти в себя мне удалось не сразу.

Обычно попаданцы как-то сразу смиряются с мыслью, что оказались в другом мире. И, иногда даже не соизволив разобраться в том, что происходит, мчатся причинять добро со страшной силой. Я так не мог. Мне было жутко, а мое состояние еще и подогревалось страхом О'Брайена, в тело которого я попал. Бедный абориген искренне думал, что стал одержимым дьяволом, и очень переживал по этому поводу. Наверное, только страх, что О'Брайен обратится к каким-нибудь иезуитам, которые проведут экзорцизм и изгонят меня из этого тела куда подальше, заставил меня действовать. Я приложил все усилия, чтобы подавить свою вторую сущность, а заодно и сам немного примирился с действительностью.

Не сказать, что борьба за главенство была легкой, но я победил. Личность Питера О'Брайена ушла в подсознание, и больше не пыталась ни влиять на меня, ни управлять телом. Окончательно давить ее я не стал, понимая, что чужая память поможет мне разобраться в чужом мире. И вот теперь валяюсь в чужой постели, пялюсь в чужой деревянный потолок и пытаюсь осознать, куда же я вляпался. А главное — что же со мной будет дальше. Одно дело — рубиться на форумах по альтернативной истории и попаданцам, споря о том, как изменить эту самую историю, и совсем другое — на своей шкуре почувствовать каково это — провалиться в прошлое.

Подсознание подсказало, где хранится успокоительное, я выхлебал два стакана, и только после этого смог более менее разумно рассуждать. Раз уж я сюда попал, и не знаю, как отсюда выбраться, нужно как-то приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам и попытаться их повернуть в свою пользу. Первое, чего мне захотелось — выглянуть в окно, чтобы убедиться, что вокруг меня действительно конец семнадцатого века. Однако подсознание шептало, что для этого нужно нормально одеться. Ибо выглядывать в окно в том виде, в котором я есть — это верх неприличия.

Да ладно, я только одним глазком! Однако быстрый взгляд, брошенный в окно, меня не успокоил. Нужно было либо поверить в то, что толпа народа на улице решила организовать масштабные ролевые игры, либо смириться с мыслью, что я действительно провалился в прошлое. Определить, какой год стоит на дворе, ориентируясь только на одежду, я не мог, но то, что не 21 век — это однозначно. Так что примем на веру, что за окном именно 1685-й.

Собственно, и комната, в которой я оказался, говорила примерно о том же самом. Одни только свечи вместо лампочек чего только стоили, не упоминая уж о странного вида мебели и сундуке у стены. Но так не хотелось в это верить!

Ладно, для того, чтобы понять, что делать дальше, надо выяснить, что мы имеем. А значит, нужно понять, кто я, где я, и чем зарабатываю на хлеб насущный. Я машинально набил трубку (хорошо хоть доставшееся мне тело принадлежало курильщику, иначе я бы спятил), сделал пару затяжек и снова развалился на постели, пытаясь выудить из подсознания все необходимые сведения.

Итак, меня зовут Питер О'Брайен, я скромный врач, живу на съемной квартире в городке Бриджуотер, в графстве Сомерсет, в Англии. Профессию я получил благодаря отцу-ирландцу, но прежде, чем я осел в этом тихом местечке, меня помотало по миру. Папенька умер, едва я закончил колледж, мать покинула этот свет еще раньше, так что молодой О'Брайен оказался предоставлен сам себе. И, конечно же, захотел приключений. Видимо, в нем проснулись гены его предков по материнской линии, морских бродяг Сомерсетшира.

Путь О'Брайена, решившего посмотреть мир, был витиеват и тернист. Почти треть своей жизни он провел в Голландии, и довольно успешно служил во флоте как раз в то время, когда приютившая его страна выясняла отношения с французами. Знаменитый голландский адмирал де Рюйтер даже произвел Питера в офицеры.

В конечном итоге, был подписан мир. Но всегда найдется страна, флоту которой требуются отважные офицеры, и которая готова хорошо платить за проявленную доблесть. О'Брайен испытывал удачу до тех пор, пока не загремел на два года в испанскую тюрьму. Пребывание в сыром, каменном мешке Питеру совершенно не понравилось. Он приобрел проблемы со здоровьем и стойкую ненависть к испанцам. Настолько сильную, что несмотря на плохое самочувствие, ввязался в очередную войну, помогая французам расправляться с любителями корриды.

В конечном итоге полученное ранение и окончательно пошатнувшееся здоровье заставили О'Брайена подумать о том, чтобы оставить военную службу и вернуться к мирной жизни. Изначально Питер собирался осесть в Ирландии, но из-за плохого самочувствия просто до нее не доехал, остановившись в Бриджуотере и сняв комнату у некой миссис Барлоу. Шесть месяцев О'Брайен наслаждался тишиной и покоем, а потом в его тело вселился я. Хорошо так вселился, задвинув хозяина на задний план.

Ничего выдающегося в О'Брайене не было. Так же, как и во мне. И почему судьба выбрала именно нас, чтобы так постебаться — было абсолютно непонятно. Я не ученый, не инженер, и вообще не прогрессор. Да и не больно-то хочется помогать Англии становиться мировой державой. Она и без меня прекрасно справится с этой задачей.

