Глава 6

Преподобный Э. Н. Биддлстоун был крайне обеспокоен. Сгорбившись, опустив голову и засунув руки под мышки, он устало месил ногами осеннюю грязь, бредя по тропинке, бегущей вдоль края поля. В холодном воздухе раннего утра вырывавшееся из его груди дыхание быстро превращалось в маленькие заиндевелые облачка изморози. Со стороны могло показаться, что он внимательно смотрит себе под ноги, но на самом деле все его мысли были сосредоточены на более важных вещах. Главным предметом его беспокойства была перемена в жизни города, которая произошла со времени того ужасного несчастья.

Казалось, будто на Итон опустилась некая серая пелена; пелена уныния и страдания. Он считал это вполне естественным, после катастрофы такого масштаба, а тот факт, что большинство тел пришлось похоронить неподалеку от города в общей могиле, только способствовал установлению атмосферы всеобщего уныния. Лишь немногие погибшие, личность которых удалось установить, были переданы родственникам или друзьям по их требованию и нашли вечный покой в собственных фамильных могилах. Он был уверен, что со временем эта серая пелена рассеется, как только городу дадут возможность забыть случившееся, и все снова будет хорошо. Но он знал и то, что ему самому никогда не удастся забыть этой кошмарной ночи. Она была наполнена для него ужасами, которых местным жителям, к их счастью, не пришлось испытать. Он и его коллега из близлежащей католической церкви ходили среди изувеченных мертвых тел, исполняя последний скорбный обряд над погибшими, невольно отводя взгляд от искромсанных, лишь отдаленно напоминающих человеческие, останков, не в силах сдержать при сотворении молитв дикую рвоту, вызванную запахом горящих масла и плоти. Да, возможно, со временем увиденное потускнеет, но оно никогда не изгладится из его памяти; за одну ночь он узнал больше о бренности и недолговечности человеческого бытия, чем за все двадцать лет своей службы в качестве приходского священника.

Наконец он добрался до калитки, ведущей в конец длинного узкого сада, вытянувшегося вдоль стены его приходской церкви. Войдя в калитку и повернувшись, чтобы закрыть ее за собой, он посмотрел на простирающееся вдаль поле и лежащие на нем обломки "Боинга". Даже мимолетного взгляда на них было достаточно, чтобы всю его высокую костлявую фигуру передернуло от пережитого кошмара; чем скорее уберут отсюда эти обломки – страшный памятник катастрофы, – тем скорее жители его городка смогут вернуться к нормальной жизни. Они до сих пор служили местом жуткого, отвратительного паломничества, совершаемого толпами экскурсантов, устремлявшихся сюда только для того, чтобы поглазеть на место страшной трагедии и остававшихся совершенно равнодушными к достопримечательностям старинного города. Такое поведение гостей огорчаю жителей Итона, хотя и способствовало оживлению их деловой активности. Он был абсолютно уверен, что большинство жителей хотели бы забыть о происшедшем. Только в самом начале эти события вызывали у них какое-то нездоровое возбуждение – пожалуй, даже испуг, – их развлекало присутствие в городе многочисленных репортеров и следователей. Однако теперь, когда интерес к катастрофе постепенно угас, преподобный Биддлстоун полагал, что люди снова воспрянут духом и вновь обретут былое спокойствие. Но по какой-то непонятной причине этого не произошло. Может быть, для этого еще слишком рано. Возможно, это только ему кажется, но то, что случилось прошлой ночью, является еще одним свидетельством того, насколько сильно взвинчены нервы у людей.

