Операция «Рокировка»

Глава шестая

Бася, которой не завязали глаза, и она все могла видеть, если и обрадовалась гибели подхорунжего Мельника и его отряда, то не слишком. Ночь и люди в немецкой форме, спокойно вытирающие ножи от крови убитых «аковцев» об их же одежду, вызывали у девушки не лучшие мысли. И когда один из них потянулся к Басе, она в ужасе замычала и попыталась отодвинуться.

— Nie bój się, mała. Wszystko dobrze*. (* пол., - Не бойся, малая. Все хорошо) — Кузьмич первым делом вытащил кляп изо рта девушки.

— Kim jesteście?* (* Кто вы такие?)

— Żołnierze rosyjscy… Zwiadowcy* (* Русские солдаты… Разведчики)

— Łżesz!* (* Врешь!)

— Развяжи девушку, старшина.

— Легко… — Телегин чиркнул лезвием по веревках, стягивающих запястья. — Только ты поосторожнее с ней, командир. Как бы пигалица и тебя, сгоряча, кнутом не обожгла.

— С чего бы это?

— Не верит, что мы русские.

— Ну, понятное дело. Я же говорил, что люди сначала на форму смотрят…

— Таварисчи!.. — девушка попыталась соскочить с телеги, от радости позабыв, что ноги у нее по-прежнему связанные. В результате потеряла равновесие и, взмахнув руками, упала в объятия Малышева.

— Ты чего, убиться решила? — пробормотал тот, непроизвольно прижимая девушку к груди.

— Русский? — Баська даже не обратила внимание на то, где оказалась.

— Да.

— Коммуниста?

— Да.

— Pozwól, jа cię pocałuję…

Как и прежние вопросы девушки, последний тоже не нуждался в переводе. Поскольку Баська осуществила свое пожелание не дожидаясь ответа.

— Глядите, хлопцы, а командир наш не теряется… — хохотнул Пивоваренко.

Услышав, что телега остановилась, остальные разведчики подтянулись ближе. А тут и луна окончательно выбралась из-за туч. Так что картина радостной встречи местным населением воинов освободителей стала видна всем в мельчайших подробностях.

— Тихо ты, пустобрех!… - шикнул на капитана Степаныч.

— А что такого? — искренне удивился десантник. — Дело молодое…

— Ты хоть знаешь из-за чего Андрей в штрафбате оказался?

— Откуда… — пожал плечами капитан. — Там лишние вопросы задавать не принято, особисты и так человеку всю душу вымотали. А позже, не до разговоров было. Расскажешь?

— Расскажу. Немецкий снайпер выстрелил в живот его беременной жене… Андрей еще в себя не пришел, на руках ее тело держал, а тут, как раз, наши из поиска вернулись. Фрица какого-то очень важного притащили… Не вовремя… Если бы парой минут раньше или позже… В общем, пристрелил его Малышев. Не успели удержать…

— Охренеть. И за это в штрафбат? У особистов совсем сердца нет, что ли?

— Не так все просто, Олег. Правда, это уже не точные сведения, но штабные говорили, что сперва наш генерал дело хотел замять, а потом решил: пусть повоюет капитан… Он же мести и смерти искать будет. Значит, в разведке с него толку мало. Если сам погибнет — полбеды, а если сгоряча группу положит? И в тылу держать нельзя — застрелится или сопьется. Вот Андрея и определили туда, где погорячее… Для одних штрафбат — наказание, а ему — лечение. И, как видишь, помогло. Ожил человек… И умом не тронулся… Теперь, похоже, и сердцем оттаивать начал. Ну и правильно. Звездочек у нашего командира на погонах много, а годочков-то. В мою юность, отец сына в таком возрасте и на гулянку бы не отпустил.

Ефрейтор Семеняк посмотрел на остальных и вздохнул. Мол, и кому я это говорю. Как будто остальные взрослее. Парням хоть за двадцать, а радистки — только-только после школы…

— Да, война… Столько всего вокруг… Кажется, ничему удивляться не будешь, а оно еще каким-то неожиданным боком поворачивается… Одного сразу наповал, а другому, как кошке, все девять шкур снимет, а жить оставит. И поди, пойми, кому повезло больше?

— Это ты верно сказал, Олег… — Иван Гусев покосился на притихших и прислушивающихся к разговору радисток. — Нет уж, чем такие страсти, лучше поступить так, как наш командир.