Может, стоит проветрить голову, чтобы ее, наконец, посетили умные мысли? Одеться, выйти на улицу, подышать свежим воздухом и пообщаться с людьми? Что-то стремно. Я как-то не готов вот так сразу вливаться в иной мир. Да мне тупо из комнаты выходить страшно! Даже с учетом того, что сохранилась память и знания. Все-таки хорошо, что я не задавил окончательно свою вторую сущность. По крайней мере, если я буду к ней прислушиваться, то не совершу идиотских ошибок при общении с окружающими или при облачении в сложное одеяние, висевшее на спинке стула.

Я перевел взгляд на длиннополый камзол, на пену кружев, и отчетливо затосковал. Прощайте, удобные джинсы и футболки. Здравствуйте, узкие, даже на вид жесткие и неудобные туфли с квадратными пряжками, чулки, штаны с лентами и… ёклмн! Только не говорите, что это парик, и я должен его носить! На специальном агрегате красовалось черное нечто, длинное и кудрявое, как баран. Я видел такое только на хранящихся в музеях парадных портретах, и даже думать не хотел, что придется облачаться в это убожество.

Моя рука невольно ощупала голову. Слава богу, лысым я не был. Довольно длинные (до плеч) густые черные волосы совершенно точно не требовали маскировки кудрявым чудовищем. Чтобы не пугаться в дальнейшем, я решил выяснить, как теперь выгляжу и достал из сундука небольшое зеркальце, доставшееся мне в качестве военного трофея. Не самая дешевая вещь, кстати, для конца 17 века.

Ну… ничего так. Вполне приемлемо. Выглядел я как свой собственный ровесник, примерно на тридцатник. (Память подсказала, что мне тридцать два). Вроде бы не мелкий (шесть футов два дюйма[1], как самодовольно подсказало подсознание), худощавый и жилистый обладатель нескольких интересных шрамов. Тонкие, правильные черты лица, твердая складка губ, и глаза, синий цвет которых казался неправдоподобно ярким на фоне смуглой кожи.

К внешности определенно нужно было привыкать. Мой родной облик очень сильно отличался от облика Питера. И рост был сантиметров на пять больше, и вес 120 килограмм (причем ни одного лишнего), и коротко стриженая шевелюра была светло-русой. А теперь… из зеркала на меня смотрел худощавый брюнетистый тип, словно сошедший с одной из картин Веласкеса.

Даже не верится в то, что О'Брайен — ирландец. Я их себе слегка по-другому представлял. Нечто рыжее, курносое, простоватое и более брутальное. Питер, скорее, напоминал испанца. Или цыгана. Не хочу сказать ничего плохого о его матушке, но в нем явно прослеживалась южная, горячая кровь.

Впрочем, у О'Брайена не только внешность с национальностью друг другу не соответствовали, но и одежда с характером. Жилистый, поджарый молодой мужчина с таким серьезным лицом, по моему мнению, должен был носить нечто строгое и лаконичное. Никак не кружева. А уж то, что он на ночь натягивал длинную (по икры) белую рубаху и колпак, вообще выбивало меня из колеи. Питер считался весьма утонченным молодым человеком с хорошим вкусом, умеющим носить вещи с изрядной долей изящества, а у меня это как-то в голове не укладывалось.

Ладно, метросексуалы были в любом времени, хоть и назывались по-разному. Но О'Брайен принадлежал к совершенно другому типу людей. Этому хищнику совершенно не требовались дополнительные украшения. И, что самое обидное, я не мог изменить стиль его одежды! По крайней мере, не сразу. У соседей точно подозрения возникнут, если весь из себя утонченный Питер неожиданно сменит имидж.

Еще одной странностью было поведение О'Брайена. Нет, понятно, что военная служба ему опостылела, и он решил окунуться в мирную жизнь, не дожидаясь, пока лишится какой-нибудь части тела. Однако образ жизни, который он вел, мне совершенно не нравился. Какая-то легкая меланхолия пополам с мечтательностью. Питер любил курить трубку, поливать стоявшие на подоконнике горшки с геранью и читать древнегреческих философов.

Гм… это что, тоже такое веяние моды? Но, вроде бы, время байроновского героя-одиночки еще не пришло. До него еще, как минимум, лет тридцать. Хотя, утонченные страдания героев, вроде бы, уже популярны. Тема героя, умирающего от любви к даме, которую он даже толком не видел, уже встречается в различных романтических произведениях. Странно только, что Питер читает весь этот бред! Он же не экзальтированная девица! Хотя… с учетом местной литературы… особо и выбрать не из чего. Любимец О'Брайена Джон Донн[2] мог вызвать у меня только желание заснуть.

Немного меланхоличный, слегка отстраненный и задумчивый, О'Брайен неизменно приводил в восторг молоденьких девушек. И, что самое странное, никогда этим не пользовался. Да он даже по борделям не ходил во времена своей бурной молодости! Типа, ниже нашего достоинства. И если бы не пара содержанок, я заподозрил бы Питера в нехорошем.

Большая любовь у О'Брайена тоже была. Благородная дама, с которой ему совершенно ничего не светило. Питер тайком провожал ее в церковь, стоял, смотрел, вздыхал и восторгался. Блин! И это в том самом возрасте, когда кровь кипит, а неприличные желания просто обуревают! Странные эти англичане. И О'Брайен, хоть и наполовину ирландец, тоже странный. Церковь, конечно, здорово капает на мозги, но физиологию-то никто не отменял.

