Глава двадцать четвертая Клад, как он есть!

К поисковой операции мы готовились всяк по-своему. Я захватил с собой недавно приобретённый «Зоркий-4», на который потратил все свободные деньги. Не «зеркалка», конечно, типа ФЭДа, но тоже аппарат ничего, и опыт пользования имеется. В первой жизни был у меня такой. В то время, когда я мечтал запечатлеть на фото обнаруженный клад, то есть посягал на шкуру неубитого медведя, директриса Татьяна Ивановна вполне меркантильно запаслась мотивирующими жидкостями, которые стеклянно позвякивали в её сумке. На мой недоумённый взгляд она шепнула:

— А без этого ни одна раскопка не состоится, Алексей Николаевич.

В тот момент я не понял сказанного и, грешен, даже подумал нехорошо о музейных работниках. Ладно хоть вслух ничего не сказал.

Мы стояли на лужайке перед полуразрушенной церквушкой, за которой виднелось старое кладбище с проржавевшими оградками и памятниками, а где и без таковых. Здесь уже давно никого не хоронили, а ухаживать за могилками было явно некому. Скорей всего даже и внуки погребённых перебрались к этому времени в другой мир, а кто-то просто сменил место жительства, навсегда покинув эти края. Действующее кладбище располагалось совсем в другой стороне и к такому пережитку времени, как церковь, привязано не было.

Собравшийся народ потихоньку осматривался, заодно пытаясь угадать, кто тут главный, кому рулить? Как там у Высоцкого — настоящих буйных мало, вот и нету вожаков? Наконец один из номенклатурных товарищей отпочковался в сторонку и протянул руку за схемой, которую в это время разглядывал поисковик постарше — Игорь.

Так, нашёлся самовыдвиженец, значит райкомовский, определил я.

— Ну вот, кладбищенская церковь, — ткнул пальцем в схему самовыдвиженец. — От алтаря на юго-восток тридцать метров.

В этом направлении была дорога, а за ней — прибрежная полоска земли метров пятидесяти шириной. Могил здесь не было — слишком близко к реке, хоть берег и высокий. В те времена люди без всякой санитарной науки знали, что можно, а что нельзя.

— Не метров, а саженей, — поправила товарища из райкома Татьяна Ивановна. — В те времена еще в метрах и километрах не мерили. — Потом, задумчиво поправив очки, хмыкнула: — А может быть, вообще не саженей, а тридцать аршин.

— И как же тут искать? — обиделся на такую неопределённость райкомовец. — А если уже кто-то выкопал?

Я вспомнил рассказ тёти Вали. Икона у её брата появилась ещё в гражданскую. Стало быть, больше полувека прошло. Всё могло случиться. И выкопать сокровища могли даже по чистой случайности, если, конечно, они там были. Это сейчас кладбище захирело, а в то время вполне могло быть действующим. Да и в более позднее время случаи подхоронения к ранее погребённым родственникам наверняка случались. Вон в просвещённой Европе что творилось. Бывал я в той жизни в Праге, видел старое еврейское кладбище, где на небольшом участке земли похоронено сто тысяч человек, захоронения идут в десять, если не в двадцать «этажей». Нас, правда, от такой напасти просторы спасают — «широка страна моя родная», есть, слава богу, где человека похоронить.

Так что, вполне возможно, что пресловутый клад кто-нибудь да отыскал. Мы невольно перевели взгляд на председателя сельсовета — немолодую женщину учительского вида. Тамара Сергеевна и на самом деле была бывшей учительницей, не так давно избранной главным человеком в округе. Та нас поняла и лишь пожала плечами:

— Я здесь с рождения живу. Не слышала, чтобы клад находили.

Мы тоже пожали плечами. Если умный человек находит клад, он государству об этом не сообщает. Получить четверть от стоимости клада, если можно взять все — дураков нет.

Пока мы бесполезно размышляли, выкопали клад или нет ещё, да в метрах от алтаря он был спрятан или в аршинах, наши поисковики оказались прагматичнее. Они тихонько о чём-то пошушукались между собой и, немного стесняясь большого начальства заявили:

— Да не метров и не саженей скорей всего, а шагов. Кто же тут тщательные измерения будет делать, если впопыхах дело происходило?

