Глава 9

Нельзя сказать, что мне самому не приходила в голову мысль ограбить Картахену. Еще как приходила. Однако я понимал, что у меня совершенно недостаточно сил для проведения такой операции. Место, где расположилась одна из самых мощных испанских крепостей, было совершенно недоступно для высадки с моря — из-за скалистости, мелководья и постоянного прибоя. А учитывая малую дальнобойность существующей артиллерии, и обстрел не нанес бы городу никаких повреждений.

Огромный рейд Картахены, отделенный от моря цепью островов, имел только один узкий вход — Бока-Чика. Остальные были надежно блокированы мелями и подводными камнями. Мало того, Бока-Чика был дополнительно защищен двумя фортами и батареей. А чтобы добраться до города, надо было войти еще и на внутренний рейд, защищенный также 2 фортами.

В общем, как вы понимаете, задача непростая. А если учесть, что после авантюры Френсиса Дрейка испанское правительство вложило в постройку оборонительных сооружений около 10 миллионов песо, то становится понятно, почему я отказался от идеи захватить Картахену. Может быть, в союзе кем-то, вроде Монбара, мне и удалось бы осуществить подобный проект, но с тех пор, как шевалье отправился на материк помогать индейцам, от него не было ни слуху, ни духу.

Причем нигде не появился не только он сам, но и доставшаяся ему после ограбления Маракайбо доля богатств, что совсем странно. Такая сумма не могла хоть где-нибудь не засветиться. Я, например, уже давно озадачился вопросом, КАК мне хранить мое золото. Не таскать же с собой на корабле!

Де Кюсси, кстати, на мое богатство давно облизывался. Он даже предложил отдавать часть моих трофеев в обмен на векселя французских банков. Но мне эта идея не понравилась. Не хотелось слишком сильно зависеть от Франции, не стоит вводить людей во искушение. Придумают чиновники повод, и не видать мне денег, как своих ушей. Нет уж. Меня такой расклад не устраивал, и я связался с Ван Хоомом. Представитель торгового дома с давней историей предлагал надежные хранилища и, главное, был относительно независим.

Про мои богатства ходили легенды, про рейд на Маракайбо не сочинял историй только ленивый, так что если бы Монбар нарисовался хоть где-то со своими деньгами, это обязательно заметили бы. Ну а раз о нем никто ничего не слышал, скорее всего, отважный шевалье сгинул где-то на материке. Жаль, жаль. Мне очень понравилось с ним сотрудничать. А вот возможный союз с де Кюсси внушал определенные опасения.

Маркиз был хитрой лисой и любителем загребать жар чужими руками. Для него даже интересы Франции, которую он представлял, плелись где-то в самом конце длинной цепочки личных интересов. Что уж говорить о каком-то постороннем пирате! Да, у нас с де Кюсси неплохие деловые отношения, но если у него появится повод меня слить, губернатор даже не задумается.

Вообще-то, планируя рейд на Картахену, де Кюсси рисковал. Франция не объявляла войны Испании, и подобная пиратская авантюра может в очередной раз осложнить отношения держав. С другой стороны, губернатор вряд ли действует без поддержки своих соотечественников. Вполне вероятно, что за определенную долю богатств, во Франции просто закроют глаза на происходящее. Скорее всего, на официальном уровне, французы вообще сделают вид, что не имеют никакого отношения к этому рейду.

Да и по поводу губернатора я зря загнался. Де Кюсси не собирается же плыть с нами! Так что со стороны это будет выглядеть как очередной пиратский рейд. А кто там занимался организацией и разведкой — пойди, узнай. Как бы мне не пришлось таскать каштаны из огня для хитрых и циничных типов, пожелавших обогатиться с помощью джентльменов удачи.

Не внушал мне доверия и человек, которого де Кюсси представил в качестве компаньона. Лоренс де Графф, не так давно принадлежавший к пиратскому братству, готовился к тому, чтобы стать официально признанным французским подданным, и губернатор Тортуги всячески продвигал его на пост майора округа Сент-Доменг. Голландец был довольно мутным типом. Успел и испанцам послужить, и на стороне флибустьеров посражаться, а сейчас гонял английских пиратов от острова Ваш. Словом, занимался тем, чем выгодно, и плевал на условности.

Как вы понимаете, сотрудничать с таким человеком у меня не было никакого желания. Однако команда, впечатленная слухами о Картахене, рвалась в бой. А меня подкалывали тем, что как раз с де Граффом-то я должен найти общий язык, поскольку мы оба держим на борту любимых женщин. Только Лоренс, как честный человек, соизволил жениться на своей. Ну да, ну да. Если верить тому, что я слышал, Мария-Анна, по прозвищу Божья Воля, такая же оторва, как и Эстель. Участвует в сражениях и является полноправным членом команды.

Ну а про брак пусть лучше мне никто не напоминает. Это больная тема. Поднимая сокровища «Аточи», я не случайно вспомнил про знаменитый перстень с изумрудом и потратил время на то, чтобы его найти. Лучший ювелир, которого только можно было найти на Тортуге, переделал украшение на женскую руку. Вот только Эстель совершенно не горела желанием связывать себя обязательствами. Похоже, долго задерживаться рядом со мной она вовсе не собиралась.

