Операция «Рокировка»

Глава тринадцатая

Яркие, густо усеявшие небо звезды и величаво скользящий между ними рогатый челн месяца, оказывали посильную помощь в освещении узловой станции. Несколько фонарей, разнесенных по периметру с таким расчетом, чтоб от одного столба как раз можно было разглядеть следующий, давали слишком мало света для такой огромной территории. А часовых на станции, несмотря на пути забитые товарными вагонами и цистернами, было выставлено еще меньше, чем фонарей.

Патруль из четверых солдат и одного унтер-офицера обходил посты никуда не торопясь, понимая, что ночь длинная и все успеется.

Из неплотно прикрытых дверей одноэтажного железнодорожного вокзала, больше похожего на грузовой пакгауз, доносился громкий гогот и пиликанье губной гармошки. Судя по припаркованным возле здания двум тентованным грузовикам, полугусеничному бронетранспортеру и тройке мотоциклов, там грелся весь личный состав роты охраны, свободный от несения караульной службы.

Хохот стоял такой громкий, что все часовые, нет-нет, да и поглядывали завистливо в сторону вокзала. Особенно, когда в хор мужских голосов вплетался женский смех и игривое повизгивание.

Игорь Степаныч, глядя на такое форменное безобразие и разгильдяйство, только головою покрутил.

Ничего подобного ни в Белоруссии, ни на Украине немцы себе не позволяли. Даже и сравнивать нечего. Любой полустанок на оккупированной фрицами советской земле охранялся куда надежнее и плотнее. А уж об узловых станциях и говорить не хочется…

Ефрейтор Семеняк вспомнил какой заслон фашисты держали вокруг Бахмача и даже поежился. Штурмовикам с воздуха к железнодорожному узлу и то не всегда удавалось подступиться.

— Такое впечатление, что фрицы или полностью уничтожили здешних партизан, или заключили с ними пакт о ненападении, — пробормотал он себе под нос. — Как говорит Коля, прощения просим, самим жаль, но придется вас разочаровать.

— Вы что-то сказали? — шевельнулась позади Лейла.

— Ничего… — шепотом ответил тот. — Зря ты все же за нами увязалась, дочка. Баловство это.

— И не начинайте, дядька Игорь. Одна с чужими мужчинами я не останусь… — твердо повторила наверное раз десятый за последний день свой единственный аргумент радистка. — Армия — это одно, а партизаны — совсем другое. Вы же сами видели. Никакой дисциплины. От них даже водкой пахнет.

— Ладно, ладно… Не ползти ж тебе обратно. Только сиди здесь и не высовывайся. Поняла?

— Как скажете, дядька Игорь. Вы старший… — о том, что она младший сержант, а Семеняк только ефрейтор, Лейла даже не вспомнила.

— Юзеф, — поманил Степаныч к себе одного из пяти минеров, которых сам же и подготовил для этой диверсии.

— Естем, пане капрале…

— Гляди туда… — Семеняк указал парню на дальний товарняк. — Если дашь круг и зайдешь слева, часовой тебя не увидит. Тлеющий фитиль тоже не заметит. Твоя цель дальше всех, так что действуй по обстановке. Если, вдруг, не дождешься общего сигнала — поджигай ровно через десять минут. Все понял?

— Так ест, пане капрале. Вшистко беньдзе добже.

— Тогда, вперед. Дадим фашистам прикурить…

Семеняк отправил первого подрывника и поманил к себе следующего.

— Войтех, ползи сюда…

Но вместо Войтеха с земли поднялся другой партизан — Анджей Езерский.

Совершенно не прячась, словно на прогулке, он перешагнул через лежащих товарищей и прямиком направился к путям.

— Стой!

— Ей, не глупи!

— Анджей, что ты делаешь?.. Вернись, придурок!

— Хальт!

Ближайший часовой тоже заметил на путях неизвестного мужчину, но пока сильно не встревожился. Даже винтовку с плеча не снял. Видимо, солдату и в голову не пришло, что враг может ходить вот так открыто по охраняемому объекту. Он только еще раз требовательно поднял руку, и не повышая голоса повторил:

— Хальт!