Насчёт «попыхов» у меня никакой информации не имелось, но предположить такое было вполне разумно. Все же люди знают, что сокровища прячут обычно в обстановке таинственности, а она не предполагает демонстративной работы: вот, граждане, смотрите, я туточки клад закапываю, так что никому ни-ни. Значит и не до измерительных приспособлений в такой обстановке — зарыл, где больше понравилось, да шагами отмерил от надёжного ориентира — вот и вся недолга.

Мы дружно и с удовольствием согласились с предложенной версией. Хоть что-то прояснилось. Даже если и окажется мимо, то это всё равно лучше, чем ничего. Ребята прикинули направление и расстояние, немного поспорив при этом: а от алтаря — это откуда, если он не сохранился, и определили изрядный круг на земле, после чего с энтузиазмом взялись за работу. Сельсоветовские мужички, приданные нам в качестве копарей, переглянулись и тоже подхватили лопаты. Дело в том, что Татьяна Ивановна ещё в самом начале встречи отвела их в сторонку и легонько потрясла сумкой, из недр которой раздались заманчивые звуки — плата за успех. Видимо, теперь копари решили, что поисковики покушаются на их добычу, поэтому решительно отторгли энтузиастов в сторонку и сами энергично заработали лопатами.

Однако, по мере углубления ямы энтузиазм работников стал потихоньку гаснуть, а представитель райкома начал укоризненно на меня поглядывать — что же вы, товарищ, красноречиво говорил его взгляд, поиздеваться над нами решили? Где обещанные сокровища?

Была тут одна загвоздочка. Направление и дальность худо — бедно определили, а вот в отношении глубины залегания, так сказать, полный туман. А что если это метр или того более?

И тут все отчего-то уставились на меня, видимо взгляд райкомовца оказался заразным. Можно подумать, что это я когда-то закапывал этот клад. Требовалось что-то сказать и при этом не убить боевой задор кладоискателей. Или всё полетит к чертям, и мы разойдёмся недовольные друг другом, а до клада окажется каких-нибудь десяток непрокопанных сантиметров.

— Полметра — максимум, — глубокомысленно заявил я, отвечая на незаданный вопрос. — Могли и вообще закопать на глубину сантиметров двадцать, а то, что выше — это уже культурный слой. Ну, пыль там, грязь, мусор разный. Осталось немного.

Услышав мои рассуждения второй представитель власти крякнул, скинул своё пальто и удалился в заросли чапарыжника, окружающие церквушку. Вернулся через несколько минут весь в какой-то трухе и совсем не похожий теперь на сотрудника райисполкома, каковым отрекомендовала его нам Тамара Сергеевна — обычный местный житель с заострённой металлической пикой, не иначе, как от старой ограды, которых здесь полным-полно.

— Иван Федорович, а вы чего? — удивленно вытаращилась на него Татьяна Ивановна.

— Я после войны еще пацаном был, так нас под Ошту отправляли, финские мины искать, — пояснил сотрудник райисполкома. — Сапером не стал, но кое-что еще помню.

Мы уважительно переглянулись. Во время Великой Отечественной войны Вологодская область считалась прифронтовой территорией, но и у нас проходили наземные бои — Оштинская оборона. Правда, воевали не с немцами, а с их союзниками — финнами, но от этого было не легче. Финнам удалось форсировать реку Свирь и захватить плацдарм шириной до 100 км и до 20 км в глубину на южном берегу Свири. Дети Суоми пытались пройти отсюда к Тихвину и установить второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.

В течение трех лет в окрестностях села Ошты[1] проходил передний край обороны, сдерживающий наступление финских войск.

В 1944 году началось наступление Красной армии, а осенью того же года Финляндия вышла из войны.

А вот после ухода финских войск осталось огромное количество мин. Сегодня трудно сказать — какие мины ставили финны, а какие — красноармейцы, но общеизвестно, что ставить мины гораздо проще, нежели их снимать. Мины снимали несколько лет и, в основном, этим занималась молодежь. По большей части на разминирование отправляли девушек, но попадались и парни.

Разминировали четыреста минных полей, сняли около ста двадцати тысяч мин!

Но до сих пор в Вытегорском районе попадаются эти смертоносные находки. В году так, 1997-м, два московских «копателя» забрели в болото, чтобы поискать что-нибудь «интересное» и подорвались на старой мине. Один погиб на месте, а второй получил контузию. Очухавшись, не придумал ничего лучшего, как отрезать у товарища голову, забрать его документы и податься в бега. Зачем он это сделал — сказать сложно, потому что вместо тюрьмы его пришлось помещать в психушку.