Осознавать себя в качестве попаданца было сложно. Все-таки, одно дело — читать о развеселых приключениях, и совсем другое — оказаться самому в центре событий. Первые несколько дней меня спасало только отсутствие пациентов и наличие успокоительной микстуры, к которой я прикладывался по нескольку раз в день. Хотелось напиться, но я не рисковал высунуть нос на улицу, сказавшись больным.

Однако вечно прятаться я не мог. Хозяйка, конечно, мне досталась на редкость нелюбопытная (слава богу), и в мою жизнь не лезла, но рано или поздно и она заподозрит неладное. Нужно брать себя в руки и постараться приспособиться к новой жизни, хоть как-то адаптироваться в этом мире и этом времени.

С одной стороны, конечно, хорошо, что я вообще не умер. Дурацкий ритуал, проведенный по пьяни, мог закончиться совсем печально. А с другой стороны… ну надо же так было попасть неудачно! Не к Сталину с ноутбуком, а в конец 17 века, в тело обычного врача без особых перспектив. Хорошо хоть память О'Брайена осталась со мной, иначе совсем кранты. Я ничего не знал ни о местной культуре, ни о законах, ни о традициях. Единственное — неплохо говорил по-английски. Но доставшееся мне тело знало еще пять языков.

Перспектива всю оставшуюся жизнь проработать провинциальным врачом не грела. Не лежала у меня душа к этой профессии. Податься в литераторы? Кое-какой талант у меня был, но не для этого времени. В здешней литературе царит особый слог и весьма жесткие традиции. А меня стошнит от необходимости писать принятым в 17 веке высокопарным стилем. Вернуться на военную службу? Да тоже не фонтан. За десять лет службы во флоте, шрамов и болячек О'Брайен заработал гораздо больше, чем денег. Податься к королевскому двору? Ага. Так там меня прямо и ждут.

Да и чем зацепить правителя? Фокусы показывать? Кассандра из меня никакая. Общую канву исторической действительности я помню, но не до мелочей, и уж тем более не до точных дат. Не говоря уж о том, что даже имеющиеся у меня знания больше касаются России, а уж никак не Англии. Так что тут тем более пролет.

Про возвращение в родную державу я тоже подумал, не без этого. Однако именно сейчас делать там было нечего. Там как раз мой тезка Петруша Первый бодается с Софьей за власть. Влезть в разборки и попытаться повернуть историю? Я еще не сошел с ума. У меня ни денег, ни связей, ни влияния при русском дворе. А создать на коленке автомат Калашникова я однозначно не смогу.

Нет, если туда и ехать, то лет через пятнадцать. Как раз к войне со Швецией. Петр любит флот, а О'Брайен — талантливый и храбрый морской офицер. Несколько удачных сражений, немного лести, и можно заработать титул, чин, деньги и собственный дворец на берегах Невы. Петр щедр с теми, кто ему угодил. Вот только проблема в том, что к означенному времени мне будет уже почти полтинник. Не самый удачный возраст, чтобы в авантюры пускаться.

А вообще интересно было бы попасть в такой значимый исторический период. Посмотреть самому, как все на самом деле было. И, вспомнив жаркие баталии на форумах, выяснить, кто прав насчет происхождения Санкт-Петербурга. Те, кто считает, что там были болота, а потом пришел царь и все с нуля основал. Или те, кто утверждает, что Санкт-Петербург там был давно, просто в затопленном состоянии. А когда вода сошла, злобный редиска Петр просто присвоил себе лавры строительства великого города[3].

Ладно, если не нарисуется совсем никаких перспектив, в Россию можно и пораньше поехать. Войти в доверие к молодому Петру будет даже проще, чем ко взрослому. Однако это дело не сегодняшнего и не завтрашнего дня. Нужно немного осмотреться, попривыкнуть, а потом уже решать, что делать. Для начала неплохо было бы выяснить оптимальный маршрут путешествия в Россию, а так же его стоимость. Ну и не с пустыми руками ехать. Захватить с собой что-нибудь не слишком громоздкое для торговли. Такое, что в Англии стоит вполне умеренно, а в России очень дорого.

Однако прежде, чем вообще куда-то рыпаться, неплохо было бы осмотреться по сторонам. Не предложит ли мне чего-нибудь Англия? Графство Сомерсет, в котором я осел, на первый взгляд, никаких надежд на быстрое обогащение не подавало. Народ занимался сельским хозяйством и разводил яблоневые сады. Сидр из местных яблок, кстати, получался первоклассный. Однако меня карьера фермера совершенно не прельщала. Да я дачу-то видел только тогда, когда меня друзья на нее приглашали! Так что нет. Не мое это. Но, может быть, что-нибудь более приемлемое подвернется?

Миссис Барлоу, у которой я снимал комнату, намекала, что мне пора покончить с холостой жизнью. И что две симпатичные девушки, живущие в доме напротив и строящие мне глазки — завидные невесты. За каждой из них дают дом и неплохие деньги в качестве приданого. Бр-р-р! Ну, это если уж меня совсем припрет! Во-первых, жениться я совершенно не хочу, а во-вторых, идти в примаки ниже моего достоинства. Нет уж. В моем доме я сам буду хозяином.

