Ошибка комиссара

Глава шестнадцатая Открытия продолжаются

Башмак был знатный, в Череповце таких не купишь, только изрядно поношенный. С высоким, скошенным на ковбойский манер каблуком, с металлической пряжечкой на боку, но не сапог, а скорей полуботинок. И был он рыжий, не жёлтый, не оранжевый, а именно рыжий.

— Значит, господин Роберт у нас вне подозрений? — ехидно спросил я.

Аэлита пребывала в ступоре. Что-то там в её голове перестраивалось, и эта перестройка, судя по всему, ей не нравилась.

— Так он же… он же не знает, где я живу… — начала она.

— Вот именно! — тут же подхватил я. — Ваш подзащитный, гражданочка, банально выследил вас. И сделал он это, несомненно, с самой высокой целью — наколоть вам дров и натаскать воды с колонки, пока вас дома нет, а заодно прибраться в квартире. Его, может быть, не Роберт, а Тимур и его команда зовут?

— Ну, хватит…— занервничала Аэлита, но я был неумолим.

— Вот смотри, ты сама, рассказывая об этом достойном джентльмене, упомянула про письма из газетных букв. Сама, я тебя на эту тему не наводил. Почему?

«Марсианка» с удивлением посмотрела на меня.

— Да потому, — ответил я за неё, — что было в вашем разговоре нечто такое, тебя подсознательно зацепившее. Поэтому давай про эту часть ваших отношений снова и как можно подробней. Ты ему рассказала о письмах, и…?

Так бывает. Человек начинает повторно рассказывать о чём-то и вдруг обнаруживает новые аспекты происшедшего: слова, поступки, связи между событиями, которые вдруг становятся очевидными, хотя поначалу прошли мимо внимания. Аэлита говорила, часто останавливаясь, видимо, открывала для себя что-то новое. Мне надо было только чуть-чуть помогать ей.

Получалось теперь, что Роберт вроде бы и удивился рассказу Аэлиты о письмах-«страшилках», но удивление было какое-то мимолётное и, какое-то ненастоящее, что ли. Он не сделал никаких предположений по поводу чьей-то неудачной шутки, не попытался успокоить её, а сразу начал нагнетать страху ещё больше. И всё интересовался, что это такое у неё есть, может быть, реликвия какая-нибудь? А его предложение взять на хранение это неведомое сокровище теперь и самой Аэлите представлялось совершенно диким.

— Вот и умница! — похвалил я её за новые открытия. — Теперь понимаешь, что бескорыстием тут и не пахнет?

Аэлита погрустнела. Небось, держала где-то в глубине своих ощущений, что вот нашёлся человек, тонкий, деликатный, который мог бы оказаться настоящим другом, а может и не только… Про друга — это я сам придумал. Не верю ни в какую дружбу между мужчиной и женщиной, да ещё чтобы там не присутствовала хоть капелька чувственной симпатии. Это уж когда тебе за семьдесят перевалит, вот и дружи там… платонически.

— А ещё, — добавила Аэлита, — когда я сказала, что намерена обратиться в милицию, он занервничал и вроде как даже испугался. Теперь я это отчётливо понимаю. Мне даже странной показалась такая его реакция. Начал отговаривать меня, ерунду какую-то говорил, что милиция мне на работу сообщит, слухи всякие пойдут.

Да, дядька становился всё интереснее. Скорей всего, и письма — дело его рук. Но зачем? Неужели пытался таким наивным образом выманить у Аэлиты какую-то важную для него вещь? Но это же совсем по-детски. А вот проникновение в квартиру — это уже что-то похожее на криминал. Только вот к прояснению его личности мы не продвинулись ни на шаг. А уже то, что он эту свою личность скрывает, наводило на мысль о серьёзности его намерений.

Видимо, о чём-то таком подумала и Аэлита.

— Алексей, а как же теперь я?

Надо успокоить женщину. Я недолго пошевелил мозгами и придумал. А что? — Может сработать.

— Не бойся. Твою безопасность обеспечит охранное заклинание. У тебя мел есть?

— Конечно есть! Швейная машинка есть, значит и мел есть.