Я перенес отказ довольно болезненно. Любовь, на самом деле, это страшная вещь, которая нас ломает и меняет. И как я ни уговаривал себя, что не стоит привязываться к Эстель, что ничем путным наши отношения не закончатся, убедить собственное сердце не удалось. Я не просто влюбился в эту женщину, я буквально пророс в нее, с каждым днем находя в ней все больше и больше достоинств. Вот только откровенность, увы, среди них не присутствовала.

Эстель не хотела рассказывать о себе. Ни о том, почему не хочет выходить замуж, ни о том, как видит собственное будущее. Единственное, что мне удалось — все-таки отдать Эстель кольцо. Пусть даже не в качестве символа помолвки. Рано или поздно, она покинет мой корабль. Так пусть у нее будет вещь, которую она может мне прислать в знак того, что ей нужна моя помощь.

Был бы я действительно пиратом — запер бы ее где-нибудь в трюме. И никуда не отпустил бы. А то и приплатил бы священнику, чтобы тот повенчал нас без согласия невесты. Но удерживать женщин силой — не в моих правилах. Да и не получится из этого ничего путного. Разумеется, мне будет больно, когда Эстель уйдет. Но, по крайней мере, не будет тошнить от себя самого. А пока я могу забыться, погрузившись в дела. Ничто так не отвлекает от личных проблем, как подготовка к большому походу.

Расклад сил на данный момент был не в мою пользу. С моей стороны участие в захвате Картахены должны были принять три фрегата и один галеон, а помимо этого в набеге должно было участвовать еще двенадцать кораблей. Даже если я напрягусь, захвачу дополнительный корабль и посажу на каждое судно человек по 150 пиратов, под моим началом, максимум, наберется 750 человек. А остальных пиратов будет явно больше двух тысяч.

По сути дела, де Кюсси вполне мог обойтись и без меня. Он проделал глобальную работу, собирая такую мощную эскадру, так что найти дополнительные корабли для губернатора не будет сложно. Хитрый лис предусмотрел все нюансы, и подсунул мне весьма двусмысленный договор.

Понятно, что де Кюсси готовился к этой авантюре давно. И де Граффу было обещано слишком многое: и официальное признание, и пост майора, и даже прощение за его давнюю дуэль с Ван Доорном. В данный момент голландец действует как частное лицо, а в случае удачи он может сорвать довольно серьезный куш.

Не знаю уж, как де Кюсси уговаривал пиратов, и какие золотые горы им обещал, но участвовать в набеге на Картахену согласились многие. Причем, по пиратской традиции, каждый капитан, даже если у него на корабле было человек 60 народа, имел право голоса. Но поскольку договаривался с ними де Кюсси, велика была вероятность, что они будут поддерживать именно его точку зрения. И голосовать за те решения, которые примет де Графф.

Чтобы посоветоваться, стоит ли вообще ввязываться в данную авантюру, я собрал в кают-компании «Виктории» всех своих капитанов — Питта, Ибервиля и Хагторпа. От команды присутствовали Волверстон с Оглом. Идея рейда на Картахену с каждым днем нравилась мне все меньше и меньше, и я пытался им доказать, что лучше отказаться от участия в этом рейде.

— Питер, мне кажется, что ты преувеличиваешь, — пожал плечами Джереми, когда я поделился своими сомнениями.

— И что помешает де Граффу, воспользовавшись численным преимуществом, обмануть нас при дележе добычи? — огрызнулся я. — Сил у него несопоставимо больше. Плюс есть покровительство Франции. Пусть пока неофициальное. Морган, в свое время, не постеснялся кинуть компаньонов, чтобы стать губернатором Ямайки.

— И ты, капитан, думаешь, что де Графф поступит так же? — нахмурился Волверстон. — У тебя есть какие-то основания в нем сомневаться?

— А у тебя нет? — удивился я. — Этот тип сражался на стороне испанцев, причем довольно неплохо, а потом спокойно их кинул и поднял пиратский флаг. Думаешь, де Граффа сильно грызла совесть, когда он охотился на испанские корабли? Да и теперь, чтобы выслужиться перед Францией, Лоренс на все готов.

— С Картахены можно взять богатую добычу, — вздохнул Хагторп.

— И сколько нам из нее достанется? Де Графф предлагает всего-навсего третью часть. После боя, наверняка, мы понесем потери в людях, и эта сумма еще уменьшится. И уж конечно, никто не помешает Лоренсу затыкать нами самые опасные участки и посылать на убой. Де Кюсси поделился тут со мной некоторыми планами по захвату Картахены…

— Думаешь, у нас ничего не выйдет? — подался вперед Питт.

— Не знаю. Но очевидная глупость некоторых планов невольно настораживает. Вот смотрите, — я расстелил на столе лист с начерченной на нем условной семой Картахены. — Я ведь уже думал о том, чтобы захватить этот город. И даже индейцев нанимал, чтобы все разведать. Итак. Как вы можете видеть, город хорошо защищен. Но на западе и северо-западе, где Картахена выходит к морю, она не имеет других укреплений кроме невысоких каменных стен.

— И де Графф хочет напасть именно оттуда? — уточнил Волверстон, разглядывая план.

— Он хочет, чтобы оттуда напали мы. Де Графф известил меня, что именно нашей команде предоставляется честь быть первым отрядом, штурмующим город.