Было около десяти часов вечера, и он только что вернулся домой после посещения больной прихожанки, пожилой женщины, переход которой в мир иной был, насколько это возможно, облегчен персоналом Виндзорской больницы, когда до его слуха донесся приглушенный расстоянием крик. Он остановился на широкой мощеной дороге, ведущей к церкви, и прислушался, не будучи уверен, что ему не послышалось. Крик раздался снова и, хотя он доносился откуда-то издалека, его пронзительный звук ясно слышался в холодном ночном воздухе. Викарий поспешил вдоль по дорожке, прямиком через церковный садик, с установленными в нем традиционными серыми надгробиями в память погибших на войне, мимо высокой, сложенной из серого камня церкви с гримасничающими мордами водосливов, к железной калитке в конце сада, за которой начинались поля. Он ускорил шаги, когда ему показалось, что в этих криках, все еще далеких, он услышал нарастающее отчаяние и страдание. Выбежав в поле, он от неожиданности замер на месте, увидев спешащую ему навстречу темную фигуру. В его лицо ударил луч карманного фонарика, и он с облегчением услышал знакомый голос констебля Уикхэма. Последний, вместе с другим полицейским, нес дежурство у обломков аэробуса, охраняя их от мародерствующих охотников за сувенирами, и тоже встревожился, когда вдруг услышал крики, доносившиеся с противоположной стороны поля.

Полицейский и викарий, довольные встречей друг с другом, теперь уже вдвоем поспешили на поиски источника этих криков. В переулочке на другой стороне длинного поля они обнаружили маленький автомобиль с потушенными фарами, стоявший вплотную к живой изгороди, внутри которого, скорчившись на полу, билась в истерике девушка. Когда они открыли дверь машины, она просто обезумела от страха, и стала изо всех сил вырываться, цепляясь руками за пол. Чтобы успокоить девушку, полицейскому пришлось как следует ее ударить, и, почти потеряв сознание, она рухнула им на руки всем своим дрожащим безвольным телом. Единственное, что они смогли понять из ее бессвязного бормотания, так это то, что кто-то сбежал, бросив ее здесь одну. Можно было бы предположить, что произошла обычная ссора между влюбленными, если бы не охвативший ее смертельный страх, сделавший бессвязной ее речь и вызвавший дрожь во всем теле. Не теряя времени, они отвезли ее в больницу, которую викарию пришлось посетить второй раз за эту ночь, где девушке дали большую дозу успокоительного.

Вот, собственно, и все, что произошло. Этот случай являлся своеобразной иллюстрацией атмосферы, окутавшей город – состояния подавляемой истерии, которая в любой момент может выплеснуться наружу в виде бурных эмоций. Девушка, несомненно, была захвачена этой атмосферой, и вот результат: малейший испуг – его мог вызвать зверек, прошмыгнувший в кустах, – привел ее в состояние безумия. А теперь вот еще и это тело, найденное сегодня утром.

Он совершал свою обычную утреннюю прогулку вдоль реки, когда увидел на берегу толпу людей, большинство из них в синей полицейской форме, которые, похоже, что-то вытаскивали из воды. Он подошел к ним, чтобы узнать, не нужна ли его помощь. Ему сказали, что бедняге, кроме молитвы, уже ничего не нужно, и тут он сам увидел лежащее на берегу огромное тело. Покойник не был его прихожанином, но викарий узнал его, поскольку во время своих утренних прогулок нередко видел его, удящим рыбу, сидя в маленькой лодочке, которая из-за огромного грузного тела казалась еще меньше. Он всегда приветливо махал рукой и желал доброго утра и, если лодка была недалеко от берега, они перебрасывались парой слов. Фамилия мужчины была Бамптон, или что-то в этом роде, и у него был маленький магазинчик в Виндзоре. Большой человек, но, насколько мог судить преподобный Биддлстоун, с доброй душой.

Очевидно, с проходящего судна заметили пустую лодочку, дрейфующую по течению, и стали высматривать хозяина. И вскоре увидели торчащую из воды руку, все еще цеплявшуюся за прибрежные камыши. Полиция посчитала, что мужчина либо потерял равновесие и упал в воду, а затем утонул, либо у него случился сердечный приступ (багровый цвет лица и посиневшие губы, казалось, подтверждали эту гипотезу), и он уже потом упал в реку. Вскрытие покажет, что это было.