Странная логика у этих женщин. Где швейная машинка, а где мел?

Хозяйка, видя моё недоумение, сжалилась надо мной:

— А ещё Шерлок Холмс. Выкройки-то на ткани мелом рисуют. Эх, ты.

Ладно, переживём конфуз. Я взял мел и потащил хозяйку на улицу. Она сопротивлялась и всё время спрашивала, какие ещё заклинания, что за детство? Я не отвечал. С наружной стороны уличных ворот, которые и нужны были только для того, пожалуй, чтобы раз в год дрова во двор завезти, размашисто написал: «Я знаю, кто ты».

На недоумённый взгляд хозяйки, зачем ворота испачкал, ответил:

— Вот тебе и охранное заклинание. Теперь он тебя за сто вёрст обходить будет. И дом твой.

— А это ничего, что надо мной соседи смеятся будут?

Ну вот, началось.

— Мадам, а вы на работу с глазами ходите? Я, пока шёл, к вам, такого начитался на заборах и воротах, что наша надпись займёт первое место по безобидности. И вообще все знают, что на заборах пишут совсем не те люди, которые здесь живут. Зато тот, кому надо, всё поймёт. И вообще, пошли пить чай.

Вот так и надо! Сраженная последней фразой, хозяйка не нашлась, что ответить и послушно пошла исполнять команду.

А что, может сработать, снова подумал я. Есть, правда, ничтожная доля вероятности, что этот Роберт — Тимур возьмёт, да и замочит свою подопечную, раз уж она объявила, что знает его. Только такая глупость должна бы посетить его в самую что ни на есть распоследнюю очередь. Покрывать кражу бумажной иконки за три копейки путём совершения убийства — это уж чутка лишковато, как говорят у нас в деревне. Я ещё немного поработал над каллиграфией заклинания, остался весьма доволен своими трудами и пошёл в дом.

Аэлита ходила взад и вперед по комнате, которую я про себя называл «студией» из-за её однообъемности, нарушаемой только лёгкой занавесочкой, и снова «баюкала» заварочный чайник, завернутый в салфетку. Заметив мой изумленный взгляд, пояснила:

— Когда я училась, то наш преподаватель иностранной литературы рассказывал, что так заваривал чай Льюис Кэрролл.

Я задумчиво почесал затылок, вспоминая, кто же такой Льюис Кэрролл? Судя по имени, какой-то англичанин. Потом вдруг вспомнил, что это автор «Алисы в стране чудес» и с чувством процитировал:

— Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве,

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

— Здорово! — пришла в восхищение Аэлита, а потом покачала головой: — Я даже не знала, что бывают такие талантливые милиционеры.

— Почему талантливые? — удивился я. Нет, приятно, конечно, когда тебя хвалят, но было бы за что хвалить. Неужели решила, что я это сам сочинил?

— Так значит ты читал Кэрролла на английском языке, — пояснила Аэлита. — Есть переводы на русский, но они ужасные, да и в нашей библиотеке их нет. Да, — вдруг всполошилась заведующая фондами, — а разве у нас имеется английское издание? Хм… Если оно есть, то почему прошло мимо меня? Или в отдел Ольги Васильевны кто-то подарил Кэрролла, а она меня не поставила в известность?

Я слегка ошизел. Читать англичан на аглицком языке?Нет, она слишком хорошо обо мне думает. Нет, какие-то слова я знаю, но так, на бытовом уровне. Вон, на вступительном экзамене в Академию получил «четыре» только за то, что по смыслу догадался — о чем написано в отрывке из газетной статьи и пересказал своими словами. Так, что преподаватели оценили мою находчивость и не стали портить Экзаменационный листок, где стояли «четыре» за сочинение и «пять» по истории. А что касается Кэрролла. Я и на русском-то языке эту книгу прочитал сравнительно недавно, не то пять лет, не то десять назад.И вот еще что… Во-первых, дурацкий стишок я вспомнил не благодаря книге, а из-за мультфильма про Алису в стране чудес. Алису, сколько помню, озвучивала Марина Неёлова, а текст от автора читал Ростислав Плятт. Там еще был кто-то из знаменитых, но этих не запомнил. И сам-то мультик смотрел очень-очень давно, когда сыновья были маленькими. Так-так… О мультике лучше вообще молчать, потому что его, скорее всего, еще не отсняли. А во-вторых… Ну да, разве книгу до сих пор не перевели на русский? Так она же во всех библиотеках стояла? Формат у нее чуть побольше, нежели у других книг. И картинки красивые. Этак Аэлита пойдет разбираться с Ольгой, как с завотделом иностранной литературы, а мне и так придется что-то объяснять.

