Оставшийся в живых

Глава 5

Келлер проснулся мгновенно. Секунду назад он еще крепко спал – и вот он уже бодрствует, момент пробуждения, разделяющий эти два состояния, просто отсутствовал. Какое-то время он бессмысленно смотрел в потолок, затем быстро взглянул на часы, лежащие на тумбочке около кровати. Ровно семь. Что же его разбудило? Может, он видел сон? До катастрофы он часто видел сны, и сны у него были всегда яркие, запоминающиеся, почти ощутимые физически. Но после катастрофы они начисто пропали, хотя он знал, что на самом деле такого не может быть; в той или иной мере, сны видят все, независимо от того, помнят они их или нет. Однако в последние недели он засыпал мгновенно, едва коснувшись головой подушки, и также быстро просыпался, а в промежутке – пустота, как будто он просто на секунду закрыл глаза. Возможно, таким образом мозг просто защищал его, пряча ночные кошмары в самые отдаленные уголки подсознания, стирая все их следы до его пробуждения.

Но последняя ночь была исключением. Он старался сосредоточиться, но призрачные видения ускользали, как бы дразня его. Единственное, что он мог вспомнить, так это голоса. Шепот. Может, причиной этих снов был Хоббс? Этот странный маленький человечек действительно беспокоил его. Келлер сел в постели и потянулся за сигаретами. Закурив, глубоко затянулся и прислонился спиной к стене, служившей ему изголовьем кровати. Мысленно он вернулся к событиям прошлой ночи с момента появления спиритиста; он вспомнил, что почувствовал беспокойство, лишь только взглянул на него. И все же – каким-то образом он ожидал его появления, или, вернее, он ожидал, что что-то должно произойти.

– Можно войти? – спросил спиритист, и Келлер отступил в сторону, пропуская его в комнату.

Он закрыл дверь и, повернувшись, увидел, что безобидный маленький человечек, выйдя на середину комнаты, стоит там, озираясь по сторонам, не с любопытством, а с подлинным живым интересом. Его взгляд упал на фотографию Кэти, и он несколько секунд изучающе разглядывал ее, прежде чем повернулся к Келлеру.

– Я прошу извинить меня за столь позднее вторжение, мистер Келлер, – голос у него был мягкий, но столь же уверенный, как и его взгляд. – Я пытался позвонить вам, но понял, что вы отключили телефон. Но я должен был поговорить с вами и поэтому воспользовался адресом, указанным в телефонной книге.

Келлер все еще молчал, пытаясь сообразить, что же его напугало. Затем с трудом выдавил:

– Чего вы хотите?

– Это... это трудно, так вот, сразу объяснить, мистер Келлер, – впервые за все это время человечек опустил глаза.

– Можно я сяду?

Келлер кивнул головой в сторону кресла. Сам он остался стоять на месте. Хоббс устроился в кресле и снова взглянул на него.

– Прежде всего, мистер Келлер, я не псих, – начал он, – но здесь вы должны поверить мне на слово. Несколько лет назад я был практикующим медиумом, если можно так выразиться, и очень преуспевающим. Я бы сказал, даже чересчур преуспевающим; я стал слишком глубоко погружаться в эмоции моих клиентов... и моих духов. Понимаете, это полностью выматывало меня, забирало все мои силы. Я уже больше не был обычным медиумом, посредником. Я начал ощущать нарастающую опасность потерять самого себя в мире духов и быть использованным не только в качестве инструмента физического контакта.

Он виновато улыбнулся, увидев, как Келлер нахмурился, с недоверием прислушиваясь к его словам.

– Прошу извинить меня. Я пытаюсь убедить вас в том, что не псих, но в то же время толкую о вещах, с которыми, я уверен, вы никогда прежде не сталкивались. Достаточно сказать, что в последние годы я сознательно старался избегать контактов с иным миром; но для настоящего экстрасенса изолироваться от этого мира практически невозможно, какими бы вескими не были для этого причины. А у меня были очень серьезные основания для прекращения контактов с иным миром. И, тем не менее, медиумы подобны радиоприемникам, которые, однако, нельзя, так вот, просто, взять и выключить; духи все еще посещают меня и говорят через меня, но я разрешаю делать это только дружественным духам. Что касается других... я стараюсь закрыть им доступ в мое сознание или, по крайне мере, стараюсь контролировать ситуацию. А это не всегда просто сделать.

Несмотря на терзавшее его внутреннее беспокойство, нелепость происходящего вывела Келлера из себя.