— Который? — уточнила Гордеева.

— Корнеев.

— И что же он сделал?

— Салаги. Об этом же весь фронт знает. Командир зарок дал. До победы никаких сигарет и женщин.

— Ну, не офицеры, а бабки базарные… — проворчал Семеняк. — Лишь бы языком молоть.

— Степаныч, расскажи, — попросили хором девчонки. — Ты же с Корнеевым давно вместе. А мы, слышали об этом, конечно, но ведь в пересудах и сплетнях правды с гулькин нос.

— От начала войны… — кивнул тот. — Ладно, скажу, как знаю. Все равно ведь не отстанете. Курить Николай не совсем бросил, а только когда не на задании. За линией фронта позволяет себе. Да вы и сами видели… А девушка у него есть. Даша Синичкина. И любовь промеж них большая. Факт. А все прочее — не моего и не вашего ума дело. Говорят, что у них ни-ни, до конца войны, но я свечку не держал и на этом точка. Желаете знать больше, спросите у него сами.

Девушкам такая отповедь явно не понравилась, но переспрашивать никто не стал. Да и времени не оставалось. Пришли.

— Вы, это, не обращайте на меня внимания… целуйтесь, — Телегин ловко стащил с ног девушки мешок и стал нащупывать веревку.

— Ой! — почувствовав чужие руки на своих лодыжках, Баська опомнилась и задергалась в объятиях Малышева… — Отпусти меня! Ты…

Что именно девушка хотела прибавить осталось ее тайной, поскольку Андрей немедленно разжал руки, а оказавшись на земле, Баська поняла, что полностью свободна.

— Спасибо.

— Не булькает… — привычно проворчал старшина. — Командир, что дальше?

— Дальше?.. — Малышев посмотрел на Телегина, на польку, вытер влажные губы и смущенно кашлянул.

— Сопровождаем, уходим, остаемся… — перечислил возможные действия старшина, видя что Андрей испытывает временные затруднения с мыслительным процессом. Как после легкой контузии.

— Остаемся?.. — Малышев помотал головой, отгоняя наваждение. — Нас же не приглашали. А нежданный гость, сам знаешь — хуже татарина. Ты, вот что, старшина — объясни девушке, что нам хлеб нужен. И проводник. Но, пусть не волнуется, место дислокации отряда выдавать не придется. За ней мы не пойдем. Здесь ждать будем. До рассвета. Захочет их командир нам помочь, пусть сюда приходит. Нет — поймем. У каждого свое задание… А хлеб возьмем сразу. Который рассыпан. Тут как раз по ковриге на брата. Хватит… Это переводить не надо…

— Понятно, — кивнул Кузьмич и довольно бойко «запшекал» на польском. Наверно, с жутким акцентом, но в данном случае это было только на руку. Человеку, говорящему, как коренной поляк, доверия было бы значительно меньше. Гестапо и не на такие провокации способно. Научили за шесть лет оккупации…

— Хорошо, — девушка сразу сообразила, что от нее хотят. — Только поступим иначе. Я телегу здесь оставлю. Без нее быстрее обернусь. Ну, а если не успеем до рассвета — не стесняйтесь, берите хлеба сколько захотите. У нас в отряде с едой нет проблем. Это про запас… На всякий случай. Отец говорит: запас карман не тянет…

— Умный человек, — согласился старшина. — Если не судьба нам свидится, передай ему привет от Михаила Кузьмича Телегина.

— Хорошо… — девушка повернулась к Малышеву. — Побегу я… До рассвета не так и долго осталось. Хоть и не лето уже, а светает еще рано…

— Давай, дочка. Поспеши. Проводник нам не помешает… С ним мы вернее фрицам праздник испортим.

Баська еще раз кивнула, крутнулась на месте и убежала. Прямиком по дороге…

— Малая, а хитрая… — одобрил Кузьмич. — Думаешь, она телегу оставила, чтоб быстрее в отряд попасть? Ага, так я и поверил. Боялась, что мы по скрипу пройдем за ней прямиком в лагерь.

— Без разницы… — Малышев взял с телеги хлебину, отломил кусок, понюхал. — Идите все сюда… Отдыхаем… Разбирайте хлеб. По две ковриги. Наглеть не будем. Ефрейтор Семеняк — в дозор.