— И в чем подвох? — мрачно поинтересовался Хагторп.

— Действительно, как-то странно, что испанцы укрепили город с юга и оставили его относительно незащищенным с севера, — согласился Питт.

— Там мелководье, — объяснил я. — Оно простирается больше, чем на полмили от берега и не дает возможности кораблям приблизиться настолько, чтобы огонь их пушек мог нанести вред городу.

— А если десант на пирогах и плоскодонных лодках? — оживился Волверстон.

— Десант, который мы не можем прикрыть огнем корабельных пушек? — скептически хмыкнул я. — Людям будет угрожать опасность от своей же собственной артиллерии. Но даже если не брать в расчет этот нюанс… десант все равно невозможен. Даже в самую спокойную погоду там очень сильный прибой.

— Но ты пытался объяснить это де Граффу? — уточнил Джереми.

— Пытался. Я напрочь отказался гнать своих людей на убой. И не согласился с предложенной долей в добыче. Насчет последнего мне удалось добиться хоть какой-то справедливости. Капитаны остальных кораблей меня поддержали. И дележ пойдет по обычным традициям берегового братства. А вот планы по захвату города…, - я расстроено махнул рукой.

Что толку разговаривать с человеком, который слишком сильно увлечен французскими обещаниями? Де Графф готов из кожи вылезти, и пойдет по трупам, чтобы доказать де Кюсси, что тот в нем не ошибся. Но как мне передать впечатление от встречи, если это всего лишь эмоции? Высокий блондин с «испанскими» усиками, примерно 45-ти лет[10], был со вкусом одет, и, по всей видимости, получил неплохое образование. Мы разговаривали на разные темы, но как только речь коснулась захвата Картахены, выяснилось, что де Графф не настроен слушать чьи-либо советы. Он готов только отдавать приказы.

И это бы полбеды. Если бы я понял, что Лоренс — умный и прагматичный руководитель, знающий, что он делает, я бы спокойно стал под его руку. Но чем славен де Графф? Меткостью? Для простого пирата — прекрасное качество. Смелостью и решительностью? Тоже неплохо, особенно если бы к этим полезным качествам не добавлялись нетерпеливость и горячность. Вот что касается опыта — это да. Де Графф действительно неплохо сражался и против пиратов, и против испанцев. А еще ему везло, что среди флибустьеров весьма ценится. Однако Лоренс прославился именно как одиночка. Рисковый, но одиночка. И я не уверен, что он в принципе может управлять большой флотилией. Даже в набеги на города де Графф ходил в компании других капитанов, и кто там реально рулил — большой вопрос.

— Де Графф боится, что пока мы будем захватывать гавань, испанцы вывезут из города бОльшую часть богатств, — объяснил я. — Но то, что он предлагает — это самоубийство. Я отказался от штурма, пусть де Графф сам разобьет лоб на этом мелководье, если он такой упертый. Но у меня возник вопрос — стоит ли вообще с ним связываться?

К моему сожалению, блеск золота оказался гораздо убедительнее моих доводов. Собравшиеся решили рискнуть. А я… я понял, что мне нужно подстраховаться. Так, на всякий случай.


Эстель

Подаренное Питером кольцо стало последней каплей. Оно давало понять, что Блад не отступится, и будет со свойственным ему упорством осаждать ее сердце так же, как он осаждал города. И Эстель не была уверена в том, что сумеет устоять. Она даже не была уверена, что хочет это делать. Глупое сердце рвалось на части, словно мало было того, что она уже пережила. Зачем, ну зачем ей новые проблемы? У Эстель была цель. И брак с пиратом совершенно не подходил для ее достижения.

Да, Блад отличался от остальных джентльменов удачи. Сильно отличался. И дело даже не в его любви к чистоте или страсти коллекционировать разные вещи (вроде индейских безделушек, часть из которых даже выглядела отвратительно). Дело было даже не в его образованности, чувстве вкуса и умении управлять людьми. Блад сам по себе был совершенно особенным человеком. Его необычный взгляд на мир, неприятие излишней жестокости, чувство собственного достоинства, не переходящее в заносчивую гордыню — все это выделяло Блада из толпы.

Хотя, если бы спросили саму Эстель, она в первую очередь выделила бы его отношение к женщинам. Не экзальтированная рыцарственность, не потребительское презрение, а спокойное восприятие женщины, как равного существа. Другого, отличного от мужчин, но равного. Ей не позволяли выполнять слишком тяжелую работу, но на тренировках Эстель не отставала. А кое-кого даже превосходила.

Блад прислушивался к ее мнению, с удовольствием обсуждал с ней прочитанные книги и был весьма щедр как любовник. И в постели, и за ее пределами. Щедрым на ласку, на внимание и на подарки. При желании, Эстель могла бы носить самые модные наряды, выписанные прямиком из Франции, и обвешаться драгоценностями. Но чувство вкуса и нелюбовь к эпатажу ее сдерживали.

Порой Эстель начинала думать, что все ее планы — это просто несбыточные мечты. И что от сомнительного будущего стоит отказаться ради того, что уже есть. Ради Питера. Кто знает, удастся ли авантюра, которую Эстель задумала? На кон поставлено слишком много, а в случае неудачи можно потерять все. В том числе, и свою жизнь. Так не лучше ли махнуть рукой на туманные перспективы и остаться с Бладом? Питер мог стать великолепным мужем. Таким, что многие позавидовали бы.

