Леснер постарался забыть о только что уволенных им агентах и не думать об участи Снайдера и Джонсона. Чтобы успешно завершить операцию, нужно было сохранять спокойствие. Однако дело принимало плохой оборот: они опять упустили Пола Трентама. А ведь подчиненные, которых он уволил, были его лучшими агентами, они прошли самую тщательную подготовку. И все же противник перехитрил их. Неужели методы работы службы безопасности стали слишком предсказуемыми? Ему непременно нужен был какой-то трюк, что-то новое, неожиданное.
Дремавший в кресле Исаак проснулся и увидел в комнате только жену, занятую шитьем.
— Ирена, — спросил он, — а где мальчик?
— Ты был прав, — ответила женщина с улыбкой. — Он пошел к Татьяне, и они сейчас разговаривают.
Старик бережно закрыл Книгу, лежавшую у него на коленях.
— Вот и слава Богу, пути Господни неисповедимы. — Он улыбнулся. — Знаешь, Ирена, моя память еще на что-то годится. Татьяна не узнала меня, но я… Как можно забыть лицо невесты своего лучшего друга? Когда она вошла, я сразу ее узнал. По какой-то причине она не может открыться мальчику и Джонатану. Я это понял и подыграл ей — ты ведь меня знаешь. А Джонатан был так поглощен ее тайной, что и не заметил моего лукавства. Когда сын вернется, надо будет ему все объяснить, а то он может ненароком обидеть ее.
Исаак взял с книжной полки альбом и начал бережно листать страницы.
— А, вот эта фотография. Взгляни на жениха и невесту — это свадьба Натальи Ивановой и Пола Дурхама, а вот и я среди гостей. Да-а… пятнадцать лет. Сейчас у Пола другая фамилия — Трентам.
Взгляд старика остановился на той, которую он искал: вот она, вторая слева от него, смотрит в объектив фотоаппарата. Сестра-близнец невесты, Татьяна Иванова, такая же прекрасная и влюбленная в робкого жениха, но лишенная веры, которая соединила молодоженов.
Исаак тяжело вздохнул:
— Бедняжка, она была слишком юна и так страдала. И вот через столько лет она встретила Марка, и он вспомнил ее… или свою мать. Может быть, он даже сам не знает, кого.
— Ирена, ты молилась за них? — спросил он у жены.
— Да, Исаак. Я молилась и о многом другом. Господь поддержит их во время этого нелегкого разговора, Он поможет мальчику все понять.
Исаак кивнул.
— Да, ты права, дорогая. Дух мой бодр, а тело… ему нужен отдых. Но сначала я тоже помолюсь, чтобы Небесный Отец услышал наши молитвы и ответил на них.
В это время дверь в комнату открылась, и вошел Джонатан. Увидев в глазах родителей молчаливый вопрос, он успокоил их:
— Мы встретились с Полом в условленном месте, и я отвел его на встречу с руководителями Церкви, они уже собираются. Диск декодировали, и через час Пол обратится к ним с посланием. — Он перевел дыхание и посмотрел вокруг. — А где мальчик и Иванова?
Исаак показал на дверь.
— Они там, в гостиной.
— Ты оставил их одних? Отец, ведь мальчик может ей все рассказать. Я пойду к ним.
— Джонатан! — остановил сына Исаак. — Тебе не надо туда ходить, пусть они побудут вдвоем. Мальчик не выдаст нас. Женщина, думаю, тоже.
— Отец, откуда ты можешь знать это?
Исаак откинулся на спинку стула и вздохнул.
— Джонатан, неужели я настолько стар, что ты смотришь на меня, как на идиота, который не понимает, что происходит вокруг? К твоему сведению, я знаю их обоих. А кроме того, знаю то, чего не знаешь ты. Татьяна и мать Марка — сестры-близнецы, и она не предаст нас. На то, чтобы они встретились, была Божья воля. И ты не должен вставать между ними.
Джонатан сменил тон.
— Извини, отец. Я не хотел тебя обидеть. — Он сел. — У меня какое-то нехорошее предчувствие. Как будто вот-вот что-то должно случиться, только не могу сказать, что. До сих пор нам удавалось уходить от службы безопасности, но власти не оставят нас в покое. А впереди важное собрание. В такое время руководителям Церкви очень рискованно собираться вместе. Кроме того, эта женщина беспокоит меня, она может погубить нас всех…
— Я знаю, Джонатан, — ответил отец, — настало время испытаний, но доверься мне и… доверься Господу.