— Есть. Только, знаешь, командир… кажется мне, что поспать нам не удастся.

— Почему?

— Рядом где-то отряд. Даже в мирное время отец не отпустил бы дочь далеко одну, а уж теперь-то… И уснуть не успеем, как хозяева объявятся. Мне даже странно, что Мельника нам резать пришлось, а не партизанам.

На этот раз Степаныч чуток ошибся. Успели. И уснуть, и даже немного поспать. А если бы в дозоре стоял не Телегин, так и вовсе проспали бы. Уж на что таежный охотник-промысловик чуткий, а и он скорее почувствовал присутствие чужого, чем заметил его приближение.

Кузьмич не стал окликать неизвестного, а только затвор передернул. Ночью в лесу каждый звук слышен. А понимающему человеку такого намека достаточно.

— Pochwaleny* (*здесь — Слава Иисусу…)

Незнакомец отозвался немедленно и даже ближе.

— И тебе здравствовать.

— Ne strzelaj. Swoi…* (* Не стреляй. Свои…)

— Свои ночью дома сидят, а не по кустам шарятся…

Разговор шел на двух языках сразу, но тем не менее, оба собеседника прекрасно друг друга понимали.

— Пришел раньше времени, не хотел будить. Знаю, что солдатская доля тогда спать, когда разрешат, а не когда хочется.

— После войны отоспимся.

— Это, да. Главное — чтоб еще на этом свете… — тише прежнего ответил незнакомец. А потом спросил: — Ты, до войны, наверное охотником был?

— Почему спрашиваешь.

— До сегодняшнего дня меня никто не мог услышать раньше, чем я сам захотел.

— Так и я не услышал. Учуял…

— Збышек — меня зовут. Учуял?

— Михаил. А что тут удивительного? — Телегин развеселился. — Ты когда в последний раз в бане был? На Пасху?.. Или еще на Рождество?

Поляк засмеялся.

— Уел…

— Старшина, ты что с лесными духами переговоры завел? — Малышев проснулся, но не вставал. Продолжал лежать, наслаждаясь той непередаваемой негой, что возникает на стыке последних мгновений сна и первых минут пробуждения. Когда можешь себе ее позволить.

— Никак нет, товарищ капитан. Гости к нам пожаловали.

— А чего не будишь?

— Так они и сами не торопятся.

— Они, может, и нет… — Андрей рывком сел. — Зато у нас лишнего времени не предусмотрено. Давай, зови.

— Сами слышат. Збышек, у того граба сидит. А второй… — старшина повел стволом левее… — вон там залег.

— Пан инженер, можете больше не прятаться, — позвал товарища Збышек. Встал, забросил ружье за спину.

Там, куда указывал Телегин, тоже послышалось шевеление, а потом и человеческий силуэт показался. Збышек тем временем приблизился к месту отдыха диверсантов. Двигался он, как по льду скользил. Чисто привидение.

— Хорошим ты, наверное, охотником был, Михал? — поляк подошел ближе.

Невысокий. Худощавый. Лица не разглядеть, но судя по голосу, скорее пожилой. Теперь он говорил уже по-русски. С характерным южным говором.

— Начальство не жаловалось. Каждый квартал премии за перевыполнение плана имел. А что?

— Ничего. Любопытно. А польский откуда знаешь?

— Да, наверно, оттуда откуда ты русский. Живу долго…

— Мне не удивительно. Я родился, когда земли Польши еще в состав Российской Империи входили.

— А у меня из ваших ссыльных учитель был.

— В Сибири?

— Да.

— А не Стахом Ковальским, случайно учителя звали?

— Нет… — Кузьмич мотнул головой. — Фамилии не знаю. Он никогда не говорил, а я и не спрашивал… А имя помню. Отец называл его пан Тадеуш, а мне учитель велел звать себя Томеком. Знакомый?

— Может и знакомый… — пожал плечами поляк. — В те годы люди часто меняли и имена, и фамилии. Чтоб родных и близких не подставлять… — слегка поклонился Малышеву. — Мое почтение, пан капитан.

— Какой из меня пан… — от такого обращения Андрей даже растерялся.

— Ты что мелишь, старое помело, — второй поляк подошел размашисто, как по асфальту. Сухие ветки только что не кричали под его ногами. — Здравствуйте, товарищи!