Да и мало ли было желающих захомутать Блада? Одна только трактирщица Абигейл чего только стоила! Разумеется, Эстель давно уже донесли, кто был любовницей Питера. И это был не одноразовый, проходной роман. Эстель даже побывала в «Веселом висельнике», чтобы посмотреть на Абигейл, но ничего особенного не увидела. А вот Питер на нее рассердился. Сказал, что ему тяжело дался разговор с бывшей любовницей, и что не нужно расстраивать женщину, которая когда-то была ему близка.

Такое отношение к прошлой пассии было необычным, но в этом был весь Блад. Он относился серьезно ко всему, в том числе и к личным отношениям. И, чего греха таить, Эстель было приятно знание, что Питер ей верен, и даже не смотрит на других дам. А вот дамы на него — очень даже. Ну, неудивительно. Высокий, смуглый брюнет с яркими синими глазами был действительно хорош собой. Худощавый, но сильный и гибкий, как змея, он умел выказать свое недовольство без крика. Его голос был то ласковым и обаятельным, когда нужно было кого-то уговаривать, то жестким и резким, когда требовалось отдать команду или призвать к порядку своих пиратов.

Блад не пытался казаться утонченным, как молодые щеголи, стремящиеся подражать парижской моде и нелепо из-за этого выглядевшие. Питер имел смелость быть самим собой, и делал это настолько естественно, что многие просто терялись. Он ненавидел парик, надевая его только в исключительных случаях, когда это предписывал этикет, был равнодушен к украшениям и, стоя на палубе своего корабля, одевался так, как ему удобно. Наряд Блада отличался от костюмов остальных пиратов, пожалуй, только стоимостью материала, из которого была пошита одежда.

Питер с легкостью вписался в общество флибустьеров, и сложно было поверить, что этот человек когда-то был обычным врачом, и уж тем более каторжником. Впрочем… собственная история Эстель тоже была необычной. Но, как ни уговаривал ее Питер, она не могла все рассказать. Не потому, что там было что-то слишком секретное, и уж тем более не потому, что Эстель не доверяла Бладу. На Питера, как раз, можно было положиться. Просто… она не готова была откровенничать. Правда была не слишком приглядной.

…Все началось почти четверть века назад, во французской провинции Анжу, когда опытная куртизанка закружила голову молодому, богатому дворянину, который приехал в Анже по делам. Любовница получила дом, неплохое содержание, но ей показалось этого мало. Прекрасная Алэйна решила воспользоваться нежной привязанностью молодого человека, потерявшего голову, уговорила его на брак и родила ему дочь.

Какое-то время они скрывали свои отношения, но ничто не может длиться вечно. И, когда история с браком всплыла, разгорелся даже не скандал, — скандалище. Благородное семейство дю Белле (да, да, родственники тем самым дю Белле, пусть и дальние) не могли позволить, чтобы единственный наследник связал свою жизнь с безродной куртизанкой, да еще и старше его. Однако официальный брак, да еще и завершившийся рождением ребенка, расторгнуть не просто.

И неизвестно, чем бы закончилась эта история. Возможно, глава семьи добился бы развода. Но тут наследника понесло. Защищая свою любовь, он бросал вызовы на дуэль направо и налево. И наткнувшись, в конце концов, на профессионального бретера, был смертельно ранен. Надо ли говорить, что его жена и дочь оказались совершенно незащищенными? И не нашли нигде поддержки?

Эстель и сама понимала, что в этом не было ничего удивительного. Одно дело, когда светская львица не самого тяжелого поведения открывает литературный салон или устраивает по вечерам фривольные театральные представления, и совсем другое — когда она смеет выйти замуж за богатого дворянина.

Приставленная к маленькой Эстель служанка оказалась единственной, кто сохранил верность. Когда-то Алэйна помогла бедной девушке, и та оказалась благодарной. Сумела спрятать ребенка, пока шло судебное разбирательство. Разумеется, Алэйну признали виновной во всех грехах. Обвинили чуть ли не в том, что она подлила своему супругу приворотное зелье. И неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы в Анже не прибыл представитель губернатора Тортуги.

Алэйна ожидала, что ее казнят, а потому была счастлива, отделавшись только клеймом в форме лилии и высылкой в колонии. Девиц туда, правда, набирали молодых и бездетных, но посланец губернатора не смог отказать дю Белле. И Алэйна с дочерью оказались на Тортуге в компании еще четырех сотен французов.

Д'Ожерон собирал «корабли невест» с вполне определенной целью. Женщин в колониях не хватало, и за них устроили настоящий аукцион. Алэйна тоже довольно быстро нашла себе мужа — Джеймса Пройдоху. И наличие ребенка пирата не смутило. Впрочем, мужчины, с нетерпением ожидавшие прибытия на Тортугу когорты дам, не рассчитывали увидеть застенчивых, невинных особ: они и сами не были мальчиками из церковного хора. Джеймс, как оказалось, был на Тортуге по делам, и просто не смог пропустить такого развлечения. Он пиратствовал на Ямайке, под патронажем своих соотечественников англичан, и увез туда Алэйну с дочерью. На долгие годы Порт-Ройял стал их домом.