А Иван Федорович поплевал на руки и отправился со своим орудием к раскопанному примерно на два штыка земельному участку. Там он начал методично втыкать штырь в землю. Делал он это аккуратно и под углом к поверхности, словно и на самом деле опасался попасть на мину. Неоднократно он громко восклицал: есть! — и копари радостно устремлялись к нему, но каждый раз то была ложная тревога. Товарищ из райкома опять начал проявлять ко мне интерес.

Время шло, Ивана Фёдоровича сменил поисковик Игорь. Работа оказалась тяжелее ожидаемой. Наконец, Игорь начал осторожно протыкать землю на небольшой площади под разными углами, причём самодельный щуп погружался каждый раз на разную глубину.

— Там что-то объёмное. И не камень. Оно слегка подаётся под нажимом. — произнёс поисковик, вызвав очередной прилив энтузиазма у копарей.

Насколько же процесс копания земли становится более осмысленным и вдохновенным при наличии близкой конкретной цели! Каких-то пять минут, несколько немудрёных фраз на непонятном языке — и на свет божий был извлечен сундучок, совсем небольшой, вроде тех, что когда-то использовали крестьянские девушки для хранения нехитрых сокровищ — сережек с ленточками, колечек да гребешков. А может и вообще он мог быть предназначен для рукоделия, я здесь не великий специалист. Скорее даже не сундучок, а ларец — сантиметров пятьдесят в длину, тридцать в ширину.

Копари после выполненной работы просветлели лицами и как-то незаметно переместились поближе к заветной сумке, которую Татьяна Ивановна поставила в тенёчек под берёзу. Эти сокровища интересовали их больше, чем найденные. Найденные-то теперь никуда не уйдут. Меня легонько толкнула в бок Аэлита:

— Алексей Николаевич, фотографируйте уже!

Я и в самом деле что-то замешкался.

Сундучок, несмотря на то, что он пролежал в земле неизвестно сколько времени, был во вполне приличном состоянии. Или, как бы сказал специалист — в неплохой сохранности. Видимо, из-за того, что здесь возвышенность и земля песчаная. Будь это в низине, то мог уже и сгнить.

— Легкий он какой-то, — констатировал Игорь, передавая находку в руки Татьяны Ивановны.

Директор музея поставила сундучок на землю и потрогала маленький навесной замок.

— А мы вот так, — пришел к ней на помощь Иван Федорович из райисполкома, одним движением руки вытаскивая замочек вместе с проушинами.

— Ну осторожно же надо! — воскликнула Татьяна Ивановна, возмущенная таким отношением к будущему музейному экспонату.

Но было поздно. Крышка откинулась и на землю упали… бумажные деньги. Тут были и царские трехрублевки, и пятерки и, даже, затесалась пара «красненьких» десятирублевок. А еще тут лежало несколько пачечек «керенок». В одной были увязаны деньги достоинством в двадцать рублей, а в другой — по сорок. Сразу вспомнилось знаменитое: "керенками — полтора метра'[2]. А почему здесь не в метрах, в чём подвох?

— М-да, — раздумчиво изрекла директор краеведческого музея. — У нас в музее таких денег завались.

Остальные присутствующие, за исключением меня и председателя сельского совета высказались немного по-другому. Даже райкомовский товарищ сказал нечто, очень похожее на «тра-та-та и три-та-та». В общем, все поняли.

Я сделал несколько кадров, запечатлев для истории и сам сундучок в руках у директора музея, и бумажные деньги. Хотел заснять весь коллектив, но чины из райкома и райисполкома позировать отказались. Мол — не стоит оно того.

Иван Федорович, как человек обстоятельный, принялся считать деньги. В общей сложности он насчитал восемь тысяч рублей «керенками» и четыре тысячи рублей царскими бумажками.

— Двенадцать тысяч рублей! — торжественно заявил представитель райисполкома. — Бешеные деньги по тем временам.

— Ну да, на двадцать рублей корову можно было купить, — присоединился к нему один из копарей.

У нас с Татьяной Ивановной было иное мнение. Но я ничего говорить не стал, предоставив слово специалисту.