Марк и Татьяна сидели рядом. Мальчик не сводил с нее глаз, пока она рассказывала о первых пяти годах его жизни, которых он совсем не помнил.
Женщина говорила мягко, но в ее голосе чувствовались досада и сожаление, сомнение и нерешительность. Виноваты были события тех девяти лет, что прошли со времени их последней встречи. Ей не хватало слов, чтобы рассказать, как она прожила эти долгие годы. Татьяна склонила голову и сосредоточенно смотрела на свои руки, то сжимая, то разжимая их. Вид у нее был, как у школьницы на исповеди, которая мучается от чувства вины. А Марк, будто взрослея от ее слов, чувствовал, как перед ним приоткрывается завеса прошлого.
— …На четвертый год войны Церковь ушла в подполье. Многие из верующих были замучены, посажены в тюрьмы или убиты агентами службы безопасности, многие эвакуировались на Экклесию. Чтобы сохранить веру и слово истины, там был создан совет Избранных. — Она на минуту задумалась. — Твой отец был одним из двадцати Избранных и спас много жизней. Потом они встретились с твоей мамой и поженились. Полу пришлось оставить Рыцарство, а через год у Наташи родился ребенок. Его назвали Марком. Империя становилась все сильнее. Борьба продолжалась двенадцать лет. Она истощила нас, и в конце концов мы поняли, что противник сильнее. Мы просили оставшихся руководителей Церкви сдаться и положить конец самоуничтожению, но те отказались. Не находя поддержки ни в своем народе, ни даже среди своих близких, они считали смерть единственным выходом. Империя знала, что Церковь на стороне сил сопротивления, и ждала подходящего момента, чтобы нанести решающий удар. Мы делали все, что было в наших силах: ухаживали за больными, укрывая их от спецслужб; помогали семьям руководителей Церкви, многие из которых голодали. Но силы наши были на исходе, и мы понимали, что не сможем долго сопротивляться.
Когда шел последний год войны, мы оказались на Диакосе. Тебе было тогда пять лет. В то время Церковь укрывала в одном городе на этой планете семьдесят или восемьдесят раненых беженцев и их семьи. Твой отец занимал там высокий пост, но за ним уже следили. Однажды вечером, когда его не было дома, к нам ворвался патруль службы сил безопасности. Забрали тебя, твою маму и меня.
Татьяна замолчала, ее глаза наполнились слезами. Марк почувствовал, что и к его горлу подкатил ком, он готов был разрыдаться. Овладев собой, женщина продолжила:
— Они допрашивали Наташу, но она ничего не говорила, и тогда… тогда они стали бить ее… — Последние слова Татьяны потонули в рыданиях. Марк придвинулся ближе и взял ее руки в свои. — Они заставили меня смотреть на это из другой комнаты. Наташа не могла меня видеть, а я ее видела: она не сказала ни слова. Потом они принялись за тебя. Тебя пытали, применяя наркотики, но ты ничего не знал. Они увеличивали дозу и заставляли твою маму смотреть на это. Они могли убить тебя. Я слышала, как Наташа умоляла их остановиться, как звала на помощь. Я ведь знала… знала все, что им было нужно. И не выдержала, рассказала, чтобы прекратить этот кошмар, — у меня не было сил сопротивляться. Потом меня увели. Больше я никогда не видела ни тебя, ни Наташу, ни Пола.
После того как властям стали известны имена, они арестовали руководителей Церкви и убили тех, кого мы укрывали. Затем они вывезли из города своих людей и сравняли его с землей. Бомбили четыре часа подряд. В городе проживало больше двух тысяч человек — спаслись единицы.
Если бы я могла знать! — Она повернулась к Марку. — Когда я слышала, как твоя мама просила Бога остановить их, я подумала, что, может быть, есть Его воля на то, чтобы я все рассказала. Мне казалось тогда, что другого выхода нет. Я не знала, как далеко они могут зайти. Все, о чем могла думать, — это о тебе и Наташе и… — Она опустила глаза. — Я знала, что буду следующей. А через несколько минут после того, как меня отвезли в космический порт, твой отец и несколько руководителей Церкви ворвались в здание, где держали арестованных, и захватили его. Им удалось снять охрану, и Пол спас вас обоих. Если бы я не ушла, то была бы с вами.
Она всхлипнула еще несколько раз и больше уже ничего не говорила. Марк задумчиво смотрел в одну точку. Его сны оказались правдой. Пока он слушал, в его памяти восстановилась вся картина событий. В какой-то момент он подумал, что больше не выдержит. Но еще тяжелее было бы ничего не знать. Ему открылась правда, и эта правда меняла все.