Викарий прочел краткую молитву над утопленником, затем, опечаленный, возвратился в свою церковь. Он был очень встревожен последними событиями. Была ли связь между этими двумя случаями или не было? Сначала девушка, напуганная до умопомрачения, а теперь и мужчина, умерший, возможно, от сердечного приступа. Что послужило причиной приступа? Был ли это результат физического переутомления – или, может, испуга? А может быть, это только его фантазии?

Тихо вздохнув, он пошел прочь от этого ужасного поля и по дорожке направился к центральному входу в церковь. Конечно, он мог бы пройти и через боковую дверь, но по утрам ему нравилось входить в церковь с парадного входа, чтобы ощутить в полной мере все ее великолепие и то чувство смиренного уединения, которое исходит от нее. Уже сам путь к алтарю, необходимость преодолеть значительное расстояние, чтобы приблизиться к этому священному месту, определенным образом настраивал его, давал время очистить свои мысли и чувства перед общением со Всевышним.

Он рылся в карманах брюк в поисках ключа, отпирающего тяжелые деревянные ворота церкви, когда его внимание вдруг привлек какой-то звук. Было похоже, будто кто-то колотит в дверь изнутри. Вздрогнув от неожиданности, преподобный Биддлстоун отступил на шаг и озадаченно посмотрел на входную дверь. Для миссис Сквайерс было еще слишком рано; эта женщина убирала в церкви и следила за тем, чтобы там всегда были свежие цветы, к тому же она не могла попасть внутрь без его ключа. Он приготовился вставить ключ в замочную скважину и снова шагнул вперед, охваченный любопытством и одновременно слегка встревоженный. Не мог же он прозевать одного из этих мальчишек из колледжа, решившегося провести ночь запертым в церкви в одиночку ради шутки или на спор с одним из своих школьных приятелей. Они уже не раз вытворяли разные шалости как в самой церкви, так и вокруг нее. Ну, уж на этот раз он им покажет. Больше он не будет, как обычно, отпускать их на все четыре стороны, слегка пожурив, а добьется, чтоб их примерно наказали.

Не успел он повернуть ключ, как два сильнейших удара сотрясли дверь и чуть не сорвали ее с петель. Безмерно удивившись, викарий снова отступил, пораженный силой ударов.

– Кто там? – громко крикнул он, затем прижавшись лицом к щели между створками двери, снова повторил свой вопрос. – Ну же, кто там? Если это опять вы, проказники из колледжа, лучше признавайтесь сразу.

Но он знал, что вряд ли у кого из мальчишек наберется столько сил, чтобы так сотрясать дверь. Он неуверенно потянулся к торчащему ключу; наступившая тишина начинала так же действовать ему на нервы, как и эти громкие удары.

И тут в дверь забарабанили снова, но на этот раз это были не одиночные удары, а непрерывный грохот, который звучал все громче и громче, наполняя собой его голову, так что викарий был вынужден зажать уши руками. Дверь задрожала, казалось, дерево начало прогибаться, поддаваясь силе ударов. Было такое впечатление, что она вот-вот треснет и разлетится на куски. Гул стоял такой, будто его били по голове. Викарий, пошатываясь, отошел от двери, взглянул на церковь и ему показалось, что даже эти уродливые серые морды на водостоках смеются над ним. Охваченный ужасом, он снова посмотрел на дверь; она была почти готова в любой момент рухнуть, и он не понимал, как этот старый замок еще до сих пор держится. Грохот усилился, казалось, он достиг предела.

Биддлстоун не выдержал и закричал срывающимся голосом:

– Прекратите! Во имя всего святого – прекратите!

