Операция «Рокировка»

Глава первая

Пара «мессеров» выскочила из-за тучи и стремительно понеслась на перехват тихоходного Ю-52, подныривая справа и снизу, под брюхо. Немецкие летчики хорошо знали слабые стороны своих же транспортников и атаковали так, чтобы оказаться в секторе обстрела только одной из трех пулеметных установок. К тому же, при таком маневре, солнце слепило глаза бортстрелкам.

Оберштурмбанфюрер Максимилиан Штейнглиц вжался в сидение и втянул голову в плечи. Роковая фортуна не хотела отпускать его так просто. Минутная слабость и, как следствие, сдача в плен всего лишь на время отсрочила смерть, — а умирать по-прежнему не хотелось. Пусть война проиграна, пусть вся Германия вместе с бесноватым фюрером, развязавшим всю эту кровавую бойню, катиться в Преисподнюю, но только дайте еще пожить!.. Хоть немного…

Каким он был идиотом, когда решил, что у русских диверсантов есть шанс уйти.

У транспортного «юнкерса» скорость всего двести с небольшим, а до линии фронта почти пятьдесят километров. Лететь — не меньше четверти часа. Даже если русский пилот, не жалея машины, станет непрерывно нагружать двигатель, это не на много сократит время полета. А новым «мессершмитам», чтобы догнать беглеца, достаточно пяти минут. Еще пять минут на то, чтобы гауптман Бертгольтц сообразил, что случилось на секретном объекте. И можно не сомневаться: Пауль сообразит. Он фронтовик, привык принимать быстрые решения и не побоится кого-то зря потревожить. Дальше последует звонок на ближайший аэродром и команда на взлет. Если, для экономии времени, в их район по рации не перенаправили пару машин, из тех, что уже находились в воздухе.

— О, майн Гот! — Максимилиан суетливо перекрестился. — Engel Gottes, mein heiliger Beschützer, bewahre mein Leben in der Furcht Christi, unseres Gottes*… (*Ангел Божий, хранителю мой святый, сохрани жизнь в страхе Христа Бога нашего…)

— Стреляй, фриц! Собьют же!

Голос Корнеева перекрыл и рев двигателей, и бормотание Штейнглица.

— Стреляй, сволочь!

Майор беспомощно смотрел на стремительно и уверенно атакующую самолет пару истребителей, по роковой случайности заходящих с той стороны, где сектор обстрела был только у пленного абверовского офицера.

Черт! А ведь оберштурмбанфюрер так горячо заверял в готовности к сотрудничеству, обещая выдать любые секреты в обмен на жизнь. И по глазам было видно, что фриц действительно согласен на все, только бы уцелеть. Поэтому, учитывая перегруз самолета и некомплект экипажа, Николай доверил ему место правого борт-стрелка. Майор рассчитывал на то, что немец, спасая собственную шкуру, будет отстреливаться даже от своих. А теперь что случилось? Фашист неожиданно опомнился и решил героически погибнуть? Смыть позор кровью? Или опять струсил?..

Но все это уже не имело никакого значения. Даже если бы оберштурмбанфюрер успел образумиться и нажать на спусковой крючок, он вряд ли сумел бы с первой же очереди попасть в непривычную, подвижную цель. Тем более что Колесников, не слыша звуков выстрелов, в отчаянье пытался заставить неповоротливый транспортник совершить хоть какой-то маневр.

— Не долго музыка играла… — пробормотал Корнеев. — Прощай, Дашенька. Извини…

Оба истребителя, так и не произведя ни единого выстрела, проскочили под «юнкерсом», покачивая крыльями, сделали горку и ушли на разворот в той же плоскости.

— Почему они не стреляли?..

Корнеев, в горячке, вместе с креслом центрального стрелка, развернулся за ними, пытаясь поймать хоть одного перекрестьем, но «мессеры», уверенно оставаясь в мертвой зоне, покинули дистанцию прицельного выстрела и стали снова заходить в хвост.