После пары дней откровенного лентяйничанья, отполированного неумеренным поглощением успокоительного, я немного пришел в себя. Пора было вылезать из раковины и знакомиться с окружающим миром. Привыкать к одежде, ценам, местной еде и отсутствию электричества. Необходимость постоянно пользоваться свечами откровенно раздражала, а тот факт, что писать приходилось перьями, вообще вымораживал. Если бы не память О'Брайена, я ни за что бы не справился!

У Питера оказался неплохой почерк, и это хоть как-то примиряло меня с действительностью. Надо сказать, О'Брайен вообще производил впечатление довольно образованного человека с замашками вельможи, что слегка удивляло. Где он набрался всего этого? Но больше всего меня поражало, каким хламом была забита голова этого, вроде бы, разумного человека. Это просто поразительно!

Особо верующим Питер, на мое счастье не был. И вообще довольно редко вспоминал что он католик. Но зато О'Брайен искренне верил в возможность построения справедливого общества и вел себя, как рыцарь без страха и упрека. Гипертрофированные понятия чести и достоинства переплетались с образами героев древнегреческой литературы, на которых Питер стремился быть похожим.

Вот честно, странно встретить боевого офицера, у которого в мозгах существует какой-то идеальный герой. Типа, сферический конь в вакууме. Осталось только узнать, что О'Брайен верит в розовых единорогов! Как вообще все это может уживаться в мозгах Питера, учитывая его образование и опыт?! Все врачи — циники по своей натуре. А у О'Брайена за плечами еще и опыт боевых действий. Солдат, ежедневно сталкивающийся с кровью и смертью, просто не может остаться наивной фиалкой, живущей иллюзиями. Однако что выросло, то выросло. И в свои тридцать два О'Брайен все еще верил в какое-то мифическое благородство и в изначальную возвышенность человеческой натуры.

У меня никаких иллюзий по этому поводу не было. Работа на телевидении не предполагает витания в облаках. Мы показываем то, за что нам платят. А насколько это соответствует действительности — никого не интересует. И поскольку мне приходилось общаться с зарубежными коллегами, могу уверить, что у них ситуация точно такая же. Невольно станешь недоверчивым, подозрительным и постоянно будешь искать второе дно во всех происходящих событиях.

Впрочем, именно умение притворяться и говорить то, что от меня ждут, позволило мне не сойти с ума и даже немного привыкнуть к мысли, что я оказался в Англии конца семнадцатого века, да еще и в чужом теле. Приняв решение познакомиться с окружающим миром поближе, я вылез из постели, умылся (целая процедура, поскольку пришлось ждать служанку с тазом, кувшином и полотенцем), побрился (опасное лезвие выглядело довольно жутко) и начал одеваться. Мода, скажу я вам, меня не порадовала.

Нижнее белье представляло собой какие-то панталоны до колен на завязках. Сверху напяливались верхние штаны такой же длины из более плотной ткани. Рубаха казалась почти безразмерной, ибо в нее мог влезть кто-нибудь, на пару размеров меня больше. Камзол из тонкого камлота, украшенный серебряным позументом, а так же брабантские кружева на манжетах рубашки и жабо делали меня похожим больше на мелкого дворянина, чем на скромного врача. И да, конечно же, ненавистный пышный черный парик с завивкой, в котором я чувствовал себя абсолютным бараном.

Ленты на штанах завязывались под коленом и придерживали чулки, а кошмарные тупоносые туфли с квадратной пряжкой оказались не такими неудобными, как выглядели на первый взгляд. Ну, я готов. Прихвачу мешочек с деньгами и пойду, прогуляюсь до аптеки. Пора пополнить запасы успокоительного, да и других зелий. Хочу я этого, или не хочу, но в данный момент я врач. И обязан оказывать помощь тем, кто обратится ко мне за помощью. Ну и будет способен заплатить, конечно же.

Бриджуотер оказался довольно милым провинциальным городком. Мощеные улицы, двух и трехэтажные каменные дома под фигурными крышами, и вполне респектабельная публика. За время моей прогулки мне на глаза не попалось ни одного нищего. Питер уже успел здесь освоиться, приобрел множество шапочных знакомых, а потому я был вынужден периодически останавливаться и вежливо раскланиваться, интересуясь здоровьем и желая прекрасного дня.

Аптека, в которой О'Брайен закупал лекарственные средства, походила на обитель алхимика. В общем-то, некоторые лекарства Питер мог бы делать и сам, но для этого желательно было иметь под рукой хотя бы небольшую лабораторию. Медицина в 17 веке оставляла желать лучшего, и народ был вынужден изворачиваться, кто как мог. Не каждый мог позволить себе визит врача, так что народные средства оказывались предпочтительнее.

Работа доктора оказалась ненапряжной и очень хорошо оплачиваемой. Меня несколько угнетало, что вся моя одежда была черного цвета, но врачам так полагалось. К тому же, О'Брайен любил качественные вещи, и, судя по отзывам окружающих, обладал отменным вкусом. Поскольку я терпеть не мог ни кружева, ни гольфы (ладно, ладно, чулки), ни тем паче парик, я старался прислушиваться к своему подсознанию, чтобы не вызвать подозрений.

Единственное, что я кардинально изменил — это распорядок дня О'Брайена. С учетом того, что 17 век сам по себе был небезопасным, а я никак не мог определиться насчет собственного будущего, не хотелось бы потерять физическую форму. Питер неплохо фехтовал, но тренироваться в небольшой комнате было не слишком удобно.