— Нет, я Алису читал на русском языке, — сказал я чистую правду, а потом принялся врать: — Я же на границе служил, в Туркестане, то есть, в Туркмении, а там региональные издательства есть. Вот, они выпускают не только книги на своем языке, но и переводные, даже на русском.

— Вот как? — искренне удивилась Аэлита. — А я думала, что они только свою литературу издают. Возможно еще классиков на своем языке. Я бы почитала Пушкина на туркменском.

Я только пожал плечами. Да кто его знает-то, что выпускали, то есть, пока еще выпускают издательства братских республик? Я видел книги на туркменском языке. Даже в нашей библиотеке лежало с десяток книг, хотя на заставе не было ни одного туркмена. Буквы-то наши, а что написано не поймешь. Конечно, очень сомнительно, что в Ашхабаде станут издавать перевод Кэрролла, да еще и на русском языке, но кто проверит? Но зная дотошность Аэлиты — возьмет да и отправит запрос в Книжную палату, быстренько перевел разговор на другое:

— А что там с чайником-то?

— Готово!

Ну и ладно. Замучился я в ожидании.

Грузинский чай, даже заваренный по методу английского писателя, мне показался не очень изысканным, но где скромному библиотекарю, пусть и целому завфондами, взять индийский? Да и я в последнее время не избалован хорошим чаем. Всё-таки не двадцать первый век на дворе, а заключительная четверть двадцатого, выбора нет. Как говорится — лопай, что дают. Впрочем, я тут же засомневался в собственных умозаключениях. Да, через каких-нибудь сорок лет полки магазинов будут завалены пачками с названием «Чай». Только вот чай ли это будет? Миллионы вкусовых добавок химического происхождения уведут этот напиток далеко в сторону от его изначального, классического вкуса, который и сделал чай таким популярным. К вашим услугам ароматы и бергамота, и корицы, и лаванды, только чайного во всём этом разнообразии всё меньше и меньше. Тут я понял, что окончательно запутался в чайном вопросе и утешил себя тем, что человеку, видимо, свойственно приукрашивать недостижимое, даже если это всего лишь чай.

Пора возвращаться к актуальным вопросам текущего момента.

— Но все-таки, что этому незнакомцу, который шлет угрозы, от тебя нужно? — вернулся я к разговору. Вспомнив одну байку из моего времени, усмехнулся: — Может, у тебя швейная машинка с секретом?

— Рассматривала я ее, — кивнула Аэлита на ножную машинку, занимавшую почетное место в углу, под полочкой, где положено находится иконам. — Ничего нет, никаких секретных отделений. Есть обычный ящичек, куда катушки с нитками кладут.

Я не стал пересказывать байку о том, что в швейных машинках фирмы «Зингер», якобы, вместо серийного номера, имеется шифр, предоставляющий доступ к одному из швейцарских счетов основателя фирмы. А это миллионы долларов! Вроде бы, в конце девяностых-начале двухтысячных швейные машинки «Зингер» пользовались небывалым спросом. Но никто так и не обнаружил секрета и ажиотаж спал, как и начался.

Проследив за моим взглядом. Аэлита вдруг вспомнила:

— Здесь раньше тоже икона стояла. Она мне от родителей досталась. Но тоже — не слишком и ценная, девятнадцатый век.

— А куда она подевалась? — поинтересовался я.

— Икону я тетю попросила взять. Зачем она мне?

У меня возникло ощущение хождения по кругу. Или по спирали, когда всё вроде повторяется, но каждый круг с новыми особенностями. Опять иконка и опять ранее упомянутая тётя.