А тот только шаг чуть ускорил. Потом остановился и громко закричал на весь вокзал:

— Kłaniam się wam, dranie, w imieniu mojej narzeczonej! I zapraszam na nasz ślub! Zatańczymy?* (*пол., - Низкий поклон вам, сволочи, от моей невесты! И приглашение на свадьбу! Потанцуем?)

Остальные поляки уже догадались, что сейчас произойдет, но в силу молодости и недостатка опыта решение приняли неверное. Вместо того, чтобы вжаться в землю, все трое бросились к своему товарищу. Наверняка даже не успев подумать: чем именно в такой ситуации они могли ему помочь.

Часовой тоже понял, что этот человек не случайно забрел сюда и стал рвать с плеча ремень винтовки. Но, как водится в таких случаях, оружие упрямо цеплялось за что-то и не торопилось лечь цевьем в руку.

— Halt! Ich schieße!..* (*нем., - Стой! Стреляю!..)

Анджей презрительно рассмеялся, изогнулся, как метатель диска, взмахнул рукой и, ранее прикрываемая от глаз немца, связка гранат полетела в сторону ближнего вагона.

— Ложись! — успел еще скомандовать Степаныч, перед тем как сам вжался в землю…

Первый взрыв был не слишком громким, как будто учебный. Или, может, так показалось на фоне того ада, что разверзся несколько секунд спустя.

В воздухе стоял гул, как от сотен моторов. Громыхало, словно на железнодорожную станцию одновременно высыпали груз десятки бомбардировщиков, или ее накрыло прицельным огнем тяжелой гаубичной бригады. Над головой со свистом проносились какие-то осколки, обломки и ошметки. А вжаться в спасительный приямок не удавалось, поскольку земля не просто вздрагивала, а силилась сбросить Степаныча с себя, будто норовистая лошадь.

Хуже чем сейчас было только однажды, под Киевом. Когда их роту прижали пулеметами и начали забрасывать минами. К счастью, недолго. Случайно так получилось, или навели корректировщики, но минометчиков проутюжила возвращающаяся со штурмовки эскадрилья Ил-2. Дав роте ту самую минутную передышку, которой бойцам не хватало, чтоб собраться для решающего броска.

Сейчас передышку дать было некому, а самому не то что подняться, оторвать лицо от земли всего лишь на секунду, чтобы избавиться от впившегося в щеку камня, и то страшно. Кажется, бушующая вокруг смерть только и ждет малейшего шевеления, чтобы смахнуть солдатскую голову с плеч, словно переспевшую грушу с ветки. Но и залеживаться нельзя. На путях стояло столько цистерн с горючим, что огненная река могла затопить все вокруг на сотню метров. Жар от полыхающего соляра, бензина и мазута уже давал себя знать. К счастью, пока еще только легким касанием.

Степаныч осторожно приоткрыл глаз и… не увидел здания вокзала. На его месте стояла местами обрушившаяся кирпичная коробка, без какого либо намека на крышу, окна и двери.

— Здорово шумнули, — пробормотал ефрейтор. Подумал о цене, столь неожиданно заплаченной за диверсию, и вздохнул. — Глупо. Ну да чего уж теперь. Всем вечная память…

— Лейла?! — частично отшибленная память выдала очередной кусочек мозаики, и Степаныч рывком развернулся на месте.

В нескольких шагах от него девушка неподвижно лежала на спине, раскинув руки и запрокинув к небу лицо.

— Лейла!

Ефрейтор Семеняк ползком скользнул к радистке, приложился щекой к ее в груди и, замирая от боязни спугнуть везение, ощутил живое биение сердца.

— Слава Богу! Живая…

Поверхностный осмотр показал, что девушка цела. Во всяком случае, никакие раны или кровавые пятна спереди на ее одежде не обнаружились. Степаныч просунул ладонь под голову Лейлы и ощутил на коже теплую липкость крови.

— Черт!..

Он аккуратно повернул радистку на бок и облегченно выдохнул.