— Стар я для того, чтоб к новым обычаям привыкать. — ответил Збышек. — Не хочет пан капитан быть паном, так и хорошо. А мне губа не распухнет, лишний раз уважение высказать.

— Здравствуйте… — Малышев, привычно оправил одежду и протянул руку второму поляку. — Товарищ…

— Анджей Квасневский, — представился тот. — Командир отряда Армии Людовой.

— Слышь, Иван… — долетел негромкий голос Пивоваренка. — Тут в лесах, оказывается целых две армии прячется. То-то немец в ихней Польше, как у себя дома хозяйничает.

— Разговорчики! — цыкнул на десантника Малышев.

— Обидно, но справедливо… — товарищ Анджей пожал руку капитану. — Товарищ командир, поговорить бы нам.

— Говорите.

Поляк неуверенно покосился в ту сторону, откуда слышалось тихое перешептывание, потом — на старшину.

— Говорите, не сомневайтесь. Диверсионная группа — как один человек. Случайных ушей здесь нет.

— Нам помощь нужна.

— То есть?

— Две недели тому наша радистка в облаву попала, и мы остались без связи. Двух связных посылали, но… судя по тому, что Басю ждали у пекарни, обе попали к «аковцам»… - товарищ Андрей помолчал немного. — Спасибо, за дочь. Даже думать не хочется, что с ней могло случиться, если б не вы.

— В следующий раз не посылайте девушек без прикрытия… — не удержался Малышев. — А вы даже телегу смазать не удосужились.

— Товарищ капитан не понимает специфики подполья… — усправедливился поляк. — Скрипящая телега лучше всего говорит, что на хозяйстве мужчин нет, и не вызывает у немцев подозрения. А что одна… Бася не только моя дочь, но и боец сопротивления. Или вы думаете: за тех двоих, что без вести пропали, меня меньше сердце болит? Каждой девчонке и на каждый день стражу не приставить. Мужчин не хватит. Война их гораздо больше, чем баб любит и себе забирает…

Командир партизанского отряда опять умолк. Но быстро взял себя в руки.

— Поможете?

— Извини, товарищ Андрей, но я еще не понял: в чем именно?

— Нам бы радиограмму отправить. У вас же есть связь?

— Да. Но кроме этого — также имеется запрет выходить в эфир. У нас секретное задание. Понимаешь?

— Конечно, — поляк кивнул. — Но, я так прикинул: если проводника ищите, то цель группы не здесь. Верно?

— В общих чертах. Но это сути приказа не меняет.

— Еще как меняет, — потер руки товарищ Андрей. — Покажи на карте нужный вам район.

— Шутишь?

— Товарищ капитан, ну что ты в самом деле? — хмыкнул тот. — А с проводником как поступишь? Пристрелишь старого Збышка, когда он вас до места доведет? Я не настаиваю, но — либо мы доверяем друг другу, либо сразу распрощаемся. Без обид…

Малышев задумался, потом вынул планшет.

— Нам надо сюда…

Понятное дело, Андрей указал не точное место, а километров тридцать в сторону от объекта, но и этого оказалось достаточно.

— Отлично! То что надо! — обрадовался командир партизан. — Збышек, ты как, не забыл еще свои старые угодья.

— Пана графа Соколовского? — уточнил тот.

— Они самые…

— Конечно помню. Лучше меня те места только Кривой Ендрусь знал. Никак я его поймать не мог… Пока тот разбойник сам в трясине не утоп, царствие ему небесное. Только что в тех болотах интересного? Я имею в виду панов военных… Потому как охота там славная.

— Это они тебе сами объяснят… — товарищ Анджей опят потер ладони. — Лучше ответь, сколько времени тебе надо, чтоб проводить группу, ну… скажем, к графскому замку?

— Нынче утром выйдем… — прикинул тот в уме расстояние и маршрут. — Завтра к вечеру будем. Это, если поторопиться. А неспешно — послезавтра к обеду.

— То есть? — удивился Малышев, который рассчитывал в лучшем случае прибыть к объекту на исходе четвертых суток. — Туда же не меньше ста пятидесяти километров.

— Не знаю, — пожал плечами проводник. — Я не мерил… Но, ежели в отряде нет хромых и беременных — придем, как сказал.

— Ну, вот… — командир партизан взял командира разведгруппы за рукав. — Теперь, когда мы вам путь сократили, я могу и свои соображения о взаимопомощи высказать.