– Послушайте, мистер Хоббс, я действительно не понимаю, о чем, черт побери, вы здесь толкуете, – все еще вежливо сказал он, однако по его тону было ясно, что он все же считает Хоббса психом. – Я ничего не знаю о спиритизме и, честно говоря, не думаю даже, что верю в него. За эти последние несколько недель мне уже не раз досаждали работники прессы, представители властей, родственники погибших в авиакатастрофе, люди, жаждущие моей крови, участливые, но надоедливые друзья, священнослужители, желающие сделать из меня ходячее чудо, какие-то мужчины и женщины, проявляющие нездоровый интерес к кошмарным подробностям катастрофы, и, – он умышленно сделал паузу, – еще всякие идиоты с посланиями с того света.

Человек заметно вздрогнул.

– А что, кто-то еще пытался передать вам послание?

– Пока таких было пятеро, – ответил Келлер устало. – Я думаю, вы будете шестым.

Хоббс подвинулся на самый краешек кресла, глаза его горели от возбуждения.

– А что за послания? Что они говорили вам? И что это были за люди?

– Двое назвали себя сатанистами, еще двое сказали, что они посланники Бога – а пятый вообще заявил, что он Бог собственной персоной. А вы кто такой? Только не говорите, что вы – Дьявол.

Хоббс снова откинулся на спинку кресла с выражением разочарования на лице. Язвительные слова Келлера он пропустил мимо ушей. Некоторое время он сидел задумавшись, а затем спокойно сказал:

– Нет, мистер Келлер. Я не отношусь ни к тем, ни к другим. Я же сказал вам – я спиритист. Пожалуйста, потерпите еще пять минут, и если вы и после этого не измените вашего мнения, я вас избавлю от своего присутствия.

Келлер устало опустился на диван, прихватив с собой стакан и бутылку. Не предложив выпить Хоббсу, он налил себе хорошую порцию виски.

– Ладно, – сказал он, – даю вам пять минут.

– Вы знаете, что такое спиритизм? – спросил его Хоббс.

– Это общение с духами, не так ли?

– Сказано достаточно прямолинейно, но не совсем точно. Это способность воспринимать вибрации, излучения или колебания, недоступные нашим обычным органам чувств. А медиум, как я уже говорил, является посредником, своего рода живым радиоприемником или телевизором, способным настраиваться на восприятие иного мира, не видимого и не слышимого для остальной части человечества; но, как любой радиоприемник или телевизор, медиум обладает ограниченным диапазоном приема. Однако, в отличие от технических устройств, медиумы могут, развивая свои способности, расширить диапазон восприятия. Я обнаружил, что мои собственные достижения в области самосовершенствования становятся... – он отвел взгляд от Келлера, – как бы это сказать, слишком совершенными. В такой степени, что это становится опасным, – он потер щеку рукой. – Может, дадите и мне выпить?

Келлер усмехнулся: "Спиритист, а тоже непрочь приложиться к бутылке". Почему-то эта мысль настроила его на более добродушный лад по отношению к этому странному человеку, и он спросил:

– Чего бы вы хотели?

– Того же, что и у вас, если не возражаете.

Келлер заметил, что пока он наливал виски, глаза Хоббса неотрывно следили за бутылкой. "Мой Бог, – подумал он, – да он и в самом деле большой любитель спиртного". Он протянул стакан и не слишком-то удивился, когда добрая половина его содержимого мгновенно исчезла в глотке человечка.

– Дать чем-нибудь закусить? – мягко спросил он.

Хоббс снова виновато улыбнулся.

– Спасибо. Не надо, все хорошо.

"Ну и ладно, по крайней мере, в нем появилось хоть что-то человеческое", – подумал Келлер, снова усаживаясь на диван.

– Ну, а теперь давайте ближе к делу.

– Конечно, – Хоббс сделал более скромный глоток из своего стакана, затем снова придвинулся на край кресла.

– Как я уже говорил, на протяжении последних лет я сознательно старался несколько притормозить развитие своих экстрасенсорных способностей, но я не в состоянии воспрепятствовать духам вступать со мной в контакт, если их воля достаточно сильна. Тем не менее, я наотрез отказался быть их посредником в передаче посланий и, мне казалось, они с этим почти смирились.

Келлер с удивлением поймал себя на мысли: "Черт возьми, а ведь я начинаю верить всему этому". Он понял, что причиной тому была обыденность тона, которым говорил этот человечек, тона, лишенного малейшего намека на неуверенность или смущение.