— Ф-фу, разве можно так старика пугать. Прямо скажу: повезло тебе, младший сержант, что девицей уродилась. Голова, не без того, пару деньков поболит, как с сурового похмелья, но жить будешь. А вот на парня, наверняка, пришлось бы похоронку писать.

Судя по всему, приподнявшуюся девушку отбросило ударной волной и со всего маху приложило затылком о торчащий из земли камень. Спасли Лейлу ее густые длинные волосы, собранные сзади в тугой пучок.

Погруженный в глубокое раздумье, полковник Стеклов бог весть в который раз перемешал в стакане не только давно остывший, но и выпитый чай. Ложечка мелодично позвякивала о стекло, отбивая бесконечное тире.

— Дзинь… дзинь… дзинь…

В дверь аккуратно постучали.

— Да? — Михаил Иванович очнулся и с недоумением уставился на пустой стакан.

В кабинет шагнул дежурный шифровальщик.

— Товарищ полковник, радиограмма от «Призрака». Вы приказывали…

— Давайте! — Стеклов потянулся через стол, неловко смахнув с него многострадальную посуду, но даже не обратил на это внимания.

Шифровальщик протянул полковнику открытую папку с вложенным в нее листком бумаги.

Стеклов жадно впился в ровные черно-синие строчки, написанные химическим карандашом. Быстро пробежал их взглядом и вопросительно взглянул на шифровальщика.

— Что это?

— Текст радиограммы.

Михаил Иванович хмыкнул и еще раз перечитал, лежащую перед ним шифровку.

«Все хорошо, прекрасная маркиза и хороши у нас дела…»

Строчка из известной песенки повторялась дважды. А кроме нее в тексте не было больше ни единого слова.

— Сергей Ипатьевич, это шутка?

— Никак нет, товарищ полковник, — капитан, в силу занимаемой должности, знал содержание, но считал его условленной фразой. — Получено на волне «Призрака». Да и лейтенант Трофимов, принявший радиограмму, утверждает, что узнал руку младшего сержанта Мамедовой.

— Значит, не шутка. Но в чем тогда смысл?

Стеклов с силой растер виски.

Группа капитана Малышева имела строгий приказ в эфир не выходить и не обнаруживать своего присутствия до прибытия в квадрат поиска или встречи с Корнеевым. Судя по срокам, как первое, так и второе было маловероятно.

Полковник подошел к стене, с закрепленной на ней картой и неторопливо провел пальцем от места захвата группой «Призрак» самолета с грузом «тяжелой» воды, до района указанного оберштурмбанфюрером Штейнглицем, как полигон для испытания сверхсекретного оружия.

— Разрешите идти? — напомнил о себе дежурный шифровальщик.

— Что? — Михаил Иванович оглянулся. — Ах, да. Ступайте, голубчик. И вот еще что… Майора Лапкина попросите зайти.

— Есть.

Капитан козырнул и ушел, а полковник Стеклов снова уткнулся в карту.

Сутки тому, где-то там исчез транспортный самолет, на борту которого были Корнеев и Штейнглиц. Самолет, скорее всего, сбили. Но как узнать: случилось это до того, как ЛИ-2 доставил разведгруппу к месту десантирования, или — после выброски? На обратном курсе. Живые Николай с Максимилианом, или…

— Чертова песенка… — Стеклов мысленно выругался, поминая недобрым словом неизвестного, составившего текст донесения. — Как ее понимать? Буквально: «Все хорошо… и хороши дела!», или с точностью до наоборот? В том смысле, что заложен автором песни? Кранты, капут и полное фиаско?

— Разрешите войти, Михаил Иванович?

Майор Лапкин был ходячим эталоном полнейшей усредненности и незаметности. Росточка незначительного, виду невзрачного. И даже в голосе его начисто отсутствовали любые интонации. Так, наверняка, должны были разговаривать роботы Чапека. И ходил он, соответственно фамилии — тихо и незаметно, на «мягких лапках», словно постоянно подкрадывался.

— Да, Илья Фомич. Жду вас… Проходите… Присаживайтесь.