«Хотят посадить!»

Эта мысль объясняла если не все, то очень многое.

Учитывая сверхсекретность груза, вряд ли, даже в штабе армии, кто-то был в полной мере посвящен в тайну операции, чтобы в нужный момент суметь отдать внятный приказ. А уж тем более, в таком цейтноте. Тот офицер, что дозвонился до аэродрома, скорее всего, ничего толком не объяснив, потребовал задержать транспортный самолет Ю-52, направляющийся к линии фронта.

Дежурный по аэродрому, принявший звонок, особенно, если позвонивший представился офицером СС, не мог не доложить дальше. Но, зная отношение Люфтваффе к остальным родам войск и особенно частям СС, все спустили на тормозах. И если бы не немецкая педантичность, погоню могли вообще не выслать.

То есть, летчики, догнавшие их, понятия не имеют, кого они преследуют и какой груз на борту самолета. А полученный ими приказ, как предполагал Корнеев, звучал, примерно, так: «Транспортник посадить на ближайший аэродром. Сбить только в крайнем случае».

И что это дает? Время! Самый важный и не обходимый фактор в данной ситуации.

Как бы медленно не полз «юнкерс», но каждая выигранная минута приближает их к линии фронта еще на пару километров. Любой ценой надо дотянуть до передовой, а там многое может статься.

Вряд ли наши, даже получив радиограмму, так быстро среагируют, как немцы, но им и лететь ближе. А еще ближе — зенитчикам! Чтоб поднять трубку телефона и позвонить полковнику Сербиченко, над участком дивизии которого пролегал маршрут возвращения, полковнику Стеклову не требовалось ни разрешения, ни согласования.

Вот только где взять эти пару минут?..

— Не стрелять! — Корнеев заорал во всю силу. — Отставить!!! Никому не стрелять!..

Зная, что может быть не понят, майор соскользнул с кресла и, рассчитывая на то, что Ованесян больше приучен к исполнению команд, отданных на русском языке, сперва бросился к немцу.

Штейнглиц, весь белый, как первый снег, бормоча в полголоса то ли ругательства, то ли молитву, уже выцеливал, заходящий справа истребитель.

— Nicht schießen!* (*нем., - Не стрелять!)

Оберштурмбанфюрер повернул к Корнееву голову и в белесых от ужаса глазах немца появился проблеск надежды.

— Яволь…

— Не хочется умирать?

— Найн.

— Вот и поживем еще чуток. Слушай меня внимательно, Максимилиан.

— Да, конечно… Вы можете полностью рассчитывать на меня. Я гарантирую вам и вашим людям жизнь.

Оберштурмбанфюрер похоже решил, что под прицелом пушек «мессеров» Корнеев хочет сдаться в плен и пришел просить у него защиты.

От такой мысли майору стало смешно. Пресловутая прусская тупость в лучшем виде. На дворе осень сорок четвертого, наши войска уже давно выбросили фашистов за пределы Советского Союза, а Штейнглицу, как и многим другим фрицам, все еще кажется, что это какая-то ошибка, роковая случайность. Что надо только чуть-чуть поднажать, ввести в бой дополнительные силы или новое оружие, и опять вернется победоносный для Германии сорок первый год.

— Заткнись. Никто сдаваться не намерен. А ты, если не хочешь сдохнуть, от пуль своих же, слушай сюда!

— Entschuldigung!* (*нем., - Извините!) — страх снова плеснулся в глазах Штейнглица.

— Бог простит. Хватит трепаться. Истребители хотят развернуть нас обратно, поэтому не стреляют. Держи «мессеры» в прицеле, но не стреляй, пока они сами не начнут. Понял меня?

— Я.

— И не дрейфь. Первые очереди будут заградительными. Успеешь. Только целься хорошо. Это наш шанс. Второго могут не предоставить.

— Яволь.