Эстель не могла сказать про своего отчима ничего плохого. Джеймс был безбашенным, как и все пираты, любил закладывать за воротник и промышлял не только морским разбоем, но и контрабандой. Да и с самой Эстель он любил возиться. Джеймс мечтал о сыне, а потому воспитывал девчонку, как пацана.

Деньги в доме водились. Алэйна, оказавшись на краю земли, поумерила свои амбиции и оказалась рачительной хозяйкой. Однако мысль о том, что ее дочь — девица благородного происхождения, и что рано или поздно можно будет заявить права на наследство, не давала ей спокойно спать. И если отчим учил Эстель стрелять и владеть ножом, то мать пыталась вбить ей хорошие манеры. Особенно чудовищным испытанием стал корсет, который должен был выработать идеальную осанку.

Джеймс не мешал жене развлекаться. У него своих дел было по горло. Несколько удачных авантюр привели к тому, что под его началом оказалась небольшая банда. И вот тогда отчим обратил самое пристальное внимание на образование Эстель. На Ямайке банда Джеймса вела себя прилично (никто не гадит там, где ест), но всегда были другие острова, где можно было пощипать богатеев. А для того, чтобы налет был удачным, идеальным вариантом было заслать в нужный дом лазутчика, чтобы от разведал все, что нужно.

Ну и кто подходит для этой роли больше, чем хорошенькая маленькая девочка с идеальными манерами и в дорогом платье? Эстель разыгрывала из себя потеряшку или жертву нападения, попадала в дом, и впускала туда подельников. А иногда и выносила что-нибудь особо ценное. Шкатулка с компрометирующими письмами заставила одного из чиновников раскошелиться так, что Джеймс смог нанять для своей падчерицы учителя.

Провинциальный дворянин, прибывший покорять столицу Англии и спустивший доставшееся ему состояние, отправился ловить счастья в колонии. Однако удача Эдварда не баловала, а потому он периодически находился на мели. Получив приглашение от самого Джеймса Пройдохи, Эдвард даже не стал долго раздумывать, и влился в банду. Пират из него оказался так себе, а вот учитель получился неплохой. Все-таки, куртизанка не знала многих тонкостей, доступных только тем, кто с рождения получал соответствующее образование и воспитание.

Эстель исполнилось 11, когда мать открыла ей тайну ее происхождения. Алэйна умудрилась сохранить документы и поделилась своей мечтой — вернуться и отомстить, урвав положенное наследство. Но одно дело, когда за деньги будет бороться куртизанка, да еще и клейменная лилией, и совсем другое — если на сцене появится прекрасная, хорошо воспитанная девушка, за спиной которой будет стоять покровитель. Дю Белле, как и все аристократы, имеют не только союзников, но и врагов.

Глупая 11-летняя девчонка впечатлилась, почувствовав себя благородной особой, и начала учиться еще активнее. Ее захватила мечта матери вернуться на материк и предъявить права на наследство. Однако для этого требовались деньги. Большие деньги. А Джеймс, хоть и был удачливым авантюристом, таких богатств не имел.

Эстель начала активнее участвовать во всяческих авантюрах. Она гримировалась, меняла наряды и парики, научилась ездить верхом и вести светскую беседу ни о чем, но деньги копились плохо. Сначала слегла мать, на лечение которой уходило довольно много средств, а затем Генри Морган, став губернатором, прижал хвосты своим бывшим братьям по пиратскому бизнесу.

Ну и конечно, в самый неподходящий момент, у Эстель случилась первая любовь. Томный ловелас с интересной внешностью красиво рассказывал о своих чувствах, и мозги девушки отключились. Напрочь. Чувство Эстель было ярким, сильным, но коротким. Счастье продлилось ровно до тех пор, пока отчим не пристрелил ловеласа, который пытался сдать банду властям.

Тогда, в первый и единственный раз в своей жизни, Эстель сорвалась. Она ввязывалась в смертельно опасные авантюры, меняла мужчин, как перчатки и пыталась хоть как-то заглушить горечь предательства и потери. Прошло почти два года прежде, чем Эстель сумела остановиться. Прийти в себя ей помогла смерть матери и тяжелое ранение отчима. С глупостями пора было завязывать. Нужно было искать серьезное дело и надежного покровителя.

Ни отставка Моргана, ни его новое приближение к власти во время губернаторства Кристофера Монка не внесли кардинальных изменений в жизнь семьи Эстель. Ранение Джеймса оказалось серьезным, и он просил свою падчерицу уехать, поскольку защитить ее уже не сможет. Слава богу, у отчима остались связи, а потому Эстель отправилась на Эспаньолу и вскоре предстала перед Франсуа де Граммоном[11].

Знаменитый пират хотел повторить свой подвиг 1678 года и готовил рейд на Маракайбо. Ему нужен был лазутчик в городе, который разведает, где стоят самые богатые дома, где прячутся жители в случае опасности, какой доход в среднем имеет губернатор и насколько серьезно защищен форт.

Словом, Эстель могла снова сыграть свою привычную роль дамы, попавшей в трудную ситуацию.