Майор проскользнул в кабинет и опустился на рассохшийся стул так легко, что тот даже не скрипнул. И выжидающе замер, готовый в любую секунду так же тихонечко и незаметно исчезнуть.

— Илья Фомич, что интересного произошло за последние сутки вот в этом районе?.. — без обиняков начал Стеклов, очертя пальцем сильно вытянутый эллипс, вокруг предполагаемого маршрута группы «Призрак».

— На словах, или подготовить справку?

— Пока, устно.

— Слушаюсь… — Майор подкрался к карте и коснулся ее невесть откуда возникшей в руке короткой указкой. — Вот здесь ночью на станции был взорван состав с горючим и боеприпасами. По нашим данным — это активизировались польские партизаны. Именно там база отряда Армии Людовой имени Тадеуша Костюшки. Кстати, они и доложили о результатах диверсии в свой центр.

— И что в этом эпизоде интересного для нас?

— Неделю назад агентура доносила, что немцы уничтожили этот отряд. Во всяком случае, на связь после этого они больше не выходили… — майор сделал небольшую паузу, но продолжил тем же бесстрастным тоном. — До сегодняшнего утра.

— И что это по-вашему может значить?

— Если отбросить все маловероятные версии, то остается только три варианта.

— Излагайте.

— Первый, — отряд не был уничтожен в ходе карательной экспедиции, а только рассеян, и спустя неделю его члены снова собрались вместе. Второй, — под видом партизан действует отряд созданный немцами. И третий — с отрядом ничего не случилось, но по какой-то причине была утрачена связь с центром. Поломка рации или гибель радиста.

— Согласен. Но по-прежнему не понимаю, каким боком эта история…

— Лично мне кажется, что третьим, Михаил Иванович.

Стеклов призадумался.

— Вы полагаете?

— Почему нет? Сопоставляйте факты сами. Сперва оживает замолчавший партизанский отряд, а потом, почти сразу же приходит радиограмма от «Призрака». Случайное совпадение?

— Вряд ли… — кивнул Стеклов. — Вероятность ничтожна. Это все?

— Есть еще одна информация. Поступила буквально только что. Вне зоны нашего внимания, но в пределах допустимого отклонения…

— Продолжайте.

— Вот в этом квадрате… — майор ткнул указкой. — Неизвестный транспортник выбросил десант и был сбит немцами.

— Откуда данные?

— От соседей поступил запрос, не проводим ли мы какую-то операцию без согласования с ними.

Полковник Стеклов подошел ближе к карте.

— По времени подлета расстояние совпадает… — прибавил майор Лапкин.

— Совпадает… — рассеянно произнес Стеклов. — Но как они могли там оказаться? Это ж черт знает где…

— Выйдут на связь — уточним. Во всяком случае, Корнеев сейчас оказался гораздо ближе к своим, чем если бы следовал назначенным курсом.

— Так может, в этом и смысл шифровки? — оживился Михаил Иванович. — Как вы считаете?

— Простите, Михаил Иванович, — напомнил Стеклову Лапкин, — но я с ее текстом не ознакомлен. Радиограмму сразу доставили вам.

Тот молча кивнул на открытую папку. Майор перетек ближе к столу, взглянул и спросил:

— Условная фраза?

— Если бы, — вздохнул профессор математики и вкратце пересказал майору суть проблемы. — Вот такая закавыка… Чистой воды импровизация. Совершенно непонятно: кто именно, а главное — что, хотел нам этим посланием сказать.

— Мне кажется, Михаил Иванович, что вы слишком усложняете… — майор Лапкин отодвинулся от стола, привычно занимая самое неприметное место в углу кабинета. — Руку радистки узнали. А насколько я помню из дела младшего сержанта Лейлы Мамедовой, девушка она серьезная, скромная и вряд ли могла в такие короткие сроки настолько измениться, чтобы сообщать о гибели группы или других аналогичных событиях в виде шуточной песенки.

— Убеждены?