— Давай, господин подполковник… Не подкачай… — Корнеев сделал над собою усилие и дружески похлопал немца по плечу.

— Entschuldigung?

— Не бери в голову, — усмехнулся Корнеев. — Ты другое помни: попадешь — не только живой останешься, но еще и груз сохранить поможешь. А это, при рассмотрении твоего дела, зачтется!

«Мессеры» зашли на еще один круг, пройдя рядом с «юнкерсом», едва не задевая его крыльями. И поскольку пулеметы транспортника молчали, летчики решили, что в самолете-беглеце либо нет боезапаса, либо некому стрелять. То есть, «юнкерс» угнан одним пилотом. Сбросив газ до минимума, они поравнялись с кабиной и знаками показали Колесникову, чтобы он разворачивался.

Получивший указания Корнеева, Сергей оживленно жестикулируя, семафорил в ответ какую-то несуразицу. Тыкая пальцем в потолок, стуча себя по лбу, показывая пальцем за спину и производя еще целую кучу маловразумительных действий. Ведущий пары честно пытался понять, переглядываясь со своим ведомым. Потом немецкий летчик опять пожимая плечами, грозил и показывал круговой разворот и посадку. На что Колесников отвечал еще более бурным размахиванием свободной рукой, периодически отпуская штурвал и хватаясь за него снова.

Смысл затеи оставался прежним: тянуть время. Молчание, как известно трактуется однозначно, а непонятные ответы требуют времени для осмысления. Пускай счет идет на секунды, но и это выигрыш. Еще на сотню метров ближе к передовой…

Ованесян понял замысел командира без объяснений. Показал большой палец и сполз на пол, чтоб его даже случайно не заметили из кабины вражеского истребителя.

— Огонь на поражение, только после второй заградительной очереди, — уточнил на всякий случай Корнеев. — Бей наверняка, Вартан.

— Не беспокойся, командир.

— Добро…

Корнеев быстро занял свое место, опять-таки соблюдая максимальную осторожность. То, что немцы не могли не видеть Штейнглица, даже сыграло на руку. Приняв решение атаковать, истребители наверняка, на всякий случай, зайдут с той стороны, где у пулемета как бы нет стрелка.

А развязка приближалась с каждой секундой…

Отчаявшись добиться четкого ответа от пилота транспортника, ведущий пары «мессеров» самым не двузначным образом последний раз стукнул себя кулаком по лбу, показал пальцем на Сергея и изобразил ладонью крутое пике. Мол, дурак ты, парень, и — покойник. В ответ капитан Колесников тоже постучал по лбу. От такого пассажа немецкий истребитель вильнул, свалился на крыло, нырнул вниз и пропал из виду.

— Приготовиться! — закричал Корнеев, разворачиваясь к хвосту. Никого.

Крутнулся обратно. Вовремя… Немцы шли в атаку, как на учениях. В лоб. Наверное, решили применить последнее средство устрашения. Чтобы летчик транспортника взглянул, так сказать, смерти в лицо.

Самолет ухнул в воздушную яму так резко, что сердце вместе с желудком болезненным комком оказалось в горле.

— Твою мать!.. — Корнеев вдохнул глубже и сплюнул под ноги.

Секунда, вторая…

И тут Сергей учудил такое, чего не ожидал никто. Капитан гордо вздернул подбородок и выбросил руку в нацистском приветствии.

«Мессеры», так и не открыв огонь, взмыли вверх и пронеслись серыми молниями над неуклюжим транспортником. Корнеев едва удержался, чтоб не всадить очередь в брюхо одному из них. Пальцы майора буквально впились в рукоять пулемета. Но, нельзя!.. Даже удачное попадание тут же раскрыло бы всю маскировку, и второй истребитель немедля сбил бы тихоходный «юнкерс». Нет, рано. Надо еще потянуть. Линия фронта совсем рядом.

Немецкие истребители снова зашли в хвост.