– Однако две недели назад я услышат: какой-то новый голос – или вернее, голоса. Они звучали растерянно, сердито и, как мне показалось, ужасно страдали. Это был шепот, испуганный шепот множества людей, их хриплые голоса звучали так, словно они находились в большом, темном зале и очень хотели узнать, где они и что с ними случилось. И, знаете, в них звучало такое одиночество, такой страх.

Келлер почувствовал, как внутри него стало нарастать напряжение. Атмосфера между двумя мужчинами как бы наэлектризовалась. Хоббс отпил еще один, на этот раз значительно больший глоток из стакана, и Келлер заметил, что рука его слегка дрожит.

– Постепенно, – продолжал он, – в общем хоре начали выделяться более сильные голоса. Видите ли, мистер Келлер, их мир не так уж отличается от нашего; в любом сообществе сильнейший будет брать верх. Но это были недобрые голоса; они звучали так, словно призывали к отмщению. И мне кажется, я уловил их главный мотив – ненависть и огромное потрясение.

Келлер сознательно попытался разрушить сложившуюся атмосферу, эту магнетическую связь, которую медиум установил между ними. Он встал и подошел в окну, прихватив с собой стакан.

– Послушайте, з-э-э, мистер Хоббс... – начал он, но медиум резко оборвал его.

– Выслушайте меня, пожалуйста. Я знаю, что вы собираетесь сказать: вы не верите в жизнь после смерти, и даже если верите, то считаете все это слишком далеким от вас. Я признаю это, и когда закончу свой рассказ, обещаю, что уйду и не буду больше беспокоить вас, если вы того пожелаете. Но я должен рассказать вам все ради собственного душевного успокоения, потому что они все равно не оставят меня в покое, пока я этого не сделаю. Знаете, после крупных катастроф, подобных этой, духи иногда не могут понять, что с ними произошло, находятся в состоянии эмоционального шока. Они не знают, что они мертвы! Они становятся, как вы бы их назвали, привидениями, и продолжают являться в этот мир, стараясь вступить на этой земле в контакт с людьми, чтобы сообщить, что они все еще живы. Или их поведение может быть связано с каким-то событием или переживаниями; им может казаться, что они должны завершить здесь что-то, что не смогли сделать при жизни. Либо они могут решить, что должны отомстить за что-то.

Келлер резко обернулся. Эти последние слова вдруг почему-то задели его, коснулись чего-то скрытого глубоко внутри; они вызвали у него испуг.

– Истинным экстрасенсам иногда удается помочь им, умиротворить эти исстрадавшиеся души, облегчить переход в иной мир. Мы можем сделать это, пообещав им разобраться с их проблемами в этом мире, что привязывает их к этой грешной земле. К сожалению, в данном случае они все еще находятся в состоянии крайнего смятения, что затрудняет нормальное общение с ними.

– Вы, очевидно, решили, что это души пассажиров, погибших в этой авиакатастрофе, – спросил Келлер резким и недоверчивым тоном.

– Я уверен в этом! Такое количество охваченных ужасом душ, собравшихся в одно и то же время в одном и том же месте. И есть еще кое-что, мистер Келлер.

Келлер вдруг почувствовал, как внутри его все сжалось. Он был почти уверен, что уже знает, о чем пойдет речь.

– Эти голоса, этот шепот... Они зовут вас.

Между ними снова воцарилось долгое молчание. Келлеру очень бы хотелось посмеяться над словами медиума, отмахнуться от него, как от еще одного ненормального, но что-то мешало этому. И дело было не только в необычайной искренности этого человека; по-видимому, это имело какое-то отношение к его собственному близкому соприкосновению со смертью. Пережитое сделало его каким-то образом более восприимчивым. И, тем не менее, более рациональная часть его натуры яростно взбунтовалась.

– Это просто смешно, – сказал он.

– Уверяю вас, совсем нет, – ответил Хоббс. – Вначале эти голоса находились как бы в полном замешательстве, взывали о помощи, призывали своих любимых. Я видел лица – очень много несчастных лиц – их образы то тускнели, то снова появлялись, моля о помощи, взывая к состраданию. Затем, спустя несколько дней, их действия стали более согласованными, более осмысленными. Они все еще в состоянии паники, но, казалось, что ими что-то управляло. Именно тогда они снова и снова начали называть ваше имя.

– Но почему? Почему они делали это?

– Я... я не знаю, мистер Келлер. Как я сказал, они все еще пребывают в смятении. Их послания пока не очень понятны. Но... – тут он снова опустил глаза, – очень многие голоса звучали гневно. – Его глаза снова впились в Келлера. – Вы знаете человека по имени Роган?

На мгновение Келлер весь похолодел, потом сообразил, что Хоббс, должно быть, запомнил имя по публикациям в газетах.