— Не на сто процентов, конечно. Но думаю, что текст радиограммы, с очень большой долей вероятности, надо понимать в самом прямом смысле…

Впервые на памяти Стеклова, в голосе Ильи Фомича, появились живые оттенки. Больше того, очень точно наследуя тембр и стиль Утесова, майор Лапкин пропел:

— «Все хорошо, прекрасная маркиза. И хороши у нас дела…» Да. Именно так.

Малышев занял место в кабине «Опеля». Остальные бойцы разместились в кузове. В целях маскировки все надели противогазы и прорезиненные плащи. Исключение сделали только для специальных перчаток. Возможно, «химичить» в них и удобно, но стрелять не получится. Палец под защитную скобу не пролезает. Придется снимать. А в скоротечном бою и одна секунда огромная фора.

А еще, прямо у заднего борта установили найденные в лаборатории лагеря пустые баллоны. Ничего особенного, самые обыкновенные… Из-под пропана, кислорода и углекислого газа. Но смотрелась эта батарея красных, синих и черных металлических емкостей довольно внушительно. И просто обязана была произвести надлежащее впечатление на всякого, кто вздумал бы сунуть нос под тент…

Они ехали по шоссе уже третий час, и до сих пор маскировка работала великолепно.

Грузовик принадлежащий «Nebeltruppen», при ближайшем рассмотрении, пропускали без задержек. При этом, все кто находился на дорожном посту, непроизвольно сходили на обочину и вообще старались держаться подальше от опасной машины с ее таинственным и, скорее всего, смертоносным грузом. Один только раз жандармский старший фельдфебель решил проявить служебное рвение, но и он передумал, как только увидел через боковое стекло спецпропуск. Издали…

Второй раз посмотреть на документ сунулись спустя полтора часа и километров шестьдесят пути. Да и то, скорее всего, чтобы продемонстрировать бдительность высокому начальству.

Случилось это на перекрестке. С востока через пост проезжал открытый кабриолет с двумя эсесовскими офицерами и в сопровождении мотоцикла полевой жандармерии. Уже привычно тыкая пропуском в стекло, Андрей смотрел на немецких офицеров, и никак не мог сообразить, что его в них так заинтересовало. А когда сообразил и сдвинул на лоб очки, чтобы проверить догадку, легковушка уже умчалась.

«Блин горелый, может, я и ошибаюсь, но тот, который за рулем сидел, точь-в-точь Николай. Жаль, что он ни разу ко мне лицом не повернулся, а со спины немудрено и обознаться…»

Пытаться догнать «Опель-капитан», имеющий фору почти в пять минут, на тяжелом грузовике не имело смысла… Тем более, на приличной дороге.

До проселка выбранного Малышевым, как самое подходящее место, чтоб свернуть с шоссе и опять уйти в леса, оставалось не больше пятнадцати километров, когда на очередном посту, наперерез грузовику решительно шагнул с обочины молоденький лейтенант.

То ли парнишка недавно получил свое первое офицерское звание и очень хотел поскорее заслужить очередное повышение, то ли относился к службе серьезнее других, но властно поднятую руку не опустил. Даже после того, как увидел, что люди в кабине «Опеля» сидят в респираторах. Зато его люди мигом сообразили: с каким подразделением пришлось столкнуться. И, предоставив своему командиру право лично проверять проездные документы, торопливо отодвинулись на безопасное, с их точки зрения, расстояние.

Одетый по всей форме, только заменивший противогаз на более удобный респиратор и уверенный, что схема сработает, Малышев небрежно ткнул в лобовое стекло спецпропуском.

Лейтенант козырнул, кивнул, а потом… предложил заглушить мотор и всем выйти из машины.

Водитель, посмотрел на Малышева. Тот пожал плечами, кивнул и, не снимая противогаза, полез наружу. Довольно неуклюже, поскольку длинные полы и жестковатая ткань плаща не способствовал легкости движений. Потом снял с крючка специально приготовленную для такого случая запасную фильтр-маску.

— Что везете? — голос у лейтенанта дрогнул. Похоже, несмотря на всю решительность, увидав перед собой зловещего вида фигуру в химзащите, молоденький офицер стал не так уверен в правильности своих действий.

Вместо ответа Андрей протянул патрульному респиратор и сделал пригласительный жест в сторону кузова.