Кто бы мог подумать, что де Граммон окажется не единственным пиратом, планирующим налет на Маракайбо. Не успела Эстель приступить к своей разведывательной деятельности, как город захватили пираты Блада и Монбара. И ее миссия оказалась бессмысленной.

Жаль, что Питер усомнился в придуманной ей истории. Очень жаль. А ведь Эстель сама верила в то, что говорила! Она так давно меняла имена, личины и религии, что сама уже почти забыла правду. Как и свою давнюю мечту вернуться на материк. Впрочем, эта мечта вскоре вновь расправила крылья при одном только взгляде на золото Блада. Эстель решила вернуться на Тортугу вместе с Питером, а там уже думать, что ей делать дальше. Не очень понятно, как она будет объясняться с де Граммоном, но, в конце концов, в случившемся нет ее вины.

Однако объясняться, к счастью, не пришлось. Буквально в первый же день своего пребывания на Тортуге Эстель выяснила, что де Граммон погиб вместе со своим кораблем «Ле Арди» во время шторма близ Азорских островов.

К несчастью, возвращаться на Ямайку было не к кому. Окольными путями Эстель выяснила, что отчим все-таки умер от ран. Ну а Блад… Блад оказался в нужном месте и в нужное время. Эстель ни разу не пожалела, что решила с ним остаться. Он заботился, баловал ее и, кажется, надеялся, что она забеременеет. Ну да, конечно! Можно подумать, это не ее мать была известной куртизанкой, которая сама варила отвары по старым рецептам, чтобы избежать нежелательной беременности. Расплата была жестокой — Алэйна больше не могла иметь детей, однако игра стоила свеч.

Эстель сердилась на себя, но окончательного решения принять не могла. Она училась, тренировалась, и влезала в отношения с Бладом все глубже и глубже. Рядом с Питером ей было уютно и удобно, и это пугало гораздо больше, чем огонь неистовой подростковой страсти.

Подаренное Бладом кольцо стало последней каплей. Эстель поняла, что ей нужно раз и навсегда решить, чего она хочет от своего будущего.


Блад

Чем больше руководителей у мероприятия, тем больше на нем бардака. Понятно, что официальная Франция не могла взять на себя командование рейдом на Картахену — окончательно портить отношения с Испанией и нарываться на возможное объявление войны никто не хотел. Но неужели де Графф не мог подмять под себя несколько капитанов? Де Кюсси и так сделал всю предварительную работу — договорился с ними. Так почему не перевести их в прямое подчинение?

В какой-то мере, мне это было на руку. Я подсуетился там, где не сумел де Графф. Из 12 капитанов кораблей, которые должны были отправиться рейд на Картахену, я привлек на свою сторону пять самых вменяемых. Пришлось, конечно, поработать с командами, но теперь я чувствовал себя спокойнее.

Де Кюсси, правда, не позволил мне приобрести численное преимущество. Сначала он подогнал де Граффу еще два галеона, а затем заключил с капитанами договора, по которым они переходили в подчинение Лоренсу с правом голоса. Теперь наши силы были примерно равны. Под моим началом было девять кораблей, а под началом де Граффа — десять. А вот по численности команды он меня по-прежнему превосходил. Тысячу триста с моей стороны против его двух тысяч.

Словом, к Картахене мы подошли с довольно большими силами. Дня два пришлось потратить на рекогносцировку, а затем де Графф решил воплотить в жизнь свой гениальный план по нападению на город с северной стороны. Я от этой чести решительно отказался. Хочет баран расшибить свой лоб о ворота? Флаг ему в руки.

Командовать парадом де Графф решил сам. Ну да. Где ж еще быть руководителю, как не впереди, на лихом коне? Вопрос о том, кто должен координировать общие действия, остался открытым. Три сотни человек отправились на приступ в каноэ и лодках. Итог десанта был предсказуемым. Первые шесть лодок, подхваченные прибоем и брошенные на скалы, превратились в щепки еще до того, как находившиеся в них люди смогли броситься в воду.

Убедившись, что высадиться с северной стороны он не сможет при всем желании, де Графф отдал приказ уходить из опасной зоны и заняться спасением утопающих. Итоги его бараньей упертости были печальными. Помимо потерянных шести лодок с боеприпасами, погибло около пятидесяти человек. Де Графф бесился, вопил на окружающих, срывал зло на команде, но вынужден был признать, что его план провалился.

Очередное совещание капитанов проходило в нервной обстановке. Всем присутствующим было понятно, что испанцы уже увидели эскадру, сосчитали паруса и приготовились к нашему нападению. Никто даже не сомневался, что за то время, пока будет идти штурм форта, жители Картахены соберут все самое ценное и уйдут в сельву. Возможно даже, губернатору города удастся эвакуировать бОльшую часть сокровищ, собранных в ожидании конвойных кораблей.

То, что добыча может выскользнуть из рук, никого не радовало, и было решено напасть немедленно. Подойдя к Бока-Чико, мы высадили войска, и началась яростная атака входных фортов. Я, честно говоря, ждал ожесточенного сопротивления и больших сложностей в процессе взятия укреплений. Однако похоже, испанские чиновники с большим успехом пилили военный бюджет. Ничем другим нельзя было объяснить ужасающее состояние фортов, малочисленность гарнизонов и абсолютное нежелание солдат защищать доверенную им территорию.