— Клад закопали не раньше семнадцатого года, — объявила директор музея. Подумав, добавила. — Скорее всего, это было в восемнадцатом году. Революция уже свершилась, гражданская война началась. Деньги уже обесцениваться стали.

Вот теперь и я решил внести свои «шесть копеек».

— Я читал, что в восемнадцатом году простой красноармеец получал жалованье триста рублей в месяц, а у товарища Ленина должностной оклад составлял восемьсот рублей, — сообщил я. — А цены были — буханка хлеба стоила пятьдесят рублей, а полкило мяса — все сто.

— И закапывали, скорее всего зимой, — предположил кто-то из мужиков-копарей. — Если бы весной или летом, то поглубже бы закопали. А так, в мерзлую землю сунули.

— А кто закапывал-то? — хмыкнул Иван Федорович. — Ладно бы еще золото да серебро, а бумажки-то на хрена нужны?

— Так кто его знает? — пожал плечами товарищ из райкома. — Может, кто-то из местных кулаков, которые ожидали, что царская власть вернется?

— А что у нас было зимой восемнадцатого? — нахмурила чело директор музея.

Я знал, что Татьяна Ивановна по образованию искусствовед, а не историк, поэтому пришел к ней на помощь.

— Крестьянское восстание здесь было, — сообщил я, проявив незаурядное знание истории края.

— Точно! — хлопнула себя по лбу директор музея. — У нас же в фондах хранятся воспоминания тех, кто восстание подавлял.

— У меня родного дядьку расстреляли, ни за что, ни про что, — глухо сказала председатель сельсовета. — Мол, поддерживал восставших.

К счастью, никто из присутствующих не стал говорить, что у нас за просто так никого не расстреливали, и разговор о восстании потух сам собой.

Что я помнил про Шекснинское восстание? Только то, что прочитал некогда в краеведческих сборниках моего «прошлобудущего». Но после таких чтений много ли остается в памяти? А в нынешних книгах (читал как-то материалы по истории края) и того меньше.

Итак, осенью-зимой 1918 года по территории Советской России прокатилась волна крестьянских восстаний, связанная и с началом гражданской войны вообще и с проведением продразверстки в частности.

Череповецкая губерния (да, была такая с 1918 по 1927 годы) не стала в этом отношении исключением. Имеются данные о стихийном характере восстания — дескать, жители села Чуровское, недовольные мобилизацией в Красную армию крестьянских коней, убили представителей губвоенкомата, а потом дружно ринулись отвоевывать у большевиков станцию Шексна. К ним присоединились жители окрестных сел. Яганово, кстати, считалось одним из центров восстания.

Данные о численности восставших разнятся — от пятисот человек до тысячи. Впрочем, ничего удивительного. Точного подсчета не вел никто. После самого восстания большинство участников разбежалось по домам, а ловить их не было ни сил, ни средств.

Ход восстания более-менее ясен. Повстанцы, разоружив особый отряд железнодорожной охраны, захватили мост через реку Шексну, а заодно повалив телефонные и телеграфные столбы, прервали связь между Вологдой и Петроградом. Но к большой удаче местный телеграфист успел-таки «отбить» тревожную телеграмму в Москву.

Основную роль в подавлении восстания сыграл Череповец, создавший специальный отряд во главе с губернским военным комиссаром Королевым. Кроме того, из Вологды и Петрограда подтянулись два бронепоезда.

Восставшие имели на вооружении винтовки, а еще несколько пулеметов и два орудия, поэтому бой был, хотя и скоротечным, но жарким.

Не исключено, что все продлилось бы дольше, потому что и с той, и с другой стороны сражались люди, имеющие опыт Первой мировой войны, но у восставших не было той сплоченности, какая должна быть во время боевых действий, поэтому в течении ночи повстанцы были рассеяны, а мост возвращен под контроль действующей власти.

Итак, восстание, вроде бы, было стихийным, но кое-какие вопросы остались.

Почему, например, следовало брать мост? Почему не пойти на Череповец, не перебить местную власть и не объявить, что губерния перешла под контроль нового правительства, каких-нибудь «серо-буро-малиновых»?