Будут стрелять или нет?! Если будут, с такой дистанции промахнуться невозможно. Двумя залпами превратят «юнкерс» в клубок ревущего огня. Корнеев замер. Нет, похоже, еще сомневаются. Слишком близко подошли. Сами увернуться не успеют. Может, первым начать?

Майор посмотрел вниз, и сердце радостно екнуло. Под ними проплывала передовая. Две линии траншей, ходов связи, артиллерийских позиций и пулеметных гнезд, разделенные полосою ничейной земли. Местами окопы и траншеи замаскированы так, словно там и нет никого, а кое-где — как трафарет, темнеет выброшенная земля, демаскируя позиции. Может, из-за чьего-то преступного головотяпства, а может, наоборот — создавая ложные цели.

Если первое, то ненадолго. До обязательного облета передовой командующим фронтом. И если что-то будет не так, как положено или приказано — штрафбат немедленно получит внеочередное пополнение. Прямым приказом маршала. Больше всего Иван Степанович не терпит разгильдяйства, считая его вторым худшим качеством командира, после трусости.

Звук скорострельной авиационной пушки и пулеметной очереди ворвался в мысли Корнеева, мгновенно приведя майора в чувство. Вот и конец игре. Вот и дождались предупредительных выстрелов. Первых и скорее всего последних. Как бы не сомневались немецкие летчики, но должны понимать: дольше тянуть нельзя.

«Мессеры» красиво отвалили в сторону и зашли на последний вираж, завершить который собирались прицельным выстрелом. Кто бы не сидел за штурвалом этого странного Ю-52, хоть сам рейхсмаршал Геринг, приказы не обсуждают.

— Всем приготовиться!

Корнеев понимал, что все и так готовы, даже Штейнглиц, но ничто так не ободряет, как уверенный командирский голос. Напоминающий бойцу, что он остался не один на один с врагом, что вместе с ним в бой идут и его товарищи.

Майор довернул кресло, и стал выцеливать ведущего. Убежденный в собственной безопасности, вражеский истребитель сам вползал в перекрестье прицела, выбирая безупречную позицию. Наверное хотел покрасоваться перед своим ведомым, сбив транспортник с первого же выстрела.

Пора!

Корнеев нажал на спуск, и пулемет застрочил, задергался, словно пытался вырваться из рук советского офицера и не желает успокоится, пока не кончатся патроны. К счастью, первый же десяток пуль попали в цель, потому что с непривычки, всю остальную очередь, майор выпустил в белый свет. Вести огонь с летящего самолета по другой движущейся цели совсем не то же самое, что стрелять приняв упор лежа на твердой почве, или из окопа. Но и тех первых хватило вполне. Пули буквально в упор прошили в кабину истребителя, сразив летчика. Неуправляемый «мессер» дернулся, потерял тягу, клюнул носом и свалился в штопор.

Ведомый, сразу не сообразив, что произошло, метнулся следом. И только когда сбитый истребитель врезался в землю и взорвался, второй «мессер» отвернул и взмыл вверх свечкой, пытаясь зайти под «юнкерс» с нижней полусферы. Успей немецкий летчик завершить этот маневр, транспортник Ю-52 скорее всего, ожидала бы судьба первого истребителя. Но отпущенное фашистам время вышло…

Случилось именно то, на что все время рассчитывал майор Корнеев. Самолеты пересекли нейтральную полосу и в бой вступила зенитная артиллерия. А сбить самолет, когда он еще не набрал скорости и тянет вверх, по прямой — проще, чем попасть в цель на учебных стрельбах.

Второй «Ме-109» буквально развалился в воздухе от пары прямых попаданий восьмидесяти пяти миллиметровых снарядов, и вниз закувыркались только дымящиеся обломки.

— Ура!

Корнееву показалось, что в хор радостных криков вплелся даже голос Штейнглица. Похоже, бывший оберштурмбанфюрер стремительно менял свою нацистскую шкуру.