Что-то тут не так! Ведь зачем-то же наш Роберт спёр у Аэлиты бумажную иконку? Может быть он знает, что ищет, но не знает, как это выглядит? Какая-то смутная догадка закопошилась в моих мозгах.

— Фамилия тёти, конечно, Епанчина? — спросил я, уже зная ответ.

— Да-а…

— И живёт она…?

— … в деревне Кукушкино Это недалеко от Яганова. — закончила фразу Аэлита.

И теперь этот Роберт знает её адрес, поскольку стащил ещё и письма. А он не так прост, получается, наш библиотечный интеллектуал.

Эти соображения я пока оставил при себе. Только ведь Аэлита и сама не дура, может догадаться и без моей помощи. Надо её маленько переориентировать.

— Расскажи-ка мне, пожалуйста, о родителях, об этой тётке своей…

— Не тётке, — сварливо поправила меня Аэлита, — о тёте.

Вот ведь заноза! Я смиренно приложил руки к груди — виноват, больше не повторится. И приготовился слушать. История получилась такая:

Мать и отец Аэлиты родом из здешних мест, но отец старше матери и уехал в Ленинград давно, еще до революции. Воевал, понятное дело, на стороне красных. Отец, хотя и носил звучное имя Лев, к дворянскому роду Епанчиных никакого отношения не имеет. Родители познакомились в Череповце, в тридцать четвертом году, где мать работала учительницей, а отец приезжал не то в служебную командировку, не то навестить родственников. Со слов тетушки — сестры отца, которая нынче живет где-то в Череповецком районе, Лев Никодимович Епанчин в нашем городе бывал не один раз и, вроде бы, что-то здесь делал во время гражданской войны. Возможно, устанавливал Советскую власть или боролся с контрреволюцией, кто теперь скажет?

Еще я про себя подумал, что отца, (пусть о покойных плохо и не говорят), жизнь ничему не научила. Сам мучился с «дворянским» именем, не говоря уже про фамилию, так и дочке оставил «наследство». Нет бы дать имя попроще, а он, вишь, наградил девчонку таким имечком! Но отец и сам свое имя и фамилию не стал менять, хотя это в те годы это было не сложно. Да и Аэлита, если бы захотела, могла бы обратиться в ЗАГС и сменить имя. Но не стала.

К началу войны Лев Никодимович был уже достаточно большим военным командиром. Аэлита сразу заявила, что в чинах и званиях не разбирается, а посему точнее сказать не может. Про него ей известно только, что погиб в первые дни войны, оказавшись в самом пекле жестоких июньских боёв. Мать умерла от голода в сорок втором, а ее саму успела вывезла тетка за месяц до начала блокады. Тетя Валя фельдшер, младше матери на один год. И все, что Аэлита знает о родителях, ей рассказывала тетушка.

От родителей осталось всего ничего — швейная машинка «Зингер», десятка два книг, два альбома фотографий и орден отца, который, после его гибели, прислали сослуживцы. Это, кстати, удивительно, потому что в первые дни войны иной раз даже и могил-то не оставалось, не то, что наград. Уже после войны тетушка ездила в Ленинград, но в комнате коммунальной квартиры, где жили Епанчины, проживали чужие люди. А предъявлять какие-то претензии было некому. Аэлита еще мала, да и по закону уехавшие в эвакуацию не имели прав на свое жилье, которое они оставили. Спасибо, что люди попались совестливые — отдали машинку, хотя могли бы и не возвращать, зажилить. И за книги спасибо. О том, как это всё богатство в Череповец везли — отдельная история получилась бы. И молодцы, что фотографии не выбросили, а сохранили.

Жили они с теткой здесь, но нельзя сказать, что бедствовали. До восемнадцати лет ей выплачивали пенсию за отца и, довольно-таки неплохую, потому что она была больше, нежели зарплата тетушки. Вот, с жильем им никто помочь не мог, хотя регулярно обещали.

Когда Аэлита закончила школу, тетя Валя хотела, чтобы она поступила либо в медицинский институт, либо в медучилище. Пошла бы, так сказать, по ее стопам. Но она выбрала библиотечное дело.