— Это только слова… — не сдавался Малышев, некстати вспомнив о подвиге Сусанина. Больно уж обстоятельства схожие.

— Думаю, командир, словам проводника можно верить, — неожиданно для всех поручился за Збышка старшина Телегин.

— С чего, вдруг, такая уверенность?

— Может, потому что один охотник другого сразу распознает?.. — объяснил сам Збышек. — Пусть пан капитан не сомневается. Ходко пойдем, легко…

— Ладно, уговорили… — сдался Малышев. — Излагай товарищ Анджей свои проблемы. Если в наших силах — поможем…

— В общем, мои соображения такие… Вы себе на дорогу четверо суток отводили. Збышек — не дольше чем за три дня привести отряд к месту обещает. Значит, примерно, двадцать часов сэкономили… Почему бы не использовать их с толком и пользой?

— Это мы уже обсудили, а помощь-то наша в чем состоять будет?

— Рация у нас есть, взрывчатка тоже найдется, — словно извиняясь, опустил голову командир партизанского отряда. — А ни радиста, ни минера в отряде нет. Ни с руководством, ни с другими отрядами связаться… Ни повоевать, как следует. Взять к примеру железную дорогу. Станция здешняя хоть и не шибко важная, а все же и тут интересные составы, идущие к фронту, останавливаются. Бывает, что и по нескольку дней назначения ждут… Будь у нас минер — такой фейерверк можно устроить, что в Берлине швабам аукнется.

— Как же вы до сих пор воевали?

— Армия Людова молодая еще. Полгода всего, как образовалась. Вот и не умеем многого и обучить некому. В Армии Краевой хватает бывших офицеров, а в нашей — рабочей партии с кадровыми военными сложности.

— Что так?

— Товарищ капитан молод, а в польской армии многие, особенно среди офицеров, помнят и поход Тухачевского, и бои за Варшаву. Ведь не так уж много лет минуло с двадцатого года. Поэтому и чувства у людей двоякие. За то что швабов гоните — Красной армии все готовы спасибо сказать, а социализма в Польше не многие хотят. А еще больше опасаются, что русские обратно не уйдут… Захотят, чтоб как при царе было.

— Бред, — фыркнул Малышев. — Вот идиоты! Да на кой черт нам ваша Польша сдалась? Видели бы они, что фрицы с нашей страной сделали! Руины, да пепелище. Жизни не хватит, чтоб восстановить. Да и рук тоже… Одни бабы да детишки в тылу работают.

— Партия рабочих объясняет людям, что Советский Союз не ведет захватнических войн, что после победы над Гитлером, Красная Армия в Европе не задержится… И каждая страна сама будет выбирать, как строить послевоенную жизнь… — кивнул товарищ Андрей. — Но после стольких лет оккупации в худшее вериться легче, чем в добро и благородство.

— Ладно. Разобьем фашистов, разберемся и с этим… Но я по-прежнему пока не понял: чем мы сможем вам помочь? Если надо передать радиограмму, то это исключено. Группа не имеет права себя обнаруживать.

— Не совсем… У вас же и радист, и сапер должны быть. А у меня в отряде найдется десяток толковых парей и девчат. Пусть ваши их посмотрят? Я понимаю, за сутки многому не научишь, но все лучше, чем совсем ничего не уметь.

— Вы серьезно? Обучить радио и минному делу за сутки?

— Хоть азам, а мы потом доучимся. Я и сам инженер-механик по образованию, кое-что помню из лекций, но непосредственно с взрывчаткой никогда не работал. Боюсь, что на первом же занятии либо студентов не досчитаюсь, либо они учителя.

— Я понял, товарищ Анджей. И, кажется, знаю, как помочь нашему общему делу. Подожди здесь… Мне посоветоваться с товарищами надо.

— Лучше мы со Збышеком в сторонку отойдем, так быстрее будет, — проявил понимание тот.

— Тоже верно, — согласился Малышев. Дождался, пока поляки отойдут и подозвал к себе группу.

— Дело следующее, товарищи. Я тут прикинул: скорее всего фрицы должны были купиться на наш трюк и поверить, что мы все улетели вместе с грузом. Но, не факт. А вдруг, нашелся среди них кто-то более сообразительный? В таком случае, у контрразведки обязательно должен возникнуть вопрос: куда мы направляемся? Расстояние до цели приличное, угадать сложно, но — опять-таки, шанс не нулевой. Могут и усилить меры предосторожности. А оно нам надо?