Пиком их разгильдяйства стала церковь Нуэстра Сеньора де Пупа, которую испанцы оставили еще до начала атаки. Волверстону и его ребятам даже не пришлось брать ее штурмом! А ведь эта церковь на холме занимала господствующее положение над городом, и после того, как я приказал установить там батарею для обстрела, единственная дорога из Картахены вглубь страны оказалась под контролем, и те испанцы, которые еще не вывезли свои сокровища, теперь уже не смогут этого сделать.

Ну и наш драгоценный канонир Огл не сплоховал. Воспользовавшись захватом фортов, я подвел свои корабли ближе к городу, и сосредоточенным огнем Огл проломил брешь в стене, после чего пираты ворвались в предместье города. Картахена вынуждена была капитулировать. Губернатор сдал город после первого же штурма, и начался активный грабеж.

Добыча была колоссальной. По самым скромным прикидкам только присвоенные драгоценные металлы тянули на шесть с половиной миллионов ливров. А ведь были еще изумруды, необработанные аметисты, жемчуг, больше 80-ти медных пушек, снятых с укреплений, больше 30 медных церковных колоколов, 120 голов скота, больше 6000 тонн грузов (в основном сахара) и рабы.

Разумеется, пираты тут же решили поделить трофеи. Я уже сталкивался с таким подходом на Маракайбо. Так называемое «береговое братство» в реальности походило на шакалов, которые сбиваются в стаи, когда им надо кого-то ограбить. Пираты совершенно не доверяли друг другу и даже думать не хотели о том, что бОльшая часть ценностей окажется на чьем-то одном корабле.

Я даже возражения услышал те же самые, что и на Маракайбо — дескать, разметает корабли штормом, и потом ищи-свищи свои денежки. Доказывай, что на борту чужого корабля — твои сокровища, и тебе их должны вернуть. Ну а тут еще и повод образовался соответствующий — де Графф тащил на борт своего корабля все, что попадалось под руку и вместо того, чтобы показать награбленные ценности, тыкал в нос свои учетные записи. А там мало того, что все было переврано, так еще и бОльшая часть пиратов вообще читать не умела.

Скандал с распределением богатств затягивался, и я начал опасаться, что нас на обратном пути перехватят испанские корабли. А в одну из ночей де Графф исчез. Просто исчез, бросив своих людей на произвол судьбы. Так что в Картахене оказалось три тысячи головорезов, из которых мне подчинялась только одна треть. И все они чувствовали себя обманутыми.

Конечно, де Графф увез с собой только часть ценностей, но если учесть, что остальное должно было делиться на всех, ситуация получалась нерадостной. Собрав все ценности в одном месте, как это и положено по пиратским обычаям, я оценил общую стоимость оставшейся добычи примерно в восемь миллионов ливров. Вроде бы, и сумма неплохая, и доля добычи каждого пирата получается приличной, но сволочной де Графф увез с собой еще, как минимум, четыре миллиона!

Однако лично меня бесило вовсе не это. Вместе с сокровищами голландец прихватил с собой и Эстель. Ее невнятная записка не объясняла вообще ничего, кроме того, что она добровольно поменяла покровителя. Ее вещи исчезли, а я чувствовал себя полным и беспросветным кретином, поняв, что меня дважды обвели вокруг пальца. Это же Эстель сбросила информацию о том, где хранится часть сокровищ, подготовленных губернатором Картахены к отправке на материк. И, пока мы обыскивали указанное место, де Графф успел скрыться.

Сокровищ мы, разумеется, не нашли, но идея была неплохая. А я был в такой ярости, что готов был вытрясти деньги из губернатора любыми способами. Но тяжело искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет. Так что максимум, что мне удалось выжать — это выкуп с города в размере двух миллионов ливров.

Если бы вы знали, как же мне хотелось напиться! Сорваться с резьбы и утопить свое горе на дне самой глубокой бочки! Почему, ну почему Эстель так поступила? Чего ей не хватало? У де Граффа уже есть жена. Или он собирался предвосхитить подвиг Ситцевого Джека и завести себе сразу двух спутниц жизни? Блин! Да какая мне разница? Предательство Эстель оказалось настолько болезненным, что в детали вникать уже не хотелось.

Единственное желание, которое у меня было — это упиться в хлам. Вызвать на дуэль де Граффа и запереть Эстель в самом глубоком погребе тоже хотелось, но не так отчаянно. У меня была потребность хоть как-то приглушить боль. И хоть ненадолго забыться, отказываясь воспринимать безжалостную реальность. К сожалению, все эти мечты оставались неосуществимыми. Мне нужно было как-то удерживать 3000 головорезов, делить трофеи и готовить корабли к отплытию.

На следующий день я собрал совет капитанов и поставил их перед фактом — с Картахены пора уходить. Поскольку рейд оказался относительно удачным, и мы по справедливости поделили полученную добычу, я считаю договор завершенным, а себя — свободным от дальнейших обязательств. Моя «Виктория» и корабли Питта, Ибервиля и Хагторпа покидают это гостеприимное местечко. Если кто-нибудь захочет составить нам компанию — я не откажусь.