Как выяснилось, восставшие имели руководство, состоящее из бывших офицеров. И эти руководители не были избраны на каком-нибудь митинге, а появились в самом начале восстания. И они примерно месяца за два до начала восстания вели в селах провокационные разговоры и отыскивали недовольных. А этих, после продразверстки и всего прочего, хватало. Офицеры обещали, что скоро с севера придет белая армия, выгонит большевиков и отдаст власть настоящим Советам. Земля же останется крестьянам. И зерно никто отбирать не станет. Конечно же, налоги платить придется, но немного. И кто узнает, сколько пудов ты продал, а со скольких заплатил? Надо немножечко подождать, когда начнется наступление, тогда и грянуть — идти на Шексну, захватить мост и удерживать его до тех пор, пока не подвезут динамит.

Динамит, кстати, позже был обнаружен в двух вагонах, стоящих на запасном пути.

Вот здесь пазлы начинают складываться. Уничтожить мост нужно было для того, чтобы Петроград не смог отправить подкрепление в Вологду, а из нее на север, где как раз планировалось крупное наступление армии генерала Миллера, при поддержке так называемого «экспедиционного корпуса» американцев, англичан и прочей сволочи, что влезла в наши внутренние дела.

Наступление началось в середине декабря, уже после подавления восстания. А ведь были еще и другие попытки сорвать отправку подкрепления на север. В том же Ярославле планировалось подорвать мосты, чтобы сорвать переброску техники из Москвы. А что бы могло произойти, если бы планы восставших удались? Вполне возможно, что в этом случае Миллер смог бы дойти до Вологды, а армия Колчака — выйти к Вятке. Вот тогда они могли бы объединить свои силы. И что дальше? А дальше Красная Армия теряет весь Европейский Север, возникает угроза наступления белой армии на Москву.

То, что выступление повстанцев в Череповецкой губернии началось раньше запланированного — чистая случайность. И так в истории тоже бывало и, не один раз. Вот, не срослось.

Еще одним доказательством тщательно спланированного восстания является факт, который может кому-то показаться несущественным. А так ли это?

Среди крестьянских телег, на которых восставшие мужики добирались до станции, сотрудники Череповецкого ЧК обнаружили повозки, где находились сундуки с красными крестами, в которых были сложены рулоны с бинтами — и самодельные, и фабричного производства. Еще там же отыскались бутыли с лекарствами — йодом и зеленкой. Во время стихийных выступлений редко кто задумывается о санитарных повозках, а тут, чувствовалось, что кто-то обеспокоился заранее.

Стало быть, какой делаем вывод? А такой, что восстание было спланировано. Стало быть, сбор средств на нужды повстанцев тоже вполне очевиден. Как не крути, а расходы предстояли немалые. Мятежников нужно чем-то кормить, а безвозмездно реквизировать продовольствие на нужды повстанцев — чревато. Сомнительно, что руководители восстания, профессиональные военные, планировали торчать у моста. Для армии, пусть даже она составляет всего лишь пятьсот человек, понадобятся лошади. Ну да, какие-то кони у крестьян есть, но этого мало. Если увеличиться количество бойцов, то увеличится и обоз. Рациональнее мост подорвать, а потом уходить к своим. И орудия, отбитые у охраны нужно на чем-то тащить, и пулеметы. А еще неплохо бы создать конный отряд, пусть и небольшой. Это вам и боевое охранение, и разведка. Но коней можно приобрести только за деньги.

Короче говоря, с какой стороны не подойди — деньги на тот момент были восставшим нужны. И не просто нужны, а очень. То есть, их наличие объяснимо. Но почему сундучок оказался закопан, а деньги не использованы? Вот в чём вопрос, ответа на который, скорей всего, мы не получим никогда.

Конечно, для экзотики неплохо было бы вместо бумажек обнаружить какие-нибудь золотые изделия, бриллианты. Только откуда им взяться в нашей глуши?

Я подумал о бедном нашем искателе сокровищ. В прошлый раз я его обманул с кладом. Теперь скажу правду, но огорчу ещё больше. Встречаться с ним мне, вообще-то, никакой необходимости теперь уже нет. Разве что из желания удалить все белые пятна с этой истории. Кто он такой на самом деле? Как вышел на Аэлиту? Зачем были нужны газетные страшилки? Какую роль в этой истории играет икона?

Так что, Роберт-кладоискатель, наша встреча ещё впереди.


[1] Село Ошта ныне в составе Вытегорского района.

[2] А это из фильма «Неуловимые мстители»

Загрузка...