— Не надо, командир. Ты стопудово прав, — кивнул Пивоваренко. — Приказывай, что надо сделать?

— Да все как обычно, ничего нового. Отвлечь внимание. Выйти в эфир, организовать диверсию на станции. Просто, если раньше для этого надо было оставлять половину группы, а я не мог так ослабить отряд, то теперь — используя силы бойцов Армии Людовой, можно обойтись одним человеком… — Малышев посмотрел на радисток. — Девчата, у партизан проблемы со связью. Рация имеется. В общем, приказывать не хочу, нужен доброволец.

Младшие сержанты переглянулись, посмотрели друг другу в глаза, и Лейла кивнула.

— Я могу остаться, товарищ капитан. Оля лесом лучше меня ходит.

— Вот и славно. Думаю, тебе не долго наших дожидаться придется. Недельку, не больше. А как фронт докатится, вернешься в отряд… В общем, со связью решили. Теперь второе — поляки просят обучить бойцов минному делу. А сапер у нас только один… Виктор, сможешь провести за освободившиеся сутки ликбез союзникам?

— Провести я смогу, — пожал плечами Петров. — Поймут ли… Тем более что я польским не владею, а они, скорее всего, русского не знают. Но, попытаться можно. Разные самородки встречаются. У нас на курсах один парень был, я так и не понял, если честно, откуда он родом. Какая-то деревушка среди Кавказских гор… Сапер от бога. Все налету схватывал. Самые сложные ловушки мог разминировать… Когда спрашивали: откуда знает? Отвечал — где нельзя трогать, там песня Смерти слышна.

— Вот и посмотришь…

— Не надо… — Ефрейтор Семеняк кашлянул в кулак и продолжил. — Командир, если разрешишь, мнение выскажу.

— Конечно, Степаныч… — Малышев даже удивился. — Мы же разведчики, каждый имеет голос.

— Думаю, как бы проводник не обещал, а Кузьмич за него не ручался, время терять группе не стоит. Мы все не первый день воюем и хорошо знаем, как оно на фронте бывает. Запас хоть пуль, хоть минут еще никому не вредил. Поэтому, я предлагаю вам здесь не задерживаться…

— То есть, ты против помощи полякам в минном деле?

— Подожди, командир, дай доскажу до конца… Я это… хочу остаться с радисткой. И за Лейлой пригляжу, чтоб не обижали, и минированию их хлопцев обучу. С капитаном мне не тягаться, но живу долго и кое-какое разумение имею. Состав, если подберемся достаточно близко, рванем за милую душу.

— Ты серьезно, Степаныч? А как же Корнеев? Он же скоро с нами будет. О тебе первым делом спросит.

— Коле скажешь: староват я, чтобы сотни километров бегать. Вот тебе, командир, и еще одна причина. Если даже сопливые девчонки понимают, что в рейд лучше идти той, которая легче на ногу, то мне тем более, нечего обузой становиться.

— Что ж, Игорь Степаныч, прав ты кругом, — Малышев задумчиво покивал. — И спасибо тебе… Идея потерять целые сутки, мне тоже не слишком нравилась. А теперь у нас все правильно складывается. Только шуметь начинайте не раньше чем через сутки. А лучше — двое. Чтоб мы гарантированно успели покинуть зону внимания.

— Это, уж как водится, — козырнул Семеняк, потом поманил Лейлу. — Давай, дочка, прощайся с подругой и пошли с союзниками знакомиться?

— Игорь Степанович, — вдруг спросила Оля Гордеева. — А если б я вызвалась, ты бы и меня охранять остался?

— Тебя? — ефрейтор Семеняк поскреб подбородок, потом задумчиво посмотрел на Пивоваренка. — Нет, Оленька. Ты уж извини, но с тобою не я бы остался… Это уж точно. Правда, Олег? Ведь вас тоже минному делу обучают?

— Ну, да, — кивнул тот, прежде украдкой взглянув на девушку.

— Вот видишь… — Степаныч улыбнулся и подмигнул радистке, потом поднял руки над головой, сжимая ладони в замок. — Ну, все, держитесь, братцы… Успеха и удачи. Прощаться не будем. Примета плохая… Оставайтесь живыми. А если мы с Лейлой задержимся чуток, ждите нас в Берлине.