— Не кажите «гоп», хлопцы…

Майор напряженно вглядывался вниз, ожидая, что зенитные орудия вот-вот перенесут огонь на «юнкерс». Но, судя по возобновившейся тишине, Михаил Иванович успел не только дозвониться куда надо, но еще и сумел объяснить все, что положено.

— Кажись, пронесло…

Корнеев вытер вспотевший лоб, огляделся и обмер. Еще не стреляя, но явно намереваясь сбить обнаглевшего фрица, в одиночку летающего над передовой, в соколином ударе* (*заход со стороны солнца с пикированием на цель) на «юнкерс» неслись два советских Ла-5.

К счастью, похоже, полковник Стеклов успел везде. Пара краснозвездных «Лавочкиных» дружелюбно покачала крыльями, сделала обратный иммельман и расположилась перед носом транспортника. После чего Ла-5 еще раз покачали крыльями, подавая сигнал: «Следуй за мной!»

Оставаясь в боевом настрое, Корнеев рывком вскочил с кресла и метнулся в кабину самолета.

— Ты как, капитан? — хлопнул по плечу Колесникова. — Вроде, пронесло нас, нет?

— Что, командир, и тебя тоже? — усмехнулся летчик. — То-то запашок специфический пошел.

— Остряк…

— Есть немного. А ты чего по салону, как по Приморскому бульвару мечешься? Присаживайся… — Колесников кивнул на кресло второго пилота. — И шлемофон надень. Истребители как раз о нас говорят… Гнездо справа…

Николай плюхнулся в кресло, ткнул шнур в разъем и приложил шлемофон к уху.

— Кузнечик… — сквозь хрип и треск эфира донесся голос одного из советских истребителей. — Ты хоть что-то понял? Сперва была команда: «Уничтожить». Теперь «Утес» требует сопроводить фрица…

— Есть многое на свете, друг Ромео, что и не снилось нашим командирам… — чуть переврав Шекспира, нараспев ответил второй пилот.

— Да перестань, ты, хохмить… Я серьезно.

— А если серьезно, то выполняй приказ… — сменил тон «Кузнечик». — Жаль нельзя фашисту объяснить, куда лететь. На таких скоростях, того и гляди в штопор свалишься, и мотор греется… — Давай, по очереди вести… Я сопровождаю, а ты — вверх. Осмотришься и обратно, меня сменишь.

— Ты же немецкий знаешь… Вот и объясни.

— Я могу ему процитировать Гетте и Шиллера, или послать по матушке с баварским акцентом… — проворчал «Кузнечик». — Но как объяснить немцу кодировку наших карт?

— Парни, а вы мне пальцем направление покажите… — хохотнул Колесников. — Глядишь, пойму.

Некоторое время эфир хранил молчание.

— Свой, что ли? — неуверенно переспросил «Ромео».

— Строевой Устав зачитать, или матерную частушку спеть? — поинтересовался Колесников. — Не любите лейтенантов у них синие штаны! С лейтенантов толку мало — весь товар у старшины.

— Лучше имя или позывной назови, певун…

— Сергей…

— «Сокол шесть» — это «Утес»! — голос ворвавшийся в разговор летчиков был едва слышен, но от этого не потерял командирских интонаций. — Прекратить засорять эфир! Пилот «Юнкерса», как слышно?

— Слышимость хорошая.

— Сколько у вас горючего?

— Часа на три лету хватит… Но правый мотор барахлит. Не выдержал постоянного газа…

— Понятно. Следуйте прежним курсом. В тридцати километрах аэродром подскока. Войдете в зону прямой видимости, подкорректируем вас.

— «Утес», - Корнеев вмешался в разговор. — Прошу обеспечить…

— Не волнуйтесь, майор. К встрече готовы… — «Утес» умышленно назвал Корнеева только по званию. Давая понять, что тем, кому положено, о них все известно. — «Сокол шесть»!