– Он был командиром Боинга, я уверен, вы читали об этом.

– А-а... да, наверное, читал. Хотя совершенно забыл, но не думаю, что вы этому поверите.

– Вы правы, не поверю. Ваши пять минут истекли. Я хочу, чтобы вы ушли. – Келлер направился к медиуму, который тут же вскочил на ноги.

– У вас была ссора с капитаном Роганом?

– Откуда вы узнали?

– И она каким-то образом связана с его женой. – Слова Хоббса прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

И тут в памяти Келлера всплыла еще одна яркая картина. Роган что-то в гневе кричит ему, его лицо совсем близко, в нескольких сантиметрах от лица Келлера. Слова не слышны, но в глазах он ясно видит гнев и ярость. Где же это они? Это не самолет. А, это один из ангаров, вокруг них ни души. Дело происходит ночью, он уверен в этом. Была ли это та ночь, ночь катастрофы? Этого он не смог сказать с уверенностью. Между ними произошла короткая схватка, и он с силой оттолкнул Рогана. Келлер совершенно отчетливо видит капитана, в бешенстве смотрящего на него с пола. Он поворачивается и идет прочь, оставив капитана лежать там, где он упал, а вслед ему несется брань. И тут вдруг он вспомнил из-за чего, собственно, произошла эта стычка. Да, это точно связано с Бет Роган, женой командира.

– Это ведь так, не правда ли? – слова Хоббса пробились, наконец, в его сознание.

– Как вы узнали?

– Капитан Роган не может об этом забыть.

– Но это невероятно.

– Тем не менее, это так, мистер Келлер.

Келлер устало опустился на край дивана.

– Черт возьми, каким образом вы узнали все это?

– Все, что я рассказал вам, правда. Я и не рассчитываю, что вы поверите мне, но, по крайней мере, хоть задумайтесь над этим. Вы – ключ ко всему, мистер Келлер. Не знаю как и почему, только вы можете дать ответ этим несчастным и вы обязаны помочь им.

Келлер сидел, обхватив голову руками. Потом опустил руки и, не глядя на медиума, спросил:

– Им нужна моя жизнь, да?

– Я... я не знаю. Я не совсем уверен в этом, – ответил Хоббс.

– Я чувствую, что это так. Меня не хватает там. Я каким-то образом выскочил, и теперь они хотят вернуть меня обратно. Я должен умереть.

– Я не думаю, что в этом заключается ответ, мистер Келлер, – возразил Хоббс, но голос его прозвучал не слишком уверенно.

Келлер встал и быстро подошел к серванту. Он взял фотографию Кэти и спросил:

– Вы видели это лицо среди тех, других?

Хоббс пристально посмотрел на фотографию, сузившиеся от напряжения глаза говорили о крайней степени сосредоточенности. Наконец он ответил:

– Нет, не думаю, что видел ее. Я обратил внимание на эту фотографию, как только вошел в комнату, но она не вызвала у меня никаких ассоциаций. Мне кажется, ее среди них не было.

– Так вот, если то, что вы рассказали – правда, она должна была быть там. Она тоже погибла в той катастрофе! – теперь Келлер разозлился, вновь усомнившись в правдивости медиума.

Хоббс поднял руку, как бы желая успокоить его.

– Видите ли, мистер Келлер, эти лица – чаще всего размытые, очень редко отчетливые. Но их так много. На этом этапе я просто не могу сказать, была ли она среди них или нет. К тому же, возможно, она, как и некоторые другие, спокойно перешла в иной мир, оставив здесь этих несчастных.

Келлер с тоской посмотрел па фотографию Кэти, затем снова поставил ее на сервант. Его настроение резко переменилось и, обернувшись к медиуму, он сказал с явной неприязнью:

– Это зашло слишком далеко. Я полагаю, сейчас вам лучше уйти.

– Чего вы боитесь? – Вопрос прозвучал прямо и недвусмысленно.

– Что вы имеете в виду?

– Вы что, боитесь, что ответственность за катастрофу лежит в какой-то степени и на вас? Может быть, из-за вашей ссоры с капитаном Роганом вы допустили какую-то ошибку, приведшую к несчастью. Вы боитесь, что это обнаружится?

– Убирайтесь, – сказал Келлер, едва сдерживая ярость.

– Хорошо, я уйду. Но вы, пожалуйста, подумайте вот над чем. Ни вы, ни они не обретете покоя, пока не будет найден ответ. Но я в тревоге, мистер Келлер, и в очень большой тревоге. Видите ли, что-то еще связано с этими духами, что-то очень странное. Что-то зловещее. Я боюсь того, что может случиться, если их не избавить от нынешних страданий.