К тому же, за много лет у меня выработалась привычка заниматься собственным телом. Спортзала по близости не было, но я не посчитал это достойной причиной. На диване я и в старости отлежаться смогу. А пока молод — нужно двигаться. Качать пресс, подтягиваться, отжиматься и поднимать тяжести.

Для осуществления последнего желания мне явно не хватало штанги. Пришлось частично разгрузить сундук и использовать его. Не слишком удобно, но особого выбора не было. Ну и, конечно, с отработкой ударов возникли проблемы. Подушки для этой цели не годились, а как сделать макивару я не очень представлял. В принципе, можно обойтись обычным мешком. Только ткань поплотнее подобрать, да сухое зерно насыпать. Вот только шить вручную толстую парусину — полный геморрой. Лучше заказать.

Размеренная жизнь в провинциальном английском городке оказалась вполне приятной, и я откровенно ей наслаждался. В отличие от суматошного 21 века, век 17 был неторопливым. Единственное, от чего я страдал, так это от недостатка информации, и даже книги не слишком спасали положение, поскольку были написаны весьма вычурным стилем и страдали морализаторством.

Честно говоря, когда до меня дошел слух, что в стране началось какое-то восстание, я даже не поверил. Как я уже говорил, мое знакомство с историей Англии было весьма поверхностным, так что кровавую заварушку на ее территории я помню только одну — когда Карла Первого укоротили на голову. И то это событие отложилось в моей памяти из книг Дюма, а тот был известный выдумщик.

Подсознание подсказывало, что казнь короля состоялась почти сорок лет назад. Так что же за заварушка намечается на английских просторах на сей раз? И нельзя ли что-нибудь поиметь за то, чтобы в ней поучаствовать? А еще лучше — обезопасить себя на всякий пожарный случай. Что-то мне подсказывало, что не только русский бунт бессмысленный и беспощадный. А бьют всегда не по паспорту, а по морде. Так что я прикопал свои сбережения в приметном месте, и начал выяснять, что происходит.

Добытые сведения меня разочаровали. Почти полгода назад короля Карла II на английском престоле сменил Яков II, а теперь, неизвестно откуда, появился еще один претендент на корону. Интересно, чего он выжидал-то столько времени? На власть надо было претендовать сразу. Куда проще захватить престол в сумятице, чем подвинуть с него другого претендента, который уже удобно уместил на троне пятую точку и успел освоиться за столько времени.

Некий Джеймс Скотт, 1-й герцог Монмут и 1-й герцог Бакклейх, заявил, что является внебрачным сыном Карла II, и имеет гораздо больше прав на престол. Более того, он утверждал, что его папенька отправился на тот свет вовсе не по воле божьей, а с помощью Якова, который католик, а потому заведомо нехороший человек.

Вот казалось бы, какое дело местному булочнику, мистеру Атчесону, какая говорящая голова сидит на троне в Лондоне? Конечно, во времена нынешней политической и религиозной нетерпимости объявить себя протестантом — это уже акт большого политического мужества. А у Монмута к этому прибавлялась красивая внешность и умение убеждать людей. Дамы тут же становились похожи на экзальтированных фанаток поп-звезды мирового масштаба, а мужчины чувствовали себя воинами.

Однако от перемены мест слагаемых сумма не меняется. И кто бы ни напялил на себя корону, в жизни таких, как мистер Атчесон, ничего не изменится. И уж конечно рядовой булочник никак не сможет удержать короля от принятия непопулярного решения типа повышения налога или гонения на определенную религию. И восстание в данном случае не поможет. Напротив. Как бы хуже не стало. Коронованные особы очень болезненно воспринимают любые попытки на них надавить.

Мало-мальски зная мировую историю, я очень сильно сомневался, что бунт способен изменить ситуацию к лучшему. Даже в наши толерантные времена правители, вроде как позиционирующие себя демократичными, не особо прислушиваются к мнению демонстрантов. А уж представить, чтобы монарх 17 века прислушался к взбунтовавшимся горожанам — вообще не реально. Восстания довольно редко бывают успешными, а уж сражение обывателей против профессиональной армии — это даже не смешно.

К тому же, не стоит забывать, что далеко не все протестанты (не говоря уж о других англичанах) верили в версию того, что Монмут — королевский бастард. Многим это казалось сомнительным. Тот же О'Брайен, например, напрочь отвергал такую возможность. Впрочем, в том, что Люси Уолтерс родила сына от законного мужа, Питер сомневался еще больше. Смуглая красавица меняла любовников, как перчатки. А Монмут, по общему мнению, был слишком хорош собой, чтобы оказаться сыном Карла II.

Кстати, вспоминается мне какая-то история по этому поводу. Как только основные имена были озвучены, в голове кое-что прояснилось. Вроде бы, англичане выясняли правдивость этого слуха. Точно! На каком-то канале я смотрел иностранный документальный фильм, где как раз проводились исследования ДНК потомка Монмута и сравнение его со Стюартами. Самое смешное, что отцовство Карла II таки было доказано. Вот только никакого значения это не имеет. Кто стоит за Монмутом? Сбежавшие из страны эмигранты? И к чему приведет это восстание? В лучшем случае, его разгонят солдаты. А в худшем, большинство участников повесят, и они будут висеть, пока не умрут.