Надо ли говорить, что большинство пиратов, опьяненные добычей, никуда уходить не захотели? И к нашему отбытию отнеслись довольно равнодушно. Чем меньше народа — тем больше доля добычи. А то, что в Картахене грабить уже практически нечего, они понимать не хотели. Со мной ушли только два капитана, что тоже было неплохо. Все-таки, шесть кораблей — это вполне достаточно, чтобы отбить у некоторых авантюристов желание с нами связываться.

В кают-компании своего корабля я снова собрал верных людей. Те, кто принимал решение участвовать в рейде на Картахену, теперь размышляли, как нам действовать дальше. Питт, Хагторп, Ибервиль и Волверстон с Оглом, представляющие интересы команд, были мрачны, как туча.

— Ты был прав, капитан. Де Графф оказался последней сволочью, — выплюнул Волверстон. — Но неужели он не боится, что ему отомстят?

— Да! — оживился Огл. — Те, кто участвовал в рейде на Картахену, потребуют с него свою долю добычи.

— Вы полагаете, де Графф этого не понимает? — сердито поинтересовался я. — Раз он так поступил, значит, был уверен, что его прикроют! Обоснуется на Сент-Доминго под покровительством де Кюсси, да еще и получит полное право гонять пиратов. А кто захочет ссориться с французами, если наши основные базы — это Тортуга и Пти-Гоав?

— И что? Мы так и простим де Граффу его предательство? — возмутился Волверстон.

— Не простим. Но нужно выждать удобный момент, — сжал кулаки я. — Сами понимаете, у меня к этому гаду есть свой личный счет. Да и с Эстель неплохо было бы поговорить… по душам. Интересно, что ей пообещал де Графф, раз она к нему перебежала?

— Постой-ка, — встрепенулся Джереми. — Получается, что де Кюсси заранее знал, что голландец нас предаст. А если де Графф действовал с его полного одобрения, то как воспримут на Тортуге нас? Не окажемся ли мы крайними и виноватыми? Питер, ты же наверняка захочешь выяснить с де Кюсси отношения?

— По-твоему, я похож на идиота? — хмыкнул я. — Де Кюсси только этого и ждет. Как только я попытаюсь обвинить де Граффа, хорошее отношение губернатора ко мне тут же закончится. И я стану главным виновником произошедшего. А побег де Граффа оправдают какой-нибудь необходимостью.

— Да и кто докажет, что голландец увез бОльшую долю? — вздохнул Ибервиль. — Мало ли, чего голосят пираты. Никто не понимался на борт корабля де Граффа и не считал его богатств.

— Так что, на Тортуге нас ждет холодный прием? — нахмурился Огл.

— Скорее всего, на Тортуге нас ждет обвинение во всех смертных грехах с конфискацией имущества, — предположил я. — Де Кюсси прекрасно понимает, что я единственный, у кого есть реальная возможность отомстить да Граффу. Остальные пираты разрозненны и недостаточно сильны. Так что он сделает все, чтобы устранить опасность в моем лице. Ну и в вашем заодно.

— И что ты предлагаешь? — нахмурился Волверстон.

— Мы не вернемся на Тортугу. Я давно хотел обосноваться на острове Бекия, так что отправимся именно туда. Укрепимся, осмотримся, а там постепенно захватим Сент-Винсент и остальные ближайшие острова. Будем сами себе хозяева, а пираты, которых мы приютим, станут отстегивать нам 5 % добычи. Тогда желающих обосноваться под нашим крылом будет больше. А если мы еще и досуг им соответствующий организуем, то вскоре наши острова станут самым популярным местом.

— Но на Тортуге хранится наша корабельная казна! И наши личные сбережения! — застонал Ибервиль. — Это огромные деньги!

— На Тортуге уже ничего не хранится, — хмыкнул я. — Никогда не доверял государству. И неважно, как оно называется. Почувствовав, что с набегом на Картахену что-то не так, я решил подстраховаться. Я никогда не покупал векселя французских банков. Торговый дом Ван Хоомов внушал мне больше доверия. Однако я не был уверен, что в случае конфликта с де Кюсси, этот торговый дом сможет остаться независимым. Так что я взял на себя смелость, извлек наши деньги с Тортуги и принял решение о начале освоения Бекии. К нашему возвращению, остров уже должны освободить от аборигенов и построить небольшой форт. А чтобы у Ван Хоома не возникло желания нас обмануть, к нему приставлен верный человек.

— Дирк? — уточнил Волверстон.

— Именно, — кивнул я. — Он был среди тех, кто бежал с нами с Барбадоса, отважно сражался и даже потерял руку в бою. А я не бросаю преданных людей, даже если они искалечены.

— Команда знает об этом, — кивнул Ибервиль. — Поэтому желающих наняться на наши корабли так много.

— Это хорошо. Но люди должны принять решение, как им быть дальше. Каждый из вас должен поговорить с командой своего корабля. Возможно, кто-то захочет вернуться на Тортугу. Не думаю, что отдельным пиратам что-то грозит. Но прежде всего, я хочу знать ваше решение. Вы со мной?

— Мы с тобой, капитан, — решился Питт.

— Мы с тобой, — поддержали его остальные собравшиеся.

Такая верность дорогого стоит, и я пообещал про себя, что сделаю все, чтобы не подвести этих людей.

Загрузка...