Он не был уверен еще и тогда, а позже его уверенность еще поубавилась, но именно в тот момент ему показалось, что он услышал смех. Нет, это был даже не смех, а смешок, тихий, но странным образом ясно различимый в царящем вокруг шуме. Он уже было решил убежать с церковного двора, не в силах больше выносить этот ужас, но внезапно удары прекратились. Наступившая тишина была столь же ошеломительна, как и предшествовавший ей грохот. Дверь больше не содрогалась и выглядела такой же прочной, как всегда, на ней не осталось никаких следов от тех диких ударов, которые она вынесла. На какое-то мгновение ему даже показалось, что ничего и не было, такой мирной была наступившая тишина. Он устало приблизился к двери и приложил к ней ухо, готовый отскочить назад при малейшем шорохе. Может, ему снова померещилось, или он действительно услышал шепот?

Преподобный Биддлстоун не отличался особой храбростью, но был человеком рассудительным. Он не мог пойти в полицию и заявить, что кто-то пытается вырваться из его церкви. Они бы только улыбнулись и поинтересовались, а почему бы, собственно, ему его не выпустить? А этот стук – он был сильный и громкий, но какой-то приглушенный, как будто колотили тупым предметом. И, наконец, никому не под силу сотрясать эту крепкую дубовую дверь. Будучи человеком здравомыслящим и уравновешенным, он понимал, что найти объяснение всему случившемуся весьма затруднительно, и если он не смог объяснить этого самому себе, то как же он сможет объяснить это полиции. Но кто бы или что бы ни находилось там, оно было в Божьем Храме, вверенном ему как духовному лицу. И он решительно повернул ключ.

Викарий выждал несколько секунд, прежде чем толкнуть дверь. Прямо перед ним была маленькая прихожая, отделявшаяся от собственно церкви двумя отдельными дверями. Она была пуста.

Широко распахнув обе створки так, чтобы внутрь попало как можно больше света, викарий осторожно вошел внутрь. Несколько минут он прислушивался, прежде чем двинуться дальше по направлению к небольшим дверям, ведущим непосредственно в церковь. Он толкнул дверь и заглянул внутрь.

Яркий солнечный свет, проходя через стекла высокого витражного окна, падал вниз разноцветными столбами, видимыми благодаря кружившимся в них маленькими частичками пыли, в остальных же частях церковного помещения царил густой полумрак. Как только викарий вошел, небольшая дверь за ним захлопнулась, создав тем самым еще одно затемненное пространство позади него. Он внимательно огляделся вокруг, медленно переводя взгляд от стены к стене, но, казалось, все было в порядке, и направился к алтарю. Его шаги эхом отдавались в огромном холодном помещении. Не успел он пройти и нескольких метров, как заметил впереди, в ближайшем к алтарю ряду в передней части церкви, темную коленопреклоненную фигуру. Ее было плохо видно, потому что как раз между ним и этой фигурой падал яркий луч света, делая ее очертания едва различимыми сквозь танцующие в луче пылинки. Похоже, что она была закутана в плащ или длинное пальто, но на таком расстоянии трудно было что-нибудь сказать с полной уверенностью. Не говоря ни слова, викарий двинулся к этой фигуре, предполагая, что она обернется на звук его шагов. Однако фигура оставалась неподвижной. Он подошел ближе, но по другую сторону яркого луча света все по-прежнему оставалось расплывчатым, и теперь он вовсе не был уверен в том, что там вообще был кто-нибудь. Казалось, что вокруг было слишком темно. Он пересек полосу света, падавшего из высоких окон, и ослепленный его яркостью, заморгал, привыкая к внезапному полумраку. Все еще плохо видя после резкой смены света и тени, он остановился как раз позади коленопреклоненной фигуры, и протянул вперед руку, намереваясь коснуться ее плеча. В то же самое время голова фигуры начала медленно поворачиваться в его сторону.

Викарий вдруг почувствовал, что в церкви ужасно холодно, гораздо холоднее, чем обычно бывает по утрам; холод пробирал до костей, казалось, глаза замерзают в глазницах. И в тот же момент, когда голова полностью повернулась в его сторону, он услышал низкий раскатистый звук, отдаленно напоминающий хохот, и на него уставились черные обугленные глазницы.

К счастью, в этот момент все чувства покинули бедного викария и он, потеряв сознание, тихо осел на твердый каменный пол.

Загрузка...