Как ни странно, подсознание вполне разделяло все мои опасения. Видимо, О'Брайен был довольно здравомыслящим типом. Однако чем дольше я следил за событиями, тем отчетливее складывалось ощущение, что я вообще единственный человек, который сохранил разум в этом бедламе. Город, в котором я обосновался, кипел, как забытый на огне котелок. Толпа народа передвигалась по улице и готовилась принять участие в историческом сражении. Лично мне от одного взгляда на этих доблестных бойцов захотелось сотворить фейспалм. Булочники, каменщики, сапожники и прочие представители самых мирных профессий прикрепили к своим шляпам зеленые веточки и вооружились, чем бог послал. То есть, что дома хранилось. Удивлюсь, если найденных ружей будет хотя бы одно на десять человек. Остальные похватали дубье, мечи и сельскохозяйственный инвентарь.

Даже не знаю, что было страшнее — вилы или сделанные из кос пики. Может быть, издалека, это и напоминало оружие, но в реальном бою толку от него точно не будет. Ну кто, спрашивается, так готовит восстания? Монмут не мог заранее об оружии позаботиться? Или искренне верил, что стоит ему ступить на землю Англии, как его тут же признают королем? Нет, поддержку-то народную он себе обеспечил на все сто, с этим трудно поспорить. Но толку-то?

Мало того, что Монмут не удосужился вооружить своих сторонников, так он еще и напасть на неприятеля планирует ночью! А ничего, что ночные сражения гораздо сложнее дневных? Особенно для тех, кто даже никаких военных сборов не проходил, и абсолютно не имеет представления о реальной войне. А планируется ведь внезапно (!) напасть на королевскую армию. Ага. Из серии «слон тихо полз в посудной лавке». Да этих восставших глухой услышит, не то что лорд Феверш.

Наверняка командующий королевской армией прекрасно знал обо всех передвижениях бунтовщиков. Готов поспорить, ему уже донесли и их планы, и численность, и сведения о вооружении. Последний пункт, скорее всего, повеселил лорда Феверша особо. Сто против одного, что с нелепым восстанием будет покончено сегодня же. Два-три залпа, и необстрелянный народ, не умеющий взаимодействовать на поле битвы и держать строй, панически побежит, затаптывая своих же.

Однако доказывать что-либо воодушевленным борцам за светлое будущее было бесполезно. Все равно не послушают. Они уже настроились сражаться за право, свободу и веру, и теперь не отступят. И ладно бы Монмут обещал им действительно что-то путное. Типа, тебе, Джон, корову, а тебе, Джим, пару овец. Так нет, у людей в головах какие-то высшие идеалы витают. Народ целый день распевает песни, призывает присоединиться к их армии и рассказывает пафосные истории. Особенно мне понравилась баллада, в которой невинные девы разорвали свои шелковые одеяния, чтобы пошить знамена для красавчика Монмута. Хотел бы я на это посмотреть!

Ближе к вечеру, когда народ активизировался, и воинственно потрясая своим сельхозинвентарем, двинулся к месту сражения, я выкурил трубку, плотно закрыл окно и лег спать, надеясь, что начавшаяся за городом битва меня не разбудит. И действительно, уснуть мне удалось довольно легко.

Утро началось… рано началось утро. Какой-то долбодятел ломился в дверь и выкрикивал мое имя. Может, жена у кого рожает? Или еще что случилось? Я открыл окно, рявкнул, чтобы недоумок прекратил будить соседей, оделся, прихватил свою сумку с инструментами и… не успев покинуть крыльцо дома, оказался арестованным. Сказать, что я удивился — это ничего не сказать. Однако сопровождавшие меня солдаты отказывались отвечать, на каком основании меня задержали и в чем обвиняют. Не нравится мне это. Ох, не нравится. Куда-то я влип конкретно. Еще бы знать, куда именно.

В городе царил полный беспредел. Женщины голосили, а солдаты, присланные ловить мятежников, занимались грабежом и насилием. Цивилизованная Европа, чтоб ее. Армия, призванная защищать подданных английского короля, ведет себя, как последние бандиты с большой дороги. Смотреть на это было страшно.

Сумку с инструментами у меня отобрали, и заявив, что я тоже мятежник, который только притворяется доктором, толкнули в тесную камеру, где сидело еще, как минимум, десять человек. Причем, скорее всего, судя по их свински грязному и покоцанному виду, они-то действительно были с поля боя.

В камере пахло сортиром, было удушающе жарко, и ближайшую ночь нам пришлось провести рядом с трупом, поскольку один из раненных не выдержал такого обращения. Его тело небрежно выкинули, а к нам подсадили еще одного пойманного бунтовщика. И из его весьма эмоционального рассказа я понял, что мне еще повезло. Жаждущий крови полковник Кирк, не дожидаясь решения суда, хватал всех, кто только казался ему подозрительным и развешивал сушиться на рыночной площади.

По спине пополз отчетливый холодок. Победителям требовалось отчитаться перед королем, что они действительно расправились с кучей мятежников, а потому вряд ли кто-то станет разбираться, виновен я или нет. Изначально я лелеял мысль, что моя квартирная хозяйка сможет подтвердить, что я спал дома, но затем понял, что женщина даже не будет связываться с правосудием. Кто я ей? Всего лишь один из постояльцев, оплативший аренду на полгода вперед. Полагаю, она только рада будет поживиться, продав мои вещи и книги.