И поступила в библиотечный институт не потому, что на что-то другое ума не хватало, а потому что ей всегда нравились книги. И она с детства любила библиотеки, аромат страниц, а еще — возможность делиться с людьми знаниями, хранящимися в книгах.

Еще я узнал о том, что когда она училась в библиотечном институте, то у нее появился молодой человек — курсант, учившийся в военном училище железнодорожников[1].

И все складывалось замечательно, они уже планировали, что поженятся, мечтали о детях и о том, как она отправится вместе с мужем по его распределению (какая разница, куда отправят?), но случилась беда. Договорились о встрече у Дома книги, на Невском. Он бежал к ней на свидание — радостный, с букетом цветов и так торопился, что решил перебежать Невский проспект, хотя горел красный свет. Две машины затормозили, а вот третья, не успела.

Аэлита не стала говорить о том, что она пережила в тот момент, когда у нее на глазах погиб любимый человек, просто констатировала, что если бы не тетушка, то она, скорее всего, тоже бы покончила с собой. Спасибо подругам, которые дали телеграмму в Череповец и тетка, бросив все дела, примчалась в Ленинград. Чуть не бросила институт (спасибо тетушке, которая ходила в ректорат, писала за племянницу заявление на «академку»), почти год приходила в себя. Опять-таки, благодаря усилиям тетушки перевелась на заочное отделение, кое-как закончила вуз.

Не умерла, устроилась в библиотеку, но на личной жизни поставила большой крест. Пыталась искать утешение в религии, но после первого же посещения церкви решила, что больше туда ни ногой! Откуда она могла знать, что в церковь женщинам нельзя заходить с непокрытой головой? А она вошла, но не успела даже свечку купить, как на нее сразу же налетели бабульки, обозвали лахудрой и чуть ли не силой вытащили из храма.

Замкнулась в себе, стала искать спасение в работе. Читала, сама себя воспитывала в духе минувших времен.

Раньше они жили вместе с тетушкой, в этой комнатушке, но десять лет назад умерла бабушка, оставив дом в Череповецком районе и тетя Валя уехала на «малую» родину. Видимо, тетя решила, что так племянница быстрее устроит личную жизнь.

Но уж какая личная жизнь? Кажется, со временем отошла от своего горя, но так и не встретила никого, за кого бы хотелось выйти замуж, родить детей. Была даже пара романов, но так, не всерьез. Те люди, которые хотят жениться, в библиотеки ходят нечасто, приходят либо совсем молодые, либо уже зрелые, имевшие семьи. А она не ходит ни на танцы, ни в клубы. А со временем, уже после тридцати пяти, махнула на себя рукой. Детей заводить поздно, а если не будет детей, так к чему и замужество?

Вот такая получилась история. Совсем невесёлая. Жаль женщину. Останься жив ее отец, росла бы она дочерью какого-нибудь большого военачальника и забот не знала. На войне и росли быстро, правда, и падали порой стремительно. Так что Лев Никодимович вполне мог оказаться и генералом. Была бы Аэлита генеральской дочкой. А если бы не погиб жених, то и жизнь сложилась бы по-другому. По сути — жизнь прошлась огненным колесом по ее судьбе не один раз, а минимум, дважды.

— В какой, ты говоришь, деревне тётушка-то сейчас живёт? — на всякий случай уточнил я. — То, что недалеко от Яганова, я запомнил. А название какое-то птичье…

— В Кукушкино.

Село Яганово я знал, а вот про Кукушкино слышал впервые. Но мало ли у нас деревень, исчезнувших с лица земли? Хорошо еще, что некоторые села уцелели.

Стоп. А почему это я считаю, что про Кукушкино услышал впервые? Ведь бьётся же в мозгу какая-то мыслишка относительно этого названия. Нет, не вспомнить. Сейчас, пожалуй, важней другое. Наш Роберт теперь тоже знает про эту деревню.

Кукушкино… Епанчины… Кукушкино… Епанчины… Две женщины с одинаковой фамилией… Большая трагедия…

Бессвязные мысли не давали покоя. И я, наконец, вспомнил.

[1] Ленинградское Краснознаменное училище военных сообщений имени М. В. Фрунзе