— Внимательно…

— Парни, эта телега должна доползти в целости и сохранности.

— Вас понял, «Утес».

— Все будет, как в песне. Мы же дома…

Колесников глубоко вдохнул, потом протяжно выдохнул и показал Корнееву большой палец.

— «Кузнечик»! Вижу сзади шестерку «фоккеров»! — голос «Ромео» ворвался в наушники.

— Понял, «Ромео»! Вижу. Успеваем. Жди меня. Иду вверх… Перехватим их пораньше.

— Есть…

— Сергей, следуй своим курсом. Мы прикроем! Удачи…

— Черт! «Утес» вижу еще одну шестерку. На десять часов! Идут выше нас на опережение!

— «Сокол шесть»! Держитесь, парни! Вся «Поющая» уже в воздухе.

— «Кузнечик», «Ромео», я — «Маэстро!». Время подлета четыре минуты!

— Хрена себе суета… Что же ты такое стырил у них, Серега?.. Самого Гитлера в плен взял?

— Вроде того…

— Пилот «Юнкерса», приказываю соблюдать молчание.

— Есть… — Колесников, проводил взглядом унесшиеся наперехват «фоккерам» краснозвездные истребители, потом повернулся к Корнееву. — Держись, командир. Сейчас немного прибавим газу…

Пилот совсем чуть-чуть подал штурвал от себя, и, увлекаемая не только мощью трех моторов, но и силой земного притяжения, неуклюжая «тетушка Ю», словно заскользила с горки, убыстряя лет…

— «Ромео», прикрой! Атакую…

— А-а, горишь, сволочь! Получи еще!..

Эфир заполнили крики на немецком, ругань и прочие звуки боя.

— Жарко там… — ни к кому не обращаясь, пробормотал Корнеев.

— Ничего, командир… — подмигнул ему летчик. — Разберутся. Сейчас не сорок первый. И фриц выдохся, да и наши соколы кое-чему научились. Мы свое сделали, они — тоже не подведут… Тем более, помощь идет.

И словно в подтверждение в наушниках раздался спокойный и уверенный голос:

— «Сокол шесть», это «Маэстро». Вижу вас, выходите из боя. Дайте и «старикам» размяться.

Колесников выровнял машину, но высоту набирать не стал, шел на бреющем. Тридцать километров это бесконечность, когда с полной выкладкой да по раскисшей пахоте. А для самолета, даже такого неуклюжего, семь минут лета, — пять из которых уже утекли в прошлое…

— Пилот «Юнкерса», - ожили динамики. — Видим вас. Доверните на два часа…

— Вас понял. Есть довернуть на два часа.

— Как самолет? Дотянете.

— Теперь, точно дотянем. Как истребители?

— Трех фрицев сбили, остальные ушли. Как услышали, что «Маэстро» в воздухе. Так и драпанули…

— Вижу аэродром. Разрешите посадку?

— Посадку разрешаю…

Корнеев тоже увидел ровную, как пара футбольных полей, площадку. Посреди нее более темную, чем остальная площадь, полосу. Готовые к бою зенитные орудия. Десяток легковых и грузовых машин чуть в сторонке. Даже несколько танков…

— А вот теперь, командир, держись крепче и молись, если веруешь, — Колесников расстегнул пару верхних пуговиц. — Хоть богу, хоть товарищу Сталину…

— Ты чего, Серега? — удивился Корнеев. — Долетели же?

— Чтобы поднять машину в воздух и не дать ей сразу грохнуться, много ума не требуется. А вот вернуть ее целой и невредимой обратно на землю — уже наука. У каждого самолета свой норов… Я же, на этой «телеге», в первый раз за штурвалом сижу. Все придется по наитию делать. Капотировать я ей не позволю, но на пузо плюхнуться, можем. Поэтому и говорю: держись крепче…

— Ничего, Серега, — Корнеев ободряюще подмигнул. — Так или иначе, но задание выполнено… и мы дома.