Чтобы не сойти с ума сидя в камере, где постоянно кто-то умирал, я проваливался в подсознание, сливаясь с О'Брайеном. У него уже был опыт сидения в испанской тюрьме, так что его навыки мне могли пригодиться. А я, глядя на то, как умирают люди, и как глумятся над заключенными охранники, наполнялся злостью и ненавистью. Поверьте, у меня было время пожалеть, что я не присоединился к восстанию. По крайней мере, знал бы, за что страдаю. А за время сидения в этой отвратительной тюрьме я настолько сильно возненавидел Якова II, что готов был удушить его собственными руками.

Единственное, что меня несколько примиряло с действительностью — знание того, что сидеть ему на троне всего три года, после чего его выпнут из страны. Жаль, не укоротят на голову, как Карла I. Впрочем, до этого светлого момента я могу и не дожить. Не то, чтобы я изначально питал какие-то иллюзии насчет благородства 17 века, но попасть в тюрьму вообще ни за что, без суда и следствия — это был перебор.

Блин, ну почему же я ничего не помнил про это восстание Монмута? Сбежал бы своевременно, и все! Однако мои знания по истории Англии оставляли желать лучшего. Я и про годы правления Якова помнил только потому, что относительно недавно помогал младшей сестре курсовую писать про Вильгельма Оранского. Но кто мог предугадать, что незнание истории чужой страны может привести в тюрьму?

Моя вторая сущность в лице О'Брайена тоже была недовольна своим нахождением в этом мерзком месте. Воспоминания об испанской тюрьме у него остались самые неприятные. Бесконечная промозглая сырость, звереющие сокамерники, необходимость двигаться, чтобы окончательно не окоченеть — и так день за днем, целых два года. То, что парень не спятил, говорило о том, что у него хорошие нервы. И железная сила воли. Я не уверен, что выдержал бы подобное.

К счастью, сейчас было лето, но духота ничем не лучше холода, когда находишься в одной камере с десятком мужиков, не имея возможности принять душ и переодеться. Отвратное ощущение того, как грязь буквально проникает под кожу, а так же опасение подхватить что-нибудь такое, что не поддается излечению, отступало только при напоминании самому себе о том, что мне вообще вряд ли удастся выжить.

Разумеется, я не избегал и общения с сокамерниками. В конце концов, мне было интересно, как продвигалось восстание и почему оно потерпело поражение, несмотря на численное преимущество и фактор внезапности. Особенно эмоционально о случившемся рассказывал Джереми Питт. Именно его сестер, как богатых невест, сватала мне моя квартирная хозяйка. Торговое судно, на котором Джереми был шкипером, угораздило пристать к берегу именно перед восстанием. И горячий английский парень решил совместить приятное с полезным — навестить родственников и принять участие в развлекаловке.

Что теперь будет с семьей парня — даже представить страшно. Джереми, правда, был почему-то уверен, что их трогать не станут, но я его оптимизма не разделял. Победители вели себя, как последние подонки. Однако я не стал разочаровывать парня. Вполне вероятно, что я не сошел с ума не только потому, что периодически погружался в подсознание, но и благодаря его неуемному оптимизму.

Мне казалось, что я сижу в тюрьме целую вечность, но в конечном итоге выяснилось, что прошло только два месяца прежде, чем нам сказали, что нас ожидает суд. Я даже немного воодушевился. Раз не вздернули сразу, то, может быть, дадут шанс оправдаться? Ну да, наивно. Но хотелось надеяться на лучшее! Как-то не верилось, что я попал в иной мир только для того, чтобы быть повешенным всего через пару недель после попадания. Блин! Надо было валить из этой Англии, пока ветер без сучков! Хотя… от судьбы не убежишь.

Однако все оказалось не так просто. Нас вовсе не собирались судить в Бриджуотере. Из процесса хотели сделать настоящее шоу, а потому заключенных планировали переправить в столицу графства Сомерсет, город Таунтон. Своим ходом. То есть пешечком. Раненных и ослабленных, правда, сваливали на телеги, но мне бы не хотелось оказаться в этой груде тел. Чудо, если хоть кто-то доедет живым до места назначения,

Поняв, что пленников, способных держаться на ногах, будут заковывать попарно, я постарался оказаться в одной связке с Джереми. Парень спокойный, не истеричный, умудрившийся во время восстания не получить ни одного ранения, он полностью меня устраивал. В паре с таким, как он, есть шанс добраться до Таунтона живым.

Путешествие оказалось… запоминающимся. Хорошо хоть вторая половина сентября выдалась теплой и сухой, иначе до места назначения живыми и здоровыми мы точно не добрались бы. Жрачка была настолько отвратительная, что мне приходилось прилагать усилия, чтобы впихнуть в себя хоть что-то. Голод отнимает силы, а у меня их и так не было.

Выбор Джереми в качестве напарника оказался удачным. Мы поддерживали друг друга и общались, стараясь хоть как-то скрасить дорогу. Дополнительные килограммы железа, в которое нас заковали, ощущались как тяжелый груз и периодически мешали передвижению, поскольку кто-нибудь из пленников не выдерживал дороги, спотыкался и падал. Охранники лютовали и били упавшего плетью, как будто это могло помочь. Мы с Джереми переглядывались и старались быть внимательнее. К счастью, наша обувь прекрасно держалась. И мои туфли, и его сапоги оказались очень хорошего качества, и мы до сих пор не потеряли подметок. Идти по каменистой дороге босиком было бы еще сложнее.