Лейтенант послушно нацепил маску и, держась сбоку, обошел грузовик по более широкой дуге, чем требовалось.

Малышев скупым движением слегка распахнул брезент, и юный офицер увидел именно то, что ему хотели показать. Непонятную и от того устрашающую батарею разноцветных баллонов, предназначенных для хранения и транспортировки газа. А еще — нескольких людей, в противогазах и такой же химзащите, как и старший машины.

Увы, спланировавший всю эту психологическую мизансцену Хохлов, не учел, что на пути группы может встать юноша, который больше всего на свете боится прослыть трусом. Даже в своих собственных глазах…

Лейтенант судорожно дернул щекой, отступил на шаг и требовательно протянул руку.

— Ausweis!* (*нем., - Документ!)

— Ja, natürlich… Zählen Sie bis Sieben!* (*нем., - Да, конечно… Считайте до семи!)

Дальнейшее происходило по заранее оговоренному плану. Со стороны обочины, куда смотрел Малышев, указывая своим расположение немецкого патруля, брезент был вспорот в двух местах ударами ножа, и в прорехи выглянули дула автоматов.

Немцы и удивиться не успели, как слаженная очередь из четырех стволов скосила всех до одного. Дольше других прожил излишне ретивый лейтенант. Он даже успел потянуться к кобуре, когда Андрей полоснул его ножом по горлу.

Офицер, уже понимая, что сейчас умрет, в последнее мгновение заполошно дернулся, и удар получился нечистым. Кровь из распоротого горла брызнула фонтаном. Так что прорезиненный защитный плащ все-таки пригодился…

— Отбой, парни! Конец маскараду.

— Что, выгружаемся? — уточнил Петров.

— Нет. Это я фигурально. Попытаемся немного проскочить. Фрицы чаще чем через десять километров посты не ставят. Так что, прокатимся еще чуток.

— А, может, рано разоблачаться?

— Ну, если тебе так нравится… Кто ж запрещает. Но смысла нет. Все, некогда лясы точить. Погнали дальше. Хотите раздевайтесь, хотите парьтесь в плащах дальше…

Малышев демонстративно зашвырнул свой респиратор в поле, пробежался пальцами по пуговицам и переступил через упавший к ногам плащ.

— Ф-фу, ну и духотища.

Дитрих за все время даже из кабины не выглянул. Впрочем, оружия ему не доверили, так что при любом ходе боя, толку из него никакого. Уже то хорошо, что не попытался сбежать.

— Vorwärts!* (*нем., - Вперед!)

— Jawohl!* (*нем., - Есть!)

Машина рванула с места, как подстегнутая кнутом. От неожиданности Малышева вжало в спинку сиденья, а в кузове что-то загрохотало.

— Осторожнее, блин! Не дрова везешь…

— Entschuldigung!* — шофер, похоже, уловил интонацию и слегка втянул голову в плечи.

— Нормально, — и, не зная как еще приободрить немца, подмигнул ему. — Аллес гут…

Сверившись по карте, Андрей решил свернуть с шоссе немного раньше, чем планировалось вначале. Береженного, как известно, конвой не стережет. А километра за четыре до выбранного поворота от главной дороги ответвлялась еще одна, отмеченная пунктиром. То есть — грейдер. Правда, в этом случае, почему она и была сперва забракована, грунтовка не сразу ныряла в лес, а вилась еще километров семь через поля, оставаясь в пределах видимости с шоссе. Но, если погони не будет — эти пятнадцать минут существенной роли не играли. Лишь бы на мины не наскочить. Мало ли, зачем ее проложили. И куда…

Малышев указал на поворот водителю.

— Ферштейн?

— Ja… Jawohl…

Малышев ободряюще похлопал Дитриха по плечу и трижды постучал по задней стенке кабины. Секунду спустя, из кузова так же трижды ответили.

Поездка на автомобиле заканчивалась. Дальше — опять пешком. Но это уже было не существенно. До рандеву с Корнеевым в запасе оставались еще целые сутки и всего лишь двенадцать километров.