Затем он записал свой адрес на мятом клочке бумаги, повернулся и вышел. Келлер вдруг почувствовал, что силы покидают его. Он разделся, устало дотащился до кровати, влез под одеяло и мгновенно заснул, погрузившись в окутанный мраком мир шепотов. И вот теперь он усиленно старался вспомнить этот сон, первый за многие дни, но все было напрасно; память отказывалась повиноваться ему.

Потушив сигарету и заправив постель, он прошел в ванную и ополоснул лицо холодной водой. Как был раздетый, не обращая внимания на холод, он отправился на кухню и приготовил себе крепкого черного кофе. Захватив чашку с собой, он прошел в гостиную, и тут взгляд его невольно упал на фотографию Кэти. И только сейчас он сообразил, что стоит совершенно раздетый. В летнее время они, бывало, часто ходили по квартире нагишом, испытывая удовольствие от вида обнаженных тел друг друга в их естественном состоянии; его – крепкого и тренированного и ее – пластичного и стройного, с длинными изящными ногами и маленькой, как у девочки, грудью. Они наслаждались чувством свободы, свободы общения друг с другом, а нагота обоих подчеркивала взаимную близость. Он прошел в спальню и набросил на себя халат.

Сидя за чашкой кофе, Келлер вдруг заметил на полу мятый клочок бумаги с адресом Хоббса, лежащий там, куда его накануне вечером сдуло с края стола порывом ветра, когда медиум, уходя, открыл дверь. Тогда Келлер не потрудился даже поднять его, поскольку не имел ни малейшего желания встречаться с Хоббсом снова. Теперь же, он поднял ее и тщательно разгладил на столе. Адрес был уимблдонский, и Келлер улыбнулся, мысленно представив себе маленького человечка из предместья, общающегося с духами из потустороннего мира. И все же именно заурядная внешность этого человечка придавала его рассказу видимость достоверности. Вот если бы Хоббс надел черный плащ и начал говорить выспренным экзальтированным тоном, вся история выглядела бы стопроцентным абсурдом, но его спокойная, немного застенчивая манера держаться придавала его словам даже какую-то авторитетность. Казалось, для него не имело значения, верят ему или нет. Он просто излагал факты. Единственное, что в нем было необычно, так это его глаза; Келлеру казалось, что их взгляд проникает до самых глубин его души. Но почему Хоббс выглядел таким озадаченным, когда Келлер открыл ему дверь? И как он узнал о стычке с Роганом?

Келлер все еще не мог вспомнить, когда же именно произошла эта ссора, однако понимая, насколько это важно, он отчаянно напрягал свою память. Но, как это обычно с ним случалось, когда дело касалось событий, связанных с авиакатастрофой, чем больше он старался сосредоточиться, тем упорнее ответ ускользал от него. Конечно, был один человек, который, возможно, мог бы знать ответ на этот вопрос – это Бет Роган. Хотя после всего, что между ними произошло, у него не было ни малейшего желания видеть ее, но он прекрасно понимал, что у него нет выбора. Он должен знать все.

Келлер сидел, потягивая кофе, а перед его мысленным взором отчетливо стоял образ Бет. В свои тридцать шесть лет она была все еще очень красива, зрелость только прибавила ей шарма. Как она воспримет его появление после того, как совсем недавно погиб ее муж? Будет ли она обвинять его так же, как и другие? Или обрадуется за него, что остался жив? С тех пор, как он видел ее в последний раз, прошло много времени, так что предугадать ее реакцию практически невозможно.

Кроме того, было еще нечто, что он должен сделать, и это имело отношение к гипотезе Харри Тьюсона относительно взрыва на борту самолета. Он знал, что Тьюсон часто делает неожиданные предположения о причинах такого рода происшествий и затем подбирает факты в подтверждение своих умозаключений. И в большинстве случаев, если не всегда, он оказывается прав. Если его предположение верно и на этот раз, то зачем кому-то понадобилось подкладывать эту бомбу? И как, черт возьми, ее удалось пронести на борт? Кроме того, ему надо достать список всех пассажиров, и он знал, кто сможет помочь ему в этом. Он понимал, что мог бы спокойно сидеть и ждать отчета Службы расследований аварий самолетов по делу об этой катастрофе, что, если только возникнет подозрение в том, что здесь дело пахнет диверсией, полиция предпримет все меры для расследования того, кем это было совершено и почему. Но на это уйдут месяцы. А у него было такое чувство, что отпущенное ему время уходит.