Единственное, что меня слегка раздражало в Джереми, так это то, что он периодически начинал возмущаться тем, как несправедливо наше общество. Сначала до нас дошел слух, о том, что Монмута казнили (во что, кстати, поверили далеко не все) а затем о том, что фактический глава восстания лорд Грей… купил себе полное прощение. Сумма в сорок тысяч фунтов стерлингов звучала фантастически, но сам факт казался бывшим бунтовщикам еще более неправдоподобным.

Хотя чему тут удивляться? Во все времена богатые люди откупались от закона. А король Яков известен своей жадностью. Джереми разорялся, как он презирает этого сквалыгу, а мне было по барабану. Я никогда не питал иллюзий насчет властьпредержащих. И не верил лозунгам насчет правды и справедливости. Все вопли насчет заботы о народе — развод лохов.

До Таунтона мы добрались относительно благополучно. Многим другим участникам восстания не повезло. А может и повезло, как знать. Вполне вероятно, что конец ужаса — это лучше, чем ужас без конца. И благополучно умереть было проще, чем переносить дальнейшие мучения. Нам еще предстояло пережить судилище и вынесение смертельного приговора. На какое-либо адекватное расследование я уже не рассчитывал. Мы все должны были послужить примером того, как король карает ослушников. Чтобы больше никому бунтовать не хотелось.

Зал суда, в который нас привели, был убран пурпуром. Настолько обильно, что это резало глаза. Пышное дурновкусие отдавало дешевой театральщиной, но меня уже ничего не удивляло. Я смотрел в испуганные лица присяжных, в равнодушные глаза членов суда, на самодовольную физиономию Верховного судьи и понимал, что наша судьба уже решена. И что присутствующие пришли посмотреть на спектакль, где преступники понесут заслуженную кару.

Джереми, как нетерпеливый петух, лез вперед и гордо признавал, что участвовал в восстании. Не то, чтобы ему помогло отрицание вины, но зачем же лезть напролом? Верховный судья и так настроен нас уничтожить. Я даже удивился, когда он позволил мне сказать несколько слов в свою защиту.

— Ваша честь, я никогда не был в армии Монмута. Напротив, я считал восстание идиотской затеей, и подозревал, что оно ничем хорошим не закончится. Меня даже нельзя обвинить в том, что я укрывал бунтовщиков и оказывал им какую-либо помощь. Я спокойно спал всю ночь!

— Не лги мне! За тобой был установлен присмотр сразу после того, как ты ступил на землю Бриджуотера. У меня есть показания свидетеля, который утверждает, что ты — офицер флота. Будешь отрицать, мерзавец?

— Нет. Я действительно служил во флоте. Но если вы следили за мной, то должны знать, что уже полгода я занимаюсь только врачебной деятельностью.

— Врачебной? — взбеленился Верховный судья. — У меня есть донесения, согласно которым ты посещал бунтовщиков. Прикрывался личиной врача, а сам готовил восстание? Я не желаю слушать твои жалкие оправдания! Ты виновен, как и все остальные бунтовщики, которых мы будем здесь судить.

Ну, не то чтобы я на что-то надеялся, но стоило попытаться. А с обвинением у них ловко получилось, да. Посещал дома бунтовщиков? Да весь Бриджуотер сплошные бунтовщики! Даже капеллан герцога перед последним сражением толкнул речь, в которой были призывы к мятежу. Но кто бы мог подумать, что за мной сразу установят наблюдение? Видимо, слухи о том, что Монмут что-то готовит, просочились уже давно. И королевские слуги пристально следили за всеми подозрительными личностями.

Странно, что они, будучи осведомленными о готовящемся восстании, вообще его допустили. Или король решил, что проще собрать всех недовольных в одном месте и разом их прихлопнуть? Неплохая идея. Рисковая, конечно, но прекрасно осуществленная. После того, что творили солдаты с бунтовщиками и их семьями, графство Сомерсет еще долго может не опасаться восстаний.

Довольно обидно попасть под раздачу, особенно если ты невиновен. Я уже фактически смирился с тем, что нас казнят сразу после суда, как это обычно и происходило, но тут, вдруг откуда ни возьмись, нас настигла великая королевская милость. Казнь была заменена каторгой.

Сначала я как-то удивился и даже заподозрил Якова в стремлении к справедливости. Однако, немного подумав, понял, что решение было принято отнюдь не от доброты душевной, а из экономических соображений. Чего тратить ценный человеческий ресурс, когда на плантациях Ямайки и Барбадоса не хватает рабов? Сослать туда бунтовщиков — это вполне логичный поступок.

Надо сказать, что избавление от смерти меня порадовало только в самый первый момент. После того, как я буквально ощутил веревку на своей шее, известие о помиловании показалось практически чудом. Однако чуть позже, когда схлынула первая эйфория, до меня дошло, что дела мои только еще больше ухудшились. Хотя казалось, куда уж дальше.

Сама идея того, что белых людей будут продавать, как товар, меня коробила. О том, что раньше продавали негров, я слышал. А вот себя в качестве раба на плантациях представлял плохо. Если там такие условия, как описывалось в книжках, долго я не протяну. Да и дорогу еще пережить нужно. Путь долгий, а условия пребывания на корабле, наверняка, будут самые свинские.